14 марта. Приехал Логановский, получил от него работы. Рад. От Р[аи] писем нет. Вообще мне никто не отвечает на мои многочисленные письма. Раз в жизни нарушил свой обычай и всем писал и остался с носом. Не пишет М[аня], молчит С, не дает о себе знать Верка, не отвечает Мара, ни слова от Барсова1, ни звука от Ильина. Странно. Сегодня до обеда работал в парламенте. За обедом передрался с Ро[зитом]2, Ка[плинским] и М[ендельсоном]. Дело в следующем: надо хлопотать о поездке в Берлин. Русское посольство - ни звука, надо послать ходоков. Вызвались К[аплинский] и М[ендельсон]. Они вообще хотят уехать в Берлин и отделиться от нас. Там, в Берлине, - Б[ессонов]3, туда приедет М[а]р[ецкий]4, будут еще К[аплинский] и М[ендельсон]. Получатся две группы - венская и берлинская. Одна (берлинская) будет во всех отношениях в более благоприятном положении. Я поэтому требовал, чтобы поехал Р[озит]. Но это такой эгоист и мерзавец. Он обучается нем[ецкому] языку и не хочет терять время. Как тупой латыш, он себя переубедить не дает. Однажды он уже провалил из-за часа немецкого языка всю нашу экскурсию в Штейермарк. Я его вчера вечером ругал за это. Сегодня за обедом вопрос расшифровался. К[аплинский]и Мендельсон] определенно заявили, что они намерены, во всяком случае, оставаться в Берлине. Я заявил, что я - против расщепления группы. Началась перебранка. Я заявил, что мы - не на базаре. К[аплинский] вспылил, за ним - Мендельсон]. Потом я решил, что наплевать мне на весь мир. Пусть решают, как хотят. Черт с ними! Только дурак я, что не поехал позже всех и не остался в Берлине при проезде. После обеда поехал, по глупости, на ярмарку и там провел все послеобеденное время, был с К[аплинским] в паноптикуме, анатомическом музее; видал орудия пыток святой инквизиции, страшные случаи родов и последствия сифилиса, и мне стало противно, тошно и больно за людскую глупость... Потом зашли в какой-то балаган, где вместо лошадей выпускали ... Читать далее