В последнее время исследователей внешней политики царской России не раз привлекал вопрос, кто определял международный курс страны. Проблема состоит не в создании картины дипломатических интриг и подвохов, а в изучении механизма принятия внешнеполитических решений, в описании факторов, оказывавших влияние на направление внешнеполитического процесса. А один из центральных аспектов проблемы - роль самодержавных институтов в сфере дипломатии. На первый взгляд законодательное оформление внешнеполитического процесса царской России отвечало на такой вопрос недвусмысленно: "Государь император есть верховный руководитель всех внешних сношений Российского государства с иностранными державами. Им же определяется направление международной политики Российского государства"¹ . Следовательно, царь - последнее и неподотчетное звено внешнеполитического аппарата, направляющее работу дипломатического ведомства; царю принадлежала инициатива выдвижения крупных вопросов, и он же утверждал принятые по ним решения. Такое положение, по мнению некоторых современников Николая II, обрекало МИД на роль "собственной его императорского величества канцелярии по иностранным делам"² .

Руководствуясь этой схемой, многие авторы трудов по истории международных отношений до 1917 г. подчеркивают активное участие царя в формировании внешнеполитического курса России³ и поэтому, освещая соответствующие сюжеты, обязательно пытаются выяснить его позицию. Между тем такое понимание роли Николая II в решении политических вопросов противоречит его характеристикам, имеющимся в литературе. Слабовольный, легкомысленный, недалекий, послушное орудие в руках авантюристов - вот черты портрета Николая II, нарисованного еще историографией и публицистикой 1920-х годов и подтвержденного в последующие годы Л. Г. Захаровой, М. К. Касвиновым и другими авторами⁴ .

Безусловно, личностные моменты имели немаловажное значение. Но

¹ Свод основных государственных законов. СПб. 1906, ст. 12.

² Соловьев Ю. Я. Воспоминания дипломата, 1893 - 1922. М. 1959, с. 173.

³ Так, только "позитивное" в данном смысле решение о роли царя дают И. В. Бестужев и О. Ф. Соловьев (Бестужев И. В. Борьба в России по вопросам внешней политики, 1906 - 1910. М. 1961; Соловьев О. Ф. Международный империализм - враг революции в России. М. 1982).

⁴ Фирсов Н. Н. Николай II. Казань. 1929; Захарова Л. Г. Кризис самодержавия накануне революция 1905 года. - Вопросы истории, 1972, N 8; Касвинов М. К. Двадцать три ступени вниз. Изд. 2-е. М. 1987; и др.

стр. 58

для более полного вывода о внешнеполитических прерогативах царя необходимо знать, имел ли он свободу выбора в направлении политики России. Анализ этой проблемы нужно вести по нескольким линиям: изучение механизма принятия внешнеполитических решений, выяснение отношения Николая II к дипломатической деятельности, к ведомству иностранных дел и "неофициальному правительству" - дворцовой камарилье. Основой должны служить здесь прежде всего не мемуары, изобилующие противоречивыми свидетельствами и легендами, а документальные источники с высокой степенью достоверности, чтобы отделить истину от слухов и "дополнений", всегда рождающихся в условиях секретной дипломатии.

1. Виновники "дипломатической Цусимы".

Разгром 2-й Тихоокеанской эскадры адмирала З. П. Рожественского в 1905 г. произвел столь сильное впечатление на русское общество, что Цусима "в русский язык вошла нарицательным именем"⁵ . Быть может, впервые в таком значении это слово было применено затем и к другому поражению России, на этот раз на дипломатической арене. Речь идет об ударе, который получил Петербург в марте 1909 г. и который завершил т. н. Боснийский кризис.

Его история началась в августе 1908 г., когда министр иностранных дел России А. П. Извольский совершал поездку по курортам Центральной Европы. 14 августа венский кабинет направил России памятную записку, в которой заявил, что в случае "непреодолимых обстоятельств" Австро-Венгрия аннексирует Боснию и Герцеговину, и предлагал "дружеский и доверительный обмен взглядов" по вопросу о Константинополе и проливах⁶ . Дело в том, что в феврале - начале августа между Веной и Петербургом велась переписка относительно железнодорожного строительства на Балканах. В июне по инициативе Извольского этот вопрос был расширен неосторожным предложением заключить между двумя державами общеполитическое соглашение на случай нарушения статус-кво на полуострове на следующих условиях: Россия согласится на аннексию Боснии и Герцеговины, если Австро- Венгрия поможет ей пересмотреть режим проливов Босфор и Дарданеллы. Но в ноте оговаривалось, что эти вопросы должен решать европейский концерт, что Петербург - против сепаратных шагов. Вена согласилась, поэтому Извольский мог считать, что Австро-Венгрия не решится на активные действия без предварительного обсуждения⁷ .

Меморандум Вены развеял эти иллюзии. При внимательном ознакомлении с ним российский министр обнаружил "явное желание придать произвольное толкование нашим декларациям", а 22 августа его заместитель Н. В. Чарыков сообщил царю, что решение Австро-Венгрии аннексировать Боснию и Герцеговину бесповоротно⁸ . В результате расчеты руководителей МИД не оправдались и потребовалось срочно разработать новые планы. Ситуация, в которую попал министр, была щекотливой. Отказаться от соглашения с Веной после трехмесячных переговоров было непросто, согласиться на аннексию означало подставить себя под удар в Петербурге. Извольский принимает следующее решение: втайне от кабинета путем личных переговоров с австрийским министром иностранных дел А. Эренталем в Бухлау добиться соответствующих компенсаций взамен согласия России на аннексию. С 20 по 28 августа Извольский и Ча-

⁵ Романов Б. А. Очерки дипломатической истории русско-японской войны. М. - Л. 1955, с. 409 - 410.

⁶ АВПР, ф. Политический архив, д. 3201, дл. 86 - 87. Здесь и далее даты приведены по старому стилю.

⁷ Зайончковский А. М. Подготовка России к мировой войне в международном отношении. Л. 1926, с. 163 - 164.

⁸ АВПР, ф. Политический архив, д. 3201, л. 74 (телегр. Чарыкову от 21.VIII.1908); л. 86 (докладная записка Чарыкова от 22.VIII.1908). Дипломаты не только сами запутались, но запутали и царя. На этой записке есть его помета: "Не ожидал".

стр. 59

рыков наметили контуры соглашения, а также сформулировали новое направление всей балканской политики: решить проблему проливов путем сделки с Австро-Венгрией и одновременно стяжать славу "защитницы балканских народов и Турции". Этот план был глубоко противоречив, но бесконтрольность МИД способствовала тому, что были сделаны первые шаги по его осуществлению. 2 - 3 сентября Извольский встречался с Эренталем и было заключено устное соглашение.

Переговоры в Бухлау проходили в обстановке абсолютной секретности. Русский кабинет был информирован об этом лишь через две недели, и только морской министр И. М. Диков узнал от Чарыкова уже 7 сентября о договоренности относительно проливов. Что же касается участия царя в обсуждении новой программы, то здесь не все ясно. Впервые идею своей встречи с Эренталем Извольский высказал в письме к Чарыкову от 20 августа, которое пришло в Петербург через пять дней. Николай II в то время находился в Шхерах, дипломатическая корреспонденция поступила к нему 26 августа, и в сопроводительной записке Чарыков не упоминает письма Извольского, а пишет лишь о желании Вены заключить соглашение. Считать резолюцию царя на этой записке ("Нужно всегда иметь в виду вековое двуличие австрийской политики") санкцией на переговоры с Эренталем, естественно, нельзя, ибо Николай II мог не знать о предполагаемой встрече. Ответное письмо Чарыкова Извольскому от 25 - 28 августа, в котором намечались контуры соглашения, было отправлено в Шхеры лишь 5 сентября вместе с телеграммой посла в Вене Л. П. Урусова, сообщавшего о результатах прошедших переговоров⁹ . Это письмо было передано в копии, из которой были исключены упоминания о письме Извольского от 20 августа¹⁰ .

До окончания переговоров об аннексии Николай II ничего не знал о разработанной Извольским и Чарыковым программе. Лишь 5 сентября, т. е. после завершения свидания в Бухлау, он получил известие о сделке с Австро- Венгрией, а 8 сентября одобрил действия Извольского задним числом после того, как Чарыков на личном докладе разъяснил ему все выгоды плана МИД¹¹ . И с этого момента император действительно был в курсе дальнейших переговоров. Наконец, 19 сентября состоялось Особое совещание "заинтересованных министров", на котором Чарыков доложил о результатах переговоров с Эренталем. Участники совещания выразили крайнее удивление, что дело такого значения не было известно Совету министров. Они заявили, что предложенный Извольским путь может "привести к величайшим осложнениям" на Балканах, и поэтому дезавуировали линию министра иностранных дел и потребовали его немедленного возвращения в Петербург. Совещание отказалось утвердить сделку в Бухлау и предложило отвечать на аннексию "мотивированным протестом"¹² .

На следующий день Чарыков встретился с министром финансов В. Н. Коковцовым и убедил его в возможности решать вопрос на почве компенсаций. Если совещание отвергало путь, предложенный Извольским, то в телеграмме Чарыкова, составленной после беседы с министром финансов, говорится об отсутствии "разногласий по существу" и о возможности действовать в соответствии с замечаниями министров. Чарыков и Коковцов внесли изменения в проект ответа на австро-венгерскую записку от 14 августа, но отметили, что они не удовлетворяют председа-

⁹ Там же, л. 92 (докладная записка Чарыкова от 26.VIII.1908); лл. 100 - 101 (докладная записка Чарыкова от. 5.IX.1908).

¹⁰ Ср.: АВПР, ф. Канцелярия, оп. 470, 1908 г., д. 210, л. 35; Исторический архив, 1962, N 5, с. 118.

¹¹ АВПР, ф. Канцелярия, оп. 470, 1908 г., д. 204, л. 28 (телегр. Чарыкова Извольскому от 9.IX.1908).

¹² Там же, лл. 89 - 91 (телегр. Чарыкова Извольскому N 3 от 20.IX.1908. Текст составлен Коковцовым после совещания).

стр. 60

теля Совета министров П. А. Столыпина¹³ . Прибыв в Париж 21 сентября, Извольский узнал о позиции кабинета. Это был первый удар по так блестяще, по его мнению, начатому делу. Его предварительные переговоры с великими державами о принятии русской формулы пересмотра режима проливов, казалось, протекали успешно: руководители внешнеполитических ведомств Германии и Италии обещали свою поддержку, в отношении же союзной Франции и дружественной Англии Извольский не сомневался. Министр категорически отказался следовать решениям Особого совещания, ссылаясь на одобрение его программы царем, и заявил, что "решительное осуждение моих действий совещанием и вторжение его в чисто техническую область моих переговоров побудит меня тотчас по возвращении обсудить, не следует ли мне" подать в отставку. Впрочем, прерывать свое турне Извольский не собирался¹⁴ .

Итак, на последней стадии обсуждения программы, предложенной и уже частично выполненной дипломатами, произошла осечка, и внутри правительства наметилось три линии: Извольского, Коковцова - Чарыкова, Столыпина. Российское законодательство устанавливало: в случае разногласий между министрами решение вопроса зависит от воли царя. Вечером 21 сентября Столыпин и Чарыков выехали в Шхеры. Эта поездка увеличила раскол внутри правительства. По дороге к царю Столыпин сумел договориться с Чарыковым об ином направлении балканской политики, суть которого выражалась в двух пунктах: сблизиться с Турцией и "не дать втянуть себя в войну"¹⁵ . Если на Особом совещании речь шла только об осуждении планов Извольского, то теперь его программе соглашения с Веной за счет Порты противопоставлялся проект антиавстрийского фронта с Россией и Турцией во главе. Николаю II предстояло выбрать одну из двух программ.

Однако этого не произошло. Хотя в беседе со Столыпиным царь заявил, что санкции на переговоры не давал, тем не менее потребовать от министра вернуться в Петербург отказался: "Предоставляю ему самому решать, что получше: продолжение путешествия или возвращение сюда"¹⁶ . Одновременно царь одобрил программу Столыпина - Чарыкова, т. е. фактически уклонился от окончательного решения, предложив Извольскому самому сделать выбор. Определить свою позицию министру было непросто. Его программа трещала по швам, но сохранялась возможность созыва конференции. Министр понимал, что из, создавшегося положения его может вызволить лишь крупный внешнеполитический успех. И, с легкостью принеся в жертву своему честолюбию государственный престиж и интересы России, Извольский решается продолжить свою поездку¹⁷ .

В результате к моменту австрийской аннексии Боснии и Герцеговины оказались санкционированными и выполнялись две противоречащие друг другу программы. Но в Лондоне Извольский столкнулся с новым препятствием: Форин оффис не намерен поддерживать его планы. В Петербурге Совет министров обсуждает вопрос об аннексии и одобряет программу Столыпина - Чарыкова¹⁸ , которую последний также безуспешно пыта-

¹³ Исторический архив, 1962, N 5, с. 133; АВПР, ф. Канцелярия, оп. 470, 1908 г., д. 210, лл. 107 - 109 (телегр. Чарыкова Извольскому N 4 от 20.IX.1908).

¹⁴ АВПР, ф. Канцелярия, оп. 470, 1908 г., д. 210, лл. 205 - 206 (телегр. Вестмана Чарыкову от 14.IX.1908); л. 12 (телегр. Муравьева Чарыкову от 17.IX.1908); Исторический архив, 1962, N 5, с. 134.

¹⁵ Исторический архив, 1962, N 5, с. 135.

¹⁶ Коковцов В. Н. Из моего прошлого. Воспоминания 1903 - 1919 гг. Т. 1. Париж. 1933, с. 335; АВПР, ф. Канцелярия, оп. 470, 1908 г., д. 43, л. 168 (резолюция Николая II на докладной записке Чарыкова от 20.IX.1908).

¹⁷ ЦГАОР СССР, ф. 601, оп. 1, д. 750, л. 23 (телегр. Чарыкова Николаю II от 25.IX.1908 с текстом телеграммы Извольского).

¹⁸ Из-за этого противоречия Чарыков оказался в двусмысленном положении: он был вынужден помогать Извольскому и одновременно проводить свою линию.

стр. 61

ется осуществить¹⁹ . Последним ударом по европейскому турне министра и по переговорам Чарыкова с Портой явилось публичное раскрытие Эренталем тайны сделки в Бухлау. Ловкий прием венского кабинета оказался особенно болезненным: яростная антиавстрийская кампания в русской печати и конфликт со Столыпиным загнали Извольского в тупик. Единственный выход он видел в выступлении перед Думой, чтобы таким путем обеспечить себе поддержку общественного мнения в обход кабинета. Накануне возвращения в Петербург Извольский заявил: "Я имею трибуну, на которой могу объяснить свою политику, - этой трибуной для меня является Государственная Дума... пусть судит меня страна"²⁰ .

Еще в 1907 г. Извольский признавал, что Дума не должна касаться вопросов международных отношений²¹ . Когда же он оказался в безвыходном положении, то попытался изменить механизм принятия внешнеполитических решений и вызвать острейший правительственный кризис по проблеме, выходящей далеко за рамки борьбы МИД за свою самостоятельность и касавшийся одной из самых болевых точек третьеиюньской монархии. Когда Извольский прибыл в Петербург, Совет министров потребовал от него отчета о его действиях, но он отказался под предлогом согласия царя на его выступление в Думе в ближайшие дни²² . Столыпин категорически возражал против этих планов и добился отмены разрешения Николая II. К сожалению, документы не отражают борьбы в высших эшелонах власти, разразившейся в первую неделю пребывания Извольского в столице. Но факт остается фактом: обойти премьера, который регулировал отношения царя и Думы, министру не удалось.

О победе Столыпина свидетельствует состоявшееся 22 октября Особое совещание, на котором была выработана новая политическая программа²³ . Более того, вопрос о дальнейшем отношении России к аннексии Боснии и Герцеговины рассматривался через три дня на заседании Совета министров, что стало прецедентом в системе обсуждения внешнеполитического курса. По-видимому, совещание 22 октября являлось инсценировкой определения международной политики России Советом министров. 23 октября царь отправил австро-венгерскому императору Францу- Иосифу письмо, в котором говорилось: "Положение Боснии и Герцеговины, вверенных Берлинским трактатом оккупации Австро-Венгрии, не может быть изменено иначе, нежели постановлением держав, подписавших этот трактат"²⁴ . В Особом журнале Совета министров отношение России к аннексии было сформулировано почти в тех же выражениях²⁵ .

Итак, 22 октября правительству удалось достичь единства и выработать новый курс. Его суть выразил Извольский в своем выступлении в

Слухи о его разногласиях с министром проникли в печать, и потребовались даже опровержения в газетах (АВПР, ф. Канцелярия, оп. 470, 1908 г., д. 198, лл. 1 - 1об.).

¹⁹ АВПР, ф. Политический архив, 1908 г., д. 91, лл. 61 - 65 (телегр. Чарыкова Извольскому от 24.IX.1908). Совет министров одобрил проект циркуляра о созыве конференции, но его публикация состоялась лишь 11 декабря.

²⁰ АВПР, ф. Канцелярия, оп. 470, 1908 г., д. 204, лл. 120 - 121 (письмо Извольского Чарыкову от 1.X.1908); Исторический архив, 1962, N 5, с. 135 - 136; Новое время, 12.X.1908.

²¹ АВПР, ф. Канцелярия, оп. 470, 1907 г., д. 79, л. 72 (докладная записка Извольского от 1.V.1907).

²² См. Коковцов В. Н. Ук. соч. Т. 1, с. 335 - 336. О борьбе по поводу выступления Извольского см.: Бестужев И. В. Ук. соч. с. 104.

²³ АВПР, ф. Канцелярия, оп. 470, 1908 г., д. 202, лл. 22 - 23об. (частное письмо Палицына Столыпину от 23.X.1908); см. также: Астафьев И. И. Военная тревога в правящих кругах царской России в октябре 1908 г. - Вестник МГУ, серия IX, история, 1965, N 2, с. 90 - 94.

²⁴ Красный архив, 1925, т. 10, с. 44. Письмо Николая II было ответом на сообщение Франца-Иосифа об аннексии. По-видимому, текст письма обсуждался на совещании 22 октября. Оно было опубликовано А. М. Зайончковским в "Красном архиве", но дата указана в публикации неточно; письмо было отправлено не 22 а 23 октября (ЦГАОР СССР, ф. 601, оп. 1, д. 112).

²⁵ Исторический архив, 1962, N 5, с. 144.

стр. 62

Совете министров: поскольку путь к соглашению с Австро-Венгрией закрыт из- за возмущения общественного мнения России, а официальный протест невозможен, ибо вызовет войну, необходимо создать "конфликт в области юридической, а не в области факта"²⁶ . Восстановление единства кабинета было вызвано несколькими обстоятельствами. Во-первых, маневр Извольского с обращением к Думе заставил премьера сгладить противоречия с министром. Во-вторых, счастливый случай дал в руки Извольскому мощное оружие не только для реабилитации своих действий, но и для критики позиции Столыпина. 26 сентября посол в Париже А. И. Нелидов передал сообщение французского кабинета о подготовке Веной публикации секретных документов 1881 года. Извольский еще до своего возвращения в столицу поручил юрисконсульту МИД М. А. Таубе произвести соответствующие поиски в архивах. И неожиданно для себя министр узнал, что в 1878 г., а затем в 1881, 1887 и 1897 гг. Россия давала согласие на аннексию Боснии и Герцеговины²⁷ . На совещании 19 сентября Столыпин требовал "мотивированного протеста", но, как доказывал через месяц Извольский Совету министров, мотивов-то и не существует, а есть подтвержденное несколько раз обязательство. В-третьих, на руку Извольскому сыграл более ранний франко- германский конфликт из-за Касабланкского инцидента (в сентябре 1908 г. возник германо-французский казус в марокканском г. Касабланка, а в феврале 1909 г. Германия вынуждена была согласиться с политическим преобладанием Франции в Марокко). В результате грубых домогательств Берлина возникший по мелкому поводу политический скандал поставил под угрозу европейский мир. В 1 час ночи 21 октября в Совет министров прибыл Извольский с паническим известием, что Германия хочет напасть на Францию. На совещании 22 октября вопрос об аннексии и вопрос о возможности войны рассматривались в единстве. В такой ситуации Столыпин не мог продолжать конфликтовать с Извольским по частным вопросам²⁸ .

Так завершилась борьба внутри правительства по поводу отношения к аннексии. "Отказ в согласии" - вот, по выражению Извольского, ее итог. Это был "курс на пассивное выжидание событий"²⁹ , и хотя новая линия поначалу оправдывала себя, она не могла принести успеха. "Дипломатическая Цусима" надвигалась. А ведомство иностранных дел не справлялось со своими задачами. Практически полная бесконтрольность МИД давала его руководству слишком большую самостоятельность. Однако направлять внешнеполитическую машину, мыслить с точки зрения не политической конъюнктуры, а высших государственных интересов ему не хватало ни сил, ни возможностей. Усвоенная им манера келейного решения важнейших вопросов имела плачевные результаты: пример с розыском документов - наглядное тому подтверждение. Отсутствие твердого курса, его зависимость от конкретной ситуации, постоянные колебания и непродуманные планы, недостаточный учет международной и внутриполитической обстановки - вот что было характерно для деятельности российских дипломатов.

Роль кабинета была не менее противоречива. Сумев понять опасность политики Извольского, выступавший за единство действий премьер лишь углубил раскол внутри правительства. В конечном счете это обернулось банкротством программ Извольского и Столыпина - Чарыкова, привело к дипломатическому поражению России, вызвало острый политический

²⁶ Там же, с. 137.

²⁷ АВПР, ф. Канцелярия, оп. 470, 1908 г., д. 8, л. 154 (телегр. Нелидова Чары-кову от 26.IX.1908); д. 201, лл. 9 - 10об. (телегр. Чарыкова Извольскому от 29.IX.1908).

²⁸ Поливанов А. А. Из дневников и воспоминаний по должности военного министра и его помощника, 1907 - 1916 гг. М. 1924, с. 51.

²⁹ Бестужев И. В. Ук. соч., с. 254.

стр. 63

кризис в стране. В марте 1909 г. Берлин потребовал признания аннексии, и Петербург был вынужден уступить, пережив еще один удар по своему престижу. Наконец, Николай II во время событий осени 1908 г. явно не проявил себя как верховный руководитель внешней политики России. Воодушевленный прожектами Извольского о решении "великого вопроса" о проливах, он с радостью санкционировал его авантюру, по, получив "всеподданнейший" выговор от Столыпина, столь же бездумно одобрил затем программу премьера. Именно из-за колебаний императора Столыпину долгое время не удавалось достичь единства внутри правительства.

Обращаясь к истории Боснийского кризиса, можно увидеть и политический волюнтаризм, и преступную близорукость дипломатов, и принесение интересов страны в жертву честолюбию, и беззастенчивое заигрывание с общественным мнением, и борьбу МИД за "независимость" от Совета министров. Не было только объективного учета всех факторов международных отношений, последовательности и единства.

2. Камарилья: факты и вымысел.

Та безразличная позиция, которую занимал Николай II во время Боснийского кризиса, прямо характеризует его отношение к дипломатической деятельности и позволяет поставить под сомнение реальность его внешнеполитических прерогатив. И такая индифферентность являлась скорее правилом, чем исключением. В результате главную роль на всех стадиях принятия решения играло или официальное правительство, или те, кто мог оказать на царя влияние.

В. И. Ленин отмечал, что в России, "как и во всякой стране с самодержавным или полусамодержавным режимом, существует собственно два правительства: одно официальное - кабинет министров, другое закулисное - придворная камарилья". Последняя стремится, "пользуясь своим придворным всемогуществом, захватить в свое полное и безраздельное владение и официальное правительство", формируя его из своих ставленников. "Однако сплошь и рядом большинство кабинета по своему составу не вполне соответствует требованиям камарильи"³⁰. В этом суть проблемы. Ни Извольский, хотя и достигший вершины дипломатического Олимпа благодаря поддержке матери императора Марии Федоровны³¹ , но проводивший свою линию, ни тем более ответственный сотрудник МИД С. Д. Сазонов, возвысившийся с помощью родственных связей со Столыпиным, не были ставленниками "темных сил". Они представляли тот слой земледельческой и промышленной буржуазии, который Ленин называл хищником эпохи "первоначального накопления" и политическим выражением которого была партия "Союз 17 октября". Поэтому в вопросе, чье влияние на формирование внешней политики окажется сильнее - дипломатов или двора, не существовало альтернативы: или камарилья подчиняла с помощью Николая II ведомство иностранных дел, или руководству МИД удавалось парализовать ее влияние. Такова гипотетическая модель расстановки сил за кулисами дипломатии России, но ее конкретные проявления в разные годы были неодинаковы.

В начале 900-х годов влияние ближайшего окружения царя на правительственный курс было значительным. "Спириты и предсказатели, порочные люди и авантюристы определяли "политическую атмосферу"; интрига становится характерной чертой режима; авантюризм проникает в правительственную политику"³² . Накануне русско-японской войны существовала и неофициальная дипломатия камарильи. Последняя обращалась через голову министра иностранных дел к русским заграничным представительствам; давала политические советы наместнику на Дальнем Востоке, расходящиеся не только с мнением МИД, но и с заключениями

³⁰ Ленин В. И. ИСС. Т. 16, с. 140 - 141.

³¹ ЦГАОР СССР, ф. 642, оп. 2, д. 1649, лл. 9 - 12, 30 - 31, 35 - 36 (письма М. Извольской Марии Федоровне).

³² Захарова Л. Г. Ук. соч., с. 129.

стр. 64

Особых совещаний; вступала в тайные переговоры с иностранными агентами и на основании этого самостоятельно принимала решения чрезвычайной важности³³ . "Безобразовская клика" с помощью царя взяла на себя с 1903 г. руководство дальневосточной политикой, а тогдашний министр иностранных дел В. Н. Ламздорф не препятствовал ее исключению из сферы ведения МИД.

Вероятно, именно эта ситуация способствовала распространению в историографии мифа о постоянном контроле со стороны камарильи над деятельностью ведомства иностранных дел³⁴. В результате сравнительно редкий случай стали считать правилом, хотя надежных доказательств представить никому не удалось. Более того, до сих пор неясно, что же следует в сущности понимать под термином "придворная камарилья". В неофициальное правительство входили великие князья, дворцовые чиновники, различные фавориты. Что касается последних, то статс-секретарь царя А. М. Безобразов и К° сошли с политической сцены еще в 1905 г., а их место занял введенный в 1907 г. в царский дворец сибирский крестьянин, проходимец Г. Е. Распутин. В 20-е годы о нем писали так: "Государственная Дума, министры, вся внутренняя политика, даже отношение к семье, к великим князьям, политика внешняя, даже вопросы тактики в дни страшной войны - все это в руках Распутина, и через Александру Федоровну он руководит Николаем"³⁵ . Но прямых данных о влиянии "святого старца" на международный курс России тех лет никто обнаружить не смог, если не считать "открытий" Илиодора, конкурента Распутина. Однако его книга настолько тенденциозна и настолько отдает дешевой сенсацией, что верить всем откровениям Илиодора просто нелепо³⁶ .

До сих пор предпринимаются попытки найти более серьезных закулисных наперсников императора. Считают таковым, например, архиреакционера кн. В. П. Мещерского, который в редактировавшейся им газете "Гражданин" неоднократно высказывался по вопросам российской внешней политики³⁷ . Однако не учитываются по меньшей мере два обстоятельства. Во-первых, дружба Мещерского и Николая II прервалась в 1903 году. Во-вторых, их разрыв был вызван именно вмешательством Мещерского в решение внешнеполитических вопросов, на что царь ответил: "По меньшей мере смешно, если ты думаешь, что я буду исполнять все твои желания. У меня тоже есть свое мнение и своя воля - в этом ты скоро убедишься"³⁸ . Мещерский вновь вошел в доверие к царю только в 1913 году.

В правление Николая II сформировалась также влиятельная группа придворных чиновников. В нее входили министр императорского двора В. Б. Фредерикс, начальник военно-походной канцелярии царя В. Н. Орлов, гофмаршал П. К. Бенкендорф (брат посла в Лондоне), дворцовый комендант В. Н. Воейков и др. Но оказывали ли они влияние на монарха в области внешней политики? Дневник генерал-майора свиты царя

³³ Бурцев В. Л. Царь и внешняя политика. Виновники русско-японской войны. Берлин. 1910, с. 32 - 36.

³⁴ Бестужев И. В. Ук. соч., с. 70 - 71, 387.

³⁵ Любош С. Последние Романовы. М. - Л. 1924, с. 265; Фирсов Н. Н. Ук. соч., с. 79; Василевский (Не-Буква) И. М. Николай II. Пг. - М. 1923.

³⁶ Илиодор (Труфанов С.). Святой черт (Записки о Распутине). М. 1917, с. 96. Неубедительны доказательства влияния Распутина на внешнюю политику, приводимые В. Семенниковым и основанные на интервью Распутина, опубликованных в газетах (Семенников В. Романовы и германские влияния 1914 - 1917. Л. 1929, с. 28).

³⁷ Lieven D. Russia and the Origins of the First World War. Lnd. - Basingstoke 1983, pp. 72 - 74.

³⁸ Oxford Slavonic Papers, 1962, vol. X, p. 136 (письмо Николая II Мещерскому от 1.V.1903); см. также: Романов Б. А. Ук. соч., с. 220; Далин В. М. Последние Романовы и князь Мещерский. В сб.: Вопросы истории внешней политики СССР и международных отношений. М. 1976, с. 290.

стр. 65

А. А. Дрентельна дает яркое описание образа жизни этого круга. Карты и бесконечные застолья, мелкие интриги и борьба за подачки с царского стола - вот чем заполняли свой досуг эти "избранные"³⁹ . Что же касается тех, кто в разговорах затрагивал какие-либо вопросы международных отношений, то, по словам П. Гинце (личного представителя Вильгельма II при русском дворе), дворцовые чиновники носили "то платье, которое в моде"⁴⁰ .

В 1907 - 1914 гг. лишь семья Романовых могла быть той силой, которая по линии внешней политики реально стояла за спиной Николая II. Его дневники свидетельствуют: наиболее часто он встречался с родственниками. Они были тесно связаны дружескими и деловыми отношениями с придворной бюрократией, а восхождение фаворитов было бы невозможно без протекции с их стороны. Великие князья сохраняли за собой все ключевые посты в армии от Совета государственной обороны до отдельных родов войск и военных округов. Словом, императорская фамилия (т. е. все дети и внуки царствовавших императоров) была наиболее влиятельной группой, значение которой еще более возросло после создания т. н. семейного совета⁴¹ . Не случайно возникло огромное количество легенд, которыми были окружены имена великих князей до и после первой мировой войны и которые были подхвачены позднее любителями исторических спекуляций.

Приведем здесь две из них. Уже упомянутый Гинце сообщал о мощной германофильской партии, якобы сложившейся при дворе после Боснийского кризиса. "Почти все великие князья, - писал он, - исключая тех, кто занимает безразличную или выжидательную позицию, принадлежат к этому лагерю"⁴² . Прямо противоположную версию в годы первой мировой войны выдвинула немецкая печать. Она преподнесла читателям сенсационное "открытие" роковой роли дочерей короля Черногории Милицы и Анастасии, создавших великокняжескую партию во главе с Николаем Николаевичем: эта партия будто бы и развязала войну в июле 1914 года⁴³ .

Эти мифы основывались на обывательском представлении о жизни в Царском Селе, тем более что беседы Романовых не протоколировались, а их личные фонды позднее вывозились за границу, уничтожались, похищались⁴⁴ . Но отделить зерна правды от плевел вымыслов все же необходимо: приписываемая дворцовой камарилье роль дирижера внешнеполитического оркестра нуждается в строгой научной корректировке. Романовы выполняли разного рода дипломатические поручения, возглавляли русские делегации на торжествах и изредка вели политические переговоры. В 1907 г. вел. кн. Владимир Александрович выезжал в Болгарию, Румынию и Австро-Венгрию; Николай Николаевич - в Черногорию в

³⁹ Russian Court Memoirs 1914 - 1916. N. Y. - Dutton. 1917; ЦГАОР СССР, ф. 1112, оп. 1, д. 1. Г. Мольтке в мемуарах приводит рассказ царского лейб-медика Гирша: "Вы, может быть, полагаете, что царь отдыхает, находясь в обществе приличных людей? Посмотрите на его окружение: никакой интеллигентности, все ниже среднего уровня, ни у кого ни сердца, ни чувства" (Moltke H. v. Erinnerungen. Briefe. Dokumenten. Stuttgart. 1922).

⁴⁰ Цит. по: Lambsdorff G. Die Militarbevollmachtigten Kaiser Wilhelm II. am Zarenhofe, 1904 - 1914. Brl. 1937, S. 342 - 345.

⁴¹ ЦГАОР СССР, ф. 601, оп. 1, д. 2146, лл. 1 - 13 (Положение о семейном совете). О попытках влияния семейного совета на царя см.: Княгиня Палей. Мои воспоминания о революции. В кн.: Революция и гражданская война в описаниях белогвардейцев. Кн. 1. Февральская революция. М. - Л. 1926, с. 338 - 340.

⁴² Цит. по: Lambsdorff G. Op. cit., S. 313 - 314.

⁴³ См. Лемке М. 250 дней в царской Ставке (25 сентября 1915 - 2 июля 1916). Пг. 1920, с. 297 - 298.

⁴⁴ Вырубова-Танеева А. Царская семья во время революции. В кн.: Революция и гражданская война в описаниях белогвардейцев. Кн. 1. М. - Л. 1926, с. 394. Как сообщили автору данной статьи сотрудники Павловского и Гатчинского музеев, передача в архив документов из дворцов Романовых не закончилась к 1941 г., и часть их была похищена фашистскими оккупантами.

стр. 66

1910 г.; Борис Владимирович - в Рим в 1911 г.; Николай Михайлович - в Румынию в 1912 году⁴⁵ . Наиболее важной была последняя поездка, т. к. великий князь обсуждал с видными политическими деятелями этой страны вопрос о присоединении Румынии к Балканской федерации, а в случае войны с Тройственным союзом - к Антанте.

Инициаторами назначения членов императорской фамилии главами русских делегаций являлись дипломаты. Когда вел. кн. Николай Михайлович уже во время первой мировой войны добивался от Николая II создания русской комиссии для подготовки мирных переговоров (себя великий князь прочил в ее председатели), то встретил мощную оппозицию ставшего министром иностранных дел Сазонова, да так и не смог сдвинуть дело с мертвой точки⁴⁶ . Одним словом, обойти МИД в таком вопросе было непросто.

Великие князья проявляли большую активность в распределении дипломатических постов и в аккредитации иностранных представителей в России, действуя через царя или обращаясь непосредственно к министру иностранных дел⁴⁷ . Однако и в этой области их влияние не было безгранично. В ЦГАОР СССР хранится любопытный документ - ответ Ламздорфа на просьбу вел. кн. Александра Михайловича перевести некоего г-на Сакса в Геную или Неаполь на должность консула: "Получив рескрипт Вашего Императорского высочества, почитаю долгом почтительно доложить, что, когда откроется вакансия в Неаполе, Генуе или ином генеральном консульстве, туда будет назначен тот из членов вверенного мне ведомства, кто на основании всесторонней, тщательной проверки окажется по своим заслугам, старшинству и способностям имеющим на то всего более прав. Не смею скрыть, что ввиду поддержания дисциплины и искоренения всяких домогательств в протекции мною строго воспрещено служащим по Министерству иностранных дел ходатайствовать о том или ином назначении и заручаться высоким покровительством, которому они большей частию обязаны счастливому случаю, тогда как у самых достойных нет никакой иной поддержки, кроме личного, непрестанного, чуждого всякой рекламы труда"⁴⁸ .

Это было сказано в 1904 г., когда, по мнению некоторых авторов, придворная партия стояла у руля внешней политики. Вряд ли поэтому можно утверждать, что "все ответственные дипломатические посты занимались только ставленниками камарильи или, по крайней мере, с санкции последней"⁴⁹ . Действительно, великие князья нередко вторгались в эту область, но лишь в определенных пределах. Из числа назначенных в 1907 - 1914 гг. послов единственно Н. С. Долгорукому была составлена такая протекция. Не удавалось великим князьям и смещать неугодных им дипломатов. В феврале 1915 г. Николай Николаевич обратился к царю с требованием провести расследование деятельности посланника в Бухаресте С. А. Поклевского-Козелл в связи с тем, что Румыния не спешит присоединиться к Антанте. Влияние великого князя в то время было огромным, и царь уже принял было решение об отозвании посланника, но Сазонову удалось отстоять своего подчиненного⁵⁰ .

⁴⁵ ЦГАОР СССР, ф. 601, оп. 1, д. 1311, л. 11; ф. 652, оп. 1, дд. 32, 33, 314, 523; ф. 655, оп. 1, д. 1730; Красный архив, 1926, т. 4 (17), с. 220 - 221; Николай II и великие князья (родственные письма к последнему царю). Л. - М. 1925, с. 82 - 84, 88 - 90.

⁴⁶ АВПР, ф. Канцелярия, оп. 470, 1911 г., д. 40, лл. 18 - 19 (докладная записка Нератова от 4.III.1911); см. также: Николай II и великие князья, с. 86 - 91.

⁴⁷ Николай II и великие князья, с. 31 - 32; ЦГАОР СССР, ф. 568, оп. 1, д. 292, лл. 1 - 3об.; ф. 601, оп. 1, д. 1297, лл. 32 - 33об.; ф. 642, оп. 1, д. 2327, лл. 89 - 89об. и сл.

⁴⁸ ЦГАОР СССР, ф. 568, оп. 1, д. 292, л. 10.

⁴⁹ Бестужев И. В. Ук. соч., с. 63.

⁵⁰ Николай II и великие князья, с. 31 - 32. Дипломатам удавалось не только оказывать противодействие великим князьям, но и изменять решения царя.

стр. 67

Наиболее сложный и в то же время самый важный вопрос: оказывали ли члены царской фамилии прямое влияние на внешнюю политику России? Ряд новых архивных документов позволяет ответить на него утвердительно, но с оговоркой: эти воздействия были эпизодическими. Так, в архивном фонде Марии Федоровны находятся два личных письма к ней Сазонова. В письме от 8 февраля 1913 г. министр упоминает о двух телеграммах и каком-то проекте, связанном с деятельностью ведомства Марии, которые, как он надеется, императрица одобрит. В другом письме, написанном, по-видимому, в феврале 1912 г., Сазонов отвечает на запрос императрицы о якобы проводимых закулисных переговорах с иранским экс-шахом⁵¹ . Многое в этих письмах непонятно. Но можно отметить, во-первых, самый факт существования личной переписки между вдовствующей императрицей и главой МИД. Во- вторых, очевиден интерес Марии Федоровны к внешнеполитическим проблемам. В-третьих, эти письма доказывают ее влияние на решение некоторых вопросов международных отношений, связанных с ее общественной деятельностью.

Вел. кн. Алексей Александрович несколько раз писал Ламздорфу по поводу перехода Балтийской эскадры в Тихий океан, затрагивая при этом такие вопросы, как позиция Китая в условиях русско-японской войны, Гулльский инцидент (обстрел эскадрой Рожественского в октябре 1904 г. английских судов Гулльского рыболовного общества, принятых за японские) и пр. Известно также, что в начале 1907 г. Николай Николаевич вынашивал реваншистские планы в отношении Японии, а еще через год, во время русско-турецкой военной тревоги, "требовал брать Константинополь"⁵² . Но эти примеры не могут служить доказательством попыток камарильи вмешаться в сферу ведения МИД, ибо и в том и в другом случаях великие князья выступали не как ее ставленники, а как государственные деятели: Алексей Александрович обращался к Ламздорфу как главный начальник флота и морского ведомства, а Николай Николаевич - как председатель Совета государственной обороны.

Что касается Анастасии и Милицы, то они часто шокировали петербургский свет нескрываемым черногорским патриотизмом, но сколько-нибудь серьезной роли во внешнеполитических делах, судя по имеющимся документам, не играли. До начала 1908 г. Николай Николаевич пользовался большим влиянием на царя, а "черногорки" были желанными гостьями в Царском Селе⁵³ . Однако постепенно его авторитет стал падать, после же упразднения Совета государственной обороны Николай Николаевич окончательно отошел от активной политической деятельности. Одновременно "вышли из моды" его жена и невестка. В результате исчезла возможность воздействовать на внешнюю политику России через царя. Правда, в конце 1912 г. Милица стала добиваться вмешательства России в Балканскую войну. В январе 1913 г. премьер Коковцов передал Сазонову полученную от царя записку "черногорки" с требованием дипломатического воздействия в пользу Черногории и снабжения ее оружием и продовольствием ". Последний пункт соответствовал планам

В апреле 1909 г. он намеревался назначить послом в Константинополь Щербачева, но посольство возглавил Чарыков (АВПР, ф. Политический архив, оп. 482, д. 98, л. 100).

⁵¹ ЦГАОР СССР, ф. 642, оп. 1, д. 2698, лл. 4 - 5 (ведомство Марии - IV отделение е. и. в. канцелярии, управлявшее воспитательными домами и системой женского образования. К нему относился и женский институт в Черногории, руководила которым императрица; см. лл. 6 - 7).

⁵² Там же, ф. 568, оп. 1, д. 294; Поливанов А. А. Ук. соч., с. 16 - 18, 24, 41 - 42.

⁵³ ЦГАОР СССР, ф. 660, оп. 1, д. 59, л. 115.

⁵⁴ ЦГИА СССР, ф. 1276, оп. 4, д. 633, л. 334 (письмо Коковцова Сазонову от 22.I.1913). Самой записки в деле нет. Быть может, ею является не датированная и не подписанная записка в личном архиве Николая II, где излагается позиция короля Черногории в вопросе о Скутари (ЦГАОР СССР, ф. 601, оп. 1, д. 785 лл. 2 - 4).

стр. 68

русского кабинета: 16 января Совет министров принял решение об отпуске 1,15 млн. крон (в австрийской валюте) на покупку товаров для населения Черногории, а в феврале Сербия по соглашению с русской стороной предоставила своей союзнице несколько артиллерийских батарей. Но основной своей цели - оказать давление на Сазонова для активизации деятельности русской дипломатии на Балканах - записка не достигла. Показательно, что она была передана 22 января, т. е. в момент возобновления работы Лондонской конференции послов, уже обсуждавшей предварительные условия мира в Первой Балканской войне. И именно в этот момент начинается охлаждение русско-черногорских отношений, вызванное неуступчивой позицией черногорского короля Николая и заигрываниями его с Австро-Венгрией. Русская дипломатия добилась ликвидации Скутарийского кризиса, а разгневанный царь отказался впредь прислушиваться к мнению "черногорок". Описывая матери свою встречу с Милицей в октябре 1913 г., он особенно подчеркнул, что "мы оба имели такт не говорить о Скутари". Лишь в годы первой мировой войны, когда Николай Николаевич снова обрел власть и влияние, "черногорки" попытались обеспечить будущие границы Черногории, да и то лишь после того, как царь запросил их мнение⁵⁵ .

Иногда через членов императорской фамилии русские дипломаты или правительства других стран старались оказывать влияние на Николая II: Мария Федоровна передавала сыну просьбу греческой королевы о сохранении эгейского порта Кавалло за Грецией, А. К. Бенкендорф - записки о политическом положении, вел. кн. Павел Александрович - записку посланника в Софии А. А. Савинского о политике России в Болгарии⁵⁶ . Эти редкие попытки вмешательства в сферу ведения МИД, оставаясь лишь на уровне разговоров, сослужили Романовым дурную службу. Разговоры о "темных силах", которые неизвестно куда влекут Россию, и о политических салонах, где якобы решались судьбы мира, делали свое дело. Пострадавшая в свое время от подобных пересудов графиня М. Клейнмихель так пыталась объяснить причину их появления: "Когда датский посол Скавениус привел ко мне своего кузена, министра иностранных дел, и когда турецкий посол Турхан-паша просил меня пригласить к себе гостившего у него великого визиря, - находились, вероятно, люди, думавшие, что с одним из вышеназванных я заключала военный договор, с другим подписывала тайный трактат, с третьим - обсуждала государственную тайну... Один договор, действительно, имел место: договор между глупостью и злобой людей, распространявших подобные слухи"⁵⁷ . Правда, графиня "забыла" главное: сенсационная шумиха раздувалась газетчиками и "боевыми петухами" из Таврического дворца. Между тем большинство членов императорской фамилии вообще не интересовалось внешней политикой, предпочитая ей заботы о собственном благополучии. Те же, кто вторгался в эту область, касались узкого круга вопросов, не претендуя на роль законодателей в формировании внешнеполитического курса страны.

Полагаем, что если камарилья и оказывала влияние, то лишь при содействии ей царя. А Николай II, по наблюдению французского посла в

⁵⁵ ЦГИА СССР, ф. 1276, оп. 20, д. 63, лл. 41 - 42; ЦГАОР СССР, ф. 642, оп. 1, д. 2332, л. 46; Николай II и великие князья, с. 38 - 39. В конце 1912 - начале 1913 г. сложилась острая ситуация из-за попыток Черногории захватить турецкую крепость Скутари, несмотря на противодействие Австро-Венгрии (Писарев Ю. А. Русско-черногорские отношения накануне первой мировой войны. В кн.: Исторические записки. Т. 115, с. 131 - 137).

⁵⁶ Кавалло - торговый порт на Эгейском море. На Бухарестской конференции, подводившей итоги Второй Балканской войны, на него претендовали Греция и Болгария. Несмотря на просьбу императрицы, Россия на конференции поддержала Болгарию (ЦГАОР СССР, ф. 601, оп. 1, д. 1296, л. 139; ф. 642, оп. 1, д. 2332, л. 28; ф. 644, оп. 1, д. 255, л. 1).

⁵⁷ Клейнмихель М. Из потонувшего мира. Мемуары. Пг. - М. 1923, с. 69.

стр. 69

Петербурге М. Палеолога, принял за правило в отношениях с великими князьями "никогда не говорить с ними о политике"⁵⁸ . Когда же царь избегал проявлять инициативу, то пытаться воздействовать на внешнеполитический курс страны через него было вообще бессмысленно. Вот почему в 1907 - 1914 гг. профессиональным политикам практически удалось нейтрализовать влияние придворной партии и не допустить появления новой "безобразовщины".

3. "Идеальный монарх" с точки зрения дипломатов. В начале XX столетия некоторые политики "открыли" для себя, что эпохе династической дипломатии настал конец. В России свидетельством того стала история Бьёркского договора - один из ярких эпизодов вмешательства Николая II во внешнюю политику страны. Русско-германский договор об оборонительном союзе, появившийся на свет в результате "личной комбинации" царя и кайзера Вильгельма II, был аннулирован после вмешательства представителей российской правящей элиты⁵⁹ . Знаток дипломатической кухни великих держав А. Никольсон по этому поводу сделал такое заключение: "Договор в Бьёрке был уничтожен, так как лица, заключавшие договор, в конце концов не представляли по- настоящему высшую власть своей страны"; монархи к тому времени были настолько связаны с дипломатами и бюрократией, что уже не обладали былой самостоятельностью предков и должны были действовать в согласии с внешнеполитическим аппаратом, "в начале XX в. уже считалось неудобным, чтобы личные капризы и чувства определяли политику"⁶⁰ .

Начавшийся в 1905 г. процесс реформирования высших эшелонов власти России благоприятствовал этим переменам. Возросла роль бюрократии и при решении вопросов внешней политики. М. К. Касвинов, детально изучавший материалы о личности последнего российского самодержца, дал такое описание его встреч с государственными деятелями: "В беседе был внимателен, выслушивал не прерывая; если возражал, то мягко... Редко опровергал или поправлял кого-либо. Позиция или мнение его в разговоре оставались неопределенными"⁶¹ . Если беседы царя действительно протекали по такой схеме, то это могло означать, что на своих докладах дипломаты "обрабатывали" его в целях санкционирования их предложений; ведь в его резолюциях на документах практически отсутствуют директивные указания; обычно царь оставлял лишь знак рассмотрения - %, выражал также удивление по поводу каких-либо неожиданных поворотов политики или одобрял планы МИД ("не ожидал", "хорошо", "одобряю" и т. п.).

Когда же он высказывал мнение более определенно, то можно было ожидать любых сюрпризов. Царские резолюции поражают узостью взгляда, поверхностностью мысли, бессмысленной патетикой. Он не раз писал, что от Тройственного союза остались лишь воспоминания; что англо-французская Антанта долго не просуществует; что возможен франко-русско-германский союз. Часто демонстрировал наивность и отсутствие способностей к анализу⁶² . Поэтому руководители МИД порою игнорировали его указания, если они расходились с их позицией. Например,

⁵⁸ Палеолог М. Царская Россия во время мировой войны. М. - Пг. 1923, с. 45.

⁵⁹ М. Л. Острецова дала другую оценку Бьёркскому договору - как хитрому ходу русской дипломатии, намеченному в целях борьбы с революцией и подготовки мира с Японией. Ясно, однако, что царь в Бьёрке зашел слишком далеко, чего ни В. Н. Ламздорф, ни С. Ю. Витте не ожидали. М. Л. Острецова согласилась с тем, что этот договор оказался мертворожденным из-за переоценки германской дипломатией личной роли Николая II (Острецова М. Л. Бьёркский договор 1905 года. - Ученые записки Московского городского пединститута, 1958, т. 83, вып. 4, с. 99).

⁶⁰ Никольсон Г. Дипломатия. М. 1941, с. 46 - 48.

⁶¹ Касвинов М. К. Ук. соч., с. 127, 130.

⁶² Красный архив, 1924, т. 5, с. 33 - 34, 36.

стр. 70

когда 22 августа 1908 г. Чарыков доложил царю, что в связи с победой младотурецкой революции Англия предлагает свернуть деятельность финансовой комиссии, Николай II ответил: "Введение представительного строя в Турции, весьма гадательного в смысле его устойчивости, не может изменить политики России по отношению к ней и народностям Балканского полуострова"⁶³ . Эта резолюция содержит директиву продолжать старую политику на Балканах, сохранять статус-кво и добиваться реформ в Македонии (случай, очень редкий для царя). Но Извольский и Чарыков не приняли к сведению его указание. А через неделю состоялась встреча в Бухлау, подорвавшая былое равновесие на полуострове.

Иногда царь выражал даже несогласие с предложениями дипломатов. Но появление таких резолюций было связано не с определенной политической линией, а с личными симпатиями и антипатиями. В январе 1907 г., когда Извольскому пришлось вести непростую борьбу с противниками англо- русского сближения, произошло стихийное бедствие на Ямайке, входившей в состав Британской империи. Посол в Лондоне А. К. Бенкендорф попросил оказать пострадавшим денежную помощь, полагая, что такой акт произведет благоприятное впечатление на английское общественное мнение и парламент. О его идее сообщили Николаю II; тот ответил: "Граф Бенкендорф, может быть, прав со своей точки зрения. Но у меня другой взгляд на дело. Когда случилось землетрясение в Шемахе, когда погибло много сотен людей, или в прошлом году сгорела вся Сызрань, я ни от кого не получил ни одной строчки сочувствия, и Россия не получила извне ни одной копейки. Это несчастье произошло не в Англии, а за тридевять земель"⁶⁴ .

И все же Извольскому удавалось навязать царю свою позицию. В 1909 г., когда шли переговоры о приезде Фердинанда Болгарского в Петербург для создания Балканского союза, царь, находившийся в Ливадии, сначала отказался придать его поездке политическое значение; однако Извольский сумел настоять на своем⁶⁵ . Определенным влиянием на Николая II обладал и Сазонов. В ноябре 1912 г. военный министр В. А. Сухомлинов в обход Совета министров получил от царя разрешение на частичные мобилизационные меры (против военных приготовлений Австро-Венгрии). Тогда Сазонов добился их отмены. В июле 1914 г. только министр иностранных дел сумел убедить царя в неизбежности войны с Тройственным союзом; другие члены правительства оказались бессильны сделать это⁶⁶ .

Поддерживать такой порядок Извольскому и Сазонову удавалось потому, что они старались создать условия, при которых царь не имел бы возможности проявлять инициативу в сфере внешней политики. Ведомство иностранных дел контролировало его переписку с коронованными родственниками за рубежом, в которой затрагивались вопросы международных отношений. Письма царя обычно составлялись в министерстве" а он их затем утверждал. Во время заграничных путешествий, если предстояли политические беседы, монарха сопровождал министр иностранных дел. Одна из таких поездок состоялась в июле 1907 года. Извольский предпринял демарш в Берлине, чтобы побудить германского рейхсканцлера Б. Бюлова принять участие в свидании императоров и не допустить "нового издания" Бьёркского договора, которое энергичный

⁶³ АВПР, ф. Канцелярия, оп. 470, 1908 г., д. 43, л. 155.

⁶⁴ Там же, 1907 г., д. 42, лл. 13 - 14 (резолюция Николая II на частном письме Бенкендорфа Извольскому от 10.I.1907).

⁶⁵ Витте С. Ю. Воспоминания. Т. 2. М. 1960, с. 11 - 13; ЦГАОР СССР, ф. 601, оп. 1, д. 761, лл. 1 - 2об. (телегр. Фредерикса Извольскому от 17.XII.1909 и Извольского Фредериксу от того же числа).

⁶⁶ АВПР, ф. Канцелярия, оп. 470, 1912 г., д. 218, лл. 2 - 15 (Особый журнал Совета министров 29.XI и 5.XII.1912); Красный архив, 1923, т. 4, с. 21 - 31.

стр. 71

кайзер мог навязать Николаю II⁶⁷ . В дальнейшем министр вел переговоры, а царь произносил политические тосты и играл роль наблюдателя. В начале сентября 1910 г., во время подготовки встречи российского и германского правителей в Потсдаме, Извольский получил отставку. Столыпин, встревоженный тем, что царь окажется один на один с Вильгельмом, добился по телеграфу назначения Сазонова, что буквально поразило бюрократический мир Петербурга⁶⁸ . Лишь однажды дипломаты "не уследили" за Николаем II: в 1913 г. тот поехал в Берлин на свадьбу дочери Вильгельма II, который, воспользовавшись отсутствием русских дипломатов, спросил гостя, "будет ли он иметь что-нибудь против посылки к султану одного из его генералов со специальной миссией"⁶⁹ . Царь ответил согласием, в результате чего Берлин прибрал к рукам командование турецкими войсками в Константинополе. Так начался конфликт из-за миссии Л. фон Сандерса, едва не приведший затем к войне между Россией и Турцией и обостривший русско-германские отношения.

Перед первой мировой войной происходили постепенные изменения и в системе внешнеполитического информирования царя. С 1907 г. прекратилось составление политической части ежегодного отчета МИД. Передававшуюся каждый день царю дипломатическую переписку стали сопровождать записки министра, которые должны были предотвращать "непредвиденные и подчас опасные резолюции" Николая II. Кроме того, царю направлялись ежедневные обзоры печати, чтобы подготовить его в выгодном направлении. Наконец, многие документы вообще не попадали к нему или копировались не полностью⁷⁰ . Частичное отстранение царя от формирования внешнеполитического курса страны облегчалось тем, что он не проявлял особого интереса к иностранным делам. Обратимся к переписке царя с матерью, характеризующей его склонности и увлечения. Проблемы международных отношений в своих письмах он затронул тогда лишь дважды: на заключительном этапе Боснийского кризиса и во время Балканских войн 1912 - 1913 годов. По прочтении этой переписки может сложиться впечатление, что внешняя политика привлекала внимание царя лишь тогда, когда возникала прямая угроза втягивания России в войну. Заключались соглашения, вспыхивали острейшие международные кризисы, набирала темп гонка вооружений, сколачивались империалистические блоки, в Азии разгоралось национально-освободительное движение, и все это проходило как будто мимо внимания царя. И мемуаристы, и историки отмечают эту черту его характера. Л. Г. Захарова пишет: "Император поглощен своей частной жизнью, семейными заботами. Он совершенно лишен темперамента государственного деятеля. Приемы министров, чтение бумаг, государственные дела для него тяжелый и нерадостный труд"⁷¹ . Внешняя политика не составляла исключения: "Несмотря на болезнь Алексея, я с большим вниманием слежу за войной христиан с турками"⁷² - семейные дела - на первом плане. По- человечески Николая II можно понять, но не более того... В своей оценке Второй Балканской войны он был скорее эмоционален, чем рассудочен: "Что за мерзость эта война на Балканах? Прямо наказание божие постигло Болгарию за ее жадность... Европа тоже хороша,

⁶⁷ Астафьев И. И. Русско-германские дипломатические отношения 1905 - 1911 гг. М. 1972, с. 85.

⁶⁸ АВПР, ф. Личный архив А. П. Извольского, оп. 835, д. 43, л. 9 (письмо Столыпина Извольскому от 21.IX. 1910); Богданович А. В. Дневник. Три последних самодержца. М. - Л. 1924, с. 480.

⁶⁹ АВПР, ф. Личный архив А. А. Савинского, оп. 834, д. 8, л. 50 (Воспоминания; Савинского "Россия и проливы", написанные в эмиграции, черновик).

⁷⁰ АВПР, ф. Канцелярия, оп. 470, 1908 г., д. 43, лл. 35 - 36 (докладная записка Извольского от 28.II.1908); Красный архив, 1923, т. 4, с. 111; Соловьев Ю. Я. Ук. соч., с. 214 - 216.

⁷¹ Захарова Л. Г. Ук. соч., с. 121.

⁷² ЦГАОР СССР, ф. 642, оп. 1, д. 2332, л. 22об.

стр. 72

дозволяя туркам открыто смеяться и нарушать решения относительно турецко- болгарской границы!"⁷³ . Субъективизм в оценках, доминирование личного при решении любых дел обусловливали и ту противоречивость суждений царя, которая подчас вызывает удивление у историков. Но сентенции Николая II не оказывали сколько-нибудь значительного влияния на внешнеполитический курс России. В международных отношениях главную роль играли все же не склонности политических деятелей, а интересы государств, внутренняя ситуация в стране и расстановка сил на мировой арене.

"Николаю II, - писал Н. Н. Фирсов, - судьба дала слабые силы и огромную власть. Получилось роковое противоречие, повлекшее за собой ту неразбериху, которой характеризуется все его царствование от начала до конца. Кто только тут не направлял слабые руки "самодержца"!"⁷⁴ . В 1907 - 1914 гг. эти руки направляли профессионалы - политики и дипломаты. Тенденция падения значения монархического принципа в сфере дипломатии была характерна в то время для всех европейских стран, и Россия не составляла исключения. Николай II не являлся реальным верховным руководителем внешней политики страны, как было предусмотрено законодательством, и дело заключается тут не только в его личных качествах (хотя их нельзя игнорировать), но в определенной перестройке внешнеполитического аппарата. Когда этот процесс начался, точно установить трудно; эволюция протекала медленно, камуфлировалась и не была достоянием гласности. В целом же это общее тогда для многих стран явление дало различные последствия. В одних государствах усилилось влияние прессы и общественного мнения; в других - парламента и политических партий; в России, сделавшей в 1905 - 1907 гг. лишь второй шаг в сторону буржуазной монархии, указанный процесс привел к росту значения бюрократии на всех стадиях принятия решений по иностранным делам. Предоставление Совету министров права вмешиваться во внешнюю политику, укрепление межведомственных контактов, попытки проведения согласованной линии, разработка реформы центрального и заграничных аппаратов МИД России - вот звенья этой цепи.

⁷³ Красный архив, 1932, т. 1 - 2 (50 - 51), с. 198; ЦГАОР СССР, ф. 642, оп. 1, д. 2332, лл. 37об. - 39.

⁷⁴ Фирсов Н. Н. Ук. соч., с. 134.

Постоянный адрес данной публикации: