Глава XXXVII

Неудачная мысль СЮ. Витте устроить выставку в Нижнем Новгороде. - Яичные интересы, побудившие его предпочесть Нижний Новгород Москве. - Макарьевская ярмарка и ее неустройство. - Неудавшиеся попытки ввести более усовершенствованные способы нагрузки и выгрузки. Косность русских рабочих. - Поездка в Среднюю Азию. - Закаспийская железная дорога. - Антисанитизм А. Н. Куропаткина. - Текинцы, туркмены и образованный из них полк. - Беспримерная кавалерийская атака и доблестный командир полка С П. Зыков. - Царскосельский госпиталь Государыни Александры Федоровны. - Невозможная формалистика и как у нас ее обходят. - Город Асхабад. - Условия жизни в нем. - Знакомство с полковником Н. А. Кашталинским. - Асхабадский ботанический сад.

В 1896 году по довольно неудачной мысли и вследствие настояния СЮ. Витте в Нижнем Новгороде была открыта Всероссийская выставка. Говорю: неудачная мысль - потому, что нельзя было избрать такой пункт, как Нижний Новгород и рассчитывать на успех выставки в смысле количества посетивших ее лиц. И действительно, число лиц, посетивших эту великолепную во всех отношениях выставку, не достигло даже одного миллиона человек и было ниже числа посетителей Московской выставки 1882 года¹ . Такое незначительное число посетителей было несмотря на то, что народные учителя, ученики школ и рабочие допускались на выставку бесплатно и что были приняты все возможные меры к облегчению и удешевлению проезда из различных местностей России в Нижний. Жилищный вопрос также был разрешен более или менее удовлетворительно, хотя, конечно, устроенные временные постройки для жилья оставляли желать многого и лица, привыкшие к самому элементарному комфорту, сильно роптали, терпя большие неудобства. Я полагаю, что если бы вместо Нижнего был избран Петербург или Москва, выставка имела бы гораздо больший успех. А между тем нужно отдать справедливость как устроителям, так и экспонентам. Всероссийская выставка могла быть сравниваема с любою даже всемирною как по богатству экспонатов, так и по устройству. Я осматривал в 1900 г. Парижскую всемирную выставку и должен сказать, что многие отделы, как, например, текстильный, на Нижегородской выставке мало уступал такому же отделу Парижской. Этот отдел я осматривал в обществе дам, среди которых находилась очень образованная и много видевшая на своем веку англичанка с му-

Окончание. См. Вопросы истории, 2003, N 11, 12; 2004, N 1 - 6, 9 - 11.

стр. 69

жем, г-жа Кут. Она неоднократно заявляла, что никогда не ожидала видеть в России такого разнообразия прекрасных во всех отношениях тканей, и таких дешевых, причем выражала удивление, почему русские дамы предпочитают для своих нарядов покупать иностранные материи, тогда как отечественные не хуже, насколько она может судить, но намного дешевле иностранных.

Со времени Московской выставки 1882 года, за 14 лет, обрабатывающая и добывающая промышленность сделали громадные успехи, и я уверен, что если бы до постигшего нас в 1914 г. бедствия была бы устроена всероссийская выставка через такой же промежуток времени, какой отделял Московскую от Нижегородской выставки, то, несмотря на все отрицательные стороны русской действительности, выставка показала бы тот колоссальный рост промышленности, который произошел во всех ее отраслях. Увы, события последнего времени отодвинули нас опять на несколько десятилетий, и еще большой вопрос, удастся ли некоторым отраслям нашей обрабатывающей промышленности возродиться после постигшего ее разгрома.

Хотя я на выставке был во время Нижегородской ярмарки, всегда привлекавшей большое количество приезжих, выставка поражала посетителя своею пустынностью и малолюдием. Были отделы, в которых в будние дни кроме экспонентов никого не было. По примерным подсчетам, на возведение зданий и вообще на покрытие всех расходов, вызванных выставкою, правительством и частными фирмами было затрачено свыше 50 млн. рублей. Таким образом, при миллионе посетителей, на каждого падало расходов свыше 50 рублей. Принимая во внимание, что много было бесплатных посетителей, можно себе составить понятие о том, насколько велик дефицит такой выставки. Впрочем, это общее явление не только для выставок отдельных стран, но и для всемирных. Вот почему в последние годы промежутки между всемирными выставками делаются все продолжительнее, и во Франции, например, поговаривали до войны о том, что едва ли скоро возможно будет устроить в Париже всемирную выставку, тогда как в прежнее время они происходили в промежутки времени около 10 лет.

Цель всяких выставок, конечно, не заключается в том, чтобы принести доход их устроителям, а в том, чтобы способствовать установлению новых торгово-промышленных связей, наглядно показать потребителю, что, где и по какой цене он может приобрести. В частности, международные, и в особенности всемирные выставки должны способствовать усилению экспорта, подъему духа и престижа того народа, в стране которого устраивается данная выставка. Однако судя по малому числу посетивших Нижегородскую выставку, всех этих целей она достигла в весьма ограниченных размерах, далеко не соответствующих сделанным на нее затратам. Главная тому причина, как я уже упомянул, неудачно избранное для выставки место. По мысли устроителей выставки, она должна была дать толчок к расцвету Нижнего и создать из него новый крупнейший центр внутри Империи. Но эта цель также не была достигнута, и как до выставки, так и после Нижний Новгород представляет такой же провинциальный и неоживленный город, в котором жизнь кипит только во время ярмарки. Поэтому надо признать, что эта затея СЮ. Витте потерпела полную неудачу.

В оправдание СЮ. Витте можно было бы привести пословицу, что только тот не ошибается, кто ничего не делает, а между тем во время своего служения родине Сергей Юльевич сделал очень много. К сожаленью, как было прекрасно известно всем ближайшим сотрудникам министра финансов, выбор Нижнего, а не Москвы был не случайною ошибкою, а был сделан вполне сознательно. СЮ. Витте отлично понимал, что если бы выставка была устроена в Москве, то роль хозяина выставки играл бы не он, министр финансов, а бывший в то время генерал-губернатором великий князь Сергей Александрович. Таким образом, мелкое самолюбие главного инициатора выставки было причиною неуспеха этого полезного, поглотившего многие миллионы народных денег предприятия. Личные интересы были поставлены выше государственных.

стр. 70

Нужно отдать справедливость Нижнему Новгороду, есть в нем некоторые места, красота которых поражает туриста. В особенности отличается в этом отношении улица, или, вернее, бульвар, вытянувшийся по возвышенной части волжского берега. Удивительно красивый вид открывается с этого бульвара на противоположный берег Волги и на всю нижнюю часть города и места расположения ярмарки. Необыкновенное оживление представляет река с бесчисленным множеством двигающихся по ней и стоящих судов самых разнообразных типов и величин. Одним словом, кому не лень, следует посмотреть на этот город, в особенности во время Макарьевской ярмарки. Да и сама ярмарка по своей своеобразности представляет громадный интерес. Вот уж, действительно, место, где происходит смешение народов обширнейшего в мире государства. Описывать ее не стану, так как думаю, что вряд ли в России найдется грамотный человек, который не знает про существование Нижегородской ярмарки, этого величайшего торжища в стране, на котором в течение месяца продается больше чем на 200 млн. рублей самых разнообразных товаров. Но, несмотря на такой большой оборот, все новейшие завоевания техники в области перевозки, нагрузки, выгрузки, хранения и вообще всех манипуляций с товарами на территории Нижегородской ярмарки до сих пор не получили применения и на ней можно видеть такие же первобытные способы передвижения товаров, которые практиковались и во времена основателя ярмарки, Василья Иоанновича (1524 год). В особенности разительный контраст представляло блестящее благоустройство всей территории выставки с грязью, вонью, темнотою, царящими на ярмарке, раскинувшейся на громадном пространстве более 720 десятин. Никаких ни трамваев, ни иных усовершенствованных способов передвижения по громадному протяжению улиц нет, и приходится или передвигаться по образу пешего хождения, или в лучшем случае на извозчике.

Передвижение товаров производится частью на колесах, а частью - даже на довольно значительные расстояния - на спинах рабочих-грузчиков. Тяжелое впечатление на свежего человека, в особенности в жаркий день, когда и без всякой ноши тяжело ходить под лучами палящего солнца, производит нескончаемая вереница грузчиков, медленно двигающихся с кипами мануфактуры или хлопка от десяти и до двенадцати пудов веса, почти совершенно скрывающие под собою человека, поместившего эту несуразную ношу на спине. Наблюдая за медленным переставлением ног грузчиком, видно, насколько напряжены все мускулы, и чувствуется, что малейшая неосторожность или несчастная случайность, вследствие которой грузчик свалится, ему грозит если не смертью, то наверное искалеченьем и переломом ног или рук. В этом отношении представляют громадную опасность кипы лодзинских мануфактурных изделий, вес которых достигает 18 пудов, причем такие кипы иногда взваливают на себя особо сильные грузчики, которым только в более трудных местах - на подъемах или спусках - помогают товарищи, поддерживая по сторонам эти ужасные ноши.

На Нижегородской ярмарке грузчики - русские, тогда как начиная от Астрахани и во всех портах Каспийского моря эту тяжелую работу производят так называемые амбалы, персьяне. Удивительный народ персы; по первому впечатлению, это не люди, а какие-то вьючные животные. Мне случалось видеть, как такой амбал на спине переносил пьянино, уложенное в ящик. Всматриваясь в их лица, поражаешься красотою и правильностью черт, а вместе с тем кажется, что смотришь не на живого человека, а на какое-то изваяние - настолько маловыразительны эти правильные, классические черты лица.

В первый же мой приезд в Нижний я решил устроить узкоколейную железную дорогу, так называемую дековильку, для перевозки грузов из баржей, отстоящих от наших складов более чем на сто сажен. В спешном порядке были доставлены рельсы и вагонетки, и дорога была готова ко времени подхода барж с хлопком из Астрахани. Кипы хлопка из барж и мануфактуры из складов надо было лишь поместить на вагонетки, которые легко передвига-

стр. 71

лись по рельсам, толкаемые одним или двумя рабочими, что избавляло грузчиков от тяжелой работы перетаскиванья кип на спине на расстояние более ста сажен. Каково было мое удивление, когда я получил донесение от нашего нижегородского агента, в котором он сообщил, что за перевозку на вагонетках грузчики требуют более высокую плату с тысячи пудов, чем при переноске на спине, причем разница превышала одну треть прежней платы. Полагая, что это крупное недоразумение между грузчиками и нашим агентом, я решил немедленно выехать в Нижний Новгород, чтобы выяснить этот вопрос.

Собрав артели грузчиков, я им разъяснил, что Общество решилось произвести довольно крупные затраты на устройство рельсовых путей исключительно с целью облегчить работу грузчиков и что оно имело бы полное право требовать понижения платы за нагрузку и выгрузку, а отнюдь не повышения этой платы. В ответ на мое заявление грузчики стали доказывать, что для них гораздо удобнее и легче взвалить кипу на спину, вынести ее из баржи или со склада и донести до места, тогда как при пользовании вагонетками надо сначала взвалить кипу на спину, донести ее до вагонетки, свалить на нее, потом протолкнуть до склада, там опять взвалить себе на спину и донести до окончательного места назначения. Присутствовавший при этом местный агент Общества, однако, прямо заявил, что дело совсем не в неудобстве пользования вагонетками, а в том, что при прежней системе каждый грузчик точно мог рассчитать, сколько ему причитается за произведенную работу, так как к перенесенной тяжести никто, кроме него, не касается, тогда как при перевозке в вагонетках им приходится работать маленькими артелями и полученную плату делить между собою, а при этом происходят бесконечные споры и пререканья, так как не все работают одинаково производительно, а плата должна быть разделена поровну. Как я ни старался убедить их, что пора завести такой способ перевозки кладей, какой практикуется везде в мире, что человек - не вьючное животное, что следует его пощадить, - ничего я сделать не мог, и пришлось разобрать уложенные пути и убрать вагонетки. Так печально кончились мои первые опыты по усовершенствованью перегрузочных операций в Нижнем. Как я впоследствии наблюдал, такая же участь постигла все попытки Рязано-Уральской железной дороги, сделанные в Саратове на пристанях при введении механических способов нагрузки, выгрузки и переноски товаров. Все они не могли привиться вследствие косности грузчиков, привыкших к известной работе и дорожащих больше всего тем, чтобы получить полностью плату за произведенную ими работу и, чего Боже упаси, не поступиться, хотя бы очень редко, частью ее в пользу своего товарища, не сработавшего почему-либо столько, сколько он.

В пожарном отношении вся площадь ярмарки представляет всегда громадную опасность, и остается только удивляться, что крупные пожары случаются довольно редко. Вообще этот всероссийский торг весьма неблагоустроен и оставляет желать очень многого.

Осенью того же 1896 года я предпринял объезд наших агентств, устроенных в Средней Азии. По мере развития операций по перевозке тарных грузов пришлось озаботиться получением их с отдаленнейших мест, причем нельзя было ограничиться перевозкою тех грузов, которые попадали в порта или на речные пристани, а нужно было организовывать их доставку в эти пункты с мест производства - из Средней Азии в те времена стали уже поступать значительные количества хлопка, а в обратном направлении с пристаней Волги, а зимою из Петровска и Баку направлялись в Узун-Ада - конечный пункт железной дороги Узун-Ада-Самарканд - мануфактура и другие предметы нашего товарообмена. Кроме цели ознакомления с этим интересным краем, моя поездка была вызвана необходимостью личными переговорами с генералом Куропаткиным, бывшим тогда начальником Закаспийской области, устранить некоторые трения, которые возникли между ним и Восточным обществом по случаю назначения в Асхабад агентом Общества еврея, к слову сказать, единственного в числе многочисленных агентов Общества, избегавшего принципиально приглашать на службу евреев.

стр. 72

Начальник области настоятельно требовал отозвания из Асхабада нашего агента и замены его лицом, имеющим право жительства во вверенном генералу Куропаткину крае. А между тем такая замена была крайне затруднительна, так как Асхабад, лежащий поблизости [от] персидской границы, представлял очень важный пункт для товарообмена с Персиею, а наш асхабадский агент Вейнштейн был большой знаток Персии, где он раньше работал в качестве доверенного одной очень крупной русской фирмы.

В конце сентября на срочном пароходе общества "Кавказ и Меркурий" я с одним из ближайших моих сотрудников, заведующим операциями по перевозке тарных грузов, Константином Васильевичем Лизандром отправился в Узун-Ада, куда в 1880 г. был перенесен из укрепления Михайловского исходный пункт Закаспийской железной дороги. В укреплении Михайловском была устроена пристань для принятия войск и грузов Текинской экспедиции генерала Скобелева; тогда же было решено построить железную дорогу - исключительно для облегчения передвижения войск экспедиции внутрь страны.

Помню сделанное в восьмидесятых годах сообщение инженера М. А. Данилова в Институте инженеров путей сообщения, на котором присутствовали министр путей сообщения К. Н. Посьет и все высшие чины ведомства, о постройке этой железной дороги. Совершенно не стесняясь столь серьезной и компетентной аудиториею, Михаил Алексеевич так делал свое сообщение, что все время доклада среди слушателей он поддерживал очень веселое настроение, так как вполне верные фактические данные о ходе постройки дороги, проходившей в сыпучих песках на сотни верст, он сдабривал всякими шутками и прибаутками. Между прочим он говорил, что когда генерал Столетов высадился в Михайловском заливе, он, осмотревшись и увидев сплошные пески, сказал, что недурно было бы выстроить железную дорогу для передвижения войск по сыпучим пескам, - и тотчас же об этом куда следует послал телеграмму и получил на то разрешение. О том, как и по какому направлению ее надлежало строить, он долго не думал, а решил строить дорогу так, как ворона летит, то есть прямо. И все сообщение было сделано М. А. Даниловым в таком же тоне. Закончил же он его следующими стихами: "И сколько здесь народу сопьется и прекрасных дам - с пути собьется".

Как бы то ни было, выбранный первоначально пункт для устройства пристани оказался неудобным, и его перенесли в Узун-Ада, который в свою очередь через некоторое время был признан тоже непригодным и должен был в 1899 г. уступить свое место Красноводску, и поныне представляющему исходный пункт Среднеазиатской железной дороги.

Трудно себе представить более безотрадную местность, чем та, на которой был расположен ныне заброшенный город Узун-Ада, в котором, как мне передавали, теперь уже и следов не осталось ни домов, ни других признаков человеческого пребывания на сыпучих, подвижных песках. На этих песках в самый расцвет начального пункта железной дороги были в беспорядке разбросаны одноэтажные деревянные постройки, причем ни улиц, ни переулков эти постройки не образовывали. Видно было, что при самом их возведении было решено при первой возможности их перенести в какое-либо более удобное место. Признаться, я даже не видел железнодорожной станции, и поданный для меня вагон-салон, любезно предоставленный в мое распоряжение управлением железной дороги, стоял на путях недалеко от пароходной пристани. Этот вагон был специально выстроен для эмира Бухарского, и нельзя сказать, что он отличался восточным великолепием. Напротив, это был трехосный вагон первого класса, одна половина которого представляла из себя салон, а в другой половине была устроена спальня эмира и два обыкновенных отделения. В спальне стояла довольно удобная кровать с пружинным тюфяком. Весь вагон содержался очень чисто и, как видно, сам эмир и его свита привыкли вести себя по-европейски, не в пример персидским сановникам, гостившим в Зимнем дворце во время первой поездки шаха Наср-Эддина в Европу при Александре II.

стр. 73

В то время сообщение между Узун-Ада и Самаркандом поддерживалось одною парою поездов в день, причем три раза в неделю ходил ускоренный почтовый поезд, а в остальные дни - более медленный товаро-пассажирский поезд. Отправление и прибытие почтовых поездов совпадало с расписанием почтовых пароходов общества "Кавказ и Меркурий". Так как расстояние от Узун-Ада до Асхабада составляло всего триста с чем-то верст, а от Асхабада до Самарканда около тысячи, то я решил ехать до Асхабада с товаро-пассажирским поездом, пробыть день в Асхабаде, а оттуда до Бухары ехать с почтовым поездом, дабы воспользоваться его большою скоростью и тем выиграть время. На переезде в триста с чем-то верст в товаро-пассажирском поезде требовалось ни более ни менее как 36 часов, то есть железнодорожное сообщение в этих поездах совершалось со скоростью около 10 верст в час. Невообразимо удручающую картину представляла местность, по которой была проложена железная дорога: море песков - и больше ничего. Кое-где на больших промежутках показывались признаки растительности в виде саксаула - нечто вроде кустарника высотою около сажени, почти лишенного листьев, которые настолько малы, что их трудно заметить на расстоянии нескольких шагов. Видно было, что саксаул подвергся жестокому уничтожению во время постройки дороги, и это понятно, так как он представлял единственное топливо для варки пищи рабочим. Раз вырубленный, саксаул вырастает очень медленно, а между тем с его уничтожением кое-как задерживаемые им сыпучие пески обращаются в передвигающиеся массы, засыпающие не только полотно дороги, но и многие сооружения. Когда были построены первые участки железной дороги от Михайловского укрепления, то строители были озабочены исключительно вопросом о защите полотна дороги от песчаных заносов и совершенно упустили из виду необходимость пропуска через полотно дождевых вод, так как предполагалось, что вся падающая дождевая вода немедленно поглощается песками. Мне рассказывали, что на целых десятках верст не было устроено в низменных местах ни мостов, ни труб для пропуска воды. В таком виде дорога продержалась будто целый год вполне благополучно. Но в один прекрасный день выпал такой обильный дождь, что полотно дороги было размыто во многих местах, и природа сама показала неосторожным строителям, где им надлежало устроить искусственные сооружения для пропуска вод.

После наблюдения из фонаря прицепленного к хвосту поезда вагона за местностью в течение первого дня переезда по этой песчаной пустыне, свежего, не привыкшего к такому зрелищу человека одолевает невообразимая тоска, и с ужасом думаешь о тех лишениях, которым были обречены строители дороги - от последнего рабочего до начальника работ. Вот почему я тогда же пришел к убеждению, что М. Н. Анненкову следовало поставить памятник, даже не ожидая его смерти. Но вместо памятника Государственным контролем на него в те времена были сделаны многомиллионные начеты за якобы неправильно истраченные деньги - на такие потребности, которые не были предусмотрены расценочными ведомостями. В числе этих сумм были деньги, израсходованные на устройство всяких увеселений, на музыку, театры и другие зрелища, к которым привыкли люди, жившие обыкновенно в культурных условиях. А такие затраты должны были быть произведены уже потому, что необходимо было чем-нибудь рассеять тоску, которая овладевала всяким человеком, оторванным не только от родных мест, но и в большинстве случаев и от семьи, и самою заветною мечтою которых было по возможности скорее удрать из этой Богом проклятой местности.

Памятник в конце концов генералу Анненкову был поставлен - но после его смерти, вызванной, как многие говорят, невыносимым нравственным состоянием, в котором находился в последние годы жизни Михаил Николаевич, к крупным перед отечеством заслугам которого так несправедливо отнеслись его современники.

Я путешествовал по этой ужасной местности в начале октября, когда жары спали, в удобном вагоне, и то я жаждал скорее выбраться из пустыни,

стр. 74

которая нагоняла гнетущую тоску. Легко себе представить, каково было людям жить в этой пустыне целые месяцы, да еще в палящую жару. Поистине велика заслуга тех тружеников, трудами которых была сооружена Закаспийская железная дорога.

После томительного переезда добрался я, наконец, до Асхабада. До 1881 г. это был главный аул Ахалтекинского оазиса, в котором числилось около 500 кибиток, а в 1896 г. это уже был довольно значительный город, местопребывание управления покоренного края с населением около 20 тысяч человек. В то время уже Асхабад представлял [собой] очень важный торговый центр, через который привозились товары из России, Бухары, Хивы и Персии и вывозились в Персию, Хиву и Мервский оазис. В особенности оживленные сношения существовали между Асхабадом и пограничным с Персиею пунктом, лежащим верстах в 60 от Асхабада, где находилась таможенная застава. Но товары от этой заставы следовали без осмотра - транзитом до асхабадской таможни, где уже совершались все таможенные обрядности.

Когда я осматривал местную таможню с ее обширными и благоустроенными складами, в таможенный двор был впущен караван из сотни навьюченных ослов и такого же количества верблюдов, только что прибывших из Персии. Этот громадный караван шел от границы под охраной пяти или шести таможенных стражников - всадников-текинцев, в своих национальных костюмах, вооруженных берданками военного образца, и отличительными знаками которых от простых текинцев служили два погона на плечах - эмблема их причастности к администрации края. Как мне говорил управляющий таможни, такой стражник получал вооружение от казны и жалованье в 30 рублей в месяц. Более верной и надежной охраны трудно было желать, и, по словам управляющего таможнею, не было случая пропажи или похищения ввозимых товаров от пограничного пункта до таможни. Этот дикий, кочевой народ, гроза всех соседних ханств, через каких-нибудь 15 лет после изъявления покорности России сделался верным ему слугою государства. Сильно сомневаюсь, что после той разрухи, которая царит теперь у нас, и заразы, занесенной в те отдаленные местности, отстоящие на пять тысяч верст от "Красного Петрограда", как его называет в официальных обращениях к рабочим "товарищ Ленин"² , возможно будет когда-либо восстановить престиж русского правительства, сумевшего превратить дикарей в полезных и верных слуг отечества.

Насколько туркмены верно служили своим покорителям, лучше всего может засвидетельствовать следующий, как говорили мне военные специалисты, чуть ли не единственный по своим результатам подвиг в истории кавалерийских атак, имевший место в 1916 г., при знаменитом прорыве генералом Брусиловым австрийского фронта.

Туркменский кавалерийский полк, в конном строю, посланный для поддержания дрогнувшего Одесского пехотного полка, на который наступали все новые и новые австрийские пехотные части, разбил наступающих австрийцев, перебил массу народа и взял в плен более четырех тысяч человек. В этой атаке участвовало только 420 всадников, из которых выбыло из строя убитыми и ранеными 120 человек. Раненный при этом доблестный командир полка, полковник Сергей Петрович Зыков, за это дело получил орден Св. Георгия 3-й степени, так как у него за японскую войну было уже золотое оружие и Георгий 4-й степени. Стремительность атаки была так велика, что полк, врезавшийся во фланг наступавшего врага, пролетел через ряды неприятельских колонн, которые сначала побросали оружие, а когда полк продолжал наступать на следующие колонны, то, подобрав ружья, австрийцы стали стрелять в спину текинцам. Тогда те повернули коней, и что после этого произошло - трудно описать. Наблюдавшие за атакой стоявшие в нескольких верстах от поля битвы наши пехотные части все время кричали "ура" и, как мне говорили офицеры, бывшие свидетелями этой атаки, от восторга бросали вверх шапки.

С командовавшим тогда полком Сергеем Петровичем Зыковым меня связывала долголетняя дружба, и я был с ним знаком в то время, когда он в

стр. 75

чине поручика был прикомандирован к Офицерской кавалерийской школе. Когда началась японская война, он зачислился в уссурийские казаки и в отряде генерала Ренненкампфа отличился тем, что его сотня в конном строю разбила пехотную роту японцев и взяла ее в плен. Так как Зыков не имел высшего военного образования, то, несмотря на то, что это был выдающийся во всех отношениях строевой офицер, он очень долгое время должен был оставаться помощником командира одного из кавалерийских полков, квартировавшего в Самаре, и жить с семьею на жалованье, не достигавшее 200 рублей в месяц. Нужда была острая, и Зыков несколько раз приезжал в Петербург и просил устроить его в какое-либо коммерческое предприятие, так как он не имел возможности продолжать военную службу, на которой его обходили все его сверстники, из которых некоторые состояли уже в генеральских чинах, а он, боевой офицер, не мог получить в течение нескольких лет место полкового командира, на которое он имел все права. В таком же положении он находился и в начале последней войны. При свидании со мною осенью пятнадцатого года он говорил, что при первой возможности выйдет в отставку, так как и при боевой обстановке, когда он уже более полугода замещал раненного командира полка, он все-таки не может получить полк. Однако вскоре ему было предложено на выбор три полка, и он выбрал текинцев. Много он мне рассказывал о своем "чудном полке", как он называл своих удивительного вида всадников, об их беспредельной преданности своему командиру, о том, как они потребовали, чтобы он приобрел себе непременно текинскую лошадь и не показывался бы в строю на своем чистокровном английском Хентере. Когда он был ранен в атаке, о которой я рассказал, текинцы на руках вынесли его с поля битвы и пронесли пять верст до санитарной двуколки, на которой он должен был проехать еще 18 верст до перевязочного пункта, где среди нескольких тысяч раненых и умиравших он провел под открытым небом без перевязки целую ночь. По словам Зыкова, эта кошмарная ночь - самое тяжелое испытание, которое ему пришлось пережить во все время обеих кампаний - японской и австро-германской.

Довольно серьезно раненный в ногу, он долго лежал в Царском Селе в госпитале, в котором обязанности сестер милосердия исполняли Государыня и ее дочери. Несколько раз мне пришлось там навестить Сергея Петровича, который с восторгом отзывался о заботливости Государыни, но жаловался на то, что делаемые ею перевязки часто спадали и что хирург госпиталя, княжна Г., не внушает раненым доверия к своему искусству. И действительно, потом оказалось, что этот хирург в юбке проглядел перелом кости в ноге Зыкова и все время его лечил от ушиба компрессами. Кроме раны в ноге, Сергей Петрович был довольно серьезно контужен, и контузия причиняла ему жестокие страдания. Больших хлопот стоило друзьям Зыкова, в том числе и мне, чтобы добиться разрешения остаться ему командиром Текинского полка из-за того, что полученная рана не позволяла ему вернуться в строй по истечении трехмесячного срока, дальше которого должность командира полка не могла оставаться незамещенною. Только благодаря просьбе А. И. Гучкова бывший тогда верховный главнокомандующий генерал Алексеев за выдающиеся боевые заслуги С. П. Зыкова допустил для него исключение, и Зыков вернулся в свой доблестный полк. Интересны условия, на которых формировался Туркменский полк, переименованный уже во время кампании в Текинский. Говорят, что это переименованье было сделано Государем в знак немилости потому, что туркмены, воспользовавшись тем обстоятельством, что из Закаспийской области и Туркестанского края были выведены во время последней войны почти все русские войска, произвели разбойничий набег на Хиву, взяли в плен хивинского хана и что русскому правительству пришлось силою восстановить порядок. В мирное время Туркменский полк был расквартирован в окрестностях Асхабада, и рядовые полка, местные туркмены, получали от казны по 30 рублей в месяц жалованья и боевое вооружение. Все же остальное, то есть собственный прокорм и содержание лошади, туркмены должны были делать за получаемое содержанье в 30 рублей в месяц. Когда полк

стр. 76

выступил в поход, то содержанье людей и лошадей казна приняла на себя, но поддержанье в должном виде как обмундированья людей, так и седла и других принадлежностей осталось на обязанности самих нижних чинов за получаемые ими 30 рублей жалованья.

Само собою разумеется, что это было невозможно, так как в походе обмундированье и седла изнашиваются гораздо больше, чем в обстановке мирного времени, не говоря уже о страшном возрастании цен. Все нужное для полка СП. Зыков потребовал от Интендантства, которое, однако, отпустив затребованные предметы, представило счет к оплате - в сумме свыше 30 тыс. рублей. Как Зыков ни доказывал местным интендантским властям, что полк не в состоянии заплатить такую сумму и что отпуск его части должен быть сделан безвозмездно, как и регулярным войскам, однако он всюду встретил самый решительный отказ в своих ходатайствах.

Когда он мне рассказал свое горе, так как если произвести уплату по интендантским счетам, то с текинцев пришлось бы удержать жалованье чуть ли не за полгода, а между тем на это жалованье они обязаны были ремонтировать собственную одежду, то, посоветовавшись с А. И. Гучковым, я отправился в Главное интендантское управление для выяснения вопроса о том, что можно предпринять. Придерживаясь обычной своей тактики - обращаться сначала к начальнику отделения и только в самых крайних случаях беспокоить высшее начальство, я изложил ходатайство Зыкова начальнику соответственного отделения, который, указав на статью закона, сказал, что ничего сделать нельзя и что по счетам Интендантства деньги должны быть уплачены. Но тут же был указан способ обойти этот вполне ясный и определенный закон: оказалось, что на основании закона по управлению воинскими частями в военное время начальникам армии дано право отпускать отдельным частям на хозяйственные расходы потребные суммы из особых кредитов. Поэтому командиру полка надлежит рапортом донести по начальству о необходимости произвести такие-то затраты, получить потребные на то денежные средства от командующего армии и этими деньгами заплатить по интендантским счетам. СП. Зыков так и сделал, и недели через две я от него получил письмо, в котором он от службы полка и лично от себя горячо благодарил А. И. Гучкова и меня за оказанное содействие: деньги были получены и по счетам уплачено. Все наше содействие заключалось в том, что мы лишь способствовали правильному направлению дела. Было вполне непонятно, почему многочисленные инстанции в действующей армии, к которым обращался Зыков со своим ходатайством, не могли ему указать, как выйти из затруднительного положения. Начальник отделения Главного интендантского управления мне говорил, что просто поразительно, как у нас начальствующие лица часто бывают мало знакомы с изданными законами и правилами, которыми они должны руководствоваться при возбуждении того или другого ходатайства, и что вследствие такого только незнакомства часто получаются отказы на самые законные требованья. Помню, как во время моей службы в Министерстве путей сообщения Н. О. Михневич шутя говорил, что если нельзя найти подходящей статьи закона, то следует искать в примечаниях - и что там наверное будет найдено то, что нужно.

Начальник области, генерал Алексей Николаевич Куропаткин, принимал просителей ежедневно утром в десять часов. Принял он меня в общей приемной и, узнав из списка посетителей, что я управляющий делами Восточного общества, открывшего в Асхабаде контору, стал очень пространно говорить о том, что он считает своею обязанностью в качестве начальника края оказывать всякое содействие таким предприятиям, цель которых способствовать товарообмену отдаленной окраины, какою является Закаспийская область, с промышленными центрами Империи, что он будет удовлетворять всякое справедливое наше ходатайство и т.д., то есть держал такую речь, с которою он, вероятно, всегда обращался к местным деятелям и которая, кроме общих мест, ровно ничего не содержала. Когда, наконец, он дал мне возможность открыть рот, я изложил ходатайство о разрешении оставить в

стр. 77

Асхабаде нашего агента-еврея В., которому начальник края не хотел дать разрешение на жительство. На мое заявление, что Восточное общество вообще на службе евреев не имеет и что в данном случае должно было сделать исключение для В., так как он был большой знаток персидского рынка, с которым Общество предполагало завести обширный товарооборот, а другого подходящего лица оно найти не могло, то А. Н. Куропаткин поморщился и спросил, не можем ли мы использовать познания нашего агента В. где-либо в другом месте, а в Асхабаде он желал бы иметь представителя Общества, имевшего по закону право жительства в вверенном ему крае. На это я ответил, что его пожеланье мы исполним, как только дело будет организовано и налажено, но что очень ходатайствую о временном оставлении В. в Асхабаде. С большою неохотою генерал согласился исполнить мою просьбу, и, получив просимое разрешение, я удалился.

В те годы Асхабад был совсем новым городом, так как прошло всего 15 лет после его основания и превращения из пункта, где останавливались на некоторое время 500 кибиток кочующих туркмен, - в центр управления краем. [В городе] правильно распланированные широкие, обсаженные деревьями улицы, по обеим сторонам которых были устроены открытые канавы-арыки, снабжавшие дома водою. По этим канавам по определенным дням недели пускалась из главной оросительной канавы вода, а из них были проведены такие же канавы в вырытые среди двора каждого дома в земле водохранилища, в которые напускалось определенное количество воды, после чего закрывалось посредством особого щита отверстье в том месте, где канава, ведущая в водохранилище, соединялась с уличною. Можно легко себе представить, какого качества вода, которою обречено пользоваться городское население не только Асхабада, но и вообще всех населенных пунктов Средней Азии, в том числе и Самарканда, Ташкента и других городов. Вследствие дурного качества питьевой воды жители страдают желудочными заболеваниями и накожными болезнями, между которыми чаще всего встречаются так называемые пендинка и рашта. Первою из этих болезней целый год хворал сам начальник края А. Н. Куропаткин. Она поражает человека отвратительною язвою, которая очень долго не заживает, а когда проходит, то оставляет на всю жизнь следы на том месте тела, где она была. Решта - это очень длинный червь, который развивается под кожею и извлечение которого представляет большие трудности. Для этого имеются знахари-специалисты, которые, постепенно наворачивая на тутовый лист этого подкожного паразита, его осторожно извлекают. На такую операцию требуется несколько дней, а иногда и недель, причем все искусство заключается в том, чтобы не оборвать червя, иначе получится очень злокачественный нарыв на месте обрыва.

Посетив в Самарканде управляющего отделением одного из коммерческих банков, я застал его в кабинете с оголенною по плечо рукою, из которой он сам извлекал решту. Процесс наматыванья делается в определенные промежутки, и многие лица обходятся при этом без знахарей. Чтобы избежать заболеванья, необходимо не только пить исключительно кипяченую воду, но и умываться такою же водою, что я в течение всего моего путешествия неуклонно и делал.

Вообще в этих местностях человеку приходится вести упорную борьбу со всякого рода ядовитыми вредителями - скорпионами, тарантулами, фалангами, сороконожками; укус некоторых из них может быть иногда даже смертельным. Скорпионы залезают в жилища и прячутся на стенах, под всякими повешенными на них картинами, картами и другими предметами. Поэтому из предосторожности рекомендуется перед тем как лечь в постель, подробно осматривать комнату.

Я всегда расставлял свою походную постель посреди комнаты - подальше от всякой другой мебели. Если приходится ночевать под открытым небом, то лучше всего ложиться на бараний мех, запах которого будто бы отгоняет все эти ядовитые твари.

стр. 78

После аудиенции у А. Н. Куропаткина, вместе с моими сотрудниками мы отправились позавтракать в лучшую в то время в Асхабаде гостиницу, которую содержала старая француженка, г-жа Ревельен. Своеобразный вид имела эта гостиница, представлявшая сад, окруженный с четырех сторон одноэтажною постройкою, в которой были расположены номера. Двери номеров выходили в сад, причем ни передней, ни тамбуров не было, а прямо, открыв дверь, обитатель номера входил в свою комнату. В саду были расставлены столики, за один из которых мы и уселись. Г-жа Ревельен очень обрадовалась посетителю, который, выслушав несколько сказанных ею фраз на ломаном русском языке, прямо заговорил с нею по-французски. Я просил ее приготовить нам завтрак из лучших местных блюд, не придерживаясь меню французской кухни, которою мы имеем возможность пользоваться и в Петербурге. Нужно отдать справедливость хозяйке гостиницы: она угостила нас на славу и взяла относительно очень недорого. Во время путешествий я всегда придерживался неизменного правила - заказывать местные блюда и пить местные вина. И должен сказать, что всегда получал отличный стол. Помню рассказанный мне В. В. Максимовым анекдот о том, как в глубине Сибири, в местности, изобиловавшей прекрасною рыбою самых ценных пород, на званом парадном обеде угостили невскою корюшкою.

Осмотрев все достопримечательности города, из которых самая интересная в то время была таможня с ее обширными складами, побывав в управлении железной дороги и сделав несколько обязательных визитов, мы вечером отправились в театр, он же и цирк, где подвизалась малороссийская заезжая труппа. В театр мы отправились лишь потому, что в управлении железной дороги мне сказали, что начальник области просил всю местную интеллигенцию поддержать странствующую труппу малороссов, сильно бедствовавшую и не имеющую возможности за отсутствием средств выехать из Асхабада.

Взяв литерную ложу, мы терпеливо высидели все представление самой убогой малороссийской труппы, которую мне когда-либо пришлось видеть. Интересны были антракты, во время которых А. Н. Куропаткин обходил ряды партера и разговаривал со многими из присутствовавших лиц, в том числе и со мною, обменивался несколькими любезными фразами. В его ложе сидели жена и сын, в то время подросток.

Переночевав на станции в вагоне-салоне, на следующее утро в 11 часов я должен был отправиться с почтовым поездом в Бухару. Часов около девяти утра я вышел на станцию, чтобы, в ожидании прибытия из Узун-Ада почтового поезда, к которому должен был быть прицеплен мой вагон, подышать воздухом. При выходе из вагона я чуть было не погиб самою бессмысленною смертью. Так как вагон-салон стоял не у платформы, а на запасных путях и от последней ступеньки вагона до полотна было очень большое расстояние, то проводник вагона поставил табуретку, на которую можно было встать при выходе из вагона, а оттуда уже спрыгнуть на землю. Полагая, что табуретка стоит прочно, я на нее стал - и в одно мгновенье полетел навзничь с довольно большой высоты, сделав нечто вроде сальто мортале. Каким-то чудом голова моя не ударилась об острую металлическую ступеньку вагона, что и спасло мою жизнь. Отделался я легкими ушибами руки.

Выйдя на станционную платформу, я обратил внимание на маленькое объявление, помещенное на доске, на которой пишется об опоздании поездов. На отпечатанном тексте объявления значилось, что поезд номер такой-то, то есть почтовый, опаздывает приходом на двадцать четыре часа, причем последние слова были вписаны от руки. По справке оказалось, что долженствовавший выйти из Узун-Ада почтовый поезд просто не вышел в назначенный по расписанию день, так как пароход общества "Кавказ и Меркурий" опоздал приходом на несколько часов, и что в таких случаях почтовый поезд вовсе отменяется и отправляется лишь через 24 часа по тому же расписанию. Нечего было делать - приходилось оставаться еще сутки в Асхабаде, причем без всякого определенного дела.

стр. 79

Будучи принужден для пользы дела производить объезды разбросанных от Коканда до Варшавы многочисленных агентств Общества, я всегда перед каждой поездкой вырабатывал подробный маршрут и старался в точности его выполнять. Этим выигрывалось много времени и достигалась продуктивность поездок, но при этом требовалась большая настойчивость и пренебрежение собственными удобствами, чтобы правильность исполнения маршрута не нарушалась. А тут потеря целых суток вследствие опоздания на несколько часов срочного парохода.

Погода стояла великолепная, и мы решили, чтобы убить время, отправиться к г-же Ревельен позавтракать. Как только мы уселись за столик, из одного из номеров гостиницы вышел средних лет и небольшого роста полковник в сопровождении человека, несшего чемодан. Очевидно, он направлялся на железнодорожную станцию, чтобы ехать с почтовым поездом. Желая его избавить от напрасной поездки, я подошел к нему и сообщил, что почтовый поезд из Узун-Ада не прибудет и что если он едет на станцию, то лучше ему отказаться от этого намерения. Тут же мы с ним познакомились, и он просил разрешения присесть к нашему столу и вместе позавтракать. Оказалось, что это был полковник Н. А. Кашталинский, управлявший в то время Мургабским государевым имением и товарищ по корпусу А. Н. Куропаткина.

После завтрака Н. А. Кашталинский предложил поездку за город для осмотра ботанического сада и одного из ближайших туркменских аулов. Усевшись в отличную извозчичью коляску, запряженную парою в дышло местных лошадей, мы быстро покатили по пыльной дороге, направляясь сначала в ботанический сад. Удивительное богатство всевозможных цветущих растений, кустов и молодых деревьев нам любезно показал заведовавший садом, причем, кроме декоративных растений, были на многочисленных грядках разведены полезные растения и злаки. Было достойно удивления, что в столь короткий срок, прошедший со времени завоевания этого пустынного края, удалось в нем устроить такой ботанический сад, который мог бы составить гордость любого культурного центра.

После осмотра ботанического сада мы проехали до ближайшего туркменского поселения, отстоявшего в нескольких верстах от сада. Селение это было уже не стоянкою кочевников, а имело вид оседлого, с низкими глинобитными постройками. Около одного из жилых домов под открытым небом сидели туркменки и ткали ковер довольно больших размеров, обычного текинского рисунка. Эти ковры отличаются прекрасными качествами, и некоторые из них лучше и ценятся дороже персидских. Тут же, около женщин, стояли два туркмена, державшие в руках великолепных, рослых туркменских коней. Будучи большим любителем лошадей, я невольно залюбовался этими прекрасными экземплярами высоких, сухих, с сильными мышцами и крепкими сухожилиями коней, с прямыми пропорциональными головами, с выпуклым слегка лбом и большими, живыми глазами. Ноги у них были тоже сухие, хорошо расположенные, с длинными бабками и небольшими крепкими копытами. Шея у них высокая, хорошо поставленная, спина прямая, крепкая, круп длинный с хорошо поставленным хвостом. Они очень напоминали кровных арабских лошадей, каких мне пришлось видеть частью в натуре, частью на рисунках и картинах. И это неудивительно, так как туркменские, бухарские и хивинские лошади имеют много арабской и персидской крови, занесенной из Аравии и Персии в обитаемые ими местности, да и страна и условия, в которых они воспитываются, имеют много общего с Аравиею и аравийскими условиями. Я стал вслух выражать свой восторг, любуясь лошадями, но Н. А. Кашталинский шепнул мне прекратить восхваление лошадей, так как их хозяева, туркмены, вероятно, понимают по-русски и, по местному обычаю, могут подарить мне лошадей, а тогда это для меня будет чистое разорение, так как отказаться от принятия подарка нельзя, а приняв лошадей в дар - придется их отдарить гораздо более ценными подарками.

В город мы вернулись к вечеру и решили опять поддержать малороссов и отправились в театр, где застали А. Н. Куропаткина и опять почти ту же

стр. 80

публику, которая была в театре накануне. Это единственный случай в моей жизни, когда я одну и ту же труппу, причем более чем посредственную, смотрел два вечера подряд.

Глава XXXVIII

Города Старая и Новая Бухара. - Крытые базары. - Положение июдеев в Бухарском крае. - Армия бухарского эмира. - Эмир и наш политический агент П. М. Лессар. - Самарканд и его достопримечательности. - Переезд на лошадях из Самарканда в Ташкент. - Голодная степь. - Ташкент и чисто американская быстрота роста городов в наших среднеазиатских владениях. - Ненормальные отношения в последнее время эмира бухарского к интересам России. - Директор канцелярии генерал-губернатора Г. П. Федоров. - Великий князь Николай Константинович и его проделки. - Город Коканд, его быстрое развитие. - Хлопкоочистительные заводы. - Соколиная охота сартов. - Чарджуй. Мост через Аму-Дарью. - Проект железной дороги от Чарджуя до Александрова Гая на соединение с дорогами европейской сети.

Наконец опоздавший на 24 часа почтовый поезд прибыл из Узун-Ада и к нему прицепили мой вагон. Нам предстояло путешествие в 348 верст до Бухары, где я предполагал остановиться для ознакомления с этою бывшею столицею мира, как ее называли в древности азиатские народы. С нами поехал до станции Байрам-Али полковник Кашталинский, возвращавшийся в Мургабское государево имение. Много интересного про этот вновь создававшийся тогда в пустыне культурный уголок нам рассказывал Николай Александрович. С тех пор прошло более двадцати лет, и не только в Мургабском имении и в других таких же пустынных местах, какие до прихода русских представляли и еще представляют многие миллионы десятин, подобные тем, на которых расположено это имение, сделаны в настоящее время значительные оросительные работы, и там, где была пустыня, появились культурные оазисы. Но об этом я расскажу в особой главе, которую полагаю посвятить вопросу об искусственном орошении в Азиатской России.

Не знаю, по каким соображениям, линия Среднеазиатской железной дороги не подходит к столице Бухарского ханства Бухаре, а проходит на расстоянии 30 верст от нее, где построен при станции поселок, который называется Новою Бухарою. В этом поселке в 1896 г. было выстроено довольно много зданий, между которыми имелся дом нашего дипломатического агента в Бухаре, отделение Государственного банка и был начат постройкою новый дворец, кажется, и поныне не законченный, эмира бухарского.

Новая Бухара не представляла никакого интереса, так как это был самый обыкновенный поселок из новых построек, расположенных вдоль широких прямых и правильно распланированных улиц. Никакого оживления на улицах не было, и видно было, что этот населенный пункт был искусственно создан и что пройдет еще много времени, пока он разовьется. Восточное общество приобрело большое место на одной из улиц, где в то время возводились обширные склады для помещения получаемых и отправляемых по железной дороге грузов.

Теперь от Новой Бухары к столице ханства проведена железнодорожная ветка, но в 1896 г., кроме колесной дороги, никакого другого способа сообщения не было. В противность новому поселку, настоящая Бухара представляет один из самых интересных городов, которые мне когда-либо приходилось посетить. Въехать в столицу эмира бухарского возможно только через ворота глинобитной зубчатой стены, окружающей его и поныне, высотою в четыре сажени и толщиною до двух сажен. Эта стена скрывает почти все городские постройки, так что, подъезжая к городу, видна только стена, его окружающая, и башни нескольких более высоких мечетей. Как свидетельствуют историки, стена была возведена в 830 году; в настоящее время она разрушается, и не только под влиянием естественных условий, но ее постепенно разбирают городские жители на материалы, из которых они возводят

стр. 81

новые строения. Окружность стены составляет почти двенадцать верст, и внутри этого пространства в две десятины раскинулся весь город. Узкие, часто кривые улицы шириною от полутора до шести аршин, по сторонам которых выстроены дома, в редких случаях двухэтажные, окна которых выходят не на улицу, а во двор, представляют [собой] коридоры, крайне однообразные, в которых очень трудно ориентироваться, настолько все улицы похожи одна на другую. Река Зеравшан, из которой проведен в город канал Шахруд, снабжает его водою, распределенной посредством открытых канав в целой системе особых прудов (хоузы). Эта стоячая вода переменяется в прудах редко и представляет [собой] мутную зеленоватую жидкость. Немудрено поэтому, что Бухара считается одним из самых нездоровых городов средней Азии. Насколько улицы города пустынны, настолько базары, караван-сараи, площади и крытые восточные ряды оживлены. Едва ли имеется другой город, где одновременно можно видеть такое смешение самых разнообразных народностей, как Бухара. В своем сочинении "Бухарское ханство под русским протекторатом" Д. Н. Логофет говорит, что в настоящее время ханство населено двенадцатью различными народностями, из которых только русские представляют европейцев³ . На базарных площадях, в крытых восточных рядах - нечто вроде самых примитивных пассажей, где сосредоточена розничная продажа всяких товаров, как местных, так и привозных, вечно снует толпа самого разнообразного люда в национальных костюмах.

Крытые ряды на Востоке встречаются во всех сколько-нибудь значительных торговых пунктах. Такие ряды существуют в центре города Баку, но там они мало-помалу теряют свое прежнее значение и уступили место настоящим, построенным на европейский лад пассажам. Главные крытые ряды Бухары представляют [собой] перекрытую улицу, из которой в виде разветвлений выходят такие же крытые переулки. Ни тротуаров, ни мостовой нет, а в некоторых местах имеется дощатый пол, по которому двигаются не только прохожие, но проезжают местные арбы, верховые, сидящие на лошадях или на ослах. Вдоль этой крытой улицы по обеим сторонам расположены лавки без дверей, открытые лицевых стороны которых дают возможность покупателю с улицы видеть все содержимое таких лавок, или, вернее, больших размеров ларей. Кроме лавок с товарами, в рядах располагаются чайные, а иногда и харчевни. Покупатель в большинстве случаев даже не входит в лавку, а операция купли-продажи совершается на улице, то есть хозяин лавки выкладывает на особо устроенный прилавок или просто на пол лавки продаваемый товар для осмотра его покупателем. Для этой цели во многих лавках пол возвышается над уровнем улицы на три четверти аршина, а иногда и больше.

Я думаю, что побывав на бухарском базаре или в крытых рядах, можно себе составить ясное представление о вавилонском смешении языков. Но что поражает туриста больше всего - это разнообразие чисто азиатских костюмов. Пожившие несколько лет в Бухаре европейцы, не говоря уже о местных жителях, прекрасно разбираются в этих костюмах и по ним не только определяют национальность данного типа, но и его профессию. Так, например, индусы в большинстве случаев занимаются разменом денег и ростовщичеством. Евреи, как и везде, куда бы они ни проникли, занимаются самыми разнообразными отраслями торговли, причем костюм их отличается от костюма бухарца-мусульманина тем, что поверх халата он обязательно носит нечто вроде пояса из веревки. Как мне разъяснили местные жители, этот пояс-веревка должен напоминать во всякое время евреям, что бухарские власти могут их вешать по своему усмотрению. Кроме того, не знаю, как теперь, но еще в 1896 г. евреи во всем Бухарском ханстве не имели права ехать верхом на лошади, и им милостиво разрешалось в случае надобности садиться на осла. Как это ни странно, но когда я пишу эти строки, невольно напрашивается сравнение того, что тогда было в Бухаре по отношению к евреям, с тем, что в настоящее время гг. евреи, переменившие свои фамилии на русские псевдонимы, проделывают со всеми гражданами "свободного" Русского государства, с тою только разницею, что никто не может быть гарантирован

стр. 82

без суда быть расстрелянным, а не повешенным - с соблюдением таких же упрощенных формальностей, какие требовались для повешения бухарских евреев. Хотя еще сохранено за русскими гражданами право езды на лошадях, но зато езда в автомобилях разрешается исключительно лицам, причастным к большевистскому правительству, причем принадлежность к июдейскому народу хотя и не безусловно обязательна, но обычна... [Далее в рукописи отсутствует страница текста. - Ред.]

...служив в крае. До занятия места начальника канцелярии генерал-губернатора Георгий Павлович несколько лет состоял при великом князе Николае Константиновиче и жил с ним в Голодной степи, где великий князь предпринял целый ряд оросительных работ. Будучи большим знатоком края, Г. П. Федоров сообщил мне много интересных и ценных о нем данных.

По мнению Георгия Павловича, при том громадном влиянии, которым пользовался туркестанский генерал-губернатор в те времена на бухарского эмира, ничего лучшего для постепенного и окончательного подчинения Бухарского ханства русскому владычеству не оставалось желать. Все указания из Ташкента немедленно и беспрекословно исполнялись эмиром. И для примера он привел следующий факт.

Для постройки оросительной канавы, которая должна была вести воду в Голодную сепь, в пределах Бухары требовалась затрата 500 тысяч рублей. Об этом великий князь Николай Константинович написал генерал-губернатору с просьбою ассигновать эту сумму из казенных денег или получить ее от эмира. Генерал-губернатор предпочел последний выход, как более простой и скорый, так как получение казенных средств на оросительные работы было возможно лишь после возбуждения соответствующего ходатайства в Петербурге. Эмиру было написано, и чуть ли не с обратною почтою получился ответ, что он уже распорядился о внесении требуемых денег в отделение Государственного банка в Бухаре. Пока такое безусловное подчинение эмира генерал-губернатору будет существовать, полагал Г. П. Федоров, лучше его не трогать - пусть себе владеет ханством, а когда придет время положить конец его самостоятельности, то это может быть сделано без всяких затруднений.

Однако время показало, что Г. П. Федоров ошибался. Влияние на эмира генерал-губернатора со временем не только не увеличилось, а наоборот - с каждым годом падало, и в последние годы эмир стал держать себя совершенно самостоятельно.

В начале 1914 г. мне пришлось председательствовать в целом ряде совещаний при Совете съездов представителей промышленности и торговли по вопросу об оживлении нашего товарообмена с Бухарою и Афганистаном. Ознакомившись с обширными материалами по этому вопросу, я пришел к убеждению, что эмир бухарский только на словах, по крайней мере в последнее время, идет навстречу интересам России, а на деле русские люди в Бухаре и русская торговля находятся в таком же бесправном положении, как и подданные эмира и их торговля. Так, например, одною из важнейших причин, тормозящих развитие русской торговли в Бухаре, является взимание бухарскими властями с русских, наравне с бухарскими, товаров особого сбора - зякета, в размере 2,5 процента с оценки товара. Сам по себе этот сбор не имеет существенного значения, но главное зло является в произвольной оценке товаров бухарскими оценщиками, заинтересованными в возможно более высоком обложении, так как значительная часть сбора идет в личную их пользу и не поступает в казну эмира. Заинтересованными учреждениями неоднократно указывалось на необходимость определенной оценки русских товаров, а по отношению к тем из них, которые очищаются пошлиной в бухарской таможне, полагалось необходимым установить одновременно с оплатою пошлиною взимание в таможне и зякета. Но до последнего времени все оставалось по-прежнему и зякет взимался в произвольном размере и не один раз, а иногда и несколько раз с одного и того же товара.

Другое весьма существенное препятствие к развитию различных торгово-промышленных русских предприятий в Бухарском ханстве - это невоз-

стр. 83

можность постройки каких-либо промышленных заведений далее двухверстной полосы от железной дороги. Кроме того, в случае постройки зданий для промышленного предприятия в населенных местностях, даже простого жилого дома или вообще какой-либо усадьбы, необходимо заручиться согласием всех владельцев примыкающей к границе земли, приобретенной русским выходцем, на возведение таких зданий. Вполне понятно, что разрешение дается не даром, а иногда за весьма солидное вознаграждение. Объясняется это тем, что большинство оседлого населения Бухарского ханства исповедует мусульманскую религию, а потому женщины не должны показываться мужчинам, в особенности чужим и не правоверным, без покрывал, что стесняет их при производстве работ в дворах, примыкающих к усадьбам русских выходцев. Однако на практике выходит, что за приличное вознаграждение на эти неудобства можно не обращать внимания. Как бы то ни было, но существовавшие до 1914 г., а вероятно, и существующие по настоящее время в Бухарском ханстве порядки государственного управления сильно тормозят развитие торговых сношений края с Россиею и равно транзитных через Бухару сношений с Афганистаном, не говоря уже о тех препятствиях, которые ставятся на каждом шагу промышленным предприятиям, которые русские люди вздумали бы основать в ханстве.

Вообще "дружеский" договор, заключенный Россиею в 1873 г. с Бухарою, нуждается в пересмотре в отношении правил, касающихся торговли русскими подданными в ханстве, как давно устаревших и не отвечающих современному значению русской торговли.

Много интересного про свою жизнь в Голодной степи при великом князе Николае Константиновиче мне рассказывал Г. П. Федоров, но так как эти рассказы касались интимной жизни великого князя, то не считаю удобным их излагать. Но про один весьма характерный случай, который в те времена был хорошо известен всем начальствующим лицам в Ташкенте, могу рассказать.

При великом князе состоял военный врач, фамилию которого теперь не припомню. За одно прегрешение, в котором этот врач был заподозрен Николаем Константиновичем, он решил его жестоко наказать. Предложив доктору поехать с ним на охоту, великий князь заманил его в глубь Голодной степи, в часть ее, далеко отстоящую от всяких дорог, приказал сопровождавшим его джигитам вырыть яму в рост человека и закопал злополучного доктора по горло в землю, оставив его в таком виде умереть ужасною смертью от голода и жажды. К счастью, один из джигитов, несмотря на строгое приказание великого князя никому не говорить о варварской расправе с доктором, проговорился, и Георгию Павловичу удалось спасти жизнь несчастному доктору, откопав его через сутки после того, как он был закопан в степи. Вообще из всех рассказов Г. П. Федорова можно было прийти к заключению, что великий князь Николай Константинович проявлял часто явные признаки психического расстройства, что не мешало ему быть инициатором и исполнителем первых оросительных работ в Голодной степи.

Из Ташкента наша экспедиция отправилась в Коканд, этот главный город самого богатого хлопкового района всего Туркестанского края. Коканд на местном языке называется "Лялпиж", что в переводе означает "Прелестный". До его завоевания в 1876 г. был столицею Кокандского ханства. Со времени учреждения в Коканде уездного города (1885 г.), когда я там был, прошло всего 11 лет, но и в такой короткий срок он принял по внешнему устройству и нахождению в нем различных правительственных и торгово-промышленных учреждений вид более старых городов края. Русская часть города уже обзавелась красивыми правильно распланированными улицами и проспектами, хотя, конечно, украшавшие их насаждения еще не успели разрастись. Тип построек такой же, как и в других городах Туркестана. В 1896 г. в нем числилось свыше 75 тысяч жителей, из числа коих русских было несколько больше двух тысяч. Коканд ведет торговлю не только с метрополиею, но и с Китаем и Кашгаром, причем главные предметы торговых оборотов составляют хлопок и шелк-сырец. Обороты торговли достигают мно-

стр. 84

гих десятков миллионов рублей в год. В городе и его окрестностях имелось уже во время моего посещения Коканда несколько хлопкоочистительных заводов, число которых постепенно увеличивалось, и в настоящее время их насчитывают свыше двадцати. Кроме хлопкоочистительных заводов, в последнее время до переворота было построено несколько маслобойных заводов, добывающих масло из хлопковых семян. При осмотре в 1896 г. хлопкоочистительных заводов я видел, как семена хлопка, которые в последнее (довоенное) время расценивались в 50 - 60 копеек пуд, - немилосердно сжигались в топках заводских котлов. Между тем ценность семян, при извлечении из них всех полезных составных частей, составляет одну шестую часть ценности получаемых при посевах хлопка продуктов.

В Коканде не было ни одной сколько-нибудь сносной гостиницы, в которой возможно было остановиться. Поэтому один из богатейших торговцев Коканда любезно предоставил в наше распоряжение целый дом, в котором мы и поместились весьма комфортабельно. Никто, кроме нас, в этом доме не жил, и обстановка его была чисто восточная: всюду на полах и на стенах прекрасные ковры, низкие тахты, тоже покрытые коврами, и такие же табуретки, заменявшие стулья. Но и известные удобства тоже были чисто восточные и помещались где-то в далеком углу громадного двора дома. Мой вечный спутник - походная кровать - и здесь сослужила мне верную службу, так как, поставив ее посреди отведенной для меня спальни, я отчасти гарантировал себя от скорпьонов.

В нашу честь богатейшим сартом-евреем был дан дастархан - нечто вроде банкета с открытым буфетом, где все яства и напитки были сразу поставлены на громадный стол. Тут были и жареные гуси, утки, куры, дичь; разные закуски вроде килек, омаров, сардинок, всевозможные сладости, как восточные, так и русские - леденцы и конфекты из Москвы. Одним словом, стол ломился от поставленного на нем угощения. Были разложены вилки, ножи и ложки, но все, кроме нас, русских, ели при посредстве пальцев, а не пользовались европейскими приспособлениями для еды. За столом чинно сидели гости, большинство - сарты-евреи, но женщин не было. Сын хозяина дома, человек лет сорока, играл роль хозяйки и накладывал яства руками на тарелки гостей. Первою жертвою, в качестве почетного гостя, оказался я. Взяв в руки утку, сарт пальцами стал ее рвать на куски и первый кусок положил на мою тарелку. Сомнительная чистота пальцев хозяина дастархана, на которых ногти были в глубоком и, вероятно, долголетнем трауре, мало способствовали развитию аппетита. Я не знал, как заставить себя съесть хотя бы кусок положенного на тарелку кушанья, и, поковыряв ножом и вилкой, попросил разрешения съесть сардинку, которую вилкою сам достал из раскрытой коробки. После этого я, чтобы не обидеть хозяев, усиленно стал есть разные сладости, которые были более защищены от грязных пальцев радушного распорядителя дастархана.

За столом сарты выражали свою единодушную благодарность русским за то, что они в крае водворили порядок, дали возможность всем жителям ханства мирно жить в полной безопасности, без всяких стеснений торговли и уничтожили незаконные чрезмерные поборы многочисленных властей ханского правительства. По их словам, все торговцы стали быстро богатеть, а население внутри края значительно развило культуру хлопка и других полезных растений благодаря тому, что в полях теперь можно спокойно работать и не опасаться каждую минуту сделаться жертвою налета разбойников, не только безнаказанно грабивших при ханском правительстве сельское население, но часто убивавших и уводивших в плен беззащитных мирных сельчан.

Из окон вагона на всем пути от Узун-Ада и до Самарканда, в тех местах, где железная дорога проходит по оазисам и где каждый клочок земли обработан, - видны какие-то башни, возвышающиеся среди полей, без всяких других около них построек. Мне объяснили, что это форты-убежища, куда скрывались работавшие в полях сельчане, если завидят издали подозрительных всадников - в большинстве случаев кочующих разбойников. Со времени

стр. 85

подчинения края России надобность в таких убежищах миновала и сельчане работают в полях в полной безопасности. Не знаю, не пришлось ли за последнее время наступивших "свобод" опять привести эти форты в порядок и, пожалуй, сообразуясь с новыми требованиями цивилизации, вооружить их на всякий случай пулеметами. О том, что творится в наших среднеазиатских окраинах, пока никаких определенных сведений в Петрограде не имеется, но что там тоже идет усиленная резня, об этом рассказывают лица, которым удалось выбраться из этого еще так недавно вполне спокойного и умиротворенного, под русским владением, края.

Один из видных местных деятелей, некий О., с которым у меня были деловые сношения во время пребыванья моего в Коканде, предложил устроить охотничью поездку в ближайшие окрестности. По словам О., в то время (октябрь) на затопленных рисовых полях верстах в 15 от Коканда была прекрасная утиная и гусиная охота на утренних перелетах. Соблазн был для меня слишком велик, и я устоять не мог, тем более что можно было устроить всю охотничью поездку с таким расчетом, чтобы, выехав поздно вечером из Коканда, вернуться часам к 10 утра и не потерять рабочего дня. В военной потребительской лавке удалось приобрести охотничьи сапоги, а остальное снаряженье, ружье, патроны и проч., было любезно предоставлено мне О. С нами поехал офицер одной из артиллерийских частей, расположенных в Коканде.

Часов в 11 вечера разместились мы в двух тарантасах и выехали за город. Ночь была темная, южная, а потому для того, чтобы указывать дорогу, впереди ехали два сарта верхом, освещавшие наш караван ярко горящими факелами. Эффекты этого освещения были поразительно красивы. Когда мы ехали по довольно узким аллеям, находившимся еще в полной зелени не особенно высоких деревьев, из-за которых иногда показывались постройки сартской деревни. Отъехав от Коканда верст 15, пришлось остановить тарантасы и пересесть на поданных для нас верховых лошадей.

Выехав верхом из деревни, где остались наши тарантасы, мы, имея двух местных сартов в качестве проводников, двинулись дальше. Сейчас за последними постройками селения начиналось водное пространство, по которому привычные к таким дорогам лошади, имея воду в некоторых местах чуть ли не по колено, осторожно ступали. Грунт везде был твердый, и лошади не вязли. Стояла еще глубокая ночь, и ехали мы туда, куда нас вели наши проводники, по какому-то чутью в темноте обходившие глубокие места поперечных оросительных канав. Наконец, после часа такого передвижения, попали мы на более высокое место, нечто вроде острова, где мы должны были остаться в ожидании пролета на утренней заре. Когда стало светать, открылось обширное водное пространство, нечто вроде широкого разлива реки, берега которой отстояли на версту и более от острова, на котором мы расположились. Никаких шалашей или иных приспособлений для того, чтобы скрыть охотника на острове, не было приготовлено, и, - по словам О., в них не было надобности, так как пролетные утки и гуси будто бы настолько не напуганы, что не боятся одиночно стоящего или сидящего охотника.

Однако, когда на утренней заре появились первые стада перелетных птиц, все они летели на такой высоте, что нечего было и думать стрелять. Уток и гусей, действительно, летело через занятый нами остров довольно много, но в течение трех часов, во время которых происходил этот перелет, стрелять не пришлось, и все мы, трое охотников, оказались "попами", что на охотничьем жаргоне означает не убить ни одной штуки дичи. О. объяснил нашу неудачу тем, что дул не тот ветер, при котором птица летит низко. Я очень сожалел о постигшей нас неудаче, так как хотелось взять хотя бы несколько штук дичи в местности, близкой к крайней границе наших среднеазиатских владений. Несмотря на то, что по своим результатам охота оказалась и неудачною, я все-таки не жалел о проведенной бессонной ночи, так как был вознагражден очень интересным зрелищем - это охотою сартов с соколами по уткам, или,

стр. 86

вернее, по лысухам (fulica atra), птице из семейства водяных кур, величиною с обыкновенную курицу, но плавающую, как утка, и сидящих часто на открытой воде. По обширному пространству залитых водою рисовых полей, как только совсем рассвело, в разных местах показались верховые, разъезжающие по воде. Это были сарты-охотники. У каждого из них на руке сидел дрессированный сокол. Завидев сидящую на воде лысуху, охотник... [далее в рукописи пропуск. - Ред.]

... С 1 по 4 февраля состоялись заседания организационного бюро общеимперского съезда при участии, кроме избранных на январском съезде 12 выборных членов Бюро, еще представителей 34 учреждений различных местностей Империи. На этих заседаниях был окончательно рассмотрен и одобрен проект Положения об общих съездах представителей промышленности.

Во время происходивших в Бюро прений по вопросу о проекте Положения, с особенною настойчивостью многими участниками указывалось на необходимость возможно скорого осуществления дела объединения всей русской промышленности и торговли. Объединение признавалось особенно неотложным вследствие предстоящего созыва Государственной думы, на решение которой в ближайшую очередь предполагалось внести различные законопроекты, касающиеся промышленности и торговли. При этом указывалось, что Государственная дума едва ли особенно сочувственно отнесется к торговле и промышленности, так как земские деятели слишком мало были знакомы с действительными общегосударственными нуждами, а общество наше нередко и не осознавало того громадного значения, которое в государственном хозяйстве имеют торговля и промышленность. Вносить все споры в Государственную думу едва ли возможно было признать целесообразным, и потому такое учреждение, в котором можно предварительно столковаться и подготовить все вопросы, которые надлежит внести в Думу, и обсудить возражения, которые необходимо будет сделать против предложений, вредных для промышленности и торговли, крайне необходимо. Говорилось, что задача эта очень трудная, в особенности вследствие спешности и всеобщей нервности, в которой находились представители самых разнообразных слоев общества. При наличии таких неблагоприятных условий нельзя было надеяться создать что-нибудь совершенное - следовало лишь выработать вполне жизненное объединение. После создания такого объединения практика хотя бы нескольких месяцев должна будет показать, жизненно ли это объединение и в чем заключаются его слабые стороны. Такая практика должна принести гораздо больше пользы делу объединения, чем всякие теоретические бесконечные обсуждения на различных съездах и совещаниях.

Вот те главные основания, на которых был выработан проект Положения общих съездов, окончательное утверждение которого должно было состояться на созванном на 12 апреля Учредительном общеимперском съезде представителей промышленности и торговли.

Учредительный общеимперский съезд, в котором участвовало около 140 представителей различных организаций, рассмотрев в нескольких заседаниях проект Положения, его утвердил в заседании 14 апреля 1906 г. в том виде, в каком проект этот полагалось внести на утверждение правительства. Для продолжения дела объединения, впредь до утверждения правительством Положения, съезд избрал временный Совет из 36 лиц, которому было поручено окончательно отредактировать одобренный проект Положения и представить его на утверждение в подлежащем порядке, действуя на правах Съездов, и в случае необходимости изменить и дополнить Положение по требованью властей.

Уже 17 апреля состоялось первое заседание Временного совета общеимперских съездов представителей промышленности и торговли. Избрав своим председателем Э. Л. Нобеля, Совет принялся весьма энергично за исполнение возложенных на него Съездом поручений. Окончательно выработанное Положение было 5 мая представлено на утверждение правительства, а 24 августа 1906 г. последовало Высочайшее его утверждение.

стр. 87

Не выжидая утверждения Положения и несмотря на наступление летнего каникулярного времени, Временный совет собирался довольно часто для обсуждения всех организационных вопросов, что дало возможность собрать первый очередной съезд представителей промышленности и торговли 12 октября.

Согласно действующему и поныне (1918 г.) Положению⁴ , цели и права съездов заключаются главным образом в объединении представительства интересов промышленности и торговли вообще и отдельных отраслей их перед правительственными и общественными учреждениями, в способствовании возникновению местных и профессиональных учреждений по промышленности и торговле и в способствовании упорядочению отношений между трудом и капиталом. Члены Съездов делятся на действительных и совещательных. Первыми могут быть существующие общественные по торговле и промышленности учреждения, каковы: биржи, комитеты торговли и мануфактур, съезды и совещательные конторы, а также промышленные и торговые организации, состоящие из владельцев торгово-промышленных предприятий и имеющие целью объединение своих членов на почве экономических интересов. Совещательными членами могут быть акционерные предприятия, складочный капитал которых не менее 300 тыс. рублей, а также предприятия, не обязанные публичною отчетностью, с годовым оборотом не ниже той же суммы. Вопрос о делении участников Съездов на действительных и совещательных очень долго и подробно обсуждался на всех Съездах и совещаниях промышленников, причем одним из условий, поставленных Москвою, было сохранение во всей строгости в Положении различья между этими двумя родами участников Съездов. Как было вполне ясно из всех речей представителей Москвы, во главе которых в то время стоял Г. А. Крестовников, Москва опасалась засилья на Съездах представителей отдельных предприятий, которые своим численным превосходством во время голосования вопросов могли всегда оказаться в большинстве. Вообще не могу не указать на систематическое и постоянное противодействие представителей Московского промышленного района всегда в тех случаях, когда являлась малейшая опасность лишить, в особенности Московский биржевой комитет, того первенствующего положения, которое это учреждение занимало до того времени среди других подобных организаций. В то время как Советы съездов горнопромышленников Юга России, Бакинских нефтепромышленников, Горнопромышленников Урала и другие крупные организации, которые действовали до того времени совершенно обособленно, не только в вопросах чисто местного характера, но и в таких, которые имели общегосударственное значение, с готовностью вошли в проектировавшуюся новую организацию для согласованных выступлений, Москва очень неохотно и то с массою оговорок, наконец, решилась вступить в число членов Съезда.

Все существенные ограничения в правах совещательных членов были введены в Положение по настоянию представителей Московского района. Между тем инициаторы создания новой организации опасались того, что ограничения в правах отдельных крупных акционерных предприятий - банков, железных дорог и других отраслей промышленности и торговли - заставят их воздержаться от вступления в число членов Съездов. Было вполне ясно, что главный приток денежных довольно крупных средств, необходимых для существования Съездов, должен был получиться не от организаций, а от отдельных предприятий. Опасение оттолкнуть от новой организации богатые единичные акционерные общества было весьма основательно, и в начале деятельности Съезда многие промышленные предприятия не вошли в состав членов исключительно вследствие созданной Положением неравноправности между действительными и совещательными членами Съездов. Но со временем, убедившись в том, что, во-первых, эта разница уже не так существенна, а во-вторых, что исполнительные органы Съездов - Совет и его Комитет - относятся всегда очень внимательно ко всякому поступающему заявлению, будь то от организации или от отдельного предприятия, число членов Съездов с каждым годом стало значительно возрастать, и хотя бюджет

стр. 88

Съездов тоже ежегодно увеличивался, тем не менее недостатка в денежных средствах до последнего, октябрьского, переворота не было.

Согласно Положению, управление делами Съездов возлагалось на Совет и состоявший при нем Комитет. Первый из этих органов состоял из выборных членов, которые избирались на очередных общих Съездах действительными членами из представителей входящих в состав Съездов учреждений и организаций и из членов-делегатов, назначенных по одному от учреждений и организаций. Этим последним членам-делегатам Положением давались очень большие права. Права эти заключались в том, что при рассмотрении в Совете вопросов, ближайшим образом касающихся отдельной отрасли промышленности или торговли или отдельного района, в заседание Совета обязательно должны приглашаться представители общественных по торговле и промышленности организаций, заинтересованных в разрешении данного вопроса. Постановления Совета по этим вопросам имеют силу только в том случае, если большинство участвовавших в заседании Совета помянутых представителей присоединится к мнению большинства. Если же они присоединятся к мнению меньшинства, то вопрос переносится на рассмотрение ближайшего Съезда.

Этими правами делегатов организаций вполне гарантировались интересы отдельных отраслей промышленности или районов. Практика показала, что за все 12 лет существования Съездов ни разу не пришлось делегатам воспользоваться этим правом - и не потому, что не было иногда, впрочем, весьма редко, разногласий, но потому, что в случае возникновения таких разногласий вопрос просто снимался с обсуждения и дальнейшего движения не получал.

Долголетняя деятельность Съездов показала, что Положение о Съездах вполне отвечало требованиям жизни и созданная организация с первых же дней своего существования стала вполне жизненною и, насколько позволяла наша русская действительность, способствовала более или менее правильному если не решению, то по крайней мере освещению многих важных для промышленности и торговли вопросов. Много способствовал успеху дела весьма удачный подбор служащих в Совете, с управляющим делами во главе. На эту последнюю должность был избран первым Съездом инженер Адольф Адольфович Вольский - очень талантливый, разносторонне образованный и весьма энергический человек. В число своих сотрудников он пригласил молодых в большинстве инженеров, которые очень скоро выдвинулись и заняли впоследствии видное положение не только в Совете Съездов, но и среди общественных и политических деятелей. Достаточно указать на таких деятелей, как инженеры путей сообщения Александр Александрович Бубликов, барон Герман Христофорович Майдель, горный инженер Ипполит Бернер, Гливиц, Касперович и др. Вообще служба в Совете Съездов для многих оказалась прекрасною школою, а Съезд - рассадником полезных деятелей.

Первый очередной съезд был созван на 12 октября 1906 года. Как полагается в таких случаях, открытие съезда началось с торжественного молебствия, на котором присутствовали министры финансов, торговли и промышленности, путей сообщения, многие члены Государственного совета, представители большинства существовавших тогда биржевых комитетов и всех общественных по промышленности и торговле организаций, а также представители отдельных акционерных обществ и крупных предприятий. Рассматривая списки участников Съезда, можно было прийти к заключению, что в него вошли почти все выдающиеся деятели по промышленности и торговле всей необъятной и единой в то время страны. Но что больше всего поражало в этом списке - это обилье представителей с нерусскими фамилиями. Людей явно нерусского происхождения, из которых некоторые, быть может, совершенно обрусели, было в этом списке более трех четвертей. Выбранные в главы Совета и Комитета также оказались представителями самых разнообразных инородческих элементов, и меньше всего - людей чисто русского

стр. 89

происхождения. Во все время работы моей в Совете Съездов в качестве сначала члена Совета и Комитета, а засим в должности товарища председателя и временного фактического председателя Совета я делал неоднократные наблюдения за составом участников совещаний и различных комиссий. К глубокому сожалению должен сказать, что самыми полезными работниками, вполне добросовестно и с большою охотою безвозмездно отдававшими свое время общественному делу, были инородцы или лица, в крови которых была инородческая или иноземная примесь. Русских же работников было очень мало, если таковые и попадались, то заставить их систематически работать оказывалось весьма затруднительно. Конечно, были и счастливые исключения - но мало. Чем объяснить такое отношение к общественному делу - не знаю, но должен, повторяю, с глубоким сожалением удостоверить, что русский человек, если не видит непосредственной выгоды лично для себя, очень неохотно работает на тех должностях, которые он занимает по выборам. У таких деятелей хватает энергии только на ведение выборной кампании и на первые два-три месяца работы. Но вскоре они делаются более равнодушными и начинают блистать своим отсутствием на заседаниях.

Раз я как-то спросил одного очень видного петербургского деятеля, вошедшего в первый состав Комитета Совета, представителя крупнейшей по торговле организации, почему он так редко появляется в заседаниях Комитета, происходивших очень регулярно еженедельно, и получил вполне откровенный ответ. Он мне ответил, что считает необходимым участвовать в заседаниях Комитета лишь тогда, когда в нем рассматриваются вопросы, непосредственно касающиеся представляемой им отрасли торговли. На мое замечание, что если бы и остальные члены Комитета придерживались такого же образа действия, то невозможно было бы собрать на заседания необходимого минимального кворума - хотя бы трех членов Комитета, этот общественный деятель ответил, что он так занят другими делами, что не может посвящать больше времени Комитету. А между тем на более или менее прозрачные намеки, что ему в таком случае следовало бы уступить свое место другому лицу, которое, будучи менее занятым, чем он, имело бы возможность более усердно работать в нашей общественной организации, он обыкновенно делал вид, что этих намеков не понимает.

Таким образом, вся работа как в Комитете, так и в Совете велась председателем и несколькими членами, отличавшимися большою работоспособностью. Лицам этим приходилось работать в различных акционерных предприятиях, дававших им средства к существованию, или в крупных организациях, где труд их оплачивался, и вместе с тем отдавать часть своего рабочего времени безвозмездной работе в Совете Съездов.

Из промышленных районов хуже всех был представлен в Комитете Московский район. Между тем Комитет, в сущности, был не только исполнительным органом Съездов, но и инициатором многих вопросов, равно как и учреждением, в котором велась вся текущая работа. Правда, некоторое время, когда представителем Москвы и вообще Центрального промышленного района был член Государственного совета Н. А. Ясюнинский, занимавший должность товарища председателя Совета Съездов, этот район был хорошо представлен, так как Н. А. Ясюнинский был счастливым исключением и, несмотря на свое чисто русское происхождение, отличался очень добросовестным исполнением принятых на себя обязанностей. Он много работал в различных комиссиях и совещаниях и, раз взявшись за какое-либо дело, от него не отлынивал, а доводил до конца.

Достойно замечания, что представителем Иваново-Вознесенского района в Комитете был Генрих Генрихович Висендорф, уроженец Балтийских провинций, который и по наружности и по манере говорить сохранил все особенности своего тевтонского происхождения. Отличаясь необыкновенною самоуверенностью и всезнайством, Висендорф считал своею обязанностью говорить много и очень расплывчато по всякому обсуждавшемуся вопросу, исправно посещал все заседания Комитета. Он одно время также много и

стр. 90

часто выступал с разными предложениями, иногда и неудачными, в Петроградской городской думе, гласным которой он числился. О нем писали часто газетные репортеры, составлявшие отчеты думских заседаний. Непрочь был Висендорф щегольнуть своим либерализмом и принадлежностью к представителям оппозиции. Некоторые его выступления отличались довольно дурным вкусом. Так, например, при обсуждении в думе вопроса об устройстве петли трамвая на Знаменской площади, когда выяснилось, что поставленный на площади памятник Государю Александру III мешает рациональному проложению путей, он возбудил вопрос о том, не следует ли перенести памятник на другое место и тем как бы придал большее значение рациональному устройству трамвайной петли, чем памятнику Государя Миротворца. Это его предложение по цензурным условиям того времени не могло попасть на столбцы газет, но зато передавалось из уст в уста как очень смелое и деловое, хотя, конечно, кроме, с позволения сказать, кукиша в кармане, никакого другого значения оно не имело. Своим многоречием, необыкновенною самоуверенностью, исправным хождением на все заседания городской думы Висендорф достиг того, что занимал целый ряд ответственных должностей в городском самоуправлении и был между прочим одно время председателем трамвайной комиссии, несмотря на то, что никакой ни технической, ни иной подготовки для занятия такой ответственной и важной во время создания сети дорог должности он не имел. Между тем среди тогдашнего состава гласных думы было много инженеров, опытных строителей и администраторов, уступивших место, которое, несомненно, должно было бы быть занято одним из них, - владельцу какого-то оптового склада мануфактурного товара внутри Гостиного двора. Вот до чего у нас на Руси не умеют ставить настоящих деятелей на надлежащее место, или, как говорят американцы: the right man in the right place.

Припоминаю отзыв К. А. Скальковского, состоявшего одно время также гласным петербургской думы, о составе своих коллег-гласных. В числе гласных был известный либеральный деятель экономист A. M. Лоранский, тайный советник, старый член совета министра государственных имуществ.

"Удивительный народ - наши гласные, - сказал как-то в Сельскохозяйственном клубе у закусочного стола Константин Аполлонович в разговоре с окружавшими его членами клуба, в числе которых были Лоранский и я. - Если гласный из купцов, мелких торговцев, трактирщиков или извозопромышленников, он непременно консерватор. А как только гласный - тайный советник, то он оказывается либералом самого крайнего направления. Вот, например, Аполлон Михайлович: посмотрите, у него под воротничком сюртука еще остался крюк виселицы, с которой он сорвался". При этом Скальковский стал рукой ощупывать воротник сюртука Лоранского. Аполлон Михайлович, будучи несколько туг на ухо, не расслышал всей фразы Скальковского и стал удивленно спрашивать окружающих: "Какой крюк? Какая виселица?" Взрыв дружного хохота был ответом на вопрос либеральнейшего из либеральных тайных советников своего времени.

В противоположность Московскому и Центральному промышленным районам Юг России и Варшавский район были представлены в Комитете и Совете блестящими и выдающимися деятелями. Во главе представителей Юга России стояли, оба покойные ныне, Николай Степанович Авдаков и Игнатий Игнатиевич Ясюкович. Первый из них вскоре занял место председателя Совета Съездов, после отказа от этой должности Василия Ивановича Тимирязева. О нем я буду писать впоследствии. Здесь же остановлюсь на деятельности И. И. Ясюковича.

Будучи инженером-технологом по образованию, Игнатий Игнатиевич всю свою жизнь работал в металлургической и каменноугольной промышленности Юга России. Эта отрасль промышленности в значительной части своего быстрого развития обязана организационным талантам Ясюковича, сумевшего поставить предприятия, в которых он работал, в блестящее состо-

стр. 91

яние. Помещенные в дело иностранные капиталы, доверенные Игнатию Игнатиевичу, стали приносить хорошие доходы, что послужило лучшею рекламою для естественных богатств Донецкого бассейна, и на эксплуатацию этих богатств как из рога изобилия посыпались иностранные капиталы. Но многих капиталистов постигло со временем глубокое разочарованье. Вверенные неумелым рукам, а иногда и недобросовестным людям, капиталы или совсем были потеряны, или же приносили самые жалкие доходы - 1 - 2 процента годовых. Но для развития промышленности иностранные капиталы были крайне полезны, и притоку этих капиталов главным образом должны быть приписаны успехи металлургической и угольной промышленности Юга России. Сделанные при возникновении предприятий ошибки со временем исправлялись и, несмотря на многие отрицательные стороны русской действительности, промышленность добывающая и обрабатывающая пошли в своем развитии гигантскими шагами. Достаточно указать на некоторые статистические данные, чтобы убедиться, насколько быстро у нас росла угольная и металлургическая промышленность. Так, в 1885 г. было добыто твердого топлива в Донецком бассейне всего 115 млн. пудов, а в 1914 - 1713 млн, то есть последовало увеличение почти в 15 раз. Вся же добыча России в 1914 г. твердого минерального топлива составила всего 2745 миллионов. Однако если сравнить душевое потребление угля, например, в Америке и у нас в течение того же периода, то получаются поразительные данные. В 1885 г. годовое потребление одного жителя у нас составляло 4 пуда, а в 1912 - 13,5, тогда как в Америке в те же годы потребление выражалось 109 и 299 пудами. Для правильного сравнения душевого потребления каменного угля у нас и в Америке нужно, однако, иметь в виду, что в России помимо каменного угля потребляется в значительном количестве топливо и других видов - нефтяное, древесное и торфяное. Между тем в других странах, в особенности в Германии, Англии и Бельгии, потребляется исключительно каменноугольное топливо. Если к каменноугольному топливу прибавить нефтяное, древесное и торфяное, потреблявшееся в 1914 г. для промышленных целей, а не для домашнего отопления, то сумма всего потребляемого на душу населения достигнет только 23 пудов, против потребления в Америке - 299, в Англии - 237, в Канаде - 211, в Бельгии - 208, Германии - 131, Франции - 92 и т.д. Если бы душевое потребление твердого минерального топлива в России достигло со временем только размера германского, то нам необходимо было бы добывать свыше 25 млрд. пудов каменного угля, то есть примерно в десять раз больше, чем мы добыли в 1914 году.

Почти такую же картину представляла наша металлургическая промышленность. Остановлюсь на чугуне, который является основным сырьем промышленного обихода, тем материалом, без которого нельзя создать ни одного орудия труда. Как известно, низкий уровень потребления в стране железа свидетельствует о слабом промышленном развитии последней и о недостаточном оборудовании ее средствами производства. За 1885 - 1913 гг. русская металлургия, как и угольная промышленность достигла значительного развития, и потребление железа за это время увеличилось в шесть раз. Однако и по абсолютным, и по относительным цифрам как производства, так и потребления чугуна мы все еще оставались далеко позади передовых по промышленному развитию стран. Вот некоторые данные за последние до 1914 г. 30 лет. С 1885 по 1913 г. включительно выплавка чугуна у нас с 31 млн. пудов поднялась до 282 с лишним млн, что дает увеличение более чем девять раз. И здесь особенно интенсивно развилась южная металлургия, увеличившая свое производство чугуна с 2,5 млн. пудов в 1885 г. до 189,6 млн. пудов в 1913 г., то есть почти в 79 раз! Потребление железа за этот же промежуток времени возросло с 55 до 317 млн. пудов, а душевое потребление увеличилось с 0,55 пуда до 1,86, то есть в 3,4 раза.

Но в сравнении с странами с высоко развитою индустриею Россия значительно отставала как в производстве, так и в потреблении железа. Так, в С. -Американских Соединенных Штатах чугуна выплавлялось в 6,8 раза боль-

стр. 92

ше, чем у нас, а абсолютное потребление его в 5,4 раза превосходило в это время наше потребление. Существовавшее в 1913 г. максимальное душевое потребление в России - 1,86 пуда, было почти в три раза ниже нормы потребления 1880 года (5,49 пуда) для четырех промышленных стран - Англии, Германии, Франции и Соединенных Штатов. Эти же нормы в 1913 г. были в десять почти раз ниже душевого потребления Штатов, и Россия стояла на седьмом месте среди других держав.

Как И. И. Ясюкович, так и Н. С. Авдаков отлично сознавали, что для возможности успешного развития столь важной промышленности, как каменноугольной, так и металлургической, необходимо энергично и со знанием дела отстаивать интересы этих отраслей в административном центре, то есть в Петербурге, и что для этого вновь созданная организация - Совет Съездов - является крайне подходящим учреждением, несмотря на то, что в Харькове существовал уже чуть ли не 25 лет Съезд горнопромышленников Юга России, бессменным председателем которого был Н. С. Авдаков до переезда его в Петербург после избрания Николая Степановича членом Государственного совета от промышленности. Вот почему И. И. Ясюкович, кроме личного участия в работах Совета, широкою рукою давал денежные средства, необходимые для ведения дела. Он же был одним из инициаторов основания в 1908 г. особого органа печати, "Промышленность и торговля", выходившего до 1917 года и временно прекратившего свое существование вследствие общей разрухи, постигшей после переворота всю культуру нашей несчастной страны. К сожалению, тяжкий недуг свел во цвете лет этого полезнейшего деятеля в могилу. Будь у нас на Руси побольше таких промышленников, каким был Игнатий Игнатиевич, промышленное развитие страны подвигалось бы, наверное, несравненно скорее, несмотря на ставившиеся этому развитию на каждом шагу препоны.

Но еще большие заслуги русской промышленности и организации Съездов представителей промышленности и торговли, чем И. И. Ясюкович, оказал, тоже, к сожалению, покойный ныне, Владислав Владиславович Жуковский. Я не собираюсь писать исчерпывающую биографию этого выдающегося деятеля конца прошлого и начала нынешнего столетия. Это, несомненно, будет сделано, да отчасти уже и сделано целым рядом авторов статей и брошюр, появившихся в печати вскоре после его преждевременной кончины, последовавшей 30 августа 1916 года. Разница между этими двумя инженерами, из которых один, Ясюкович, был инженер-технологом, а другой, Жуковский, горным инженером, была та, что Ясюкович гораздо больше, чем Жуковский, работал непосредственно на живом деле, то есть в свое время служил инженером на различных металлургических заводах, потом состоял главным распорядителем и строителем крупнейших заводов в Донецком бассейне и только под конец жизни был председателем правления различных предприятий, тогда как Жуковский почти всю свою жизнь после окончания курса провел в Петербурге, работая в различных правлениях и организациях. Как тот, так и другой были в высшей степени образованные, и не только промышленники, но и экономисты, смотревшие на вопросы промышленности не с узкой специальной стороны, а с государственной. С Владиславом Владиславовичем я был знаком с 1895 года, когда его часто

стр. 93

встречал в среде деловых людей. Помню, как в первые годы моего с ним знакомства я совершенно неправильно его оценил, и в этой неправильной оценке был виноват главным образом не я, а те наши общие знакомые, которые раньше, чем я, знали Жуковского и которые хотя и отдавали должное его уму и способностям, тем не менее как-то отрицательно отзывались о некоторых его нравственных качествах. Указывали на его хвастливость, изворотливость, умение подлаживаться к нужным людям. Ему даже в шутку дано было прозвище Вазелин Вазелинович, что должно было указывать на способность Жуковского пробраться всюду, где ему это нужно и полезно. И больше всего врагов этот удивительный во всех отношениях человек имел среди поляков. Наслушавшись всяких не особенно лестных отзывов о Владиславе Владиславовиче, я до моего близкого с ним знакомства невольно повторял то, что о нем слышал, и, каюсь, теперь мне стыдно и больно, что я был введен в заблуждение вполне незаслуженною репутациею, созданною многочисленными недоброжелателями Жуковского. Даже такой человек, как А. И. Гучков, который, казалось бы, должен уметь разбираться в людях, в бытность свою председателем Государственной думы мне как-то сказал, что некоторые члены Думы стараются использовать свое депутатское звание для обделывания своих делишек, и в числе первых таких деятелей назвал Жуковского. Но впоследствии, когда Александр Иванович ближе познакомился с Владиславом Владиславовичем при совместной работе с ним в Центральном военно-промышленном комитете, то мнение о Жуковском он диаметрально переменил, очень с ним сблизился и относился ко всем его начинаниям с полным доверием. Незадолго до смерти Владислава Владиславовича при мне в тесном семейном кругу А. И. Гучков заявил, что Жуковский был самый умный человек, которого ему удалось в жизни встретить.

У Владислава Владиславовича было несколько таких безвредных отрицательных качеств, которые больше всего, впрочем, вреда приносили исключительно ему самому. Он любил иногда хвастнуть своими близкими отношениями с великими мира сего, часто рассказывал, как такой-то сановник с ним советовался по такому-то вопросу, или как он, Жуковский, сумел повлиять на направление и проведение того или иного законопроекта. Иногда Владислав Владиславович, неправильно составив себе мнение о каком-нибудь лице, упорно относился к нему недоброжелательно, и сбить его с принятого по отношению к этому лицу придирчивому и пристрастному образу действий было почти невозможно. Но должен указать, что в течение всей моей более чем десятилетней совместной с ним работы такой случай мне пришлось наблюдать только один раз. И к слову сказать, придирчиво и несправедливо он поступил с человеком, которого заподозрил в том, что, выдавая себя за очень сильного в финансовом отношении деятеля, в сущности, обладал небольшими средствами и хотел получить крупный аванс по подряду, выполнить который он не был в состоянии. Зная близко несправедливо заподозренное лицо, я всячески старался разубедить Владислава Владиславовича, но, несмотря на наши прекрасные отношения, ничего сделать не мог. Между тем будущее показало, что был прав я, а не Жуковский, и взятый подряд был исполнен без получения полагавшегося аванса и без всяких потерь для казны, но с громадными потерями для предпринимателя.

Говорят - de mortius aut bene aut nihil [о мертвых ничего, кроме хорошего]. Но я этого правила не придерживаюсь и полагаю, что о мертвых, как и о живых, можно и следует всегда говорить только одну правду. Поэтому я сначала коснулся тех слабостей, которые так вредили никому иному, как самому Владиславу Владиславовичу, а теперь скажу, почему я считаю Жуковского одним из крупнейших деятелей нашего времени, и притом полезнейшим и недостаточно оцененным при жизни своими современниками.

С самого возникновения Совета Съездов представителей промышленности и торговли Владислав Владиславович в качестве представителя Совета Съездов горнопромышленников Царства Польского был избран членом Совета и Комитета. Не было сколько-нибудь важного вопроса, обсуждавшегося

стр. 94

в Комитете, о котором Жуковский не высказал бы своего вполне определенного, подчас весьма оригинального, почти всегда правильного мнения. Приходилось часто наблюдать, как председательствовавший и члены Комитета в затруднительных положениях, когда казалось, что подходящего решения было почти невозможно найти, вопросительно смотрели на Владислава Владиславовича и как будто глазами говорили, что он выведет их из затруднительного положения и найдет правильное решение. Будучи врагом излишних разговоров и многоречия, Жуковский в заседаниях обыкновенно говорил очень мало, но зато когда говорил, то всегда дельно, кратко, вполне ясно излагая свою мысль при решении самых сложных и запутанных вопросов. В его речи иногда звучала высокомерная нотка, и можно было подумать, что у него на уме была мысль, что вот, мол, много вас здесь собралось, а дела сделать не можете, а вот я вам укажу, как это следует сделать. Но, повторяю, это была маленькая слабость, на которую работавшие с Жуковским и хорошо знавшие его смотрели сквозь пальцы. Никогда Владислав Владиславович не относился свысока к людям, ему подчиненным или стоящим ниже его по своему положению. Но иногда он обрывал довольно резко людей равных ему или стоявших выше его по общественному положению. Помню, как на одном многолюдном совещании по какому-то финансовому вопросу, в котором председательствовал Жуковский, он резко оборвал члена Государственного совета С. М. Ротванда, который задерживал рассмотрение вопроса своими длинными и на этот раз не особенно удачными речами. А между тем Жуковский хорошо понимал, что Ротванд, как представитель Царства Польского, игравший выдающуюся роль в финансовых кругах, мог ему сильно повредить в Варшаве, где находились главные избиратели, интересы которых в Совете представлял Жуковский.

Работоспособность Жуковского была поразительна. Несмотря на массу лежавших на нем обязанностей, он всюду успевал быть своевременно, причем всегда был в курсе рассматриваемого вопроса, давал краткие, дельные указания своим сотрудникам, как направить и решить дело, сам редактировал, а иногда и писал самые ответственные части докладов и записок и, раз взявшись за какое-нибудь дело, доводил его с неослабною энергиею до конца. Все время Жуковского было расписано по часам и минутам, и приходилось удивляться, когда этот человек успевал прочитать и хорошо ознакомиться с массою статей и сочинений, появлявшихся в печати чуть ли не на пяти языках. В особенности следил он за вопросами экономическими и финансовыми, глубоким знатоком которых, несомненно, был Жуковский.

Примечания

1. Всех посетителей на выставке 1896 г. было 991 033 человека, а в Москве, в 1882 г., - 1 077 798.

2. 22 мая 1918 года.

3. Народности эти следующие: узбеки, таджики, киргизы, туркмены, арабы, гальча, хазара, афганцы, евреи, индусы, русские и цыганы (ЛОГОФЕТ Д. Н. Бухарское ханство под русским протекторатом. Т. 1, с. 151).

4. Положение вошло в Свод законов по Продолж. 1908 г. (т. XI, ч. 2. Уст. Торг. Ст. 832 - 875).

Постоянный адрес данной публикации: