Интерес к западноевропейскому средневековью пробудился в русском обществе одновременно с проникновением в русскую литературу романтических влияний, т. е. в 20-х годах XIX века. Признаки этого интереса мы обнаруживаем в творчестве Жуковского, Пушкина и особенно Гоголя, причём последнего можно даже назвать одним из первых русских "специалистов" по истории средних веков. В 1834 - 1835 гг. Н. В. Гоголь числился адъюнктом всеобщей истории в Петербургском университете и прочел здесь ряд лекций по западноевропейскому средневековью. Вскоре он почувствовал свою неподготовленность и прекратил преподавание, но в "Арабесках" сохранились литературные следы увлечения великого русского писателя средневековой эпохой. Впрочем, статьи Гоголя: "О преподавании всеобщей истории", "Аль-Момун", "О движении народов в конце V века", "Вступительная лекция о средних веках" - представляют для нас не столько историографический, сколько историко-литературный интерес.

Только с того момента, когда возникновение в русской общественной мысли направлений славянофильства и западничества пробудило интерес к вопросам развития Запада, научные занятия западноевропейским средневековьем получили в России прочную основу. Официальная историческая наука, в частности университетские кафедры, в удушливой атмосфере николаевской России влачила жалкое существование. Об этом говорит, например, тот факт, что в 1831 г. ординарным профессором по кафедре философии в Харьковском университете назначен был квартальный надзиратель Чанов, по отзыву попечителя учебного округа, "истинно достойный во всех отношениях наставник", который мог быть "профессором философии, профессором российской словесности и латинской и профессором прав"¹ .

Наука и особенно такая общественная наука, как история, с величайшим трудом могла развиваться в условиях мелочной полицейско-бюрократической опеки и беспощадной расправы со всякой мало-мальски свободной мыслью. Подлинное свое развитие историческая наука могла получить, поэтому не в согласии с правительством, а вопреки ему и в постоянной оппозиции к официальным взглядам и существующему режиму, как это происходило в еще более яркой форме и в художественной литературе.

Те немногие одаренные люди, которые в таких условиях могли посвятить себя научной работе, естественно, устремляли свое внимание главным образом на историю России, еще слабо разработанную, и на историю Византии и славян. Из всех разделов всеобщей истории византиноведение и славяноведение раньше всего зародились в России, поскольку относящиеся к ним научные проблемы имели и некоторое политическое значение, будучи связаны с так называемым "восточным" вопросом. Отсюда то - впрочем, весьма умеренное - поощрение, которое правительство оказывало научным исследованиям в этих областях.

Первые шаги византиноведения и славяноведения

В конце XVIII в. в России имелись уже "первые глашатаи и проводники научного византиноведения" в лице академиков немецкого происхождения: Байера, Круга, Шлецера² . Шлецер, известный историк просветительного направления, особенно подчеркивал необходимость для русских ученых обратить внимание на историю Византии, без которой, по его мнению, невозможна научная разработка русской истории. Сам он, однако, в качестве члена Российской академии наук больше всего занимался разработкой русских летописей.

В большей мере византинистом по специальности являлся Ф. И. Круг (1764 - 1844 гг.), а после него - А. А. Куник (1814 - 1899 гг.). Оба эти академика трудились главным образом над публикациями византийских памятников и над проблемами византийской хронологии³ . Их работы, весьма полезные для научного византиноведения, были далеки от актуальных во-

Настоящая статья представляет несколько переработанную главу из докторской диссертации О. Л. Вайнштейна.

¹ Бузескул В. "Исторические этюды", стр. 252 и сл. 1911.

² Успенский Ф. "Из истории византиноведения в России". "Анналы". Кн. 1-я за 1922 г., стр. 115.

³ Бузескул В. "Всеобщая история и ее представители в России". Ч. 1-я, стр. 9 и сл. 1929.

просов и не привлекли внимания русского образованного общества, которому эти историки оставались, впрочем, чуждыми и во всех других отношениях. Несмотря на то, что Грановский в 1850 г. снова поставил со всей остротой вопрос о создании русского византиноведения, эта отрасль исторической науки начинает делать у нас быстрые успехи только с 70-х годов, когда академики В. Г. Васильевский и Ф. И. Успенский развернули свою научную и преподавательскую деятельность.

Гораздо теснее с общественной жизнью первой половины XIX в. были связаны занятия историей славян, центром которых сделалась с самого начала Москва. Возникшее здесь в 1804 г. Общество истории и древностей российских включило славяноведение в круг своих интересов. Помимо того в 1811 г. при Московском университете учреждена была кафедра славянской словесности, преобразованная в 1835 г. в кафедру истории и литературы славянских наречий. В качестве одного из центров славяноведения должен быть назван и известный кружок исследователей, собравшийся вокруг московского вельможи графа И. П. Румянцева. К этому кружку принадлежал первый русский ученый-славист Калайдович (1792 - 1832 гг.). Его произведение "Иоанн Экзарх болгарский" (М. 1824), сделавшее достоянием науки ряд важных памятников, открытых и впервые опубликованных автором, составило эпоху в развитии славяноведения.

Из других историков-славистов следует назвать Ю. И. Венелина (1802 - 1839 гг.), автора "Историко-критических изысканий о древних и новых болгарах в политическом, историческом и религиозном их отношениях к России" (М. 1829), а также двух работ, увидевших свет уже после его смерти: "Древние и нынешние словене" (1841 г.) и "Критические исследования об истории болгар" (1844 г.). Венелин был ярко выраженным романтиком, пытавшимся, подобно немецким историкам-националистам того времени, приписать славянам какую-то особую историческую миссию и поднять их роль в истории Европы путем доказательства, довольно, впрочем, фантастического, что скифы, сарматы, гунны, авары, хазары, варяги и т. д. принадлежали к славянскому племени. Успех его произведений тесно связан с ростом славянофильства в кругах русской дворянской интеллигенции 40-х годов.

Хотя славянофильство оформилось только в 40-х годах, но уже в предыдущем десятилетии можно было подметить в дворянской интеллигенции славянофильские настроения и связанный с этим интерес к славянскому миру и его истории. Правительство пыталось использовать в своих целях этот интерес и в то же время укрепить авторитет официальной России в кругах зарубежного славянства. С этой целью несколько молодых ученых в 30-х годах было отправлено в славянские земли для подготовки к научной деятельности в области славяноведения.

Некоторые из командированных (Срезневский, впоследствии академик, Григорович и Бодянский) приобрели известность как слависты, но работали они (особенно первый, наиболее крупный из них) преимущественно в области славянской филологии, а не истории. Однако и история славян несколько продвинулась вперед. Бодянский в качестве редактора "Чтений Общества истории и древностей" обратил этот журнал в орган не только русской, но и общеславянской истории. Ему принадлежит также обширный труд "О времени происхождения славянских письмен" (1858 г.).

Как профессор Московского университета, Бодянский имел и учеников - Е. Новикова и А. Клеванова, которые занимались историей чешского народа. Их работы написаны в ярко славянофильском духе. Наибольшее их внимание, естественно, привлекало время Яна Гуса и гуситского движения¹ . Несравненно большее научное значение имеют работы В. И. Григоровича, назначенного профессором сначала в Казань, затем в Одессу. Григорович известен, прежде всего, ценным собранием рукописей, которые он вывез из заграничной командировки, нередко подвергая опасности свою жизнь для их приобретения. Он был не только крупным филологом, но и историком - преимущественно южнославянских народов в их связи с Византией, хотя количество его чисто исторических работ очень невелико: статьи "О Сербии в ее отношениях к соседним державам преимущественно в XIV и XV ст." (1859 г.), "Как выражались отношения константинопольской церкви... к болгарам в начале X в." (1866 г.) и некоторые другие.

В этой связи нужно отметить, что слабая научная продуктивность являлась вообще одной из характерных особенностей русских историков 30 - 70-х годов, особенно тех из них, кого судьба забрасывала в провинциальные университеты. Несмотря на то, что среди них было немало одаренных и даже талантливых людей, они редко оставляли после себя что-либо большее, чем одну - две диссертации и несколько статей. Много даровитых историков умирало, не достигнув полного расцвета творческих сил, или же просто отходило от науки. Калайдович умер 40 лет, Венелин - 37, Цых - 32, Лукин - 38, Грановский - 42 лет; столько же прожил его ученик Кудрявцев, другой из его талантливых учеников, Ешевский, сошел в могилу 36 лет от роду, как и выдающийся античник, современник Грановского Д. Л. Крюков и т. д. Новиков и Клеванов после первых же работ перестали

¹ Историей чехов занимались также Н. Иванишев, напечатавший в "Журнале министерства народного просвещения" ("ЖМНП") за 1841 г. ряд статей, посвященных чешскому праву в средние века, и М. Касторский, профессор Петербургского университета, писавший "О новейшей чешской литературе". Ему же принадлежит "Очерк славянской мифологии" (1841 г.), являющийся, по словам А. Н. Пыпина, "первым научным опытом изложения по этому предмету", а также статья "О влиянии Карловлингской династии на славянские племена".

заниматься наукой. Григорович, от которого ждали много, "разменялся на мелочи"¹ . Словом, русская историография средних веков в течение большей части XIX в. представляет какой-то синодик преждевременных смертей и несбывшихся надежд. Однако, знакомясь с биографиями этих ученых и с той общественной средой, в которой они жили, нужно удивляться не тому, что сделано ими очень мало, а, скорее, тому, что им все же удалось заложить основания русской медиевистики, а некоторым, наиболее выдающимся из них, даже подготовить учеников, которые поставили русскую буржуазную историографию на один уровень с западноевропейской.

В этом отношении наиболее почетная роль принадлежит Т. Н. Грановскому (1813 - 1855 гг.), специалисту по истории средних веков, профессору всеобщей истории Московского университета. Имя Грановского, ближайшего друга и соратника Станкевича, Герцена, Белинского, Огарева, знаменито в истории русской общественной мысли. Грановский был одним из наиболее видных представителей прогрессивного направления западников, боровшихся со славянофильством и реакционной теорией "официальной народности". Этим гораздо больше чем учеными заслугами в избранной специальности объясняется то уважение, которым всегда окружено было его имя в кругах не только либеральной буржуазии, но и всей передовой части русского общества² . История никогда не была для Грановского чем-то самодовлеющим: она служила ему важнейшим средством влияния на общество. По выражению Герцена, Грановский "думал историей, учился историей и историей впоследствии делал пропаганду". Н. Г. Чернышевский говорит о нем: "Грановский служил не личной своей ученой славе, а обществу. Этим объясняется весь характер его деятельности. Он был одним из сильнейших посредников между наукой и нашим обществом; очень немногие лица в нашей истории имели такое могущественное влияние на пробуждение у нас сочувствия к высшим человеческим интересам..." Вот почему "значение исторической кафедры, когда ее занимал Грановский, выходило за пределы университетской аудитории и глубоко захватывало всю область русского общественного сознания" (В. Герье).

Сделавшись в 1839 г., после трехлетней заграничной командировки, профессором в Москве, Грановский превратил свою кафедру "всеобщей истории" в центр пропаганды западнических идей. Он учил своих многочисленных слушателей, среди которых наряду со студентами были представители московского "светского" общества, ценить прогрессивное развитие Запада, его передовую культуру, его общественно-политический строй, открывавший возможность для относительно свободного творчества и представлявший яркий контраст с российской действительностью. Грановский был идеалистом, поклонником Гегеля, но ко всем реакционным элементам в идеализме он относился критически. Так, он упрекал представителей исторической школы права в том, что "они хорошо понимали прошедшее, но не понимали настоящего и будущего"³ . Воспитанный в школе немецкого романтизма, Грановский "противовес его консерватизму" нашел в трудах французских либеральных историков Тьерри и Гизо. Но либерализм Грановского значительно ярче и несравненно более пронизан широким чувством гуманности. В своих лекциях по истории средних веков он везде говорит с "глубоким состраданием" о "низших классах, обремененных трудом и заклейменных презрением". Одной из причин его возмущения теориями славянофилов было то, что о "гниении Запада" осмеливались говорить люди, "сидевшие в грязи крепостного права"⁴ . Такой же гуманностью запечатлены его высказывания о всеобщей истории, о различных народах и племенах земного шара, которые он признавал одинаково способными "к образованности и совершенствованиям". Поэтому он давал истории самое широкое определение как "науке о земной жизни человечества"⁵ .

По своим политическим убеждениям Грановский был типичным буржуазным либералом, но в условиях николаевского режима это значило несравненно больше чем в условиях Западной Европы. Если к этому присоединить его личное обаяние как человека⁶ , его писательский и ораторский та-

¹ Бузескул В. Указ. соч. Ч. 1 -я, стр. 40.

² Отсюда обилие работ, освещающих личность и деятельность Грановского. В этом отношении ни одни из русских историков не может идти с ним в сравнение. Назовем здесь наиболее ценную литературу о Грановском: Станкевич А., "Т. Н. Грановский" (1-е изд. 1869 г.; 2-е изд. 1897 г.); Герцен А. "Былое и думы"; Кареев Н. "Историческое миросозерцание Грановского" (1896 г.); Виноградов П. "Т. Н. Грановский" ("Русская мысль" N 4 за 1893 г.); Ветринский Ч. (Чешихин) "Т. Н. Грановский и его время" (1-е изд. 1897 г., 2-е изд. 1905 г.); Левшин Д. "Т. Грановский" (1901 г.); Милюков П. "Из истории русской интеллигенции: университетский курс Грановского", стр. 212 - 265; Мякотин "Из истории русского общества: профессор 40-х годов", стр. 303 - 373; см. также библиографию, приведенную у Бузескула В.", цит. соч., стр. 47 и сл., у Левшина и в статьях о Грановском в энциклопедиях Граната, Брокгауза-Ефрона и в "Большой советской энциклопедии". Сочинения Грановского выдержали четыре "здания (1856, 1866, 1892, 1900 гг.).

³ Цит. по Виноградову П. "Русская мысль", апрель 1893 г., стр. 49.

⁴ Там же, стр. 63 и сл. Ср. Милюков П. Указ. соч., стр. 227, высказывание о багаудах - восставших рабах и колонах III в.; о феодальной эксплоатации, стр. 252.

⁵ Грановский Т. Соч. Т. II, стр. 462.

⁶ Белинский после знакомства с ним писал Станкевичу: "Грановский есть первый и единственный человек, которого я полюбил от всей души, несмотря на то... что

лант, то станет понятным, почему люди различных взглядов сходились в чувстве уважения к нему и признании его крупных заслуг.

Ученые произведения Грановского отличаются большими художественными достоинствами, но ничего нового они в науку не вносят. В своих лекциях он находится под влиянием Гизо, Шлоссера и лишь в очень небольшой степени - Ранке. Его магистерская диссертация посвящена легенде о славянском городе Винете, якобы поглощенном морем; от автора не требовалось большой эрудиции, чтобы доказать, что никакой Винеты не было и что в основе легенды лежит воспоминание о славянском городе Волине, который смешали с норманнским укреплением Иомсбургом. Его докторская диссертация об аббате Сугерии, написанная под сильным влиянием "Писем об истории Франции" Ог. Тьерри, является хорошей для своего времени работой, но никаких новых путей в науке она не прокладывала. Наконец, его статьи "Четыре исторические характеристики", о герое испанской поэмы "Сид" и пр. обладают блестящими литературными достоинствами, но не носят исследовательского характера. "Истинная сила Грановского, - говорит П. Виноградов, - в историческом синтезе". Действительно, работы Грановского свидетельствуют о его способности удачно сгруппировать факты, выпукло обрисовать целую эпоху, дать в немногих чертах меткую характеристику исторической личности. Важно, что Грановский, не будучи исследователем, самостоятельно перерабатывал продукцию европейской исторической мысли и был широко образованным историком. Его чуткость ко всякому движению в западноевропейской историографии была настолько велика, что происходивший там переход на позиции позитивизма Грановский учел одним из первых. В то время как его ученик Кудрявцев оставался целиком во власти романтического направления, Грановский уже в 1852 г. в своей речи "О современном состоянии и развитии всеобщей истории" выдвигает положение, что история должна заимствовать у естественных наук их метод, стать "подлинной" наукой и в этих целях даже "отказаться от притязаний на художественную законченность формы"¹ . В духе позитивизма Грановский начал пересматривать и перерабатывать в этот же период свои лекции по средневековой истории.

Наиболее талантливым из учеников Грановского является П. Н. Кудрявцев (1816 - 1858 гг.). Его важнейший труд - "Судьбы Италии от падения Западной Римской империи до восстановления ее Карлом Великим" (М. 1850) - представляет собой серьезное научное исследование, основанное в значительной мере на первоисточниках и нисколько не уступающее многим работам европейских историков на ту же тему. В своих суждениях и оценках автор находится под влиянием итальянских романтиков, у которых он усвоил тезис, что лангобарды были в состоянии объединить Италию в одно национально-политическое целое, и что их поражение явилось для этой страны несчастием (стр. 667). Но этот тезис он разрабатывает самостоятельно, указывая вслед за Макиавелли, имя которого неоднократно упоминается в предисловии, что вина за последующее раздробление Италии падает на римское папство. В вопросе о происхождении средневековых городских общин он принимает взгляд германистов (Карла Гегеля, Бетман-Гольвега), открываясь признать преемственную связь этих общин с (римскими муниципиями. Труд Кудрявцева написан как последовательное повествование о политических событиях, экономическая история здесь почти не затронута.

Хотя в труде Кудрявцева имеются некоторые существенные ошибки, в большинстве своем обусловленные состоянием исторической науки того времени, однако он и теперь представляет известный интерес. Другого такого полного научного обзора политической истории Италии данного периода нет на русском языке.

Другой ученик Грановского (и Кудрявцева), С. В. Ешевский (1829 - 1865 гг.), известен больше всего своим трудом "Аполлинарий Сидоний. Эпизод из литературной и политической истории Галии V в." (М. 1855), в котором ярко и очень конкретно обрисован последний этап разложения Римской империи. Многочисленные позднейшие исследования буржуазных историков чрезвычайно осложнили проблему гибели империи рядом частных вопросов, а углубленный анализ источников, как старых, так и вновь обнаруженных, неизвестных во время Ешевского, обогатил науку большим числом деталей; но за этими деталями обычно упускалась из виду социальная сторона проблемы: положение масс, революционные движения эпохи - как раз то, что у старых либеральных историков, особенно у Ешевского, выступает чрезвычайно отчетливо. Поэтому обращение к его труду, в котором добросовестно использованы произведения Сидония, небесполезно и в настоящее время. Ешевскому принадлежит также ряд статей - "Женщина в средние века", "Эпоха переселения народов, Меровинги и Каролинги", "Очерки язычества и христианства", - вошедших в полное собрание его сочинений (М. 1870, 3 тома). Эти статьи, написанные просто и живо, свидетельствуют о прекрасном знакомстве автора с источниками и литературой, относящейся к переходному периоду от древности к средним векам, периоду, который больше всего привлекал его внимание.

В то время как в Московском университете благодаря Грановскому, Кудрявцеву и Ешевскому история западноевропейского средневековья заняла ведущее место среди других разделов истории и была представлена не хуже чем в любом западноевропейском университете, в Петербурге по этой специальности нельзя было назвать ни одного крупного имени. Только М. М. Стасю-

наши убеждения (самые кровные) диаметрально противоположны". Цит. по Ветринскому Ч. Указ. соч., стр. 182.

¹ Цит. по Милюкову П. Указ. соч., стр. 264.

левич и В. В. Бауэр несколько оживили здесь работу по истории средневековья.

М. М. Стасюлевич (1826 - 1911 гг.) был не столько исследователем, сколько прекрасным и знающим преподавателем, притом преподавателем ярко выраженного либерального образа мыслей, что и явилось причиной его отставки в 1861 году. Историк Петербургского университета В. В. Григорьев писал о нем в 1870 г.: "Такого знатока и красноречивого истолкователя истории средних веков, каким был М. М. Стасюлевич, Петербургский университет не видел у себя ни прежде, ни после него". Трехтомная хрестоматия Стасюлевича "История средних веков в ее писателях и исследованиях новейших ученых" (1862 - 1866. 2-е изд. 1911) используется и поныне в преподавательской работе как ценное собрание "первые переведенных на русский язык источников и как пособий по историографии. Гораздо более значительный след оставил Стасюлевич в общем развитии русской культуры как основатель и издатель журнала "Вестник Европы".

В. В. Бауэр (1833 - 1884 гг.) специально работал в области средневековой истории, занимаясь главным образом эпохой реформации. Его "Лекции по истории германо-романского мира в XV и XVI вв." (1866 г.), ныне совершенно устаревшие, в свое время пользовались большим успехом.

В провинциальных университетах - в Харькове, Киеве, Казани и т. д. - всеобщая история была представлена, естественно, еще слабее, чем в столице. Иногда попадали сюда выдающиеся преподавателя, как, например М. Лунин - "харьковский Грановский", которому акад. Бузескул посвятил обстоятельную статью¹ , или профессор Киевского университета В. Я. Шульгин, читавший наряду с русской и всеобщую историю. Но они не оставили заметного следа в истории нашей науки. Однако их деятельность, равно как и харьковского профессора (с 1850 г.) М. Н. Петрова, имела хотя бы то значение, что они тщательно разрабатывали свои университетские курсы и тем способствовали развитию исторического образования и пробуждению интереса среди молодежи к самостоятельным занятиям историей. В этом отношении особенно заметная роль принадлежит М. Н. Петрову, курс которого, опубликованный уже значительно позже, после его смерти ("Лекции по всемирной истории". 4 т. Харьков. 1888), целые десятилетия служил основным руководством для студентов историко-филологических факультетов.

Развитие позитивистской историографии в России

После Крымской войны 1853 - 1855 гг., вскрывшей всю гнилость николаевского режима, в период общественного оживления, связанного с реформами, для развития русской науки и, в частности, русской историографии создалась более благоприятная обстановка. Восстановились и сделались даже более тесными связи с западноевропейской исторической наукой, грубо оборванные николаевским правительством в период крайней реакции 1848 - 1855 гг., когда запрещались даже научные командировки, и было сильно затруднено получение книг из-за границы. В университеты все более широким потоком вторгаются "разночинцы", и кадры студентов-историков, рост которых прежде искусственно задерживался, значительно увеличиваются. Появляется большое число исторических дарований, из которых многие продолжали традиции Грановского и своими работами поставили русскую науку на один уровень с западноевропейской.

Либерально-позитивистское направление, которое Грановский успел только приветствовать, становится господствующим в русской буржуазной исторической мысли. Шеллинг и Гегель как "властители дум" уступают место Канту, Боклю, Спенсеру. Либерально-позитивистское направление в истории было, несомненно, более прогрессивным по сравнению с романтической, ультраидеалистической школой. Но не надо забывать, что в 70-е годы уже сложилось самое передовое, революционное мировоззрение Маркса - Энгельса. Однако революционная философия марксизма оставалась чуждой русской буржуазной историографии. Буржуазные историки оказались более восприимчивы к идеям буржуазного "легального марксизма", возникшего в конце столетия. Под влиянием позитивизма и "легального марксизма" в историографии на первый план выступают проблемы социально-экономической истории.

Среди наиболее ранних представителей нашей науки, выдвинувшихся в 60 - 70-х годах как самостоятельные исследователи, следует назвать Бильбасова, Фортинского, Осокина, Надлера, Бруна, Трачевского. Благодаря их трудам в 1860 - 1870 гг. наука истории средних веков в России прочно стала на ноги. Однако подлинное ее развитие связано с именами нескольких выдающихся ученых, живших в конце XIX и начале XX века. Работы этих ученых занимают почетное место не только в русской, но и в европейской историографии, содействуя ее значительному продвижению вперед. Среди них имеются и крупнейшие византинисты (академики В. Г. Васильевский и Ф. И. Успенский) и еще больше "западников" (А. Н. Веселовский, В. И. Герье, Н. И. Кареев, П. Г. Виноградов, И. В. Лучицкий и М. М. Ковалевский).

В. Г. Васильевский (1838 - 1899 гг.) окончил в 1860 г. Петербургский университет; здесь же прошла - и после избрания его в академики (1890 г.) - вся его научная и преподавательская работа. Его многочисленные и блестящие труды по истории византийско-славянских отношений и по социально-экономической истории Византии представляют собой ценнейший вклад в науку византиноведения и одновременно в древнюю русскую историю и славяноведение. Особенно много было сделано Васильевским для выяснения социальных и экономических предпосылок иконоборческого

¹ "Исторические этюды 1910", стр. 248 - 301; "ЖМНП" за февраль 1905 года.

движения¹ . Без этих трудов, равно как и без впервые им опубликованных первоклассных византийских памятников, невозможно и в настоящее время никакое движение вперед в этой отрасли исторической науки.

Академия наук еще в 1908 г. предприняла издание трудов акад. Васильевского. Это издание пока остановилось на IV томе, вышедшем в 1930 году.

Первая работа Васильевского, выдвинувшая его в ряды крупных византинистов, - "Византия и печенеги", - появилась в 1871 г. в "Журнале министерства народного просвещения". Ввиду отсутствия в России специальных исторических журналов "ЖМНП" уже давно сделался прибежищем для авторов работ на узко специальные темы, которые не могли найти места в общих художественно-литературных журналах. С 1890 г., когда редактирование "ЖМНП" было поручено Васильевскому, исторические статьи в этом журнале решительно возобладали, так что он сделался чем-то вроде органа русской исторической мысли. В 1894 г., как уже упоминалось, появляется и специальный орган научного византиноведения - "Византийский временник", редакторам которого также являлся акад. Васильевский.

Не менее значительны заслуги в области византиноведения младшего современника Васильевского Ф. И. Успенского (1845 - 1928 гг.). Успенский начал свою научную и преподавательскую деятельность в Одесском университете, где оставался профессором 20 лет (1875 - 1895 гг.). В этот период Одесса стала благодаря Успенскому вторым после Петербурга центром византиноведения в России. Здесь Ф. И. Успенский разрабатывал социальную и политическую историю Византии, Н. П. Кондаков - историю византийского искусства, А. И. Кирпичников² - историю византийской литературы.

По инициативе русского посланника в Константинополе в 1894 - 1895 г. был основан Русский археологический институт, директором которого был назначен Ф. И. Успенский. Задачей Института являлось "исследование истории и археологии всех народностей, входивших в состав Византийской империи". Успенский развернул в Институте большую научную и организационную работу. Были налажены систематические археологические экскурсии в Болгарию, Сирию, Палестину, Македонию и Сербию, давшие ценные результаты. При Институте образовались обширная библиотека и музей; работы сотрудников Института печатались в его органе - "Известиях Русского археологического института в Константинополе" (всего вышло 15 томов). Институт прекратил свое существование со вступлением Турции в первую империалистическую войну (1914 г.), причем далеко не все из собранных в нем книг и памятников удалось вывезти в Россию. Сбою научную деятельность Ф. И. Успенский начал работой по истории западных славян - "Первые славянские монархии на северозападе" (1872 г.), - но затем последовали труды исключительно по истории Византии и связанных с нею южнославянских государств: "Никита Акоминат" (1874 г.), "Образование второго Болгарского царства" (1879 г.), "К истории крестьянского землевладения в Византии" (1883 г.), "К истории аграрного хозяйства в Византии" (1888 г.) и др. В творчестве Ф. И. Успенского особенно бросается в глаза внимание к аграрному строю и к духовной культуре Византии. Итоги специальных исследований Ф. И. Успенского сведены в его общем труде "История Византийской империи" (1913 и 1926 гг.), оставшемся незаконченным. Автор в этом труде, как и во всех других, твердо стоит на позициях позитивистской историографии³ , но со значительным националистическим и консервативным оттенком. Либерализмом своих воззрений русские византинисты почти никогда не отличались; для них характерны монархизм и связь с церковной православной традицией. Ф. И. Успенский в этом отношении не составляет исключения. Но в то же время это был серьезный ученый, стремившийся к добросовестному воспроизведению византийского прошлого, и его работы доныне сохраняют научное значение, особенно в той своей части, в которой выясняются черты византийского феодализма, сближающие его с феодализмом западным.

Многочисленные русские византинисты конца XIX - начала XX в., за немногими исключениями (Ю. Кулаковский, профессор Киевского университета, ставший из античника специалистом по Византии и опубликовавший в 1913 - 1915 гг. трехтомную историю Византии⁴ ; московский профессор К. Н. Успенский, автор интересных "Очерков" византийской истории), были учениками В. Г. Васильевского или Ф. И. Успенского. Для реакционного направления русского византиноведения характерно, что ни один из этих византинистов не принял Великой Октябрьской революции, и подавляющее их большинство оказалось в лагере белоэмигрантов (Васильев, Острогорский, Вернадский и др.).

Развитие историографии западноевропейского средневековья во второй половине XIX - начале XX века

В противоположность византиноведению русская историография западноевропейского средневековья характеризуется решительным преобладанием либеральных тенденций.

¹ См., например, его "Законодательство иконоборцев". "ЖМНП". 1878, тт. 199 и 200; "Житие Стефана Нового", там же. 1877, т. 191; "Русско-византийские исследования". СПБ. 1893.

² Редактор известной "Всеобщей истории литературы" Корша и Кирпичникова, в которой ему принадлежит статья по истории византийской литературы.

³ См. характерные высказывания методологического характера во Введении к I тому "Истории Византийской империи".

⁴ Резко отрицательную критику этой работы, поражающей отсутствием всякой обобщающей мысли, см. в "Голосе минувшего" N 1 за 1931 г., стр. 191 и сл.

Вполне естественно, что первым и важнейшим центром развития этой историографии в рассматриваемый период (1860 - 1900 гг.) была Москва, где сохранялись традиции Грановского и его ближайших учеников. Их непосредственным продолжателем был В. И. Герье (1837 - 1919 гг.), который учился в Московском университете как раз в период профессорской деятельности Грановского и Кудрявцева¹ . Однако Герье нельзя назвать учеником Грановского. Даже в период своего либерализма (до революции 1905 г.), впрочем, весьма умеренного, он выступал против позитивистского направления в историографии и, в частности, подверг резкой критике "Историю цивилизации" Бокля² . "Главными источниками историка, - замечает он в связи с осуждением статистического метода Бокля, - всегда останутся произведения человеческого слова, и главным предметом его изучения всегда останутся такие события, которые совершались внутри человека и которое поэтому доступны только психологическому анализу"³ . Во всех своих произведениях Герье стоит да крайне идеалистических позициях, подчеркивая "громадное влияние идей на судьбу народов и на ход цивилизации". История идей и является главной темой его исторических работ. Его докторская диссертация посвящена Лейбницу ("Лейбниц и его век". 1868), а наиболее крупные позднейшие его сочинения объединены характерным названием "Зодчие и подвижники божьего царства": "Августин" (1910 г.), "Западное монашество и папство" (2 тома 1913 - 1916 гг.), "Франциск, апостол нищеты и любви" (1908 г.). Таким образом, всюду выступает отдельная личность как создатель и носитель определенных идей, повсюду интерес историка привлекают психологические характеристики, а не история развития общества. В качестве университетского преподавателя Герье первый ввел в практику исторические семинары по немецкому образцу, причем брал для этих занятий самые разнообразные темы социальной и даже экономической истории. Из этих семинаров и вышел ряд крупных историков, "учеников Герье", которые возглавили кафедры всеобщей истории во многих университетах дореволюционной России: Н. И. Кареев, П. Г. Виноградов, Р. Ю. Виппер, Е. Н. Щепкин, М. С. Корелин и др.

Ученики Герье, впрочем, решительно разошлись и по научным и по политическим вопросам со своим учителем. Под влиянием революционного движения в России Герье сильно качнулся вправо. После 1905 г. он стал октябристом. В своих работах о французской буржуазной революции он полностью солидаризировался с реакционными взглядами И. Тэна на характер этой революции и даже углубил их⁴ .

Герье был "всеобщим" историком. Его ученик и ближайший преемник по Московскому университету П. Г. Виноградов (1854 - 1925 гг.) является первым русским медиевистом в полном значении этого слова. В центре его научных интересов всегда стояли проблемы происхождения и развития западноевропейского феодализма.

Своей блестящей научной подготовкой Виноградов обязан главным образом семинарам Т. Моммзена, несомненно, величайшего буржуазного историка XIX в., и Бруннера, знаменитого историка права, ученика Вайца. Как видно из литографированных курсов истории средневековья, которую П. Г. Виноградов читал на протяжении многих лет в Московском университете, а также из его собственных высказываний, он находился также под сильным влиянием Ранке. Но для его общего научного облика наиболее характерна либерально-позитивистская методология, которой он оставался, верен до конца жизни. Виноградов является одним из крупнейших представителей позитивистской историографии не только у нас, но и на Западе.

Первая крупная работа П. Г. Виноградова посвящена генезису феодализма в Италии - "Происхождение феодальных отношений в лангобардской Италии" (СПБ. 1880). Уже в этой, в сущности, небольшой по объему книге автор обнаруживает исключительное мастерство в анализе правовых памятников и уменье на их основе дать убедительную картину социально-экономического развития. В частности он прекрасно вскрыл механизм образования крупной земельной собственности и социального принижения массы свободных, подчеркнув роль церкви в этом процессе. В споре между германистами и романистами он занял правильную позицию, придя к окончательному выводу, что "романские и германские элементы одинаково участвуют в образовании феодального порядка, но при этом каждый играет свою специальную роль: один подготовляет общественное строение феодальной Италии, другой создает ее в политическом отношении"⁵ . Конечно, мы не можем согласиться с искусственным разделением политических и экономических моментов в образовании феодализма, но самая мысль о синтезе римского и германского начал, которую проводил в своих работах и Энгельс, не вызывает никаких возражений.

В дальнейшем Виноградов обращается к проблеме происхождения английского феодализма. Связанный с этим круг вопросов он разрабатывает в ряде трудов, которые

¹ В. И. Герье посвятил своим учителям несколько статей: "Т. Н. Грановский в биографическом очерке Станкевича" ("Вестник Европы". 1869); "Т. Н. Грановский". М. 1914; "Н. Н. Кудрявцев" ("Вестник Европы". 1887).

² См. его "Очерк развития исторической науки", напечатанный в реакционном органе Каткова ("Русский вестник", за 1865 г., тт. 59 и 60). Впоследствии, в 1915 г., он переработал свой "Очерк" и опубликовал его под названием "Философия истории от Августина до Гегеля".

³ "Русский вестник". Т. 60, стр. 55. 1865.

⁴ См. Бузескул В. Указ. соч., стр. 137 - 153, и Кареев Н. "В. К. Герье" ("Анналы". Т. I за 1922 г.).

⁵ Бузескул В. Указ. соч., стр. 173; ср. Д. Петрушевский "П. Г. Виноградов как социальный историк", стр. 3. Л. 1930.

в английской буржуазной историографии считаются классическими. В 1887 г. выходят его "Исследования по социальной истории Англии", которые были им переработаны и появились в 1892 г. на английском языке под названием "Villainage in England". В 1905 г. увидел свет новый крупный труд Виноградова - "The Growth of the Manor", - изданный автором на русском языке под заглавием "Средневековое поместье в Англии" (1911 г.). За ним последовала работа "English Society in XI Century" (1908 г.). В промежутках между выходом этих книг Виноградов опубликовал в русских и иностранных журналах большое число статей, посвященных вопросам истории древнеанглийского, древнескандинавского и древнегерманского права, проблемам историографии (статьи о Ранке, Фюстеле де Куланже, Грановском) и пр., а также написал учебник всеобщей истории в трех частях для средней школы и выпустил под своей редакцией "Книгу для чтения по истории средних веков" (4 тома разного издания).

В названных выше работах по социально-экономической истории Англии Виноградов подвергает уничтожающей критике конструкцию крупного английского историка Сибома и доказывает существование в англо-саксонский период свободной крестьянской общины, прослеживая затем процесс ее постепенного подчинения феодальной аристократии. Свой конечный вывод, направленный против Сибома, Виноградов формулирует следующим образом: "История аграрных отношений не может быть объяснена из первоначального рабства и помещичьей власти. На ней ясно отразилось постепенное вырождение свободы"¹ . Конструкция Виноградова, в духе господствующей теории генезиса феодализма, легла в основу всех новейших трудов и учебников по истории английского права.

Виноградов был очень далек от марксизма, но он проявлял интерес к социальной истории, главное содержание которой видел в "экономическом развитии наций, их классовом делении и формах кооперации"² . Правовая история, которая была главным предметом его занятий, представлялась ему как "аспект социальной истории". Его выводы о родовом строе древних кельтов, о происхождении общинной системы, о зарождении феодальных отношений приближаются к взглядам Энгельса по этим вопросам.

Как либеральный, весьма передовой для того времени историк, принимавший к тому же деятельное участие в общественной жизни, Виноградов был неприемлем для царского правительства. В 1901 г. ему пришлось подать в отставку и уехать в Англию, где его знали и ценили, и где ему была предоставлена кафедра в Оксфордском университете. После 1905 г. он возобновил чтение некоторых курсов в Московском университете, но в 1911 г. окончательно порвал с Россией. В его оксфордский семинарий стекались молодые ученые из разных стран Европы и из Америки. Его научная деятельность в оксфордский период создала ему выдающееся положение в учетном мире. Как общественный деятель, Виноградов был типичным буржуазным либералом. В 1905 г. он, испугавшись движения рабочих и крестьян, решительно выступил против революции, и Ленин заклеймил его как "ученого лакея российской буржуазии"³ .

Учеником Герье был также Н. И. Кареев (1850 - 1931 гг.), посвятивший свою научную деятельность преимущественно истории нового времени, но имеющий отношение и к истории средних веков своими многочисленными научно-популярными трудами и учебными пособиями: "Введение в курс истории средних веков" (1895 г.), "Учебная книга истории средних веков" (1913 г.), "Поместье-государство и сословная монархия средних веков" (1913 г.), "Западноевропейская абсолютная монархия XVI - XVIII вв." (1908 г.), "История Западной Европы в новое время" (где первые два тома охватывают период XIV - XVII вв.). Главным предметом исследовательской работы Кареева была история французской буржуазной революции и ее предпосылок, а лучшим его трудом на эту тему является магистерская диссертация "Крестьяне и крестьянский вопрос во Франции в последней четверти XVIII в." (М. 1879). Эту книгу высоко оценил Карл Маркс, назвав ее в письме к Ковалевскому "превосходной"⁴ . Карееву принадлежит также большое число работ на историко-философские и методологические темы, из которых самой крупной является докторская диссертация "Основные вопросы философии" (2 тома 1883, 3-е изд. 1907). Исключительная научная плодовитость и разносторонность интересов Кареева сделали его имя широко известным. Многие из его работ переводились на иностранные языки.

Подобно Виноградову, Кареев являлся и в своей научной и в общественной деятельности типичным буржуазным либералом, может быть, только более левого оттенка. Будучи профессором, сначала Варшавского (1879 - 1884 гг.), затем Петербургского университетов (1885 - 1931 гг.), он развил большую публицистическую и общественную деятельность, был одним из активных деятелей кадетской партии, сотрудником многих либеральных и народнических газет и пр. По своим методологическим взглядам он принадлежал к позитивистскому направлению; являясь приверженцем так называемой "субъективной школы" Лаврова и Михайловского в социологии, он выступил с рядом статей против марксизма и "экономического материализма".

Третьим крупным историком-позитивистом того же поколения, что и Виноградов и Кареев, является М. М. Ковалевский

¹ Виноградов П. "Исследования по социальной истории Англии", стр. 259; цит. по Д. Петрушевскому. Указ. соч., стр. 19.

² Петрушевский Д. Указ. соч., стр. 24.

³ Ленин. Соч. Т. VIII, стр. 190.

⁴ К. Маркс и Ф. Энгельс. Соч. Т. XXVII, стр. 28.

(1851 - 1916 гг.). Подобно Виноградову, Ковалевский был историком права и историком-экономистом. Подобно Карееву, он много занимался проблемами социологии и был последователем и продолжателем Огюста Конта. Но Ковалевского от обоих упомянутых выше ученых отличает то, что он длительное время находился под непосредственным влиянием Маркса, называвшего его даже одним из своих "друзей по науке"¹ .

С 1877 г. в течение 10 лет Ковалевский был профессором юридического факультета Московского университета. Читая лекции по конституционному праву западноевропейских государств, он, естественно, не мог не демонстрировать на каждом шагу политической отсталости царской России. В 1887 г. за либерализм он был уволен без прошения со следующей характерной мотивировкой министра народного просвещения: "Лучше иметь преподавателя со средними способностями, чем особенно даровитого человека, который, однако, несмотря на свою ученость, действует на умы молодежи растлевающе"² . После увольнения Ковалевский, обладавший большими средствами, уехал заграницу, где читал лекции в разных университетах (в Стокгольме, Брюсселе, Париже, Лондоне), уделяя большую часть своего времени научной работе. В 1905 г. он возвращается в Россию, становится членом Государственной думы, затем Государственного совета и в то же время - профессором Петербургского университета, а с 1914 г. - членом Академии наук. К этому времени, хотя он и называл себя "неисправимым либералом", его либерализм сильно потускнел. Даже в его научных взглядах произошла постепенная перемена. Из сторонника "экономического объяснения истории" (марксистом он никогда не был, хотя и называл себя "учеником Маркса") он становится защитником идей "множественности факторов", плюралистом³ .

Из многочисленных работ Ковалевского историографа средних веков могут интересовать главным образом: 1) исследования по истории средневековой Англии, - "История полицейской администрации и полицейского суда в английских графствах с древнейших времен до смерти Эдуарда III" (Прага. 1877), "Общественный строй Англии в конце средних веков" (М. 1880) и др.; 2) работа по истории древней общины и ее разложения - "Общинное землевладение. Причины, ход и последствия его разложения" (М. 1879); "Древнегерманская марка" ("Юридический вестник" N 4 за 1886 г.); "Сельская община в Закавказье" ("Юридический вестник" N 6 за 1889 г.); "Закон и обычай на Кавказе" (2 тома. 1890) и многие другие; 3) "История Великобритании" (СПБ. 1912) - обширный обзор, составленный для энциклопедии братьев Гранат, тт. VIII и IX; 4) монументальный труд - "Экономический рост Европы до возникновения капиталистического хозяйства" (3 тома. 1898 - 1903). Последняя из этих работ вышла с дополнениями в немецком переводе⁴ .

В своих исследованиях по истории Англии Ковалевский интересуется, с одной стороны, вопросом о происхождении и функционировании английского местного самоуправления - темой, привлекавшей многих европейских историков-либералов, - с другой - социально-экономической структурой Англии. Книга, посвященная последнему вопросу - "Общественный строй Англии в конце средних веков", - является его докторской диссертацией. Здесь в попытках установить связь между распределением движимой и недвижимой собственности и взаимоотношениями классов особенно сильно сказывается влияние марксизма. В работах, относящихся к первобытной общине, Ковалевский придерживается теорий Маурера и Моргана, которые он путем широкого применения историко-сравнительного метода не только обосновывает на самом разнообразном материале, но в некоторых отношениях развивает далее. Энгельс в "Происхождении семьи" и в предисловии к "Развитию социализма от утопии к науке" отзывается весьма положительно об этих работах Ковалевского.

Но самым важным его трудом является "Экономический рост Европы", в котором не только сводятся результаты его специальных исследований, но заключено и огромное количество новых материалов, извлеченных частично из архивов, частично из неизмеримого богатства печатных источников. В мировой литературе это единственный оригинальный труд такого широкого охвата, не антиквированный в некоторых своих частях специальными новейшими исследованиями⁵ . На протяжении всего своего труда он проводит идею о том, что основной движущей силой всего общественного развития является рост населения. "Важнейшим фактором эволюции, - пишет он, - является в каждый данный момент и в каждой данной стране рост населения, большая или меньшая его густота, от которой зависит, прежде всего, выбор форм производства, а затем зависят размер и порядки фактического владения землей и самый характер общественных отношений"⁶ .

По замечанию одного автора "весь "Экономический рост Европы" может рассматриваться как опыт изучения влияния роста

¹ К. Маркс и Ф. Энгельс. Соч. Т. XXVII, стр. 62.

² "Максим Ковалевский". Сборник статей. Т. II, стр. 28. 1918.

³ Там же, стр. 206 и сл.

⁴ Die okonomische Entwicklung Europas bis zum Beginn der kapitalistischen Wirtschaftsform. I - VII. Berlin. 1901 - 1914.

⁵ Следует, впрочем, отметить ряд ошибок и неточностей в ссылках и цитатах Ковалевского.

⁶ "Экономический рост Европы". Т. I, VII сл.; ср. т. II, стр. 375 и сл. и 701 и сл. Ср. также положение, выставленное Ковалевским в другой работе - "Развитие народного хозяйства в Западной Европе" (1899 г.), стр. 2: "Продолжительные изыскания привели меня к тому, что главным фактором всех изменений экономического строя является не что иное, как рост населения".

населения на социальную жизнь людей"¹ . Рассматриваемый с этой стороны труд М. М. Ковалевского, конечно, нас удовлетворить не может. Маркс давно доказал, что рост населения сам по себе не определяет социально-экономического развития, а, наоборот, сам полностью определяется последним. Но в "Экономическом росте Европы" научную ценность представляет обширный и хорошо систематизированный материал, на основе которого раскрывается специфика феодальной экономики в различных странах Европы на протяжении целого тысячелетия ее развития.

Четвертым виднейшим представителем либерально-позитивистского направления в русской историографии был И. В. Лучицкий (1845 - 1918 гг.), который в ряде своих конкретных исторических работ проявляет себя как стихийный материалист, из всех прогрессивных русских ученых наиболее приблизившийся к марксистскому пониманию истории. О прогрессивных политических и общественных симпатиях Лучицкого свидетельствует самая тематика его работ. Почти все они посвящены проблемам истории крестьянства в средине века или накануне и во время французской буржуазной революции, а также истории демократического движения и классовой борьбы во Франции XVI века.

Последняя тема особенно занимала Лучицкого в ранний период его деятельности, и ей он посвятил свою магистерскую и докторскую диссертации. Первая из них носит название "Феодальная аристократия и кальвинисты во Франции" (1871 г.), вторая - "Католическая лига и кальвинисты во Франции. Опыт истории демократического движения во второй половине XVI в." (1877 г.). Обе эти работы основаны на совершенно не использованных ранее архивных материалах, которые Лучицкий собирал на протяжении многих лет в ряде провинциальных городов Франции. Нужно заметить, что история так называемых религиозных войн во Франции по своей сложности и запутанности принадлежит к числу труднейших тем западноевропейской истории и является наименее разработанной в науке. Обе работы Лучицкого представляют первое научное исследование этого вопроса и до настоящего времени никем еще не превзойдены.

Вопреки господствовавшему ранее представлению о демократическом характере гугенотского движения во Франции 60 - 80-х годов XVI в. Лучицкий твердо установил связь между этим движением и феодальной реакцией. Вместе с тем его работы опровергают долгое время господствовавшую концепцию о чисто религиозном характере борьбы гугенотов с католиками. Лучицкий рассматривает "религиозные войны" как борьбу, "которую старые средневековые элементы, феодальная аристократия и даже целые провинции... вели с той новой силой, которая в течение четырех или пяти веков успела развиться" во Франции, т. е. с королевским абсолютизмом. Эту борьбу силы феодального мира вели под предлогом защиты "старой свободы": одни - под знаменем протестантской (кальвинистской), другие - под знаменем католической церкви.

К сожалению, капитальный труд Лучицкого остался незаконченным, так что решающая фаза борьбы, равно как ее конечный исход, не получила освещения. Тем не менее, тот путь, которым шел автор к разрешению сложной проблемы "религиозных войн", является, несомненно, правильным, приводящим к вполне удовлетворительному объяснению социального и политического кризиса во Франции XVI века. Характерно, что для французской буржуазной историографии обе книги Лучицкого прошли почти не замеченными, в то время как труды того же автора по истории крестьянства и аграрного строя Франции XVIII в. приобрели широкую известность на Западе и вошли в научный оборот² .

Лучицкому принадлежит ряд других, небольших по объему, но весьма ценных работ, относящихся к истории средних веков. Таковы статьи: "История поземельной общины в Пиренеях" ("Отечественные записки" за 1883 г.), написанная по архивным данным, собранным автором в Испании; "Земледелие и земледельческие классы в Италии" (Киевский сборник за 1892 г.); "Рабочее население и экономическая политика германских городов XV - XVI вв.." (1894 г.); "Очерки экономических отношений в Западной Европе с XVI века", приложенные им к русскому переводу "Истории нового времени" Зеворта (1883 г.), и много других. Особенно следует отметить его историко-философские и культурно-исторические статьи в журнале "Знание".

Лучицкий, подобно Виноградову, имел многочисленных учеников, сыгравших видную роль в развитии русской историографии. К тому времени, когда они вступили на научное поприще, русская наука "всеобщей" истории уже получила признание на Западе. Помимо уже упомянутых нами историков этому содействовали и еще некоторые ученые того же поколения, хотя и не создавшие своей школы в русской медиевистике, но своими трудами сделавшие в нее солидный вклад. Крупнейшими из них был профессор Петербургского университета, а с 1881 г. академик А. Н. Веселовский (1838 - 1906 гг.). По своей специальности он историк литературы, но как исследователь итальянского Возрождения занимает почетное место и в историографии средних веков. Его магистерская диссертация "Вилла Альберти. Новые материалы для характеристики литературного и общественного перелома в итальянской жизни XIV - XV ст." (1870 г.), основанная на ценном источнике, открытом самим автором в итальянских архивах, сразу поставила его в первые ряды выдающихся европейских историков. Как этот, так и другой его капитальный труд - "Боккачио, его среда и

¹ "Максим Ковалевский". Сборник статей, стр. 183. 1918.

² См. статью Анри Сэ "Чем экономическая и социальная история Франции XVIII в. обязана трудам Лучицкого" в "Научно-истерическом журнале". Книга 4-я за 1914 год.

сверстники" (2 тома. 1893 - 1894 гг.) - несмотря на их внешне историко-литературный характер являются чисто историческими исследованиями, прелагающими новые пути в изучении итальянского Ренессанса. Веселовский был одним из первых историков, связавших изучение культурных явлений с анализом социальных отношений в эпоху Возрождения. К сожалению, если не считать двух небольших статей, он не дал крупного синтетического труда по Возрождению.

Эту задачу поставил перед собой и пытался ее разрешить - только в другом плане и иными методами - младший современник Веселовского, московский профессор М. С. Корелин (1855 - 1899 гг.).

Любимый ученик Герье ("enfant cheri", по выражению Н. И. Кареева), Корелин усвоил у последнего интерес к истории идей и пренебрежение к социально-экономическим предпосылкам ее развития. Этим определяется и выбор темы для его основной работы - "Ранний итальянский гуманизм и его историография" (2-е изд., 1914 г., в 4 томах) - и метод ее осуществления. Автор анализирует произведения гуманистов, следит за формированием нового мировоззрения в Италии XIV - XV вв., но отказывается видеть связь гуманизма с теми экономическими сдвигами и с той классовой борьбой, которые происходили в этот период в Италии. С таких же крайне идеалистических позиций Корелин рассматривает в своих научно-популярных работах и другие явления всемирной истории: падение Римской империи - "Культурный кризис в Римской империи" ("Русская мысль" за 1892 г., и отдельно, под названием "Падение античного миросозерцания", 2-е изд.) - и развитие средневекового папства - "Важнейшие моменты в истории средневекового папства" (1890 г.)¹ .

К числу таких же историков-"общественников", как и Корелин, но проявлявших, пожалуй, еще более прогрессивный образ мыслей, принадлежали и два других ученика Герье - Р. Ю. Виппер (род. в 1859г.) и Е. И. Щепкин (1858 - 1921 гг.). Оба они отличались широкими научными интересами, будучи, подобно своему учителю, "всеобщими" историками в буквальном смысле этого слова. Оба занимались историко-философскими и методологическими вопросами, а в области конкретной истории - самыми различными ее разделами. Так, Випперу принадлежат работы по истории древнего Востока, Греции, Рима, учебники древней, средней и новой истории для средней и высшей школ. Щепкин много занимался историей не только Запада, но и России, особенно вопросом о Лжедмитрии. Виппер одно время был весьма близок к материалистическому пониманию истории, но после эмиграции из Советской России он с этих позиций сошел. Щепкин проделал обратную эволюцию: первоначально верный последователь идеалистической "объективной" школы Ранке, он к началу XX в. переходит на позиции позитивизма, а в последние годы жизни, к сожалению, не оставившие следов в его научном наследии, становится марксистом и членом коммунистической партии.

Важнейшим трудом Виппера является его диссертация (за которую он получил от Московского университета сразу докторскую степень) - "Церковь и государство в Женеве XVI века в эпоху кальвинизма" (М. 1894). Эта книга - несомненный шаг вперед по сравнению с существовавшей на эту тему литературой. Кальвинизм выступает у Виппера как "продукт живой общественной борьбы". Однако, рассматривая кальвинизм только в связи с внутренними отношениями в Женеве, автор не учел его значения как политической программы "самой смелой части тогдашней буржуазии"² , не показал, что именно в учении Кальвина сделало его знаменем борьбы передовых элементов европейского общества XVI века. Отклонив анализ догматики Кальвина, Виппер закрыл себе путь к пониманию ее социально-экономической подосновы. В этом отношении работа Виппера была впоследствии значительно превзойдена Вебером и Трельчем, которые пытались, по крайней мере, раскрыть классовое содержание догмата о "предопределении", оставленного Виппером без внимания.

Не может нас вполне удовлетворить по своим установкам и обстоятельное исследование одесского профессора Е. Н. Щепкина - "Русско-австрийский союз во время Семилетней войны" (1902 г.). Автор ограничил свою задачу рас смотрением чисто политической и дипломатической стороны дела в духе исследований Ранке. Но его работа, основанная на данных венского и копенгагенского архивов, очень интенсивно проработанных, дает богатый фактический материал.

Такое же разнообразие научных интересов, направленных на различные европейские страны и различные проблемы их истории, характеризует и многочисленных учеников И. В. Лучицкого. Н. Н. Любович (1855 - 1935 гг.) сосредоточил свое внимание преимущественно на истории Польши. Другой ученик Лучицкого, В. К. Пискорский (1867 - 1910 гг.), занимался преимущественно Испанией, история которой, в то время довольно слабо разработанная в науке, влекла к себе и его учителя. Важнейшими работами Пискорского на "испанские" темы являются обе его диссертации: "Кастильские кортесы в переходную эпоху от средних веков к новому времени" (1897 г.) и "Крепостное право в Каталонии в средние века" (1901 г.), -

¹ О М. С. Карелине см. статьи: Кареев Н. ("Вестник Европы" за 1893 г., "Русская мысль" за 1900 г.); Любавский М. ("Русская мысль" за 1899 г.), Конский ("ЖМНП" за 1899 г.). См. также вводные статьи к I т. "Раннего итальянского гуманизма" (1914 г.) и Бузескул В. (Указ. соч. Т. II, стр. 40 и сл. ). Итальянским гуманизмом занимался также В. Н. Забугин, автор исследований о Помпонии Лете на итальянском (1909 - 1912 гг.) и русском (1914 г.) языках.

² К. Маркс и Ф. Энгельс. Соч. Т. XVI, ч. 2-я, стр. 297.

получившие высокую оценку в Европе и, в частности, в самой Испании.

Самым молодым из учеников Лучицкого является ныне здравствующий советский историк акад. Е. В. Тарле (род. в 1875 г.), который дебютировал работой по истории XVI в. - "Общественные воззрения Томаса Мора в связи с экономическим состоянием Англии его времени" (1901 г.), - чтобы перейти затем к изучению французской буржуазной революции и наполеоновского времени, где ему принадлежит ряд весьма ценных, выдающихся исследований. Впрочем, впоследствии Е. В. Тарле неоднократно возвращался к темам средневековой истории в своих научно-популярных работах (например "История Италии в средине века и в новое время").

Наконец, к числу учеников киевского ученого принадлежит и акад. Д. М. Петрушевский (род. в 1863 г.), посвятивший большую часть своей научной жизни исследованию социально-экономической истории Англии в средние века. Сюда относятся: его основной труд "Восстание Уота Тэйлора" (1-е изд. 1897 - 1901 гг.; 2-е изд. 1914 г.; 3-е изд. 1930 г.); "Очерки из истории английского государства и общества в средние века" (1-е изд. 1903 г., 3-е изд. 1930 г.); "Великая хартия вольностей" (1915 г.) и большое число специальных статей.

Интерес к Англии, характерный для всей русской либеральной профессуры 80 - 90-х годов прошлого века, в частности интерес к средневековому английскому крестьянству с его общиной и тяготевшим над последней феодальным гнетом, был вызван в значительной степени проблемами русской действительности. Под влиянием споров между марксистами и народниками о роли и дальнейших судьбах русской общины этот вопрос стал в центре внимания наиболее передовых историков. Мы видели, какое большое место в своей научной работе отводили вопросу об общине И. В. Лучицкий, М. М. Ковалевский и П. Г. Виноградов. Двое последних обратились именно к английскому материалу, потому что в Англии жизнь средневековой общины благодаря обилию источников могла быть наиболее полно изучена и потому что здесь можно было лучше всего проследить разрушительное действие капиталистического развития на общину и мелкое крестьянское хозяйство. С другой стороны, в революционных движениях английского средневекового крестьянства видели ближайшую аналогию с восстаниями русских крестьян. Недаром М. М. Ковалевский одну из своих работ, посвященных восстанию Уота Тэйлора в 1381 г., озаглавил "Английская пугачевщина" ("Русская мысль" N 5 за 1895 г.). Наконец, Англия привлекала к себе русских прогрессивных буржуазных ученых (а в свое время - французских и немецких) как "обетованная страна" западноевропейского либерализма и "процветающего" капитализма. Историки, государствоведы и экономисты, изучая Англию, пропагандируя знакомство с ее прошлым, с ее конституцией и экономическим строем, несомненно, удовлетворяли определенные запросы русского буржуазного общества конца XIX - начала XX века. При этом, естественно, дело не обходилось без идеализации прошлого Англии, не говоря уже о настоящем.

В этой обстановке, под этими идейными влияниями складывались научные интересы Д. М. Петрушевского. "Восстание Уота Тэйлора" представляет собою мастерский анализ манориального хозяйства и причин его разложения в XIV веке. Особое внимание обращено на так называемое "рабочее законодательство" после "черной смерти" и его роль в создании предпосылок восстания. Вся работа проникнута сочувствием к угнетенным массам в духе лучших традиций русской передовой науки. Однако уже здесь заметна идеализация "манориального обычая" до разложения манора и феодального государства. Представление автора о "гармонии хозяйственных интересов" виллана и манориального лорда нуждается в поправке, а трактовка феодального государства как надклассовой силы, в своем рабочем законодательстве заботившегося якобы о восстановлении "социальной справедливости", просто неверна и противоречит фактам. Эти неправильные установки в связи с некритическим восприятием автором некоторых новейших "откровений" западной науки к тому же получили впоследствии еще неприемлемое для марксиста методологическое обоснование.

Методологическими проблемами Д. М. Петрушевский занимался издавна, примыкая к наиболее левому течению позитивизма. Еще в 1892 г. в статье об известной работе П. Г. Виноградова "Villainage in England" он выдвигает положение, что единственно научной является "материальная история", противополагая ей "культурную историю" только в качестве предшественницы подлинной науки. Под "культурно-историческим" он при этом разумеет то направление, которое рассматривает "общественный процесс с точки зрения индивидуальной психологии". Сам же он защищает ту мысль, что, "прежде чем изучать развитие высших отправлений общественного организма" (т. е. культуру), необходимо "изучение структуры, генезиса и развития самого общественного организма и изучение его элементарных отправлений, вовсе не предрешая вопроса о роли идей в общественном развитии"¹ . При всей смутности представлений Д. М. Петрушевского о сущности подлинно марксистского понимания истории он в своих конкретных исторических работах проявил себя как стихийный материалист. В своей статье "К вопросу о логическом стиле исторической науки" (1915 г.), где он полемизирует с Риккертом, утверждая, что история - наука, которая применяет и генерализирующий и индивидуализирующий методы² , Д. М. Петрушевский еще

¹ См. резкую отповедь Н. И. Кареева, защищавшего идеалистически-эклектическую точку зрения, в "Историческом обозрении" за 1892 г. Т. V, стр. 272 и сл.

² "Как и всякая другая наука, и наука историческая... должна быть и наукой об индивидуальном, и наукой об общем" (названная статья, стр. 14).

твердо стоит на позициях позитивизма. Впоследствии, однако, субъективно-идеалистические построения М. Вебера и других буржуазных теоретиков оказали на него сильное влияние. Особенно сильное влияние на Д. М. Петрушевского оказал Допш, к взглядам которого он присоединился в 4-м издании своих "Очерков из истории средневекового государства и общества" (1915 г.), в то время как П. Г. Виноградов отнесся к этим взглядам, скорее, отрицательно¹ . Д. М. Петрушевский "вслед за Допшем", как он сам выражается, отвергает теперь "натурально-хозяйственную концепцию средневекового строя и проблему феодализма старается освободить от связи с этой концепцией". Вопреки взглядам не только Маркса и Ленина, но и передовой буржуазной науки периода ее расцвета он считает, что "для феодального режима характерна не личная и не экономическая зависимость человека или социальной группы от другого человека или другой социальной группы (т. е. способ производства и связанный с этим характер эксплоатации. - О. В. ), а исключительно зависимость между ними политическая, основанная на публичном праве". "Крепостничество феодальной эпохи, - разъясняет он эту мысль, - есть явление, лишь совпадающее по времени с феодальной эпохой, по существу же оно явление не феодальное, а дофеодальное, представляя собой вид личной несвободы, являясь категорией частного права и ничего общего не имея с феодализмом и феодальной зависимостью". С точки зрения Петрушевского, "феодализм есть государственное учреждение, публично правовой институт, создаваемый государством для своего собственного укрепления", это есть "своеобразное приспособление государством общества и его социальной структуры к своим основным потребностям, реорганизация государством общества в систему государственных тяглых сословий и распределение между ними в форме сложного сотрудничества работы, необходимой для существования государственного целого и правильного его в данных культурных условиях функционирования".

Излишне говорить, насколько чужда марксизму система этих взглядов, получивших дальнейшее развитие и уточнение в позднейших работах Д. М. Петрушевского ("Феодализм и современная историческая наука" (1923 г.); "Очерки из экономической истории средневековой Европы" (1928 г.) и др.). При этом Петрушевский не уберегся еще от одной антинаучной тенденции новейшей буржуазной науки - от модернизации. Ревизуя и произвольно ограничивая понятие феодализма, он в то же время находит капитализм и в древности и в средних веках, а реформы Диоклетиана трактует как проявление "государственного социализма".

Однако все эти черты, умаляющие достоинство позднейших трудов Петрушевского и заставляющие нас подходить к ним весьма критически, не мешают все же признать, что Петрушевский принадлежит к числу передовых историков дореволюционной России, которые не замыкались в узко специальную кабинетную работу, а стремились сделать ее выводы достоянием широких масс. Многочисленные научно-популярные труды, принадлежащие перу этого историка, отличаются глубокой постановкой вопросов, насыщенностью фактическим материалом и активной творческой мыслью.

Те же черты характеризуют научную продукцию другого крупного представителя "московской школы", ученика Виноградова, - А. Н. Савина (1873 - 1923 гг.). Его узкой специальностью была аграрная история Англии XVI - XVII вв., о чем свидетельствуют обе его диссертации: "Английская деревня в эпоху Тюдоров" (1903 г.) и "Английская секуляризация" (1906 г.), - а также ряд небольших исследований по истории отдельных майоров² . Но ему принадлежат и работы на другие темы западноевропейской истории, составившиеся из прочитанных университетских курсов и представляющие собою вполне самостоятельные исследования: "История Западной Европы в XI - XIII вв.", вып. 1 - 2-й (1913 г., литогр.), "Лекции по истории английской революции" (1924 г.), "Век Людовика XIV" (1930 г.) и проч.

Для исследовательского метода Савина характерно скептическое отношение к данным, недоступным надежной проверке, и большое внимание к статистическим данным, которые одни, по его мнению, позволяют делать вполне достоверные выводы. Впрочем, выводы, даже добытые таким путем, сформулированы у Савина с большой осторожностью, свидетельствующей об исключительной добросовестности этого историка. Скрупулезная точность его исследовательской техники позволяет читателю с полным доверием отнестись к тем скупым и снабженным многими оговорками обобщениям, которые имеются в работах Савина. Читая их, невольно вспоминаешь слова Фюстель де Куланжа о годах анализа, необходимых для одного дня синтеза.

В "Английской секуляризации" Савин на основании тщательного и блестящего анализа основного документа, так называемой "Церковной оценки", нарисовал картину монастырского землевладения, выяснил размеры монастырских доходов и их отнюдь не "демократическое" использование, наконец, доказал, что секуляризованные монастырские земли перешли к средним и, особенно к высшим классам населения³ .

¹ Виноградов П. "Экономические теории средневековья" ("История экономической мысли", под ред. Железнова и Мануйлова. Т. I. Вып. 3-й).

² Они напечатаны в сборнике в честь проф. М. Любавского и в "ЖМНП" за 1916 год.

³ Основной материал о жизни и творчестве А. Н. Савина собран в "Трудах Института истории". Вып. 1-й за 1926 г.; статьи

В то время как большинство историков "московской школы" увязывало свою научную работу с интересами и запросами широких общественных кругов, нередко принимая и непосредственное участие в политической жизни своего времени, петербургских историков отличает большая оторванность от жизни, известная сухость и замкнутость научных интересов. Объясняется это, скорее всего тем, что центром российского буржуазного либерализма была Москва, где оппозиционные настроения передовой профессуры встречали большую общественную поддержку, чем в чиновном царском Петербурге, в котором и контроль над содержанием научной работы был более придирчивым. Достаточно сказать, что между 1891 и 1906 гг. И. М. Гревс и Н. И. Кареев, два наиболее либеральных профессора "всеобщей" истории, были отстранены на ряд лет от преподавания в Петербургском университете по самому ничтожному поводу.

О том, насколько царское правительство препятствовало здесь (как, впрочем, и всюду) развитию даже буржуазной исторической мысли, видно из тех трудностей полицейского и цензурного порядка, с которыми приходилось бороться инициаторам и организаторам Исторического общества при Петербургском университете. Это Общество, основанное в 1890 г., проводило свою работу по двум секторам - русской и всеобщей истории - под председательством проф. Н. И. Кареева и издавало свой орган "Историческое обозрение". С 1890 по 1915 г., т. е. за 25 лет, вышло в свет всего 20 томов этого журнала вместо предположенных 50 томов (по 2 тома в год). Несмотря на отсутствие в царской России других исторических журналов "Историческое обозрение" расходилось очень плохо. Равнодушие широкой читающей публики к этому начинанию было обусловлено тем узко специальным характером, который вынуждена, была ему придать редакция под давлением цензуры. Самое Общество, заседания которого, посвященные живым и волнующим историческим проблемам, привлекали в течение 1895 - 1902 гг. массу молодежи, оказывается, особенно со времени студенческих волнений 1899 и последующих годов, под бдительным полицейским надзором и постепенно увядает. В период реакции 1907 - 1912 гг. заседания Общества происходили редко и при незначительном количестве присутствующих ввиду узко специального характера докладов, а также в результате запрета устраивать публичные заседания с правом свободного входа для желающих. Таким образом, Общество, включившее в свой состав в качестве действительных членов наиболее видных историков всей России и претендовавшее на роль некоторого центра русской исторической мысли, было обречено на жалкое существование.

В тематике докладов, вынесенных на заседания Общества, и статей, опубликованных в "Историческом обозрении", непропорционально большое место занимали проблемы истории западноевропейского средневековья. Эта исключительная активность петербургских медиевистов в значительной мере сделалась возможной благодаря особенностям их тематики, ее сравнительно большей оторванности от проблем окружающей действительности. Нельзя не отметить, что большинству крупных петербургских медиевистов и их ученикам были чужды и актуальная тематика и потребность общения с широкими кругами молодежи. Для людей, равнодушных к общественной жизни или консервативного образа мыслей, занятия историей средних веков нередко являлись прибежищем, где можно было спрятаться от "проклятых" вопросов современности.

Из крупных историков такого типа нужно, прежде всего, назвать профессора Петербургского университета Г. В. Форстена (1857 - 1910 гг.), которому принадлежат капитальные труды, главным образом по истории скандинавских стран и скандинавско-русских взаимоотношений: "Борьба из-за господства на Балтийском море в XV и XVI ст.", "Балтийский вопрос в XVI и XVII ст." и др. Борьба Дании с Ганзой, важные проблемы 30-летней войны, русско-шведских и русско-датских отношений были этим ученым впервые освещены и изложены с исчерпывающей полнотой на основании многочисленных и впервые привлеченных архивных материалов. Его ученик В. Э. Крусман (1879 - 1923 гг.), профессор Одесского, затем Пермского университетов, хотя и более разносторонний по своим научным интересам, также был чисто кабинетным ученым, оторванным от живой действительности эрудитом. Таким узко эрудитским характером отличается его важнейший труд - "На заре английского гуманизма" (1916 г.).

Представителем либерально-позитивистского направления на кафедре всеобщей истории Петербургского университета, помимо Н. И. Кареева, являлся И. М. Гревс, старейший из ныне здравствующих медиевистов в СССР, начавший свою научную деятельность в этом университете почти одновременно с Форстеном (с 1889 г.) и продолжающий ее и поныне. Помимо магистерской диссертации "Очерки римского землевладения", представляющей как бы конкретную иллюстрацию к экономической теории Карла Бюхера¹ , Гревсу принадлежит ряд статей по историографии, истории средневековой Флоренции и по общим проблемам феодализма. Под его редакцией и при его участии было осуществлено несколько полезных изданий переводных и оригинальных работ: "История европейской культуры по эпохам и странам", важнейшие произведения Фюстель де Куланжа, большим почитателем которого является И. М. Гревс, и проч. Его ученица, проф. О. А. Добиаш-Рождественская (1877 - 1939 гг.),

Виноградова П. о Савине см. в "ЖМНП" за 1904 и 1907 гг., а также Кареева Н. и Егорова в "Анналах", книга III; Бузескул В. Указ. соч. Т. II, стр. 54 и сл.

¹ См. подробный разбор этого труда Н. И. Кареевым в журнале "Русское, богатство" NN 11 и 12 за 1900 год.

работавшая также в Парижской школе хартий под руководством французских историков Ланглуа и Ф. Лота, приобретенные здесь обширные знания в области средневековой латинской палеографии применила к изучению первоклассного собрания рукописей Ленинградской публичной библиотеки. Наибольшее число исследований и публикаций ценных источников О. А. Добиаш-Рождественской - "Мастерские письма на заре западного средневековья и их сокровища в Ленинграде", "Акты Кремоны IX - XIII вв." и многие другие, доставившие ей широкую известность в ученом мире, - падают уже на советский период. Тогда же появляется ее "История письма в средние века" (1923. 2-е изд. 1936) - первое и единственное у нас пособие по латинской палеографии. К дореволюционному периоду относятся главным образом обе диссертации О. Л. Добиаш-Рождественской, посвященные церковной жизни средневековой Франции и опубликованные на русском и французском языках.

К весьма редкому у нас типу историков, интересующихся больше всего проблемами источниковедения, принадлежал и б. московский профессор Д. Егоров. Его диссертация "Славяно-германские отношения в средние века. Колонизация Мекленбурга в XIII в." (1915 г.) представляет в значительной части кропотливую источниковедческую работу - разбор и опровержение данных "Славянской хроники" Гельмгольда ("Cronica slavorum") и анализ большой ленной записи 1230 г. (Zehnt Register Раценбургского аббатства), дошедшей до нас в оригинале. Что касается общеисторических выводов автора, отвергающего обычное представление о сплошной и быстрой германизации славянской окраины, то они являются очень спорными¹ .

В этой же связи нужно назвать и Н. М. Бубнова, б. профессора Киевского университета, известного своим большим источниковедческим трудом - "Сборник писем Герберта как исторический источник" (3 тома. 1888 - 1889 гг.) - и критическим изданием математических произведений Герберта (Gerberti posten Silvestri II papae opera mathematica) вышедшим в Берлине в 1899 году.

Проблемами источниковедения средних веков занимался и ныне работающий в Киевском университете Л. Н. Беркут: "Возникновение и характер средневековой анналистики" (1911 г.); "Памятники латинской историографии. Из записок по источниковедению средней истории" (1911 г.); "Обзор источников для первоначальной истории средних веков" (1913 г.); "Этюды по источниковедению средней истории" (1928 г.) на украинском языке и др. Однако его многочисленные работы полезны только как сводка уже существующего в иностранной литературе материала.

Особо следует выделить группу русских медиевистов и исследователей проблем позднего средневековья, которые начали свою самостоятельную научную деятельность еще в дореволюционный период, но наибольшая активность, которых приходится на советское время. Здесь должны быть, прежде всего, названы А. Д. Удальцов и Н. П. Грацианский. Первый из них еще в 1912 г. выступил с исследованием "Свободная деревня в Западной Нейстрии эпохи Меровингов и Каролингов"² , в котором после тщательного анализа важнейших теорий по аграрной истории раннего средневековья дается детальная и строго конкретная картина распределения земельной собственности. Общий вывод автора гласит, что вопреки различным теориям западноевропейских историков (Фюстеля, Вайца, Виттиха и т. д.) нельзя установить ни преобладания крупнопоместного, ни мелкопоместного владения, ни свободной общины, ни несвободной деревни, а существует многообразие аграрных и землевладельческих форм. Что касается динамики аграрных отношений, то общая тенденция к развитию крупного землевладения для автора не подлежит сомнению, однако - и это является, может быть, наиболее интересным и новым выводом - средний землевладельческий класс отнюдь не вытесняется, а, наоборот, обнаруживает большую устойчивость. Н. П. Грацианский в 1911 г. дебютировал очень содержательной и ценной книгой - "Парижские ремесленные цехи в XIII - XIV ст.", - а затем опубликовал ряд статей по аграрной истории раннего средневековья.

К несколько более молодому поколению медиевистов, успевших проявить себя до 1917 г. только отдельными статьями, принадлежат крупный знаток средневековой Англии Е. А. Косминский, В. В. Стоклицкая-Терешкович, С. Д. Сказкин, В. М. Лавровский и др. Все эти историки, будучи в большинстве случаев учениками Д. М. Петрушевского или А. Н. Савина, усвоили лучшие традиции русской дореволюционной науки, взяли у нее высокую исследовательскую технику; но их научное мировоззрение сложилось уже под влиянием не либерально-позитивистских, а марксистско-ленинских методологических основ.

Подводя итоги русской дореволюционной историографии средних веков, мы должны как ее преобладающую черту отметить, прежде всего, разнообразие и широту охватываемых ею тем. Это впечатление еще более усилится, если привлечь к рассмотрению творчество ряда историков, не упомянутых в настоящем обзоре: А. К. Дживелегова, занимавшегося главным образом Италией эпохи Возрождения; А. С. Вязигина, историка средневекового папства; Л. П. Карсавина и П. Б. Бицилли, интересовавшихся проблемами духовной культуры средневековья, и др.

Вторая черта дореволюционной историографии средневековья - господство в ней либерально-позитивистского направления и незначительность консервативного или реакционного сектора русских специалистов по

¹ См. отзыв О. А. Добиаш-Рождественской в "ЖМНП" за 1915 год.

² ЖМНП за октябрь, стр. 250 - 325, и ноябрь, стр. 1 - 53.

всеобщей истории. Не случайно, что именно представители этого реакционного сектора составили основные кадры историков, занявших враждебную позицию по отношению к Великой социалистической революции и очутившихся, поэтому в рядах белоэмигрантов, как не случайно и то, что оставшиеся в СССР историки старой школы сумели перестроиться и переучиться в школе марксизма-ленинизма и принять активное участие в создании советской медиевистики.

Третья черта дореволюционной медиевистики - отсутствие у нее организационного центра, результатом чего был стихийный характер ее развития. Ни Историческое общество при Петербургском университете, ни возникшее только незадолго перед первой империалистической войной аналогичное общество при Московском университете, а тем менее провинциальные общества никогда не играли и не могли играть в русских условиях роли такого центра. Царизм боялся общественной организации науки, а тем более такой науки, как история, которая благодаря своей политической заостренности и относительной доступности для широких кругов могла стать одним из орудий борьбы против царского режима. Характерно, что за все время существования исторической науки в царской России не состоялось ни одного всероссийского съезда историков, и последние должны были довольствоваться посещением съездов, происходивших в Западной Европе. Только при советской власти историческая наука приобретает необходимый для ее успешного развития организационный центр всесоюзного значения; появляются также центры научной работы в области истории в различных республиках Советского Союза.

Неорганизованность и кустарные методы исторической работы в царской России особенно ярко обнаруживаются в характере большинства русских научных предприятий, требовавших коллективных усилий. Исторические журналы появляются в России с большим запозданием по сравнению с Западной Европой, да и то их ждала печальная судьба: либо недолговечность либо крайне ограниченная сфера влияния. К "Историческому обозрению", о котором упоминалось выше, только в 1913 г. присоединяется второй журнал - "Голос минувшего", выходивший в Москве под редакцией Мельгунова и Семевского и имевший в виду интересы широкой публики, "трудового большинства". В том же, 1913 г. выходит первый номер "Научного исторического журнала" под, редакцией Н. И. Кареева; этот журнал жил недолго, он прекратил свое существование при полном равнодушии общества вскоре после начала империалистической войны. Такая же судьба постигла - после выхода в свет первых трех книжек - и такое полезное издание, как "Библиографический обзор русской литературы по всеобщей истории", под редакцией Д. Егорова (вып. I. 1913 г.; вып. III и последний. 1915 г.). Все это были предприятия без будущего. Наиболее передовой из журналов - "Голос минувшего" - еще пользовался вниманием общественности, но и он с самого начала взял фальшивую ноту. "На страницах журнала, - заявила редакция в предуведомлении к I тому, - встретятся люди разных политических и общественных мировоззрений. Это одно уже исключает какую-нибудь определенную партийную окраску. Журнал будет беспартийным, как беспартийна сама наука". Впрочем, как бы ни оценивать журнал, занявший такую позицию, к развитию нашей науки он уже потому имеет слабое отношение, что статьи по истории средних веков встречались в нем крайне редко; к тому же "Голос минувшего" преследовал цели не исследовательские, а научно-популяризаторские.

Из коллективных предприятий, доведенных до конца, в актив русской науки за рассматриваемый период можно занести только уже упомянутую "Книгу для чтения по истории средних веков", под ред. П. Виноградова, а также "Книгу для чтения по истории нового времени" (М. 1912), первые два тома которой посвящены периоду XVI - XVII веков. Однако эти коллективные работы, сами по себе очень полезные, имели в виду главным образом интересы средней школы.

В общем, русская дореволюционная историография средней истории может гордиться обилием первоклассных талантов, получивших признание во всем мире. Но она не смогла занять подобающее ей место ни в общей культурной жизни страны, ни в международной исторической науке. За пределами России знали отдельных русских историков, но не знали русской исторической науки, и многие ее достижения для развития всей историографии в целом прошли бесследно.

Публикатор:

Постоянная ссылка для научных работ (для цитирования):

Найденный поисковым роботом источник:

Автор(ы) публикации - О. ВАЙНШТЕЙН:

Комментарии: