Спб.: Владимир Даль, 2010

В своей вступительной статье к этой книге Владимир Микушевич назвал Юнгера олицетворением минувшего века. Видимо, справедливо. Хотя и смахивает на натяжку: ведь "олицетворение" предполагает массовость, типичность явления. А в своём главном, личностном, Эрнст Юнгер (1895 - 1998) исключителен, единичен. Редьярд Киплинг или Николай Гумилёв всё-таки слишком слабые, расплывчатые уподобления. Константин Леонтьев и Ницше (также упомянутые в предисловии) - тени предков погуще, но они теоретики, рыцари письменного стола. А тут надо представить себе синтез небывалый: сорвиголову Отто Скорцени, сошедшего с философской кафедры немецкого университета и на уровне Гегеля обосновывающего разумную необходимость рукопашной самой что ни на есть беззаветно брутальной. Да так, что сам Мартин Хайдеггер, ведущий философ века, ищет совета и собеседования в переписке.

Восемнадцати лет, начитавшись Достоевского, Юнгер сбегает во французский иностранный легион, чтобы раззудить плечо на прародине человечества - в Африке. В двадцать он доброволец на Первой мировой - по призыву "рискующего сердца", для которого нет упоения хмельнее и слаще, чем бой. ("Бой как внутреннее переживание" - такую напишет он потом книгу, одну из важнейших в итоговом двадцатитомнике). И по убеждению - ибо он самый заядлый националист, хотя в то же время и самый решительный антинацист. У тех на уме превосходство "породы", расы и мировое господство, у него - честь и традиция, добытые тысячелетним вынашиванием и отстаиванием собственного лица народа, особенностей его культуры.

На фронте Юнгер был не просто храбр, его отвага была на грани безумия. Разведгруппа, которой он командовал, стала легендарной. Под его началом она превратилась в ударную роту, постоянно бросаемую в самое пекло. Сам Юнгер был многажды ранен, семь раз - тяжело. На операционном столе военного госпиталя, между жизнью и смертью он тоже втягивался в водоворот старинных мелодий - как герой его первой повести "Лейтенат Штурм", открывающей сборник. Тех мелодий, в которых улавливались отзвуки мифологем родной культуры, вобравшей в себя вклады Якоба Бёме, Дюрера, Баха, Гёте, Гёльдерлина, Ницше. "Голубой цветок" Новалиса как знак - то ли на погоны, то ли на памятник, это уж как фишка ляжет. Юнгер удостоился всех высших военных наград Германии, включая основанный Фридрихом Великим "Пур лё мерит": Юнгер стал последним в истории рыцарем этого почётнейшего ордена. Не обошли его, конечно, и литературные отличия: так к своему столетию он получил Немецкую премию имени Гёте, с которым его соединила и общая издательская марка - штутгартского Клетта.

В 1920 году вышла книга фронтовых дневников Юнгера "В стальных грозах", выдержавшая к нашему времени десятки изданий в Германии и сотни во всём мире. Её нередко сравнивали с книгой Ремарка "На Западном фронте без перемен". Сравнивали, противополагая. "Гуманистический туман" пацифиста Ремарка всегда казался Юнгеру чем-то дрябло-интеллигентским, поверхностно-бабским. Гётевское "лишь тот достоин жизни и свободы, кто каждый день за них идёт на бой" было для Юнгера элементарным требованием духовной гигиены. Да, сильнейший выживает, по Юнгеру, для господства - но над самим собой и над хаосом жизни. А побеждённому, сражённому в бою, оказывается высокая честь: взойти в пантеон героев. Ведь сражаются на поле боя, как правило, недобро и зло, а две ипостаси объективного бытия. Заслуживающие взаимного уважения, если сделали всё для победы. Над письменным столом Юнгера среди гербариев с жуками и бабочками восемьдесят лет висела проржавевшая за эти длинные годы каска английского образца. "Я оказался быстрее", - давал писатель своим гостям спокойные пояснения.

Нигилизм Юнгера нередко шокировал обозревателей-прогрессистов, становился притчей во языцех мировой публицистики. Апологию своих взглядов он оставил не только в своих работах - в частности, в книге "Рискующее сердце", считающейся его стилистическим шедевром. Жертвенный подвиг солдата Юнгер ставил иной раз выше всех произведений культуры - перспективней для созидательных накоплений крови, этой таинственной, мистически окрашенной материи. Нигилистический витализм Юнгера вырастал из глубокого интереса к биологии, естествознанию. И военные образы и пристрастия его оттуда. Недаром, склоняясь над микроскопом, он сравнивал этот инструмент с пушками и в своих эссе любил упомянуть о том, что на военной службе Ницше был артиллеристом.

Да, отстаивая сладостную сущность борьбы как сердцевины жизни, Юнгер входил в опасную близость к современным сокрушителям общепринятых моральных устоев. В его текстах готовы искать оправдания не только рыцари, но иной раз и террористы. Или какие-нибудь осквернители памятников чужой культуры. Но вот разница: те действуют исподтишка и пакостят, дабы только привлечь к себе внимание, стяжать славу, ничем не рискуя. Пусть Юнгер во время Второй мировой войны, будучи пресс-секретарём маршала Роммеля, и щеголял фразой, что нет ничего прекраснее лицезрения того, как во мгновение ока разрушаются памятники тысячелетней культуры, но он же и выходил во время бомбёжки оккупированного немцами Парижа с бокалом вина на крышу - подставляя собственную голову под эти самые бомбы.

Составитель и переводчик этой приметной книги Микушевич включил в неё еще и такие важные для понимания Юнгера, "словарно" выстроенные статьи, как "Революция", "Пацифизм", "Национализм", "Кровь", "О духе". Завершает подбор рецензия немецкого классика на книгу воспоминаний Троцкого - того, за кем он, как и за судьбой русской революции да и России в целом, следил всегда с пристальным интересом.

Публикатор:

Постоянная ссылка для научных работ (для цитирования):

Найденный поисковым роботом источник:

Автор(ы) публикации - Юрий Архипов:

Комментарии: