В декабре 2003 г. в рамках Программы фундаментальных исследований ОИФН РАН "История, языки и литературы славянских народов в мировом социокультурном контексте" в Институте славяноведения РАН прошел "круглый стол", посвященный анализу новых тенденций в литературах стран Центральной и Юго-Восточной Европы. Участники "круглого стола", сотрудники группы по изучению современных литератур ЦЮВЕ, на этот раз рассматривали перемены, происходящие в литературном развитии региона в самые последние годы, т.е. процессы, являющиеся реакцией уже не столько на факт разрыва с тоталитарным прошлым, сколько на его последствия, реальность посттоталитарного бытия, свободы, преподнесшей немало неожиданностей и сюрпризов в том числе и писателям, многие из которых внесли в свое время немалый вклад в это освобождение.

Ситуации в чешской литературе на пороге нового века был посвящен доклад С. А. Шерлаимовой. С "бархатной революцией" ноября 1989 г., отметила она в своем выступлении, в чешской литературе завершился период доминирования социалистического реализма и разделения литературы на официальную, эмигрантскую и самиздат. Резко изменился сам характер литературной жизни, исчезла цензура, возникло множество частных издательств, распался прежний Союз писателей и образовались новые писательские организации; на прилавки книжных магазинов обрушился поток прежде запрещенной альтернативной литературы и переводных произведений самого разного рода. Но в этот период не происходит ни ожидавшегося объединения трех ветвей литературы, ни освобождения художественного творчества от идеологии. Из литературных жанров наиболее значимую роль безусловно играет роман. Рыночный успех имеет массовая продукция, отечественная и переводная: детективы, фантастика, "женские романы". В области серьезной литературы на первый план выдвигается документалистика, в частности новый тип автобиографического романа (Л. Вацулик, З. Заплетал и др.), а также различные варианты постмодернизма (И. Кратохвил, Д. Годрова, И. Топол и др.). Споры в критике идут главным образом вокруг отдельных произведений, при этом нередки бурные дискуссии, в том числе и по поводу таких ведущих авторов, как М. Кундера, Д. Годрова, популярный у широкого читателя М. Вивег. К началу XXI в. наблюдается известная "усталость" читателей и значительной части критиков от изощренных текстов постмодернизма. От этого определения дистанцируется не только М. Кундера, который скептически относился к данному течению уже в 1980-е годы, но и Д. Годрова, не говоря уже о М. Вивеге, которого критика поначалу тоже зачисляла в постмодернисты. Наблюдается снижение обличительного накала по отношению к предшествующему периоду, все чаще авторами поднимаются злободневные вопросы современной общественной и политической жизни, например, в романе М. Вивега "Лучшие годы с Вацлавом Клаусом" или в "Дневнике депутата парламента" молодого писателя М. Урбана, который критически переосмысливает опыт постмодернизма. В целом, хотя литература имеет в современном обществе меньший вес, чем это было прежде, все же неверно было бы говорить о ее кризисе - скорее, это ситуация

стр. 118

поиска, которая позволяет не терять надежды на движение вперед.

Ю. В. Богданов в своем докладе анализировал проблему прощания с прошлым в современной словацкой литературе и критике. Кратковременная эйфория, сопровождавшая ноябрьские события 1989 г. в Словакии, как говорилось в его выступлении, не успела воплотиться в развернутые художественные произведения. Отрицание коммунистического прошлого вскоре приобрело здесь форму отрицания общей с чехами социалистической государственности. Споры по поводу возникновения, формирования и ориентации суверенной Словацкой Республики раскололи в 1990-е годы общество и литературу. Тем острее на протяжении последнего десятилетия стала ощущаться проблематика самокритичного переосмысления прошлого, восстановления полноты национальной традиции с ее позитивными и негативными проявлениями. Процесс ее художественного и литературно-критического освоения представителями разных поколений чрезвычайно характерен для состояния современной литературной жизни Словакии.

По мнению Л. Ф. Широковой, также посвятившей свое выступление словацкой литературе, ее потерям и обретениям на рубеже XX-XXI вв., на состояние словацкой культуры и литературы этого времени во многом повлияли общественно-политические факторы ("бархатная революция", политическая борьба 1990-х годов, переоценка исторических этапов и фигур и т. д.). Не менее существенными, однако, оказались и факторы самого литературного развития, в том числе смена поколений - уход из жизни зрелых мастеров (В. Минача, Р. Слободы, В. Шикулы), появление множества новых имен (П. Ранкова, Р. Олоса, М. Гворецкого и др.).

Как отметил в докладе о венгерской литературе рубежа тысячелетий Ю. П. Гусев, бум постмодернизма, наступивший после краха социалистической системы, сейчас, спустя почти полтора десятилетия эйфории от ничем не ограниченной эстетической свободы, сменился определенным перенасыщением. Постмодернистские игры как таковые перестают вызывать у читателя интерес. Самоцельность изысков все больше сменяется серьезными поисками новых конструктивных решений в области формы и образности. Писатели "соревнуются" прежде всего в откровенности изображения человеческих отношений, в выявлении парадоксальных ситуаций и конфликтов, скрытых нюансов. В прозе (как было показано на примере творчества Ш. Тара и ряда других авторов) эти процессы более осязаемы, в поэзии -более размыты.

В. Т. Середа посвятил свое выступление иному, не менее важному для нас аспекту литературного процесса, - изданию, переводу и восприятию венгерской литературы в России на рубеже веков (1998 - 2003). Как было отмечено в докладе, после длительного, почти десятилетнего перерыва в издании произведений венгерских авторов в нашей стране, когда преемственность интереса к этой прежде достаточно популярной в России литературе поддерживалась лишь усилиями журнала "Иностранная литература", венгерская словесность вновь начала постепенно завоевывать внимание издателей, читателей, критиков. В своем выступлении автор попытался проследить, как изменились за это время представления российского читателя и критика о литературе Венгрии, проанализировать проблемы рецепции ее новым поколением и дальнейшие перспективы ее российского "инобытия".

И. Е. Адельгейм в докладе "Прикосновение к судьбе. Герой польской прозы после 1989 г." отметила, что в 1990-е годы польская проза выстраивает новую по сравнению с периодом ПНР модель биографии - негероической, негротескной, частной. Отдельная судьба осмысляется как одна из многих версий истории народа. Герой-повествователь при этом очень часто автобиографичен (проза Я. Бачака, О. Токарчук, А. Стасюка, М. Гретковской, И. Филипяк, Н. Герке, А. Юревича, П. Хюлле, Ст. Хвина и др.).

После 1989 г., как отмечалось в докладе, "польскость" практически перестала быть для большинства литературных персонажей главным критерием самоидентификации, что заставило

стр. 119

литературу по-новому рассмотреть проблему Дома. Взаимопроникновение ощущений свободы и несвободы, укорененности и неукорененности - одна из главных и интереснейших черт молодой польской прозы этого периода. Ощущение чуждости оказывается свойственным не только эмигранту или переселенцу, а те, в свою очередь, далеко не всегда ощущают себя чужаками. Мотив геополитического изгнания постепенно замещается темой экзистенциальной чуждости, а отъезд воспринимается как шанс скрыться под маской анонимности. Опыт эмиграции используется для поиска адекватного художественного языка, способного передать проявляющуюся сквозь внешние обстоятельства пребывания в чужой среде неоднозначность, множественность реальности вообще. Свобода же героя польской прозы 1990-х годов обусловлена, в первую очередь, осознанием возможности не связывать себя эмоционально ни с каким пространством. Ощущение чуждости может объясняться не только личной неспособностью укорениться на новом месте, но и тем, что родители героя прибыли туда, где он родился, "издалека". Приютом, своего рода "метафизическим домом" для такого персонажа становится и собственная память, и память предков, и, наконец, позиция "принципиальной" неукорененности, которая представляет собой новое явление в польской прозе, не в последнюю очередь связанное с постмодернистским мировосприятием.

Я и "другой" - также характерный ракурс новейшей польской прозы. Распространенность получил персонаж, чуждый окружению и этим для него привлекательный. Чуждость может быть обусловлена национальностью (проза А. Болецкой, П. Хюлле, Ст. Хвина, Р. Грена и др.), провинциальностью, социальным положением (творчество Т. Трызны, Я. Рудницкого), возрастом (у героев И. Филипяк, О. Токарчук), парапсихологическими способностями (в произведениях О. Токарчук, П. Хюлле), положением эмигранта (у И. Филипяк, М. Гретковской, З. Рудзкой) и пр. Осознание возможности и права одного человека быть непохожим на другого оказывается порой ключевым опытом взросления (проза П. Хюлле).

Сущность свободы и дома порой выворачивается наизнанку: дом оказывается источником насилия, отсюда - мотив свободы бездомности и свободы тюрьмы как избавления от перенасыщенной всевозможными обязательствами современной жизни, протест против непрерывного движения. В то же время некоторые персонажи одержимы болезненным поиском дома, отсюда -построение утопического пространства и расцвет "прозы малых родин".

О. В. Цыбенко в докладе "Метаморфозы польской деревенской прозы на рубеже XX-XXI вв." осветила "поздний" период творчества корифея данного течения Ю. Ковальца (стихи, сборник рассказов "Хлеб", повесть "Арфа горцев"), характеризующийся расширением философской проблематики. Здесь же шла речь об "итоге итогов" деревенского течения в творчестве В. Мысливского - романе "Горизонт" (с эволюцией от деревенской тематики к познанию универсальности человеческой судьбы) и "очарованности" большим городом Э. Редлиньского, представителя гротескно-иронического стиля в деревенской прозе 1970 - 1980-х годов, и разработке им "нью-йоркской темы" в романе "Крысополяки", поразившего читателей разочарованностью в современной цивилизации. Примечательным показалось докладчику и возможное влияние поэтики некоторых авторов деревенского течения (Т. Новака) на молодую прозу 1990-х - начала 2000-х годов ("Правек и другие времена" О. Токарчук, "Галицийские рассказы" А. Стасюка.)

Выступление М. Б. Проскурниной касалось развития литературоведения Македонии на рубеже веков. К 1980-м годам македонская наука о литературе вошла в период "зрелости", в ней (во взаимодействии с различными литературно-критическими направлениями всей Югославии) сформировалась концепция исторического развития македонской литературы, обсуждалась проблема периодизации национального литературного процесса, исследовалась эволюция отдельных жанров, выходили монографические работы, посвященные творче-

стр. 120

ству македонских писателей, а также издавались сборники произведений ведущих литературных критиков - "Македонский роман 1952 - 1982" (1983) X. Георгиевского, "Избранные работы" (1970) Д. Митрева, "Критика Митрева" (1984) М. Друговаца, "О новых тенденциях" (1984) Д. Коцевского, "Опыт синтеза: литературные параллели" (1989) Т. Белчева и др. Своеобразным итогом развития литературоведения в 1970 - 1980-е годы стали работы М. Друговаца "История македонской литературы XX века" (1990) и В. Смилевского "Аспекты македонской литературы 1945 - 1985 гг." (1993).

Яркие книги последнего времени, достойные упоминания, написали Е. Шелева ("Открытое письмо", 2003) и Р. Алагёзовский ("Обвиненные в постмодернизме", 2003).

На современном этапе, отметила М. Б. Проскурнина, македонское литературоведение активно осваивает новые методы анализа художественного произведения, охотно изучает новейшие литературные концепции. В то же время достаточно большое внимание исследователи национального литературного процесса уделяют сегодня истории македонской словесности, особенностям ее становления, специфике ее связей с другими славянскими литературами, прежде всего с русской литературой.

"Жив ли постмодернизм в XXI веке?" -так обозначила тему своего выступления исследовательница хорватской литературы Г. Я. Ильина. Ответить на этот вопрос она попыталась на примере творчества одного из ведущих современных хорватских писателей Неделько Фабрио (р. в 1937 г.). Он отдал дань постмодернизму в исторических романах 1980-х годов -"Уроки жизни" (1985) и "Волосы Вероники" (1989), составивших две части "Адриатической трилогии". В 1995 г. оба романа были инсценированы и поставлены в хорватских театрах. Третья часть трилогии "Тримерон. История одной хорватской любви", вышедшая в 2002 г., была названа лучшим хорватским романом рубежа веков. Эти произведения были отмечены несколькими национальными литературными премиями - В. Назора, К. Ш. Джальского, М. Крлежи, их автор получил международную Гердеровскую премию (Гамбург), которая присуждается тем, кто является примером "в деле сохранения и расширения европейской культурной среды под флагом миролюбивого взаимопонимания между народами". Хотя третий роман трилогии тематически продолжает два предыдущих (это роман о большой любви и одновременно историческая повесть о Хорватии с конца XIX до конца XX в., включая и войну 1991 - 1995 гг.), художественная структура этого произведения значительно трансформировалась. Эстетическое обновление хорватской исторической прозы происходит на путях адаптации постмодернистских художественных приемов и их синтезирования с опытом традиционного национального романа с присущим ему "просветительским кодом".

Н. Н. Пономарева в докладе "Болгарская литература после 1989 года" отметила, что к концу 80-х годов XX в. в болгарской литературе начала ощущаться известная "усталость" (исчерпанность) доминировавшей в 1970 - 1980-е годы нравственной проблематики, ряда тем ("деревенская", антифашистская и др.). Возникла также необходимость обновления поэтики. После слома партийно-государственного диктата в стране для литературы открылись широкие перспективы - она обрела свободу слова. Стали доступнее архивы, во всяком случае литературные, что способствовало подъему документальной литературы разного рода, в том числе и художественно-документальной. Однако в собственно художественной литературе возможность свободного творчества ожидаемых высоких результатов не принесла. Писатели, особенно старшего поколения, не сумели быстро адаптироваться к изменившейся ситуации. Более молодое поколение писателей направило свои усилия на освоение постмодернизма, но и здесь не достигло значимых успехов. Сложная ситуация создалась и в болгарской критике, в которой проявился опасный синдром так называемого нового прочтения - огульное отрицание заслуг всей послевоенной литературы. Тем не менее, несмотря на очевидные трудности переходного периода, к началу XXI столетия положе-

стр. 121

ние в болгарской литературе постепенно выправляется.

Н. Н. Старикова в докладе "Миллениум - время подводить итоги" рассмотрела словенскую литературу минувшего века сквозь призму словенского литературоведения XXI столетия. Начало нового тысячелетия в Словении ознаменовалось выходом в свет целого ряда крупных работ, комплексно исследующих национальный литературный процесс в XX в. К наиболее репрезентативным можно отнести коллективный труд "Словенская литература III" (2001), в котором приняли участие представители академической (САНИ) и университетской (Любляна, Марибор) литературоведческой науки. В нем впервые после двухтомной истории послевоенной литературы "Словенская литература 1945 - 65" (1967) сделана попытка проанализировать развитие национальной словесности с 1945 по 2000 г. включительно. В 2002 г. был переиздан "Обзор словенской литературы" Я. Коса, в котором разделы о современной литературе доведены до 2000 г., вышла в свет заключительная книга двухтомного исследования Ф. Задравца "Словенский роман XX века", где рассмотрены произведения словенских прозаиков, сгруппированные по проблемно-тематическому признаку, а также книга Х. Глушич "Словенская проза во второй половине XX века", представившая читателю портреты тридцати двух современных прозаиков, в том числе писателей эмиграции и зарубежья. Наконец, в 2003 г. в Институте словенской литературы и литературоведческих исследований был издан сборник статей "Как писать историю литературы сегодня?", авторы которого в весьма дискуссионной манере высказываются о методологических аспектах и критериях подхода к истории национальной словесности, предлагая, в частности, вовсе отказаться от социологического дискурса в пользу "чистой" поэтики.

Особую роль мифологии в развитии культуры и самосознания румынского народа проанализировал М. В. Фридман. На протяжении долгих десятилетий в духовной жизни Румынии можно было проследить процессы зарождения и последующего заката такого множества мнимых мифов и замены их новыми, противоположными, что взгляд исследователя в конечном счете начинает различать глянец ложной мифологизации, лежащий на многих исторических и художественных реалиях ушедшего века. Начавшийся после 1990 г. процесс демифологизации литературы, "санации" читательского сознания предполагал с самого начала ответ на вопрос "куда идет литература?": так были озаглавлены многие литературоведческие статьи первых послереволюционных лет.

Постепенно становилось ясно, что в полемике между теми специалистами, которые предлагали начинать с азов, и теми, кто считал необходимым положить начало новому, "освободительному этапу", история оказалась на стороне вторых. Позади остался век бесчисленных попыток создать новую эстетическую реальность путем ложной мифологизации общественно-политической и социальной жизни. Предстояло любой ценой преодолеть это гиблое противоречие между историей и мифом. Необходимо было объяснить и развенчать языком гласности природу засилия ложного литературного мифологизма, освободить от него подлинные ценности, решительно противостоять как попыткам огульного отрицания достижений минувших десятилетий, так и потугам вживлять в плоть культуры новые экстремистские псевдомифы.

Конечно, в круг новых проблем входила и задача выяснения правды о так называемом писательском соглашательстве, "конформизме" крупных художников слова. Но это была лишь одна - и не самая важная - часть широкого комплекса решений. А на самом деле проблема эта затмила на страницах литературной прессы все остальные. Реально вырисовывалась опасность лишить историю литературы замечательных произведений М. Садовяну, Т. Аргези, К. Петреску, Дж. Кэлинеску, М. Преда, Н. Стэнеску. Вместе с тем, на горизонте культурной жизни все ярче сияли имена М. Элиаде, Э. Чорана и других бывших сподвижников главарей правоэкстремистских движений 1930-х годов.

стр. 122

Впрочем, конкретные проявления литературного процесса в последние годы столетия, отметил М. В. Фридман, убедительно подтверждают тот факт, что экстремистские тенденции преодолены. Об этом свидетельствует и обилие дневников и мемуаров, увидевших свет в эти годы: И. Иоанид "Тюрьма наша насущная" (1991 - 1994), П. Пандря "Воспоминания валашского мандарина" (1990), Б. Зильбер "Действующее лицо в процессе Пэтрэшкану" (1997), Н. Штайнхарт "Дневник счастья" (1990), И. Д. Сырбу "Дневник журналиста без журнала" и др. Читатель получил произведения М. Динеску, О. Палера, К. Нойки и многих других, публикация которых в эпоху Чаушеску была немыслима. Спросом у читателей пользуются также книги Д. Кушнаренку, М. Неделчу, С. Преды, К. Стана и большого отряда молодых, пришедших в литературу после событий 1989 г. Переиздаются произведения румынских авангардистов, переосмысливаются книги постмодернистов. Множатся переводы лучших творений мировой литературы, в том числе русской.

Вышел ряд произведений о "золотой эре", в которых не присутствует образ "двуглавого диктатора", но зато со всей наглядностью воплощены страдания трудовых масс, доведенных до нищенского существования. В них без труда прочитывается мысль о том, что экстремизм, диктатура могут существовать только при условии поддержки со стороны части населения. XX век в румынской литературе, начало которого протекало под сенью мифов "сеятельства", завершается все более тщательной "прополкой" горьких плодов, посеянных экстремизмом и нанесших народу тяжкий духовный урон. Накопленные на протяжении долгих веков духовные ценности, упорное сопротивление здоровых творческих сил диктатуре вернули стране свободу, задыхавшуюся под грузом мертворожденных псевдомифов.

Постоянный адрес данной публикации: