История Франции после крушения империи Наполеона I и вплоть до революции 1848 г. долгое время не являлась объектом пристального внимания как французских, так и отечественных исследователей, изучавших прежде всего революционные события - Великую французскую революцию, революцию 1848 г., Парижскую Коммуну, а также период правления Наполеона I и Наполеона III.

Режим Реставрации (1814 - 1830 гг.) рассматривался как слабое, регрессивное правление, когда ультрареакционеры предприняли попытку вернуться назад, к дореволюционным порядкам. Июльская монархия (1830 - 1848 гг.) считалась неким промежуточным звеном, переходным периодом между революциями и империями, когда не было достигнуто важных позитивных результатов, а напротив, лишь вызревали причины для нового революционного взрыва.

Вплоть до середины 1980-х годов интерпретация французскими исследователями истории развития Франции в годы правления Луи Филиппа Орлеанского развивалась в русле "классической" историографии, характерной для историков либерального и социалистического направления¹ . Режим Июльской монархии с их точки зрения был периодом господства денежной аристократии; в политическом отношении - системой личного управления короля, опиравшегося на консерваторов, составлявших группу Сопротивления; в области внешней политики отличался пренебрежением национальными интересами Франции ради достижения ускользающего "сердечного согласия"² с Великобританией, постоянным унижением ее национальной чести; характеризовался как время интенсивного экономического развития, но без учета чаяний широких слоев населения. Французский исследователь И. Лука-Дюбретон в работе "Реставрация и Июльская монархия" отмечал, что "Луи Филипп позволил Франции стать более богатой и процветающей, чем при Карле X; несмотря на некоторые проходящие кризисы, страна была в состоянии экономического роста и могла занять первое место в Европе". В то же время, по мнению историка, политика Луи Филиппа и его правительств "подходила только классу собственников, богатой буржуазии, составлявшей меньшинство страны"³ .

Внешняя политика французских либералов-орлеанистов зачастую являлась предметом резкой критики как современников событий, широких кругов французской общественности, так и последующих поколений исследователей. Негативная оценка

Таньшина Наталия Петровна - кандидат исторических наук, докторант кафедры новой и новейшей истории МПГУ.

¹ См., например: Lucas-Dubreton J. La Restauration et la Monarchie de Juillet. Paris, 1926; idem. Louis-Philippe. Paris, 1938; Лависс и Рамбо. История XIX века, т. 3. М., 1938; Moraze C. La France bourgeoise. Paris, 1946, и др.; Droz J. De la restauration a la revolution. 1815 - 1848. Paris, 1967; Histoire de la France. La France de la bourgeoisie. 1815 - 1850. Paris, 1970; Castries de D. Louis-Philippe. Paris, 1972; Chastenet J. Une epoque de contestation: La Monarchie bourgeoise. 1830 - 1848. Paris, 1976; Colling A. Louis-Philippe: Homme d'argent. Paris, 1976.

² Считается, что авторство термина "сердечное согласие" принадлежит лорду Дж. Г. Абердину, в 1841 - 1846 гг. возглавлявшему внешнеполитическое ведомство Великобритании. Французское выражение "entente cordiale" является переводом с английского.

³ Lucas-Dubreton J. La Restauration et la Monarchie de Juillet, p. 318 - 319.

стр. 127

внешнеполитического курса орлеанистов во многом была обусловлена следующими причинами. Возвращение триколора после революции 1830 г. означало не только восстановление суверенитета нации, но и возрождение чувства национальной обиды за поражение Франции в 1814 - 1815 гг., за ненавистную систему Венских договоров, когда французы стремились к тому, чтобы распространять принципы 1789 г. за пределы своего отечества. Причем такие настроения были очень широко распространены не только среди республиканцев, но и среди самих либералов, в широких кругах интеллигенции, студенчества, даже в Национальной гвардии.

Оппозиция обвиняла правящие круги Франции в проведении узко династической политики, не учитывавшей интересы всей нации⁴ . Ф. Гизо, министру иностранных дел в 1840 - 1848 гг., ставили в упрек то, что он якобы желал мира "любой ценой" и что в угоду сохранению "сердечного согласия" с Великобританией шел на бесконечные уступки англичанам, был готов пожертвовать национальными интересами Франции⁵ . В последние годы существования режима Июльской монархии оппозиция обвиняла правительство в стремлении сблизиться с абсолютистскими монархиями Европы - Австрией и Россией, воплощавшими в глазах французов унизительную Венскую систему и являвшимися оплотами легитимизма.

Аналогичное мнение сформировалось и во французской исторической науке. Тем не менее в работах французских исследователей был накоплен большой фактический материал, не потерявший своей значимости до настоящего времени. Кроме того, следует отметить ряд работ французских исследователей, важных не только с точки зрения ценного фактического материала, но и с точки зрения авторских выводов. Несомненный научный интерес представляет фундаментальная работа, написанная в конце XIX в. крупным французским исследователем П. Тюро-Данженом "История Июльской монархии"⁶ . Анализируя внешнеполитический курс умеренных либералов - орлеанистов, т.е. сторонников режима Луи Филиппа Орлеанского, автор справедливо отмечал, что они исходили прежде всего из идеи необходимости сохранения европейского мира, недопущения резкого обострения отношений между Францией и Великобританией как его главных гарантов, а критика правительственного курса со стороны оппозиции зачастую не носила объективного характера. По мнению Тюро-Данжена, последующее развитие событий показало, что политика правящих кругов Франции была разумной и оправданной. Лука-Дюбретон, весьма критически оценивавший годы правления Луи Филиппа, внешнеполитическую линию Июльской монархии в целом характеризовал положительно: "Была ли политика мира любой ценой, которую так часто критикуют, столь скверной для нас?"⁷ .

Выдержала испытание временем и "Дипломатическая история Европы" А. Дебидура, впервые опубликованная в Париже 1891 г.⁸ Либерал Дебидур, критически оценивавший деятельность короля Луи Филиппа и именовавший в русле "классической" историографии правящие круги Франции в годы Июльской монархии "консерваторами", полагал, что французское правительство в своей внешнеполитической программе исходило прежде всего из стремления сохранить европейский мир и равновесие сил. Он отмечал, что правительству приходилось отстаивать свою программу в упорной и постоянной политической борьбе, и справедливо подчеркивал, что не всегда критика

⁴ В частности, А. Ламартин писал в своих воспоминаниях, что "фиксированная и твердая идея мира была основополагающей идеей этого царствования". Он называл идею мира "постоянной, пылкой и искренней", однако выражал сомнения относительно причин политики мира: являлась ли источником этой политики "любовь к человечеству или хорошо интерпретированный династический эгоизм". См. Lamartine A. de. Lamartine par lui-meme. Paris, 1892, p. 357.

⁵ Оппозиция презрительно именовала Гизо "лорд Гизо" или "лорд Валь-Рише", по названию его поместья, имея в виду его якобы проанглийскую политику.

⁶ Thureau-Dangin P. Histoire de la monarchie de juillet, v. 1 - 7. Paris, 1884 - 1892.

⁷ Lucas-Dubreton J. La Restauration et la Monarchie de Juillet, p. 319.

⁸ Дебидур А. Дипломатическая история Европы. 1814 - 1878, т. 1 - 2. Ростов-на-Дону, 1995.

стр. 128

оппозицией внешнеполитического курса имела объективный характер. В частности, Дебидур полагал, что Гизо вовсе не стремился к достижению мира "любой ценой", "ценой унизительного и безоговорочного подчинения" и следования в русле британской политики⁹ .

Особо следует отметить работы итальянского историка С. Мастеллоне и английского исследователя Р. Баллена¹⁰ . В противовес устоявшемуся мнению об отсутствии внешнеполитической концепции у либералов-орлеанистов они склонны были считать, что либералы, прежде всего Гизо, смогли разработать теоретическую базу своей внешней политики, имевшей целью разрешить конфликт между конституционными и абсолютистскими державами.

В отечественной исторической науке советского периода утвердился взгляд на Июльскую монархию как на время господства "финансовой аристократии": "Июльская революция 1830 г. закрепила победу буржуазии над дворянством. Но господствовала. .. не вся буржуазия, а только ее наиболее богатая часть - так называемая финансовая аристократия, в состав которой входили банкиры, крупные биржевые дельцы, в 40-х годах - также и "железнодорожные короли", владельцы угольных копей, рудников, лесов, крупные землевладельцы"¹¹ .

При этом упускалось из виду то, что именно в эти годы Франция приступила к реализации важнейших достижений предшествующих лет, когда либеральные идеи, выдвинутые в годы революции конца XVIII в. реализовывались на практике. Именно в 1830 - 1840-х годах во Франции интенсивно развивался процесс государственного строительства, происходил упорный поиск политических структур, адекватных потребностям модернизирующегося французского общества и в максимальной степени учитывающих позитивные результаты завоеваний конца XVIII в. Кроме того, весьма односторонне трактовался сам термин "буржуазия", который во французском обществе XIX в. отражал различные социальные реалии¹² .

Внешняя политика Франции в годы Июльской монархии оценивалась советскими историками как несоответствующая национальным интересам страны, неуверенная и "весьма недальновидная"¹³ , отмеченная "скандальными поражениями французской дипломатии"¹⁴ . Видные отечественные специалисты по истории Франции А. И. Молок и Ф. В. Потемкин отмечали, что политика, проводимая Луи Филиппом на международной арене, была политикой защиты мира любой ценой, а именно - ценой оскорбления французского национального чувства, систематических уступок политическим противникам Франции и ее торговым конкурентам¹⁵ .

Сходную точку зрения разделял и крупный советский историк Н. Е. Застенкер, отмечавший, что Июльская монархия "предпочитала вести пассивную внешнюю политику, делая уступку за уступкой соперникам Франции и избегая всяких столкновений с ними"¹⁶ .

⁹ Там же, т. 1, с. 358, 371.

¹⁰ Mastellone S. La politique etrangere de Guizot. - Revue d'Histoire diplomatique. 1957, N 4, october-decembre; Bullen R. Palmerston, Guizot and Collapse of the Entente Cordiale. London, 1974; Colloque de la Fondation Guizot-Val-Richer. Francois Guizot et la Culture politique de son temps. Paris, 1991.

¹¹ История Франции, в 3-х т., т. 2. М., 1973, с. 226.

¹² Изучение вопроса о специфичности и неоднозначности употребления термина "буржуазия" не входит в задачу настоящей статьи. О неоднозначности термина "буржуазия" см.: Чудинов А. В. Смена вех: 200-летие революции и российская историография. - Французский ежегодник. М., 2002. Из работ зарубежных исследователей см., например: Зелдин Т. Франция, 1848 - 1945. Честолюбие, любовь и политика. Екатеринбург, 2004.

¹³ Большая советская энциклопедия, т. 16. М., 1929.

¹⁴ Революции 1848 - 1849 гг. в Европе. Под ред. Ф. В. Потемкина, А. И. Молока, т. 1 - 2. М., 1952.

¹⁵ Молок А. И., Потемкин Ф. В. Европа в 1794 - 1847 гг. Лекции, прочитанные в Высшей партийной школе при ЦК ВКП(б). М., 1952.

¹⁶ Застенкер Н. Революция 1848 г. во Франции. М., 1948, с. 11.

стр. 129

Подобная негативная характеристика в настоящее время нуждается в переосмыслении. В отечественной исторической науке с начала 1990-х годов наблюдается рост интереса к проблемам политической истории Франции в годы Реставрации и Июльской монархии, как и в целом к проблеме западноевропейского либерализма XIX в.¹⁷ Интерес представляют статьи Е. И. Федосовой, посвященные изучению взглядов и деятельности Ф. Гизо, а также вопросам внешней политики Франции в годы Июльской монархии¹⁸ . Анализируя внешнюю политику Франции в 40-е годы XIX в., Е. И. Федосова делает вывод, что ей "не хватало масштабности"¹⁹ . По мнению исследователя, правительство Гизо не смогло создать широкомасштабной программы внешней политики, сулящей возвращение былого величия Франции. Действительно, в годы Июльской монархии внешнеполитическая концепция не была оформлена в зафиксированную программу. В то же время, по многочисленным официальным заявлениям, выступлениям в парламенте, а также по практической реализации провозглашенных принципов, можно судить о наличии такой внешнеполитической доктрины. Умеренные либералы во главе с такими теоретиками и практиками, как П. Перье, Л. -В. де Брой, Ф. Гизо, смогли очертить основные контуры либеральной внешнеполитической концепции, направленной на укрепление позиций Франции в Европе и мире.

По мнению Е. И. Федосовой, основная внешнеполитическая задача включала в себя стремление к ликвидации международной изоляции Франции путем разрушения Венской системы. Как считает исследователь, после революции 1830 г. сторонники Сопротивления полагали, что Франция сможет выполнить свою основную задачу - значительно усилить позиции в Европе - только при условии развала всей Венской системы²⁰ .

Между тем лидеры орлеанистов - Ф. Гизо, Л. -В. де Брой, даже А. Тьер, - напротив, не настаивали на необходимости ее разрушения, полагая, что Франция может укрепить свой международный престиж, действуя в рамках "европейского концерта", что предполагало признание принципов и порядков, закрепленных в 1814 - 1815 гг. "Пока здание Венского конгресса стоит на ногах, - говорил де Брой, - мы должны будем его уважать"²¹ .

В последние годы пересматривается устоявшаяся точка зрения на проблемы международных отношений после 1815 г. В этой связи особо следует отметить работы А. В. Ревякина и В. В. Дегоева²² . По их мнению, после 1815 г. в Европе сложилась совершенно новая система международных отношений, известная как "европейский концерт", подразумевавшая коллективное разрешение возникающих международных проблем, следование умеренной и компромиссной внешнеполитической линии, на-

¹⁷ См.: Капланов Р. М. Франсуа Гизо: у истоков либерального европеизма. - Европейский альманах. История. Традиции. Культура. М., 1990; Ревякин А. В. Французские династии: Бурбоны, Орлеаны, Бонапарты. - Новая и новейшая история, 1992, N 4; Мирошников С. Н. Место Июльской революции 1830 г. в процессе становления и развития буржуазной государственности во Франции. - Новое в изучении и преподавании истории в ВУЗах. Томск, 1994; Гаджиев К. С. Либерализм и современность. - Новая и новейшая история, 1995, N 6; Киселева Е. В. Александр I и реставрация Бурбонов во Франции. - Россия и Европа. Дипломатия и культура. М., 1995; ее же. Либералы "конституционалисты" в эпоху Реставрации Бурбонов во Франции. 1814 - 1830 гг. - Европейский либерализм в новое время. Теория и практика. М., 1995; Согрин В. В., Патрушева А. И., Фадеева Т. М. Либерализм Запада XVII-XX в. М., 1995; Европейский либерализм в новое время. Теория и практика. М., 1995.

¹⁸ Федосова Е. И. Ф. Гизо во главе МИД Франции (1840 - 1847 гг.) - Вопросы истории, 1993, N 10; ее же. Франция и Венская система (К вопросу о постоянно действующих и временных факторах внешней политики). - Вестник МГУ, Серия 8, История, 1996, N 5; ее же. Франсуа Гизо: историк и государственный деятель. - Новая и новейшая история, 1997, N 2; ее же. Либералы у власти. - Французский либерализм в прошлом и настоящем. Отв. ред. В. П. Смирнов. М., 2001.

¹⁹ Федосова Е. И. Гизо во главе МИД Франции, с. 143.

²⁰ Федосова Е. И. Франция и Венская система, с. 77.

²¹ Broglieduc de. Souvenirs. 1785 - 1870, t. 4. Paris, 1886, p. 39.

²² См.: Ревякин А. В. История международных отношений в новое время. М., 2004; Дегоев В. В. Внешняя политика России и международные системы: 1700 - 1918 гг. М., 2004.

стр. 130

правленной на сохранение европейского мира. Такая политика позволила сохранить в течение почти 40 лет мир в Европе, а также способствовала интенсивному экономическому развитию европейских государств, однако вызывала критику в широких кругах общественности, как политика, не соответствующая национальным интересам, ущемляющая национальное достоинство²³ . В. В. Дегоев отмечает, что европейские лидеры того времени обладали гибкостью, умеренностью, осторожностью, которые можно объединить общим понятием - прагматизм, что позволило выйти из кризиса, вызванного революциями 1830 - 1831 гг. и сохранить мир в Европе, а это являлось их первостепенной задачей²⁴ .

В данной статье мы попытаемся проанализировать внешнеполитический курс французских либералов-орлеанистов в рамках сложившейся системы международных отношений - "европейского концерта" с использованием документов Архива внешней политики Российской империи (фонд 133 Канцелярия МИД), которые впервые вводятся в научный оборот²⁵ .

Либерализм, провозгласивший принципы гражданских, политических и экономических свобод, сформировал и собственный подход к международным отношениям. Франция, потерпевшая во втором десятилетии XIX в. тяжелейшее военное поражение и пережившая крушение внешнеполитического курса Наполеона I, направленного на установление преобладающего влияния Франции в Европе (а в условиях начала XIX в. это означало и в мире), стояла перед необходимостью разработки основ новой внешнеполитической концепции, учитывающей реальные возможности страны, ее изменившееся положение в мире, а также новую систему международных отношений, сложившуюся в Европе.

Июльская революция 1830 г. резко осложнила положение Франции на международной арене, появилась опасность ее изоляции. Для легитимных монархов Европы революция 1830 г. означала возрождение революционной угрозы, вызывала опасения, что Франция может пойти на пересмотр решений Венского конгресса, чего не могла допустить ни одна из держав-победительниц. Формирование Луи Филиппом коалиционного правительства, состоящего из сторонников Движения и Сопротивления²⁶ под президентством одного из лидеров политики Движения Ж. Лаффита, а также заигрывания короля французов с партией реваншистов, казалось, подтверждали наихудшие предчувствия.

Кроме того, опасения подогревались и развитием революционных событий в Европе: в сентябре 1830 г. вспыхнули волнения в некоторых государствах Германского союза; 29 ноября 1830 г. началось восстание в Варшаве; в феврале 1831 г. произошли восстания в итальянских герцогствах Парме и Модене и в принадлежавшей римскому папе Романье. 25 августа 1830 г. революция вспыхнула в Брюсселе, затем охватила почти все крупные города Бельгии и закончилась отделением Бельгии от Голландии и образованием самостоятельного Бельгийского государства.

Для европейских монархов было важно, чтобы Франция заявила о своей приверженности системе международных отношений, сложившейся после 1815 г. Вот как сформулировал позицию европейских монархов политический деятель тех лет, сторонник политики Луи Филиппа И. Б. Капефиг: "Делайте во Франции все то, что на вас налагают ваши интересы и ваши прихоти; рано или поздно опыт докажет вам, что нет безопасности без порядка, а власти - без сильного правительства. Концентрируйте сферу ваших опытов в ваших собственных границах; всякая попытка перенести их на

²³ Ревякин А. В. История международных отношений в новое время, с. 119 - 120.

²⁴ Дегоев В. В. Указ. соч. с. 217 - 218.

²⁵ Архив внешней политики Российской империи (далее - АВПРИ), ф. 133 Канцелярия МИД, д. 88 (1830), 197 (1831), 198 (1831), 299 (1831), 154 (1842).

²⁶ Движение и Сопротивление - два фланга орлеанизма. Движение составляли сторонники левого либерализма (лидеры - Ж. Лаффит, О. Барро, М. -Ж. Лафайет, Ф. Моген); Сопротивление (лидеры - Ф. Гизо, Л. -В. де Брой, К. Перье) объединяло приверженцев правого, умеренного либерализма.

стр. 131

внешнюю арену будет предотвращена. Повсюду, где на нашей территории вспыхнет революция, мы подавим ее нашими армиями. Если вы вмешаетесь, это будет означать войну; войну не только с одной из нас, но со всей континентальной Европой, поскольку речь идет об общем благе монархов"²⁷ .

В этих условиях Франция, стремясь сохранить свое место в "европейском концерте", должна была исходить из того, что она страна со стабильной внутриполитической системой и не вынашивает планов пересмотра Венских договоров, что она является полноправным партнером европейских держав, заинтересованным в сохранении европейского равновесия сил и в предотвращении возможности новых социальных потрясений в Европе. По словам одного из лидеров Сопротивления К. Перье, "для спокойствия и чести Франции было важно, чтобы она не казалась в глазах человечества обществом, руководимым насилием и страстями"²⁸ .

Король Луи Филипп, несмотря на его службу в революционной армии и прозвище "короля баррикад", вовсе не был радикалом. Он не хотел разжигать пожар новой войны в Европе и стремился к тому, чтобы быть признанным другими европейскими монархами. Добиться этого он надеялся с помощью стабилизации внутриполитической ситуации во Франции и проведения миролюбивой внешней политики. Король французов говорил: "Франция не хочет ни завоеваний, ни увеличения своей территории. Она хочет только сохранения независимости всех народов и всех государств"²⁹ . По словам Луи Филиппа, "после блестящего урожая побед, собранного французской нацией в течение веков, ей принадлежит, может быть, больше, чем кому-либо другому, право признать, что мирные добродетели являются не менее впечатляющими, чем военные заслуги"³⁰ .

Газета "Le Journal des Debats", официальный орган французского правительства, писала о необходимости проведения миролюбивого внешнеполитического курса: "Французская революция началась с всеобщей войны; закончиться она должна миром. Революции 1830 г. нужны мир и порядок; иначе вместо того чтобы привести к победе свободы, она приведет к победе деспотизма"³¹ .

Подчеркивая миролюбие Франции, Луи Филипп в то же время полагал, что она должна сохранять свою военную мощь, чтобы при необходимости дать отпор врагу: "Если какая-либо коалиция или какое-либо иностранное вторжение будет угрожать независимости и чести народа, монарх должен быть готов первым бросить клич: "К оружию!"". По словам короля, "все французы - это солдаты, когда речь идет о защите независимости отечества против атак иностранных держав". Однако король французов был убежден, что к военным действиям можно прибегать только в исключительных случаях: "Благополучие страны не заключается в завоеваниях или в славе, купленных очень дорогой ценой - ценой нашей крови... Война должна быть предпринята только тогда, когда общественные интересы налагают эту тяжкую обязанность"³² . Тем не менее меры по укреплению военного потенциала Франции, несмотря на заявления политических лидеров о том, что они носят сугубо оборонительный характер, не могли не вызывать беспокойства европейских дворов. Посол России во Франции К. О. Поццо ди Борго писал из Парижа: "Военный министр (Н. Сульт. - Н. Т. ) заявил с трибуны, что вооружения служат делу мира. Эта мистификация никого не может обмануть, 434 тысячи человек, которых он поставил под ружье, и огромные материальные приготовления, осуществляемые во всех частях Франции, особенно на границе, имеют несколько

²⁷ Capefigue. Le gouvemement de juillet, les partis et les hommes politiques. 1830 a 1835, т. 1 - 2. Braxelles, 1836; т. 1, p. 248 - 249.

²⁸ АВПРИ, ф. 133, оп. 469, д. 198, л. 92 об.

²⁹ Louis Philippe. Pensees et opinions de Louis Philippe sur les affaires de l'etat. Paris, 1850, p. 236.

³⁰ Ibid., p. 236.

³¹ Le Journal des Debats, 23.IX.1831.

³² Louis Philippe. Op. cit., p. 236 - 241.

стр. 132

иную цель, чем поддержание мира. Если добавить к этому военно-морские приготовления, то в этом можно усматривать только подготовку к войне"³³ .

Сразу же после Июльской революции правительство Луи Филиппа признало все территориальные изменения, произведенные трактатами 1815 г. В столицы европейских государств были направлены представители короля французов, которые должны были сделать соответствующие заявления. Как отмечал де Брой в своих "Воспоминаниях", суть этих заявлений сводилась к следующему: "Если Европа не будет провоцировать трудности за пределами Франции, мы приложим все силы для сохранения во Франции монархического режима и подавления всякой пропаганды. Когда за Францией признают право самой распоряжаться своей судьбой, она будет уважать все договоры, которые формируют основу европейского порядка"³⁴ . В Лондон с соответствующей миссией был направлен генерал Бодран, в Вену - генерал Белиар, в Берлин - граф де Лобо, в Санкт-Петербург - генерал Атален.

Извещая английское правительство, возглавляемое герцогом Веллингтоном, о своем вступлении на престол, Луи Филипп заявил, что акты 1815 г. и установленное ими территориальное положение не подвергнутся с его стороны никаким посягательствам. Соответствующие заверения были сделаны французским правительством австрийскому и прусскому кабинетам.

Отметим, что известия о революции во Франции, которые произвели сильное и противоречивое впечатление в Европе, в Великобритании были одобрительно встречены различными слоями общества. Даже тори, находившиеся в тот момент у власти, с удовлетворением восприняли падение Карла X, поскольку его тесный союз с Россией и проекты территориальных изменений (имеется в виду план Ж. Полиньяка) уже несколько лет угрожали английским интересам. Кроме того, незадолго до революции 1830 г. произошло новое осложнение англо-французских отношений вследствие начала покорения Карлом X Алжира.

Английская газета "Morning Herald" писала 31 июля 1830 г.: "Новости из Парижа могли удивить только людей, не заметивших изменений, произошедших за 40 лет в положении и характере французского народа. От их немыслимого игнорирования королем, не имевшим ни малейшего представления об этих изменениях, проистекают результаты всех опасностей, которым он подверг себя и свою власть. Он хотел видеть в своем народе только то, что существовало 40 лет назад. Но это уже не легкомысленная и фривольная нация, как прежде. Сегодня она серьезно размышляет и не склонна подчиняться незаконному гнету"³⁵ .

Очень жесткую позицию относительно политики бывшего короля Карла X заняла газета "Times", писавшая 2 августа: "Король Франции и его министры являются единственной причиной революции, которая только что произошла во Франции. Никто не говорит о них иначе, как в выражениях возмущения и ненависти... Волнения, которые они спровоцировали, без сомнения, выйдут за пределы Франции; все правительства Европы должны рассматривать Карла X как своего врага"³⁶ .

Орган вигов "Morning Chronicle" также поместила статью, направленную против Карла X и его правительства, где отмечалось: "Министры Франции должны заплатить своей кровью за совершенные ими преступления". Карл X, которого газета называла "неразумным тираном", "забыл о своих обязанностях по отношению к своему народу, забыл о своем долге по отношению к Провидению, установившему его на троне... он хотел попрать свободу народа и управлять 30 млн. жителей мечом". Находившиеся тогда еще в оппозиции виги открыли подписку в пользу раненых в ходе восстания в Париже³⁷ .

³³ АВПРИ, ф. 133, оп. 469, д. 198, л. 110, донесение Поццо ди Борго от 13(25) марта 1831 г.

³⁴ Broglie due de. Op. cit., t. 4, p. 24 - 25.

³⁵ Цит. по: Capefigue. L'Europe depuis l'av nement du roi Lois-Philippe, t. 1 - 2. Paris, 1845, t. 2, p. 231.

³⁶ Ibid., p. 231.

³⁷ Ibid., p. 232.

стр. 133

1 сентября торийское министерство Веллингтона официально признало Луи Филиппа Орлеанского и возглавляемый им политический режим. Герцог Веллингтон заявил, что Англия "не имела никакого намерения поддерживать старшую ветвь Бурбонов, которая своей неосторожностью подвергла корону ужасным испытаниям. Великобритания не потратит ни одного экю, ни одного человека в пользу Реставрации, позволив французскому народу, после того как законы были нарушены со стороны власти, самому приступить к своей организации в условиях свободы"³⁸ .

В ноябре 1830 г. тори потерпели поражение; к власти пришло вигское правительство Ч. Грея, и оно также было расположено к союзу с Францией. Лорд Пальмерстон, вошедший в новое правительство в качестве министра иностранных дел, восторженно воспринял сообщения об Июльской революции, особо подчеркивая ее "умеренность" и "либеральность". Он писал: "Это событие является решающим для распространения либеральных принципов в Европе". Как и французские либералы, он сравнивал Июльскую революцию со Славной революцией 1688 г. в Англии и противопоставлял ее "ужасам и безумиям" Великой французской революции, восхищаясь тем, что "нация маньяков и убийц в столь короткий срок превратилась в героев и философов"³⁹ .

Совсем иначе известия о революции во Франции, падении династии Бурбонов и восшествии на французский трон Луи Филиппа Орлеанского были встречены консервативными дворами Европы и, прежде всего, России. Николай I, лично не имея ничего против нового короля французов, был глубоко возмущен обстоятельствами его прихода к власти. Австрийский посол в Санкт-Петербурге Фикельмон доносил князю Меттерниху, что император Николай I "рассматривает возвышение герцога Орлеанского как крайнюю несправедливость, как узурпацию. Он особенно осуждает принцип избрания народом, в силу которого герцог Орлеанский возведен на трон и который полностью извращает образ правления Франции"⁴⁰ .

17 августа к французскому поверенному к делах барону Бургоэну явился граф Чернышев с уведомлением, что царь прерывает дипломатические отношения с Францией. Россия отказалась признать нового короля, всем русским подданным было предписано покинуть эту страну. В Россию запрещался въезд французских подданных, в русские порты не допускались суда под новым французским флагом и, наконец, послу Поццо ди Борго было приказано немедленно покинуть Париж вместе со всем персоналом посольства. Однако, вопреки предписанию императора, посол принял решение остаться во Франции, но отныне встречался с Луи Филиппом только как частное лицо.

Существует мнение, что Николай I был готов организовать вооруженную интервенцию держав Священного союза с целью восстановления династии Бурбонов во Франции. Действительно, для выяснения позиций абсолютистских дворов Европы и для выработки единой тактики с правительствами Австрии и Пруссии в Вену и Берлин были отправлены генерал-адъютант Николая I граф А. Ф. Орлов и генерал И. И. Дибич. Граф Орлов отправился с чрезвычайной миссией в Вену 28 августа 1830 г. Через день генерал Дибич проследовал в Берлин. Они должны были сделать уточнения по поводу "мер", намеченных в Санкт-Петербурге: единодушного и категорического отказа признать Луи Филиппа королем, а также военных приготовлений: русская армия вступает в пределы Пруссии, соединяется с прусской армией и вторгается во Францию, австрийская армия идет через Баварию к юго-восточной французской границе⁴¹ . Дибич доносил из Берлина, что на основании собранных им сведений "нельзя надеяться, чтобы настоящий кризис мог кончиться без кровопролитной войны между

³⁸ Ibid., p. 234.

³⁹ Цит. по: Жолудов М. В. Пальмерстон и разработка внешнеполитической доктрины либеральной партии Великобритании. - Внешняя политика Великобритании в новое и новейшее время. Межвузовский сборник научных трудов. М., 1988, с. 26 - 27.

⁴⁰ Цит. по: Грюнвальд К. Образование франко-русского союза. М., 1968, с. 100 - 101.

⁴¹ История дипломатии, т. 1. М., 1941, с. 407.

стр. 134

законной властью и революционной гидрой, желающей под маской общего благополучия низвергнуть все и построить кровавый свой престол на могилах и развалинах"⁴² .

Однако обе миссии окончились безрезультатно. Как отмечал В. В. Дегоев, "трудно было сказать, чего монархические дворы Вены и Берлина опасались больше - французского беспорядка или восстановленного с помощью царской жандармской дубинки спокойствия"⁴³ . Прусский король Фридрих-Вильгельм III, который поначалу опасался за свои рейнские провинции, успокоился, как только Луи Филипп дал обещание, что Франция не будет стремиться к какому бы то ни было расширению своей территории. Несмотря на то, что Пруссия сосредоточила на Рейне от 80 до 100 тыс. войска, Фридрих-Вильгельм не предполагал приступать к прямым действиям против Франции. Князь Меттерних также не выразил протеста против восшествия на престол Луи Филиппа Орлеанского и сохранял с ним вполне корректные отношения. К тому же активная внешняя политика, проводимая в последние годы Карлом X, внушала Австрии серьезные опасения.

Таким образом, венский и берлинский дворы сочли неразумным оказывать противодействие королю Луи Филиппу, заявлявшему о своем миролюбии. Кроме того, правительства Австрии и Пруссии понимали, что без Англии война против Франции была бы крайне трудной.

Анализируя внешнеполитическую линию российского правительства, следует учитывать разницу в подходах, существовавшую между императором Николаем I и министром иностранных дел К. В. Нессельроде, а также К. О. Поццо ди Борго, с самого начала занявших умеренную позицию и настаивавших на необходимости признания нового политического режима и новой династии во Франции.

В итоге Николай I, беседуя с послом Франции в России Бургоэном и излагая свое видение международных отношений, заявил, что между Францией и Россией не было непреодолимых противоречий и что именно Россия, а не Великобритания или Австрия могла бы быть ее естественным союзником: "Не теряйте из виду большой разницы между Англией и мною. Несмотря на все то, что меня волнует и что мне не нравится у вас, я никогда не переставал интересоваться судьбами Франции. Все эти дни меня беспокоила мысль, что Англия, завидуя завоеванию Алжира, воспользуется вашими смутами, чтобы отнять у вас это прекрасное владение. Что же касается Австрии, то она трепещет за Италию; из-за этого страха она сожалеет о вашей новой революции и потому только беспокоится; она никогда не будет сожалеть о ваших горестях; мы же, напротив, всегда счастливы, когда Франция возрастает в силе и благоденствии". В заключение российский император заявил Бургоэну: "Мы не объявим вам войны, примите в этом уверение; но мы условимся сообща, какого образа действий нам следует держаться в отношении Франции"⁴⁴ .

Эта беседа дала положительный результат: преследование триколора было отменено под предлогом полученного сообщения о том, что он не является цветом восстания и что правительство Луи Филиппа было утверждено Карлом X и, следовательно, законно.

Между тем король французов, стремясь добиться признания его режима легитимным со стороны европейских монархов, придавал очень большое значение нормализации франко-русских отношений. В письмах, адресованных императору, он стремился доказать, что не является узурпатором трона. В частности, 19 августа 1830 г. Луи Филипп писал Николаю I: "В то время когда Карл X царствовал во Франции, я был самым верным из его подданных, и только когда я увидел действие законов парализованным и действия королевской власти совершенно неадекватными, я счел своим долгом выполнить гражданский долг, согласившись принять корону". При этом король

⁴² Император Николай I и европейские революции. - Русская старина, т. 117, 1904, с. 537.

⁴³ Дегоев В. В. Указ. соч., с. 211.

⁴⁴ Там же, с. 533.

стр. 135

французов подчеркивал, что он возлагает большие надежды на поддержку императора Николая I и на установление партнерских отношений между Францией и Россией. "В этих сложных обстоятельствах, - писал он, - моим первым долгом было уверить Ваше Величество в твердом решении, принятом мною: укреплять добрую дружбу, существующую между нашими странами. Я надеюсь, что Ваше Величество разделяет мои взгляды и поможет мне достичь цели, столь важной для спокойствия всего мира"⁴⁵ .

В целях скорейшей нормализации дипломатических отношений между Францией и Россией в Петербург до аккредитации нового посла маршала Мотье был отправлен герцог Мортемар в качестве чрезвычайного представителя Франции в России⁴⁶ . Как отмечал Поццо ди Борго, в Пале-Рояле именно на Мортемара возлагали большие надежды: Луи Филипп "хотел доказать Его Императорскому Величеству свое желание установить не просто дружеские, но интимные отношения между двумя странами"⁴⁷ . Однако Поццо ди Борго было поручено сначала дождаться аккредитации Мортемара и только потом вручить верительные грамоты королю французов. Восстановление дипломатических отношений между двумя странами, по словам Поццо ди Борго, произвело положительное впечатление на парижское общество: "Неясное состояние дипломатических отношений между Россией и Францией серьезно занимает и беспокоит общественность. Вручение моих верительных писем произвело эффект, пропорциональный всеобщему интересу. Я могу утверждать, что удовлетворение было всеобщим, и только те, кто стремятся к войне или к подготовке новых потрясений по мотивам, равным образом достойным осуждения, не разделяют всеобщего удовлетворения"⁴⁸ .

После того как Луи Филиппа официально признала Великобритания, а затем Австрия и Пруссия, Николай I отказался от идеи организации вооруженной интервенции во Францию и также объявил, что признает короля французов. Вице-канцлер Нессельроде писал в отчете за 1830 г.: "Вероятно, союзники полагают, что при подобных обстоятельствах признание герцога Орлеанского королем французов является единственным способом остановить Францию на краю пропасти, куда ее готов низвергнуть демократический дух, единственным средством сохранить в стране монархическую власть, которую акты палаты депутатов уже почти упразднили, единственным средством спасти Европу от разрушения, угрожающего социальному порядку. Если таково их единодушное мнение, то император не отдалится от своих союзников". В то же время Нессельроде подчеркивал, что принятие Франции в "европейский концерт" возможно только при условии признания французским правительством Венской системы. Он писал Николаю I: "Если мы решили принять новый порядок вещей, то только ради того, чтобы спасти саму Францию от несчастий, неизбежной гражданской войны и полной анархии. В ответ мы имеем право услышать, что Франция уважает договоры и территориальные условия, которые они освящают, что она не стремится нарушить внутреннее спокойствие других держав. В доказательство этого она должна принять обязательство не вмешиваться во внутренние дела стран, где печальный пример ее революции уже нашел своих подражателей"⁴⁹ . На подробном докладе Нессельроде Николай I написал: "Сдаюсь на ваши рассуждения, но призываю небо в свидетели, что это сделано и останется против моей совести, что это одно из самых тяжелых усилий, которые я когда-либо делал"⁵⁰ .

⁴⁵ АВПРИ, ф. 133, оп. 469, д. 88, л. 15. Копия письма Луи Филиппа Николаю от 19 августа 1830 г.

⁴⁶ В письме об аккредитации герцога Мортемара сообщалось: "Ожидая маршала Мотье... которого мы назначили нашим послом в Санкт-Петербург... мы сочли необходимым немедленно отправить чрезвычайного посла ко двору Вашего Величества с целью поддержать и укрепить дружественные отношения, так необходимые для обоюдных интересов России и Франции". - Там же, д. 299, л. 3.

⁴⁷ Там же, д. 197, л. 86 об, донесение Поццо ди Борго от 1(13) января 1831 г.

⁴⁸ Там же, л. 76 - 76 об.

⁴⁹ АВПРИ, ф. 137, оп. 475, д. 1, л. 30 об. -31 об., 35 об. - 36.

⁵⁰ Цит. по: Нольде Б. Э. Внешняя политика. Исторические очерки. Пг., 1915, с. 201.

стр. 136

В письмах Луи Филиппу Николай I называл Июльскую революцию "событием весьма плачевным", "несчастьем для Франции и для всей Европы", поставившим Луи Филиппа перед "жестоким выбором". Он также подчеркивал, что возвращение Франции в "европейский концерт" будет возможно только при условии соблюдения ею договоров 1815 г. и достижения внутриполитической стабильности. Император писал: "В согласии с моими союзниками я удовлетворен принятым Вашим Величеством решением поддерживать отношения мира и дружбы со всеми европейскими государствами. Пока они будут основаны на существующих договорах и на твердом убеждении уважать права и обязательства, как и территориальное состояние, Европа получит гарантию мира, столь необходимого для спокойствия самой Франции"⁵¹ .

Несмотря на официальное признание, отношение Николая I к французскому королю продолжало оставаться очень сложным. В делах государственных и официальных он соглашался с вице-канцлером Нессельроде и признал Луи Филиппа королем французов, но в личных и непосредственных обращениях к нему открыто выражал свои чувства и убеждения. В переписке с Луи Филиппом он не называл его, как других европейских монархов, "государь, брат мой", что болезненно воспринималось Луи Филиппом, очень ревностно относившимся к тонкостям этикета. Как отмечал австрийский посол в Париже граф Р. Аппоньи, Луи Филипп хотел, чтобы "отношения дипломатического корпуса с его двором оставались такими же, как при Людовике XVIII или Карле X"⁵² . В 1835 г. в разговоре с послом Франции в Вене графом Л. -К. Сент-Олером Луи Филипп сказал: "Я очень хорошо понимаю, каково мое сегодняшнее положение по отношению к европейским державам. Каждый царствующий монарх с большим или меньшим сожалением видит меня на троне Франции, соглашается с моей королевской властью, но только с властью пожизненной. Император Николай I рассматривает всякие персональные отношения со мной так, как если бы я был болен чумой. Он скорее согласится отрезать себе руку, чем написать: "брат мой". По отношению к моему возрасту и характеру такое поведение не совсем корректно. Но не стоит ожидать от молодого монарха подобной философии. Если в тот момент, когда мой сын взойдет на трон, все останется в таком же состоянии, катастрофа будет неизбежна"⁵³ .

Недостаточно уважительное отношение российского самодержца к Луи Филиппу неоднократно приводило к дипломатическим осложнениям между Францией и Россией. В частности, в 1832 г., во время назначения послом Франции в России маршала Мортье и обмена письмами между императором Николаем I и королем Луи Филиппом, в письме Николая I, как и прежде, отсутствовало традиционное монаршее обращение "брат мой". Поверенный в делах России во Франции граф Медем, отвечая на упреки министра иностранных дел генерала О. -Ф. Себастьяни, сказал, что на свой запрос в Санкт-Петербург получил ответ, в котором сообщалось, что император Николай I не считает короля французов "дорогим ему человеком" и, следовательно, обращение "брат мой" употреблять не следует⁵⁴ .

Однако умеренный внешнеполитический курс французского правительства в итоге был положительно оценен европейскими правительствами, в том числе и правящими кругами России. Характеризуя внешнеполитическую линию короля Луи Филиппа, Поццо ди Борго писал: "Он убежден, что война вызовет во внутреннем устройстве Франции такие изменения, что будет невозможно не опасаться самых опасных и самых фатальных последствий"⁵⁵ . В то же время русский посол выражал опасения, что в условиях внутриполитической нестабильности Луи Филиппу будет сложно придержи-

⁵¹ АВПРИ, ф. 133, оп. 469, д. 88, л. 23, проект письма российского кабинета королю французов; там же, копия письма Николая от 18 сентября 1830 г., л. 28.

⁵² ApponyiR. Vingt-cinq ans a Paris (1826 - 1850), t 2. Paris, 1913, p. 304.

⁵³ Цит. по: Thureau-Dangin P. Op. cit., t. 3, p. 80.

⁵⁴ См. Apponyi R. Op. cit., t. 2, p. 240.

⁵⁵ АВПРИ, ф. 133, оп. 469, д. 197, л. 77, донесение Поццо ди Борго от 1(13) января 1831 г.

стр. 137

ваться такого курса: "Чувства Луи Филиппа являются искренними, но не истовость фракций и быстрота их действий могут поколебать его волю"⁵⁶ . К тому же, по словам Поццо ди Борго, король французов не прилагал усилий для укрепления своих позиций: "Король желает мира и, однако, не оказывает противодействия мерам, которые могут привести к войне... Слабость короля и состав его правительства не представляют никаких гарантий против событий, которые могут подвергнуть Европу опасности и поставить ее под ружье"⁵⁷ . Такое недоверчивое отношение к возможности стабильного существования французского общества было характерно для русской дипломатии на всем протяжении существования режима Июльской монархии. В 1832 г. Поццо ди Борго писал: "Июльская монархия никогда не станет ни достаточно сильной, ни достаточно стабильной, ни достаточно гомогенной с другими державами, чтобы установить с ними прочные и доверительные отношения"⁵⁸ . Аналогичное мнение сформулировал спустя 10 лет поверенный в делах России во Франции граф Н. Д. Киселев: "Несмотря на неоспоримое улучшение в состоянии умов и дел во Франции и убежденность ее правящих кругов в длительности такой ситуации, ее революционное прошлое делают порядок, спокойствие и процветание атрибутами только настоящего времени"⁵⁹ .

В течение сентября-октября 1830 г. король Луи Филипп и возглавляемый им политический режим были признаны всеми государями Европы, за исключением португальского короля дона Мигеля, которого Франция со своей стороны не признавала законным монархом, и герцога Моденского, категорически отказавшегося признать власть, имевшую революционное происхождение.

Итак, орлеанистская Франция была признана европейскими державами как полноправный партнер международных отношений. Европейские монархи понимали, что без ее участия стабильность в Европе невозможна: изолированная и, как следствие, нестабильная Франция всегда будет очагом возмущений, пропаганды, катализатором революционных событий в европейских государствах. Между тем натянутость в отношениях Луи Филиппа с европейскими монархами продолжала сохраняться. В частности, в 1833 г., во время празднования очередной годовщины Июльской революции, на балу в Ратуше отсутствовали послы Австрии, России, Испании, Сардинии, Баварии, Голландии, Вюртемберга⁶⁰ .

В самой Франции началась острая политическая борьба между сторонниками правого, умеренного либерализма и приверженцами левого либерализма, предложившими две программы решения внешнеполитических проблем. Именно по вопросам внешней политики развернулась острая политическая борьба, и именно внешнеполитические проблемы вызывали наибольшую полемику на страницах печати и в парламенте. По словам Луи Блана, в те годы "Франция жила больше жизнью других наций, чем своей собственной. События, будоражившие тогда Польшу, Португалию, Бельгию, занимали умы в манере почти исключительной"⁶¹ .

Умеренные либералы во главе с Ф. Гизо, Л. -В. де Броем, К. Перье смогли разработать теоретическую базу своей внешней политики, которая должна была разрешить конфликт между конституционными и абсолютистскими державами. Они полагали, что в основе недоверия, которое европейские государства питали по отношению к Франции, лежит страх войны и революции. Следовательно, для того чтобы Франция смогла занять достойное место в "европейском концерте", необходимо убедить европейских монархов в ее миролюбии, в отсутствии у Франции экспансионистских устремлений. "Мы хотим, - утверждал Гизо, - чтобы народы знали только добродетели и

⁵⁶ Там же, л. 289, донесение Поццо ди Борго от 28 января (9 февраля) 1831 г.

⁵⁷ Там же, д. 97, л. 283 об., 284 об. Донесение Поццо ди Борго от 28 января (9 февраля) 1831 г.

⁵⁸ Там же, д. 211, л. 97, донесение Поццо ди Борго от 23 января (4 февраля) 1832 г.

⁵⁹ Там же, д. 154, л. 133, донесение Н. Д. Киселева от 4(16) ноября 1842 г.

⁶⁰ Castellane E.V. Journal du marechal de Castellane (1804 - 1862), t. 1 - 3. Paris, 1896; t. 3, p. 86.

⁶¹ Blanc L. Histoire de dix ans. 1830 - 1840, t. 1 - 5. Paris, 1848, t. 2, p. 349.

стр. 138

благодеяния французской революции; мы хотим, чтобы народы увидели, что во Франции господствует не революция, но свобода, не беспорядок, но внутренний порядок и стабильность"⁶² .

Умеренные либералы считали, что, несмотря на систему Венских договоров, ненавистную большинству французов, Франция остается великой державой, имеющей древнюю историю и высокий уровень интеллектуального развития. Венский конгресс установил в Европе легитимный порядок, который лучше принять, чем постоянно с обидой оспаривать. В противовес имперско-реваншистским настроениям французского общественного мнения либералы-орлеанисты полагали, что Франция должна действовать в русле договоров 1815 г., чтобы другие державы признали ее как силу мира и порядка, а не войны и разрушения. Со временем, придерживаясь такой политической программы, Франция займет свое законное место в "европейском концерте".

Выступая в палате депутатов 29 января 1848 г., Гизо так говорил о внешнеполитической линии Франции: "Мы рассматриваем договоры 1815 г. как основу европейского порядка. Мы утверждаем, что эта политика соответствует интересам как Франции, так и Европы". Стремясь успокоить общественность, он заявил, что Венские трактаты отнюдь не означали серьезного ослабления позиций Франции и ее исключения из числа великих держав: "Я считаю, что у Франции есть все возможности для обеспечения ее будущего величия. Если бы договоры 1815 г. означали для Франции потерю ее влияния и ставили под угрозу само существование нации, мы никогда не согласились бы с ними"⁶³ .

Гизо сожалел, что критика Венской системы стала во Франции символом патриотизма. По его мнению, эта критика во Франции порождала ложные надежды, а в остальной Европе - напрасные опасения. Гизо соглашался с тем, что со временем могут происходить изменения Венской системы. Но эти изменения, утверждал он, "могут быть легитимными только после их обсуждения и принятия всеми державами, подписавшими Венские договоры"⁶⁴ .

В то же время своими комбинациями, а именно - попытками заключить торговые договоры с Бельгией, Голландией и Пьемонтом Гизо, по сути, подготавливал распад Венской системы: прежде всего экономические договоры с указанными странами в будущем могли трансформироваться в политические объединения. Таким образом, государства, которые по решениям Венского конгресса должны были выполнять роль буфера и приглушать возможные экспансионистские намерения Франции, становились ее естественными союзниками. В 1840-е годы этот проект реализовать не удалось.

Учитывая зыбкость тогдашнего европейского порядка и исповедуя либеральные внешнеполитические принципы, либералы-орлеанисты зачастую должны были исходить из соображений так называемой реальной политики, политики конкретных интересов. Отсюда - переплетение либерального и консервативного во внешнеполитическом курсе орлеанистов, с одной стороны, опиравшихся в своих действиях на основополагающие идеи либерализма о недопущении развязывания войны и необходимости компромиссных решений возникающих международных проблем, а с другой стороны, выступавших за доминирование интересов государства во внешней политике, за отстаивание государственного суверенитета как заявки на самостоятельность в решении международных вопросов, т.е. они исповедовали ценности, традиционно рассматриваемые как консервативные.

Тем же объясняется и весьма своеобразная интерпретация "принципа невмешательства", позволявшая в случае национальной необходимости трансформировать его в целесообразность "вмешательства" (как, например, в связи с событиями в Бельгии и Швейцарии). Идея невмешательства во внутренние дела других государств была од-

⁶² Guizot F. L'Histoire parlementaire de la France, t. 1 - 5. Paris, 1863 - 1864; t. 1, p. 190.

⁶³ Ibid., t. 5, p. 543.

⁶⁴ Ibid., p. 286.

стр. 139

ним из главных постулатов политики Сопротивления. Умеренные либералы сформулировали этот принцип в качестве противовеса идее Священного союза о легитимности вмешательства во внутренние дела государства, охваченного революционными событиями. Франция, в которой только что победила революция, объявляла, таким образом, нелегитимным вмешательство абсолютистских дворов в свои внутренние проблемы.

Долгое время как во французской, так и в отечественной исторической науке этот принцип трактовался весьма однозначно, а именно - как отступление от идеалов 1830 г., как политика эгоистичная, пассивное содействие абсолютистской политике. Кроме того, ряд исследователей расценивают этот принцип скорее как аргумент во внутриполитических дискуссиях, чем реальную внешнеполитическую концепцию. В то же время при анализе этого принципа необходимо учитывать его своеобразное толкование умеренными либералами.

Объявив о нелегитимности вмешательства абсолютистских дворов во внутренние дела Франции, правительство Луи Филиппа в свою очередь брало на себя обязательство не вмешиваться во внутренние дела других государств, т.е. выступило против насильственного распространения либеральных институтов в Европе. Между тем орлеанисты оговаривали, что, если ситуация в какой-либо стране будет представлять угрозу национальной безопасности Франции или если во внутренние дела какого-либо государства вмешается третья держава, что также будет представлять опасность для Франции или угрожать европейскому равновесию, то Франция может прибегнуть к вооруженному вмешательству в дела другого государства (опять-таки, исходя из принципа невмешательства!).

Гизо, не идеализируя этот принцип (он писал, что данный принцип не является лучшим и "есть тысячи причин его ненавидеть"), отмечал, что Франция "должна была выбирать между уважением свободы народов, принципом невмешательства и новыми идеями подчинить Европу... Это выбор между системой мирного, конституционного влияния и революционной вооруженной пропагандой"⁶⁵ .

По словам де Бройя, принцип невмешательства являлся "для государств тем же, чем был для индивидов принцип личной свободы. Я являюсь хозяином у себя, и никто не имеет права проникать ко мне без моего согласия... Никто не имеет права требовать у меня отчета в моих действия, пока я не приношу никому вреда... Если мой сосед намеревается вмешаться в мои дела, я не только имею право противодействовать его вмешательству, но вправе подавить его, призвав на помощь всех других соседей, имеющих косвенный, но легитимный интерес к сохранению свободы каждого человека и безопасности каждого жилища. Так и между государствами: каждый у себя, каждый за себя; все, по необходимости, за или против каждого, согласно условиям"⁶⁶ .

Исходя из такой трактовки принципа невмешательства, он нашел поддержку и у сторонников политики Движения. В частности, глава правительства Лаффит (3 ноября 1830 - 13 марта 1831 г.), выступая 1 декабря 1830 г. в парламенте, заявил, что принцип невмешательства имел своей целью "позволить развиваться свободе повсюду, где она только что родилась естественным образом". Однако, по твердому убеждению Лаффита, Франция не должна была искусственно подстегивать процесс обретения свободы, которая является "естественным плодом" развития событий. "Опыт доказал, - отмечал Лаффит, - что во всех странах свобода, привнесенная извне, со временем перерождалась в деспотизм"⁶⁷ .

Принципами реальной политики объясняется и политика Франции в Алжире, порывавшая с либеральными идеями недопущения войны и оправданная с позиций национальных интересов Франции (что свойственно консерваторам). Аналогичными соображениями были продиктованы и стремления орлеанистов к сближению с "идеологичес-

⁶⁵ Ibid., t. 1, p. 195.

⁶⁶ Broglie duc de. Op. cit., t. 4, p. 39.

⁶⁷ Laffite J. Souvenirs de J. Laffitte racontes par lui-meme, p. 1 - 3. Paris, 1845, p. 28 - 29.

стр. 140

кими врагами" - Австрией и Россией после охлаждения отношений с Великобританией в связи с острой дипломатической борьбой за установление преобладающего политического влияния в Испании, закончившейся победой французской дипломатии.

Итак, в области внешней политики орлеанизм был первой попыткой сознательно "приучить" французов к проведению разумного и взвешенного курса, учитывавшего реальные возможности страны. Франция, действуя в рамках "европейского концерта", признавая легитимность Венской системы, смогла укрепить свои позиции на международной арене, а также совершить мощный рывок в экономическом отношении. Однако умеренный, компромиссный политический курс правительства был подвергнут критике как со стороны оппозиции, так и со стороны широких кругов общественности, выступавших за активные, широкомасштабные действия и живших в плену "наполеоновской легенды" о величии Франции, ее лидирующем положении в Европе. В следовании политике "европейского концерта" широкие круги французской общественности (как, впрочем, и других стран) усматривали торжество принципов легитимизма, пренебрежение национальными интересами страны в угоду интересам Орлеанской династии. Как отмечает А. В. Ревякин, в условиях усиления патриотических настроений и обостренного чувства национального самосознания даже обычные в дипломатической практике компромиссы воспринимались общественностью весьма болезненно⁶⁸ .

Драма орлеанистов заключалась в том, что французское общество не было готово к проведению компромиссного внешнеполитического курса, учитывавшего реальные возможности страны и сложившуюся систему международных отношений. Отбросив умеренность и осторожность орлеанистов во время революционного хаоса 1848 - 1849 гг., французское общество снова пережило урок бонапартизма, а после него кризис 1870 - 1871 гг., когда Седан напомнил о Ватерлоо.

⁶⁸ Ревякин А. В. История международных отношений в новое время, с. 120.

Постоянный адрес данной публикации: