8 января с. г. в редакции журнала "Вопросы истории" состоялся обмен мнениями, в ходе которого обсуждались состояние и перспективы развития исторической науки в условиях перестройки, рассматривались вопросы, связанные с определением роли и места исторической науки в глубоких преобразованиях, которые происходят в жизни советского общества.
Во встрече за "круглым столом" приняли участие академик М. П. Ким, члены- корреспонденты АН СССР Н. Н. Болховитинов, П. В. Волобуев, А. П. Новосельцев, Ю. А. Поляков, заведующий сектором истории советского крестьянства и сельского хозяйства Института истории СССР АН СССР доктор исторических наук В. П. Данилов, декан исторического факультета Ленинградского университета доктор исторических наук И. Я. Фроянов, профессор Московского педагогического института им. В. И. Ленина доктор исторических наук Н. И. Павленко, заведующий сектором народонаселения экономического факультета Московского университета доктор исторических наук Д. К. Шелестов, заведующий кафедрой истории СССР Ленинградского педагогического института им. А. И. Герцена доктор исторических наук В. И. Старцев, ведущий научный сотрудник Ленинградского отделения Института истории СССР АН СССР доктор исторических наук Е. В. Анисимов, ведущие научные сотрудники Института истории СССР АН СССР доктора исторических наук А. П. Тюрина и К. Ф. Шацилло, заведующая лабораторией обучения истории АПН СССР Г. В. Клокова, младший научный сотрудник АПН СССР И. И. Долуцкий, научный сотрудник Института истории СССР АН СССР В. Д. Назаров. Тексты своих выступлений прислали академик В. П. Алексеев и заведующий сектором проблем военной истории Института всеобщей истории АН СССР О. А. Ржешевский.
Ниже публикуются с некоторыми сокращениями выступления участников. Встречу открыл главный редактор журнала, член-корреспондент АН СССР А. А. Искендеров.
А. А. ИСКЕНДЕРОВ. История и общество
Прежде всего я хотел бы выразить глубокую признательность всем, кто принял приглашение редакции журнала и, несмотря на большую занятость, согласился участвовать в обмене мнениями по проблемам, которые волнуют сегодня не только историческую науку, но и широкую общественность.
В настоящее время историческая наука переживает непростой период. Она столкнулась с довольно-таки противоречивым положением, когда, с одной стороны, наблюдается необычайно высокий общественный интерес к истории, особенно отечественной, а с другой - происхо-
стр. 3
дит резкое падение престижа исторических трудов, которые все чаще подвергаются критике. Как разрешить это противоречие, в какой мере нынешние формы организации научного процесса, методы управления им и сам характер исторических исследований отвечают возросшему уровню требований, какими путями и средствами можно добиться того, чтобы историческая наука в полной мере соответствовала своему высокому общественному предназначению? Это все не праздные вопросы, они остро волнуют общество, которое хочет знать правду о нашей истории.
К сожалению, бытующие среди значительной части населения представления о многих, в том числе сложнейших вопросах, относящихся к отечественной истории, нередко складываются не столько в результате знакомства с работами профессиональных историков, сколько под воздействием далеко не бесспорных версий, оценок и идей, носителями которых выступают создатели некоторых литературно-художественных произведений, кинофильмов, а также авторы статей и материалов, в большом количестве публикуемых в последнее время средствами массовой информации. Повинны в этом в первую очередь сами историки, недостаточно активно откликающиеся на тот интерес к истории, который проявляется сейчас в нашем обществе, а иногда и вовсе занимающие выжидательную позицию, уклоняясь от дискуссии, принимающей все более широкий общественный резонанс.
В "застойные" годы из-под пера историков выходило немало откровенно слабых, серых работ, в которых замалчивалась, а нередко и сознательно искажалась историческая правда, в них отсутствовали оригинальные мысли и концепции, вместо глубокого анализа малоизученных, острых проблем читателю навязывались готовые социологические схемы, в которые не укладывалось подлинное содержание исторических процессов во всей их громадной разносторонности и противоречивости. Все это порождало догматизм и консерватизм исторического мышления, вело к появлению "белых пятен" в истории, обедняло ее, делало безлюдной, малосодержательной и неинтересной. Но, пожалуй, самым тревожным было то, что сглаженная история как бы приходила в столкновение с обществом: разрывалась живая связь времен, настоящее и будущее лишались той исторической преемственности и тех корней, без которых прогресс в экономике, культурной и духовной сферах терял надежную перспективу.
Разумеется, не со всеми критическими замечаниями и оценками, которые высказываются в печати и касаются нынешнего состояния исторической науки, можно согласиться. Более того, можно было бы упрекнуть некоторых авторов в неоправданной поспешности и излишней эмоциональности, проявляемых при постановке и трактовке серьезных исторических проблем, в том числе переломных событий в нашей истории. Глубокое понимание исторических процессов, их всесторонний анализ и переосмысление не допускают ажиотажа и сенсационности. Между тем новые оценки и переоценки отдельных государственных и политических деятелей основываются иногда не на новом документальном материале, а на субъективных умозаключениях, что затрудняет решение проблемы, и одна крайность подменяется другой. Обращает на себя внимание и то обстоятельство, что роль поборников исторической правды и чуть ли не единственных подлинных борцов за обновление исторического сознания берут на себя те, кто фактически полностью отрицает историю советского общества, отстаивая, по существу, "разрушительную концепцию". При таком подходе к собственной истории как бы не пришлось ее вновь переписывать.
Новый этап, в который вступила перестройка, требует от историков серьезной и конструктивной работы, реальных шагов по созданию честных и правдивых исторических трудов, ответственного отношения
стр. 4
к нашему прошлому, настоящему и будущему. Все мы, очевидно, согласны с тем, что перестройка в исторической науке разворачивается пока медленно и не дала желаемых результатов. Объясняется это, на мой взгляд, не только тем, что нам не удалось выработать четкой, хорошо продуманной, охватывающей все звенья сложного научно-исследовательского механизма целостной концепции перестройки в области исторической науки. Весь вопрос в том, что мы еще по- настоящему не повернулись лицом к науке. Перестройка захватила пока в основном организационно-административные сферы, не затронув глубоко самого научного процесса, коренным образом не изменив его характера. Между тем перестройка в исторической науке - это прежде всего новые идеи и концепции, новые подходы и оценки, новые научные направления и новые труды, написанные в духе времени и отвечающие потребностям развития нашего общества.
Важно глубоко и объективно вскрыть причины, которые вызвали в свое время застойные явления и негативные тенденции в исторической науке и которые коренятся как в самой науке и организации исследовательского процесса, так и в политической и идеологической обстановке, существовавшей до недавнего времени в стране. Этот анализ пока не доведен до конца. При этом нередко берутся одни факторы и замалчиваются или не в полной мере учитываются другие. Это приводит к тому, что на основании несущественных, а иногда и второстепенных факторов делаются далеко идущие выводы и в то же время решающие причины часто остаются вне поля зрения исследователя, что может создать искаженную картину. Анализ действительных причин помог бы не только правильно осмыслить недавнее прошлое, но и сделать правильные выводы на будущее. Это позволило бы яснее представить себе, от чего нам следовало бы отказаться, а что надо возродить. Была бы ясность и в том, не ограничиваем ли мы себя темами, которые повторяются с небольшими модификациями на протяжении десятилетий, и вместе с тем уходим от более нужных обществу проблем.
В этой связи я хотел бы привлечь внимание участников настоящей встречи к следующей группе вопросов.
Первое - это проблема человека, или человеческого фактора, в истории. Как это ни покажется странным, но в трудах по истории, в том числе и особенно по истории советского периода, хуже и бледнее всего описывались люди, народ - решающая сила истории. Мы словно забыли известные слова основоположников научного коммунизма, что историю необходимо рассматривать с двух сторон - как историю природы и историю людей. Причем "обе эти стороны неразрывно связаны; до тех пор, пока существуют люди, история природы и история людей взаимно обусловливают друг друга". К. Марксу принадлежат слова: общество есть "продукт взаимодействия людей"1 Именно показа такого взаимодействия как раз и не хватало историческим исследованиям. Люди, исторические личности оказались на втором или третьем плане, а то и просто вытесненными. Тонны произведенной продукции, миллионы киловатт-часов выработанной электроэнергии, тысячи километров проложенных железнодорожных магистралей заслоняли человека с его жизненными проблемами и идеалами.
Тема "Социализм и личность" освещалась так, будто процесс формирования нового человека проходил просто и гладко. В теории все аспекты этой проблемы подавались как давно и успешно решенные. Однако в действительности было далеко не так. Жизнь преподносила такие факты и явления, которые опровергали поспешные теоретические выводы и вызывали у читателя, сталкивающегося в реальной жизни с коррупцией, нарушениями законности, различными проявлениями со-
1 Маркс К. и Энгельс Ф. Соч. Т. 3, с. 16; т. 27, с. 402.
стр. 5
циальной несправедливости, показухой, очковтирательством и т. д., настороженность и негативное отношение к историческим трудам.
О невнимании к человеку свидетельствует и то, что в наших работах почти нет, а если есть, то неполные или неточные данные о погибших советских людях и во время голода 1932 - 1933 гг. и в годы репрессий и т. д. Характерно, что почти ни по одному крупному сражению в период Великой Отечественной войны не опубликованы данные о наших потерях. До сих пор нет точных, вполне достоверных сведений о погибших во время ленинградской блокады. В литературе приводятся противоречивые данные.
В какой-то мере это связано, как мне кажется, с общим подходом к всемирно- историческому процессу, который нередко изображался односторонне и прямолинейно. Не обращалось сколько-нибудь серьезного внимания на особенности и на самобытность исторического развития стран и народов. Между тем в истории различных отклонений от магистрального и закономерного пути было куда больше, чем это допускали историки. В. И. Ленин в 1919 г. заметил, что "разные нации идут одинаковой исторической дорогой, но в высшей степени разнообразными зигзагами и тропинками"2 .
Вторая проблема, которую я хотел бы поставить, - это изучение национальных отношений как в историческом аспекте, так и на современном этапе. Несмотря на то, что на эту тему опубликовано немало трудов, проблема национальных отношений не получила по-настоящему глубокой и серьезной разработки. Сложилось так, что эти вопросы оказались в числе юбилейных тем, потому и освещались в торжественно-парадном и в основном хвалебном стиле. Здесь, пожалуй, больше, чем в любой другой литературе царило благодушие, которое обернулось впоследствии серьезными негативными явлениями. Если говорить о гласности в исторической науке, то ее больше всего не хватало как раз в трактовке этих вопросов.
Сейчас очень остро стоит вопрос об историческом образовании и историческом воспитании. Не секрет, что в последние годы уровень исторического образования в стране резко снизился. Более того, изменился сам характер обучения и воспитания историей. Здесь, как во многих исторических трудах, готовые социологические схемы и схоластическое теоретизирование все более вытесняли самое историю со всеми ее сложностями, многообразием, интересными личностями и т. д. и т. п. Как-то Энгельс не без иронии говорил, что "и у материалистического понимания истории имеется теперь множество таких друзей, для которых оно служит предлогом, чтобы не изучать историю"3 . Вероятно, над этими словами следует подумать каждому, кто имеет отношение к преподаванию истории и воспитанию историей.
В заключение я хотел бы сказать следующее. Не забываем ли мы подчас, что историческая наука никогда не была и не является нейтральной. Она всегда была и остается наукой партийной. За всеми историческими теориями, за любыми ее нравственными, религиозными, политическими, социологическими построениями стояли и стоят интересы тех ли иных классов и социальных групп. Столкновение идей в области историографии есть, в сущности, не что иное, как борьба за умы сотен и сотен миллионов людей во всем мире, за утверждение в их сознании научно-объективных представлений об историческом развитии человеческого общества как в прошлом, так и особенно в новейшее время. Поэтому нельзя допустить размывания идеологических и политических основ, на которых всегда стояла и стоит советская историческая наука.
2 Ленин В. И. ПСС. Т. 38, с. 184.
3 Маркс К. и Энгельс Ф. Соч. Т. 37, с. 370.
стр. 6
В идейно-теоретической борьбе, которая никогда не прекращалась в исторической науке, советские историки призваны занимать активную позицию. В их задачу входят глубокий научный анализ и критика антимарксистских течений, школ и концепций, представители которых не желают или не способны реалистически оценивать революционные сдвиги и крупные социальные перемены, происшедшие в XX в. и оказывающие огромное воздействие на все стороны мирового общественного развития.
Успех научно аргументированной критики будет тем значительнее, чем конкретнее и дифференцированнее будет наш подход к различным направлениям немарксистской исторической мысли. Это требует более внимательного отношения к тем ее представителям, которые в определенной, хотя и весьма ограниченной, мере отражают новые веяния, связанные с социальным прогрессом человечества, борьбой за его выживание.
Углубленное отношение к вопросам теории истории, всемерное творческое ее развитие на основе широких научных дискуссий, содействие укреплению позиций прогрессивного материалистического направления в зарубежной историографии - важная обязанность советских историков.
На это нацеливают нас решения XXVII съезда КПСС, последующих Пленумов ЦК. Принципиальное значение для выработки правильной позиции при освещении сложных вопросов отечественной и всемирной истории имеют партийные документы, относящиеся к 70-летию Великого Октября, доклад М. С. Горбачева "Октябрь и перестройка: революция продолжается", его книга "Перестройка и новое мышление для нашей страны и для всего мира". Эти документы служат надежным ориентиром, помогают глубокому пониманию исторических процессов, их новому творческому осмыслению, а в ряде случаев - и переосмыслению.
Разумеется, мы хотели бы услышать от вас и критические замечания в адрес журнала "Вопросы истории", советы и предложения, которые помогли бы значительно улучшить его работу, сделать журнал более интересным, отвечающим высоким запросам современного читателя.
М. П. КИМ. Смотреть в будущее, помня об опыте прошлого
Более двух лет партия разрабатывала концепцию перестройки - сложную систему теоретических выводов и положений, стратегически программных идей. Речь идет об эпохальных, этапных изменениях в жизни нашего общества, в том числе и в развитии общественных наук, включая, естественно, историю.
К сожалению, историки не могут еще сказать, что ими продумана и осуществляется концепция перестройки на историческом фронте. Это может быть в какой-то степени объяснимо тем, что наша профессия обращена к прошлому, событиям, которые отодвинуты от сегодняшнего дня временными рамками. Но необходимость в концепции перестройки исторической науки, создании новой системы взглядов на прошлое нашего Отечества ощущается с каждым днем все сильнее. Чем стремительнее практическое движение и грандиознее его задачи на пути к будущему, тем важнее помнить уже пройденные этапы борьбы и свершений, знать историю, учитывать ее опыт. Обращаться к прошлому полезно и необходимо. Но при этом не следует видеть только это прошлое, стоять спиной к настоящему и будущему. В таком положении мы не продвинемся вперед. Прошлое должно быть за нашей спиной, но мы будем постоянно обращаться к нему, чтобы извлекать уроки, накапливать опыт. Я специалист по новейшему периоду исто-
стр. 7
рии СССР и хочу поделиться некоторыми соображениями о состоянии и перспективах его изучения.
Остается актуальным ленинское положение о том, что для научной разработки теории современного исторического процесса и проблем обозримого будущего надо опираться на глубокий анализ реальностей сегодняшнего дня и на всестороннее изучение исторического опыта. Вполне понятно, почему Коммунистическая партия требует от историков по-новому разрабатывать историю вообще, а советского общества в особенности.
Когда идет речь о концепции перестройки исторической науки, надо иметь в виду как теоретические, так и практические задачи. Общая задача сейчас ясна - писать правду, правильно объяснять, объективно, научно исследовать и рассказывать читателям то, что было, и то, как было, исправлять допущенные нами срывы, ошибки, просчеты.
Необходимо выявить вопросы, которые историки сознательно обходили, оставляли в тени, вне исследования, нужно исправлять упущения в области теоретического обобщения, оценки. Наша беда в том, что в изучении истории, развитии исторической науки мы непоследовательно использовали ленинское теоретическое наследие. Мы его по-настоящему, творчески не развивали. Известно ныне широко предъявляемое историкам обвинение в том, что они долгие годы выступали в единственной роли - комментаторов авторитарных высказываний и оценок, без их обсуждения, дискуссий, догматически воспринимали эти высказывания. Принимая такое обвинение, надо выяснить, почему это имело место. Существовала традиция, по которой руководство партии, ее лидеры, помимо политического, имели еще огромный научный авторитет. Маркс, Энгельс, Ленин не только были организаторами и практиками, но и гениальными мыслителями. Их авторитет теоретиков социализма был неколебим. После смерти Ленина традиция видеть в лидере партии великого теоретика осталась, но сами лидеры изменились, проявляли теоретическую слабость. Они не только не сумели в полной мере развить дальше ленинское теоретические наследие, но нередко предавали забвению многое из того, что было разработано Лениным. Не будучи выдающимися теоретиками марксизма-ленинизма, они, однако, были авторитарными личностями, и их высказывания становились обязательными для всех коммунистов, и ученых-историков в том числе. Историкам оставалось лишь комментировать такие высказывания. Более всего такая практика получила распространение в период, когда нашу партию возглавлял И. В. Сталин. Он имел упрощенное представление об историческом процессе, изображая его схематически, абстрактно.
В период культа личности Сталина, в той идейно-политической атмосфере, когда инакомыслие жестоко преследовалось, историки обязаны были комментировать его высказывания. А Сталин, как известно, претендовал на роль теоретика во всех областях научного мышления, например, в области языкознания, хотя, судя по всему, он мало понимал в нем. В области биологии он защищал идеи Т. Д. Лысенко. Все это создавало обстановку крайне неблагоприятную для обществоведов, и для историков в том числе. Например, негативно отразились высказывания Сталина на решении проблемы периодизации социализма.
Мне уже приходилось выступать по вопросам научно-оптимальной периодизации истории социализма в нашей стране. Периодизация - это не механическое членение исторического процесса, а деление его в соответствии с качественной характеристикой отдельных этапов. Научная периодизация послеоктябрьского периода нашей истории имеет огромное значение не только для современности, но и для исторической перспективы. А в этой области накопилось немало ошибочных положений. Так, еще в 1939 г. Сталин говорил о том, что наша страна вступила в период или в полосу завершения строительства социалистиче-
стр. 8
ского общества, постепенного перехода к коммунизму. Это было нарушением марксистско-ленинского понимания поэтапного, постадийного развития социализма и коммунизма. Или Н. С. Хрущев в конце 50-х годов заявил, что мы вступили в период развернутого строительства коммунизма. Это было также выражением теоретического невежества. В третьей Программе партии, принятой в 1961 г., перевод задач развернутого коммунистического строительства в плоскость непосредственных практических действий оказался явно преждевременным. Сроки перехода нашей страны к коммунизму к 1980 г. были явно утопичны. Серьезные ученые, в том числе историки, это понимали, реальная действительность не давала им повода согласиться с тем, что в течение 20 лет (с 1961 по 1980 г.) мы построим коммунизм в основном. Однако мы все с вами голосовали за эти положения Программы, теоретически обосновывали их в своих работах, популяризировали. Такова была тогда политическая обстановка, так было принято в науке.
Ленин, как никто другой, понимал, что процесс становления реального социализма потребует все более активной, плодотворной теоретической работы партии и ученых-обществоведов, ибо этот процесс сопряжен с неожиданностями, новыми проблемами. Когда Ленин отмечал "сверхъестественную" быстроту общественного развития после Октябрьской революции, он имел в виду, что "основная причина этого громадного ускорения мирового развития есть вовлечение в него новых сотен и сотен миллионов людей"4 . Поэтому и концепции общественного развития предстояло развиваться более интенсивно в условиях процесса становления социализма, чем в предоктябрьский период, когда социализм оставался еще теорией. Однако этого не произошло. И перед историками по-прежнему стоит задача серьезной разработки истории послеоктябрьского этапа развития ленинизма. Ленин, опираясь на практическую базу социалистического развития в первые годы Советский власти, создавал тогда концепцию социализма, ставшую новым этапом в его теоретическом наследии. Об этой концепции ленинизма речь шла в докладе М. С. Горбачева на юбилейном заседании, посвященном 70-летию Великого Октября.
Ясно, что многие просчеты, которые были в нашей исторической практике, были связаны с тем, что нарушались ленинские принципы строительства социализма.
Но были пробелы в практическом строительстве социализма, которые условно можно назвать "первородными просчетами". Впервые в мире социализм утвердился в нашей стране. Теоретическое обобщение прошлого опыта развития человечества не могло дать ответа на многие практические вопросы. У нас было абстрактное представление о реальном социализме. Неверно мы оценивали и состояние капитализма, который тоже развивался, во многих областях обгонял нас - в технике, технологии, естествознании, медицине. Мы забыли, что Ленин учил заимствовать у капитализма все ценное. Мы стали сравнивать себя не с капитализмом, а со своим прошлым, с дореволюционным периодом. А ведь Ленин не раз подчеркивал, что социализм победит капитализм прежде всего высшей производительностью труда.
Обществоведы упрощенно толковали процесс развития социализма в нашей стране. Его изображали как оранжерейное растение, у которого нет внутренних противоречий, недостатков. Все недостатки мы сводили лишь к пережиткам, а между тем социализм сам порождает недостатки, противоречия и проблемы. Национальный вопрос, например, в том виде, в каком он достался нам от дореволюционной России, в нашей стране решен. Но многие проблемы требуют дальнейшего изучения, обобщения. Нужно глубже исследовать диалектику соотношения
4 Ленин В. И. ПСС. Т. 45, с. 174.
стр. 9
национального и интернационального, в историографии все еще без должной глубины трактуется процесс культурного сближения наций и народностей.
Я бы еще обратил внимание на состояние вопросов управления в нашем обществе. Ленин в одной из первых работ, в которой намечал конкретную программу и план развития социализма - "Очередные задачи Советской власти", - говорил о том, что нам нужно научиться управлять страной, в которой мы победили. Без порядка, организованности жизнь общества немыслима. Управление предполагает взаимодействие руководителей и руководимых. В будущем исчезнут классовые отношения, национальные отношения, но отношения между руководителями и руководимыми сохранятся. Поэтому проблема взаимоотношений руководителей и руководимых в жизни общества, в науке чрезвычайно актуальна в наши дни, в период перестройки. Можно сказать, что в научных учреждениях подчиненные живут еще под гнетом духовного крепостничества, унаследованного от времени репрессий, беззакония, застоя.
Иные руководители не столько помнят о своих обязанностях, сколько о своих правах. Поэтому есть злоупотребления властью, карьеризм, угодничество. Если бы также руководители помнили о примере Ленина, который опирался не столько на авторитет власти, сколько на власть авторитета, то нравственные взаимоотношения были бы в современном обществе иными, более здоровыми. Поэтому проблема нравственной культуры стоит сейчас на первом месте. Она тесно связана с перестройкой, с обновлением общественной жизни, с развитием науки.
Заканчивая выступление, я хотел бы напомнить слова Ф. Энгельса: "На исторические события не сетуют, - напротив, стараются понять их причины, а вместе с тем и их результаты, которые далеко еще не исчерпаны" 5 .
Ю. А. ПОЛЯКОВ. Прошлое надо не только описывать, но и объяснять
Перестройка в исторической науке идет медленно, но я не согласен с теми, кто вовсе не видит сдвигов. Процесс перестройки сложен и многогранен: где-то она идет быстрее, где-то медленнее, а где-то в самом деле нет никакого движения.
Можно с уверенностью констатировать, что историческая наука не поспевает за тем интересом, который проявляет общественность к прошлому нашей страны. Небывалый интерес к истории мы наблюдали в минувшем году. На фоне этого интереса рельефно выявились наши профессиональные слабости.
Более того, разрыв между возрастающим интересом к истории и неспособностью историков-профессионалов его удовлетворить стал заметнее. Сосуды, через которые проходит историческое воспитание, сузились. Наша активность совершенно недостаточна, она не адекватна росту внимания к истории. Сейчас, вероятно, создаются заделы для новых фундаментальных трудов по различным проблемам истории, но их публикация - дело будущего.
Как мне представляются основные направления перестройки в исторической науке? На первое место я бы поставил задачу демократизации. Может быть, это одно из главных условий дальнейшего успешного развития науки. Здесь перестройка происходит медленно. Сейчас, правда, в системе Академии наук наметились некоторые административные изменения, в частности, вводится новая система выборов руко-
5 Маркс К. и Энгельс Ф. Соч. Т. 21, с. 210.
стр. 10
водителей институтов и секторов. Она в принципе демократична, хотя мы увидели и ее недостатки. А главное, что сохранилось, - это привычка к "свадебным генералам", к должностям, которые почему-то в науке считаются главным достоинством. Слишком часто у нас должности, звания, ордена и медали, чины и премии бегут впереди книг, открытий, идей и - увы - способностей. Иерархическая известность хороша для академического справочника, но в подлинной науке она ничего не определяет. Академик и член- корреспондент - это понятия отнюдь не административные, а научные. Возникло - и на это уже обратила внимание общественность - противоречие между тысячью академиков и членов-корреспондентов и десятками тысяч ученых, работающих в научно-исследовательских институтах, которые прежде всего и двигают науку. Нужно не противопоставлять их друг другу, а сочетать их деятельность, но с тем, чтобы академики и члены-корреспонденты были не административными, а научными руководителями. Научное руководство должно обеспечиваться не званием, а научным авторитетом.
Вопрос демократизации - это первая задача перестройки, в том числе и в области исторической науки. С этим связано и создание иного морально- психологического климата в институтах и на факультетах. Может быть, это самое трудное. Думаю, что вред, нанесенный сталинским периодом, ощущается и сейчас в огромной мере. Именно тогда сложилась атмосфера, мягко выражаясь, не самая здоровая для развития науки. Мы напрасно забыли 1949 год, когда под флагом борьбы с космополитизмом были учинены массовые "проработки" представителей общественных наук, в том числе историков. Я говорю о морально-этической стороне этого разноса. Было отвратительно, когда ученик обливал грязью учителя, когда коллеги не просто критиковали своих друзей, а предъявляли им политические обвинения типа - "политически порочная книга", "политически ошибочное выступление" и т. д. Сейчас мы такого рода ярлыки не навешиваем, но наш климат, наши этические представления и отношения оставляют желать лучшего.
Перестройка в исторической науке предполагает, на мой взгляд, отказ от некоторых прочно укоренившихся стереотипов. Нам нужно, например, отвыкнуть от единственности точки зрения на события, деятелей прошлого и привыкнуть к наличию разных взглядов и подходов на основе марксизма- ленинизма. Надо учиться отражать многомерность истории. История - это минувшая жизнь, а многогранность, многообразие жизни бесконечны. Исследователь должен стремиться показывать в своей работе всю сложность человеческих отношений. Мы освещали минувшее в черно-белых тонах, в то время как нужно показывать историю живой, полихромной.
Определенное значение в перестройке имеет и организационная сторона. Видимо, мы об этом не должны забывать. Всегда найдется ретивая администрация, для которой перестройка - прежде всего создание новых подразделений, закрытие старых. Этим уже увлекаются и будут, очевидно, увлекаться. Нужно подходить к организационным делам осторожно, разумно, видя в них не самоцель, а средства для решения научных задач. Какие-то организационные меры в исторической науке - создание новых секторов, отделов, межсекторских групп, преобразование научных советов - видимо, потребуются, но следует помнить о мере, целесообразности, обоснованности.
Вопрос о содержании наших работ в конечном счете главный. В области истории советского общества мы находимся на стадии констатации правды. Слова "правда истории" сейчас стали одними из самых популярных выражений. Мы - не только применительно к истории советского общества, но и к истории античности, феодализма, капитализма - в минувшие годы отходили от правды. Вместо студеной роднико-
стр. 11
вой влаги, подлинной исторической правды, мы предлагали читателю теплую дистиллированную водицу, а чаще - подслащенную. Теперь мы констатируем правду, иногда с преувеличением и со стремлением к сенсационности. В газетах и журналах появилось немало "пирожков" с несвежей начинкой. Надо не только констатировать те трагические и драматические события, которые были в нашем прошлом, но и объяснять их причины, корни. Это достаточно сложно и трудно. В частности, вопрос, почему нарушались экономические и нравственные законы, нарушалась сама законность, требует не однозначного, тем более не формального ответа, а глубокого проникновения в историю. Если же все время только расписывать недостатки, но не объяснять их, количество перейдет в качество. О "белых пятнах" и "черных дырах" уже много говорилось и писалось. Высказывалась и очень существенная мысль, что они разные и понимать их нужно по-разному. Да, это так. "Белые пятна" - это и ранее "запретные зоны", и биографии людей, ставших жертвами сталинских репрессий. Это также и сюжеты, которые никто не запрещал, но которые считались или немодными, или неинтересными, или малоперспективными. Они остались неизученными или малоизученными, однако с годами мы яснее увидели их значение. Никто не спорит сейчас по поводу того, что историю необходимо лучше "заселить", показать как можно полнее и шире ее действующих лиц. Но сделать это не так просто. Унылое перечисление лиц, подобное списку жильцов большой коммунальной квартиры, не оживит и не углубит наши труды. "Заселить" историю - значит показать полнокровных людей - государственных руководителей и полководцев, деятелей науки и искусства, показать их в движении, с сомнениями и страстями, победами и неудачами. И обязательно найти формы изучения и отражения жизни простых людей с их думами и взглядами. Показать их не только на тракторе и у станка, но и в повседневной жизни.
Меня тревожит стремление, главным образом некоторых журналистов, отойти от классового подхода. Бытуют, например, рассуждения о том, что общество должно быть единым, и тот, кто нарушает это единство (имеется в виду дореволюционное общество), "поступает преступно". А как же быть с главным марксистским тезисом о значении классовой борьбы в истории? Ведь вольно или невольно классовая борьба преподносится читателю как явление вредное. Такого рода рассуждения, мне кажется, могут нанести большой ущерб нашей науке. Или воспевание патриархальщины, идеализация отношений между крепостными "няньками", "дядьками" и помещичьими отпрысками. Арина Родионовна или Савельич были добрыми, преданными людьми, да и хозяева им попались хорошие. Но нельзя забывать, что это были взаимоотношения крепостного и господина, и делать из этих отношений идеал для нас неправильно. В то же время нельзя противопоставлять общечеловеческое классовому. Такие достоинства человека, как добродетель, мужество, честь, доблесть, милосердие вполне сочетаются с нашей социалистической моралью.
Необходимо обеспечить возрастание роли научных журналов, в том числе "Вопросов истории". По меньшей мере два обстоятельства диктуют эту необходимость. Во-первых, сейчас, в условиях быстрого развития взглядов, их столкновений, появления новых оценок и новых документов, особенно велико значение оперативного научного органа. Когда историей стали заниматься многие дилетанты, порой очень активно пропагандирующие далекие от науки, но броские, внешне привлекательные взгляды, важно с такой же оперативностью проводить и отстаивать научно обоснованные теории.
Во-вторых, сейчас отпадают, теряют научную ценность цельте тематические массивы, появляется новая проблематика, открываются новые научные направления, по-новому ставятся исследовательские задачи.
стр. 12
В этих условиях жизненно необходимо не только освещать то новое, что провозглашается с академических кафедр и дискуссионных трибун, но и организовывать, сплачивать ученых, способных творчески развивать марксистско-ленинскую науку. В этом - высокое назначение научного журнала. Журнал не может оставаться полустанком, мимо которого проносятся экспрессы подлинной науки. Он призван быть узловой станцией, от которой идут магистральные линии исторического знания и на которой формируются поезда творческой мысли.
Мы все слышим от читателей сетования на то, что большинство исторических книг и статей написано сухо, казенно и потому неинтересно. Эти нарекания справедливы. Стиль исторического труда - одно из обязательных проявлений профессионализма. Плохо написанные работы мешают пропаганде исторических знаний, снижают авторитет исторической науки. Журнал должен учитывать этот критерий при оценке публикуемых материалов. Он должен повторять авторам известные строки: "Или вы пишите лучше, или лучше не пишите".
Хотелось бы поговорить о новой тематике, но, думаю, сегодня это нецелесообразно. Начав такой разговор, мы вступим в океан безбрежный. Для разговора о конкретных проблемах и темах нужны более узкие, более специализированные совещания. Кстати говоря, журнал сделает полезное дело, если будет регулярно проводить такие встречи.
И. Я. ФРОЯНОВ. Нужен приоритет нравственности
Мне приятно принимать участие в столь представительном, ответственном совещании, призванном, как я думаю, способствовать решительным шагам на пути радикальных перемен в исторической науке; наш "круглый стол" и следует рассматривать как один из этих шагов.
Сейчас много говорят о неблагополучном положении в советской исторической науке: газеты, солидные журналы, радио, телевидение постоянно напоминают своим читателям и слушателям о проблемах, существующих сегодня в области изучения истории, прежде всего отечественной. И это не случайно. Современные советские историки оказались в большом долгу перед народом. Я бы даже сказал острее: конъюнктурным подходом, нарушением исторической правды, угодничеством мы подорвали некогда высокий престиж отечественной исторической науки. Настало время восстановить его. Это оказывается очень трудным делом для нас. Перестройка, охватившая важнейшие сферы жизни советского общества, еще по-настоящему не коснулась нашей науки. Мы до сих пор фактически находимся на стадии обсуждения задач перестройки, тогда как пора их уже решать. Но, чтобы успешно решать эти задачи, необходимо ясно видеть недостатки и препятствия, стоящие на пути обновления. Думаю, что они коренятся в прошлом. И в прошлом отнюдь не 20-летней давности. Еще в 30-е годы возникла порочная установка, вследствие которой стало привычным подтягивание истории России к истории стран Западной Европы. Любое несоответствие исторических процессов в России и в Западной Европе рассматривалось не в пользу России и квалифицировалось как отставание последней в своем историческом развитии. Можно подумать, что история народов - состязание бегунов, которые начинают бег одновременно и от одной стартовой черты. Нелепость подобной установки очевидна. Тем не менее она и поныне остается в силе, приносила и приносит большой вред исторической науке. Она растворила своеобразие русской истории. Сделала ее безликой, поставила в чрезвычайно сложное положение самих историков, вынужденных искать искусственные аргументы, что не могло не повлиять отрицательным образом на нравственную основу их труда. Возобладала конъюнктурщина. История как наука в истинном ее понимании теряла
стр. 13
высокое назначение. Приведу пример, близкий мне по роду моих научных интересов. До сих пор отклонение Руси, в домонгольский период ее истории, от "общеевропейского" хода развития толкуется как проявление ее отсталости. Попытки некоторых исследователей показать своеобразие исторического пути России вызывают обвинение, как ни странно, в утрате патриотизма. Данью этому "патриотизму" является стремление удревнить во что бы то ни стало отечественную историю. Некоторые влиятельные в научном мире историки, например, акад. Б. А. Рыбаков, безосновательно начинают строительство Древнерусского государства за полторы тысячи лет до образования в IX в. Киевской Руси. С большими усилиями строили наши предки свое государство, отбрасываемые назад то скифами, то сарматами, то гуннами, то аварами, и, наконец, за 1500 лет построили его, а потом тысячу лет жили в условиях феодализма. Неужели это к чести и славе русского народа?
И, к великому сожалению, такие псевдопатриотические концепции широко пропагандируются в нашей прессе. Тем самым подается сомнительный пример для историков других народов нашей страны, которые также стараются удревнить свою национальную историю. В результате создается почва для национализма. Предана забвению простая и ясная мысль, выраженная еще М. В. Ломоносовым: "Не время, а дела делают великими народы". Что касается великих дел, то русскому народу, другим народам нашей страны их не занимать. Тот факт, что именно Россия первой в мире пришла к социализму, говорит о многом, и прежде всего о том, что наш народ имел такие качества, выработанные историей, которые позволили ему возглавить движение народов мира в борьбе за обновление и социальный прогресс. Все это требует переосмысления роли нашей страны во всемирно-историческом процессе начиная с древности и кончая современностью. При таком подходе некоторые разночтения отечественной истории с западноевропейской окажутся не только не отставанием, но и опережением.
Другой факт, приобретающий в настоящих условиях негативное значение, заключается в нашей приверженности к традиционной проблематике исторических исследований, которая в конечном счете привела к застойным явлениям в изучении истории. Мы долгое время свои исследования посвящали тому, что относится к сфере базисных явлений, значительно меньше уделяя внимание надстроечным факторам, определяющим в известные моменты ход истории. Такое положение сохраняться больше не может, поскольку оно является тормозом в развитии науки, противоречит духу нашего времени.
Требуют пристального внимания такие новые направления исторической науки, как историческая демография, историческая психология, историческая социология, надо вплотную заняться такими важными темами, как, скажем, положение женщин и детей, эволюция семьи, преступность, развитие грамотности населения, церковные вопросы, история предпринимательства, здоровье населения, питание и ряд других. Разработка этих проблем приблизит историческую науку к сегодняшним нуждам нашей страны. Напомню, что русская историческая наука XIX - начала XX в. славилась своей связью с жизнью. Так, крестьянский вопрос середины XIX в. вызвал массу исследований по истории русского крестьянства, крестьянской общины, а вопросы, связанные с земской реформой, - исследования, посвященные земскому представительству и самоуправлению в XVI - XVII веках. Подобные примеры связи исторических исследований с современностью можно было бы умножить. К сожалению, мы растеряли эти замечательные традиции. Между тем и в наше время увязка прошлого с настоящим очень нужна. Например, изучение традиций демократизма, коллективизма и общинности русского народа имеет важное значение для понимания нынешних процессов демократизации советского общества.
стр. 14
Исследование реформ России XVIII - начала XX в. может проходить в известном контексте современной перестройки, изучение общины и хозяйствования в условиях мелочной регламентации и крепостного права - в контексте производительности творческого и рутинного труда, изучение антиалкогольного движения в России XIX в. - в контексте современной антиалкогольной политики.
Однако какие бы проблемы мы ни ставили, как бы мы ни пытались их разрешить, мы будем все время упираться в нравственность ученого-историка. Разве можно считать нравственным то положение, когда высказывать точку зрения, не совпадающую с мнением "сановного" историка, опасно? Разве нравственно, когда негативная оценка какой-нибудь работы, высказанная в центральных изданиях, рассматривается почти как катастрофа, чуть ли не политическая ошибка автора работы, как свидетельство некомпетентности?
А как можно назвать существование "незыблемых" истин, исповедуемых "генералами" от истории? Ведь не секрет, что групповщина, стремление к монополизации научных идей и вытекающие отсюда претензии на господствующее положение в науке получили у нас широкое распространение. Особенно это характерно для академической исторической науки, чему в немалой мере способствовало многолетнее культивирование ее приоритета по отношению к вузовской, якобы второстепенной. Есть даже такое понятие, почерпнутое из военной, а в данном случае лучше сказать казарменной, терминологии: "Академия наук - штаб науки". Ну а что начертал и провозгласил "штаб", то и правильно. Поэтому, когда возникает какая-нибудь сложная историческая ситуация, верховным арбитром, а часто судьей выступает Отделение истории этого "штаба". Предстоит еще подсчитать, сколько научных судеб исковеркано этим арбитражем.
В последнее время много говорится о координации научных исследований. Однако координация нередко превращается в инструмент утверждения влияния в науке определенных лиц, в конечном счете - подавления новых идей. И это потому, что в деле координации исторических исследований Отделение истории поставлено в исключительное положение. В результате университетская наука оказалась в подчиненном и даже ущемленном положении. Поэтому оптимальная координация исторических исследований может быть обеспечена только на паритетной основе академической и университетской науки.
И еще об одном. Советская историческая наука неправомерно оторвана от мировой исторической науки. Информация советской прессы о том, что делается зарубежными коллегами, скудная, к тому же крайне нерегулярная. В советские библиотеки, даже Москвы и Ленинграда, поступает ничтожная часть из того, что публикуется за рубежом. В силу старых инструкций многие безобидные издания попадают в спецхранение, даже библиографии и реферативные сборники.
В заключение хочу высказать несколько соображений относительно работы журнала "Вопросы истории". Начну с того, что в последние годы заметно упал престиж журнала. Это тем более огорчительно, что в иное время, такое же переломное (сразу после XX съезда), журнал "Вопросы истории" активно включился в процесс оздоровления духовной и нравственной жизни общества, очищения исторической науки от догматов сталинизма. Многое в этом направлении делали А. М. Панкратова и Э. Н. Бурджалов. Однако последующее сползание нашего общества к застою сказалось, разумеется, и на журнале. Сходя с позиций, занятых после XX и XXII съездов, "Вопросы истории" становились проводником взглядов и идей консервативных сил. Вплоть до недавнего времени пробиться на страницы журнала с нестандартной по идеям и замыслу статьей было практически невозможно. Более того, журнал выступал орудием "идейной проработки" неугодных ученых. Не случаен был поэтому
стр. 15
подбор лиц редколлегии журнала. Журнал перестал поддерживать передовые и актуальные направления в науке, что и понятно, поскольку они шли вразрез с концепциями некоторых членов редколлегии. Рецензирование для одной части историков приняло комплиментарный, а для другой - разносный характер.
В свете сказанного представляется назревшим требование обновить редколлегию на демократической основе с тем, чтобы в нее вошли на равных паритетных правах представители академической и вузовской науки, причем с разумным учетом географического принципа.
Следовало бы постоянно информировать читателей о том, как идет перестройка в Отделении истории АН СССР, на исторических факультетах ведущих вузов страны, публиковать отчеты о заседаниях Отделения без каких бы то ни было умолчаний и купюр. Я бы даже предложил ввести рубрику в журнале с рабочим названием "Перестройка в исторической науке".
Верится, что положение в журнале и самого журнала изменится, и он станет трибуной различных научных идей и подходов.
Е. В. АНИСИМОВ. У журнала должна быть своя позиция
Мне представляется, что судьба журнала "Вопросы истории" чем-то напоминает судьбу "Нового мира". Ведь в сущности историки сразу же откликнулись на решения XX съезда КПСС и почти сразу же им нанесли сокрушительный удар постановлением 1957 г. о журнале "Вопросы истории", от которого пострадали А. М. Панкратова и Э. Н. Бурджалов и, как оказалось впоследствии, вся историческая наука. Именно с возвращения к этому неотмененному и незабытому постановлению и нужно начинать перестройку в журнале. Мне кажется, нужна статья, подобная той, которую недавно опубликовал Ю. Буртин о старом "Новом мире"6 . По-моему, это первейший гражданский и профессиональный долг: защитить, хотя и с опозданием, честь достойных людей и самого журнала, открыто сказать о несправедливости.
Вообще мне кажется, что перестройка в исторической науке прежде всего связана с историографией, историей нашей науки. Необходимо на страницах журнала и других изданий вести углубленную, систематическую работу по проблемам советской историографии, не пропуская ни одного белого пятна, не склоняясь перед блеском премий и наград, положа в основу историзм. Проблем же много. Я, например, хотел бы прочитать в вашем журнале статью о начале разгрома школы М. Н. Покровского - события важного, переломного, как оказалось, в истории нашей науки. Важна и такая тема, как "Роль Сталина в исторической науке 30 - 50-х годов и влияние его идей на современную науку".
Мы являемся свидетелями того, как взволновано наше общество публикациями в связи со 100-летием со дня рождения Н. И. Вавилова. А разве не наше дело сказать о том, что творилось в исторической науке 30 - 50-х годов? Я думаю, настало время обратиться к компетентным органам с просьбой дать ознакомиться и опубликовать материалы "академического дела" С. Ф. Платонова - Е. В. Тарле - Б. А. Романова, 1929 - 1930-х годов. Нужно вообще создать словарь советских историков, как это делают востоковеды, обращая внимание на тех, кто погиб на войне, был репрессирован. Надо спешить, пока живы помнящие это люди. Мое поколение 40-летних уже не может наверняка сказать студентам, чьи имена замазаны тушью в составе редколлегий книг и журналов 30-х годов и чьи предисловия варварски вырваны из книг. Материалы к биографическому словарю советских историков нужно публиковать именно в "Вопросах истории", где многие из них были авторами. Нужно коснуть-
6 См. Октябрь, 1987, N 8.
стр. 16
ся и постыдного "дела" Ленинградского университета 1949 г., когда были окончательно уничтожены остатки традиций блестящей петербургской исторической школы. Обо всем этом надо писать спокойно, взвешенно, но без недомолвок, с именами и фактами. Это необычайно важно для всех нас.
Сейчас много говорится о необходимости создания гарантий перестройки. Нет таких законов, которые нельзя отменить. Единственная гарантия демократии - гласность, чтобы неповадно было возможным сейчас и в будущем доносчикам, чтобы они знали, что их имена будут известны всем. Это необходимо для "этической гигиены" нашего сообщества ученых.
Журнал должен начать и борьбу против администрирования в науке, против монополизации права на истину одним человеком, одним институтом, одним направлением. Не должны повториться печальные разносные истории, происходившие на наших глазах. Знаем мы, как 7 лет не выходит в свет книга по историографии Киевской Руси И. Я. Фроянова и какими методами борются с его научными концепциями, отлучая его от марксизма и вешая на него другие ярлыки. Ведь до сих пор ему не дали возможности ответить на зубодробительные рецензии В. Т. Пашуто, Ю. А. Лимонова, М. Б. Свердлова, носившие далеко не невинный характер "научной" полемики.
Мне кажется, что "Вопросы истории" должны исправить эту ошибку. Только тогда могут быть продуктивны споры о генезисе феодализма в Древней Руси, только тогда люди не побоятся высказывать свое мнение, ибо должен действовать принцип: в науке право ответа на критику - священно.
Мне всегда трудно отвечать неофитам или студентам, почему в Советском Союзе не издана книга К. Маркса "Secret Diplomatic History of the Eighteen Century". Не так-то просто объяснить, что имеющиеся в науке оценки внешней политики царизма, его национальной политики бывают весьма далеки от подлинно марксистских.
Известное обострение национальных отношений в современном обществе связано и с серьезным отставанием в научном осмыслении прошлого народов нашей страны. То есть, проще говоря, проблема империи во всех ее проявлениях, начиная от складывания территории и кончая рецидивами имперского сознания, должна стать в центр исследования историков наряду с другими важными проблемами. В самом деле, как объяснить людям, что Салават Юлаев, боровшийся против царских войск, - герой, а Шамиль, делавший это же, - враг и английский шпион. Не помню, когда была последняя статья о Кавказских войнах в "Вопросах истории", по-моему, в 1956 году. А о разделах Польши, подавлении польских восстаний, венгерского восстания 1849 г. вообще не говорится или говорится эзоповским языком.
Никогда умолчание не было решением проблемы, особенно такой острой, как национальная. Марксистско-ленинский подход к ней - единственный путь избежать апологетики, сведения старых межнациональных счетов, проявлений квасного патриотизма, тогда не нужно будет выбирать слова "завоевали", "присоединили", "вошли". Не случайно вследствие нашего умолчания известный романист, описывая завоевание Средней Азии, поучает читателя: "Грешно забывать наших прадедов, которые в жестоких лишениях создавали великое многонациональное государство". Вот так-то!
Известно, откуда и когда пошла апология империи. Начало положила работа Сталина "О статье Энгельса "Внешняя политика русского царизма", написанная в 1934 году и опубликованная в 1941 году. Этой статьей "подправлялся" марксистский взгляд на проблему. Только отказавшись от последствий этой концепции, мы сможем научно, т. е. непредвзято, подойти к распутыванию этой сложной, неоднозначной национальной про-
стр. 17
блемы. Не начнет ли это нужное дело журнал "Вопросы истории", опубликовав книгу Карла Маркса?
О журнале. Мне кажется, нельзя забывать, что журнал - это есть журнал, пресса, живое дело. Немыслимо, чтобы статьи лежали по 1,5 - 2 года, нужна оперативность, различные формы подачи материала. "Круглый стол" - это хорошо, но не всегда его соберешь, нужны интервью с крупными историками по острым проблемам, диалоги, репортажи с дискуссионных заседаний институтов, отделов, Отделения. Хватит с нас стерильной, нейтральной, осторожной информации о заседаниях Отделения истории. Получается так, что научная общественность знает по слухам, какие там разгораются научные споры, а нас пичкают, извините, светской хроникой, занимающей полжурнала. У редакции должна быть своя позиция в этих спорах.
Нужно откликаться и на фундаментальные проблемы истории, и на те, что волнуют общество сейчас, актуальны, требуют оперативного вмешательства авторитетного голоса историка. Возникла, раздута проблема масонства - дайте серию материалов о масонах, конечно, научных, а не на уровне "Вологодского комсомольца". Заметен интерес к Н. С. Хрущеву - дайте соответствующий материал о нем.
Нужно обновить структуру журнала. Я бы хотел видеть такие, например, рубрики: "Личность в истории", "Портрет историка", "Белые пятна" истории" и т. д. Вести эти рубрики годами, а потом издавать отдельно в "Библиотечке "Вопросов историй".
На современном этапе, когда еще трудно ожидать плодов нового подхода, нужно усилить, во-первых, публикацию нашего наследия: ранее запрещенных, неопубликованных статей, писем, дневников. Одним словом, делать то, что и делают толстые журналы сейчас.
Во-вторых, работа с читателем. Вообще, сейчас хорошо видно, что тот орган печати, который не открывает своих страниц читателям, не спорит с ними, не ведет работы, - это Живой мертвец.
Опыт журналов сегодняшнего дня показывает, что читатель - это спасение журнала. Он понесет материалы, идеи, даст почувствовать запросы общества, скорректировать работу. Конечно, конъюнктурой увлекаться не следует, нужно все взвешивать, но все же работать в убыток ни один журнал не может. Как-то забываешь, читая современный журнал "Вопросы истории", что он еще и орган Минвуза. Может быть, поменьше светской хроники жизни Отделения или библиографии, аннотации содержания иностранных журналов, а побольше живых материалов. Журнал должен стать чтением студентов исторических факультетов, их учителем, воспитателем и информатором. А сейчас даже историки-профессионалы не читают "Вопросы истории". Его функции с успехом выполняют непрофильные издания типа "Наука и жизнь", "Знание - сила" и другие. Любопытно, что подборку документов о 1917 годе напечатал "Новый мир", а не ваш журнал.
Н. И. ПАВЛЕНКО. Не превращать историю в арифметику
Принято считать, что только с историей советского общества у нас неблагополучно, а в остальных разделах отечественной истории, хотя бы до XVII в., абсолютно все в порядке. С моей точки зрения, и в исследованиях по периоду феодализма дело обстоит совсем не так. Здесь прежде всего показателем неблагополучия является та концепция, которая исповедуется в обобщающих работах, учебниках и т. п. Конечно, если мы обратимся к отчетам, которые выпускаются под названием "Историческая наука от съезда к съезду", то обнаружим в них полную иллюзию благополучия. Там употребляются такие фразы, как "убедительно доказано", "убедительно раскрыто", "ярко описано" и т. д. и т. п. Но
стр. 18
все это далеко от действительности. Это показатель застойных явлений в исторической науке.
На чем покоится нынешняя концепция периода феодализма в отечественной истории? Немного утрируя, скажу: она покоится на двух китах - это что-то развивалось и что-то разлагалось. Поначалу развивался феодализм. Затем этот процесс прекращается, и феодализм стал разлагаться, развивается капитализм. Трудящимся жилось тяжело, и положение их ухудшалось. Классовая борьба была острой, и она из столетия в столетие обострялась. До фактов нет никакого дела. Таких, например, как то, что у нас буржуазно-демократическая революция, неудавшаяся, была только в XX веке. Все равно классовая борьба была острой.
Если обратимся к истокам, откуда это пошло? Первое - это "Краткий курс". Помните, в "Кратком курсе" говорилось, что историческая наука, если она хочет быть действительно наукой, должна прежде всего заняться историей производителей материальных благ, изучением и раскрытием законов производства. Тогда же появилось и великое количество запретных тем. Кто бы мог, не ожидая больших неприятностей, заниматься в 30 - 50-х годах народничеством? Кто бы мог исследовать историю церкви? Это была полузапретная тема. Кто мог изучать историю буржуазии, дворянства и т. д.?
Коренной причиной застоя в развитии советской исторической науки является догматизм. Решающее влияние оказал здесь "Краткий курс"; сказалось также желание некоторых историков представить В. И. Ленина автором концепции истории России периода феодализма. Догматизм и здесь дошел до того, что на основе отдельных высказываний Ленина эти исследователи пытались создать более или менее стройную систему нормативных положений по истории феодальной России. Ленина, естественно, интересовали вопросы истории России XIX века. Практическая необходимость заставляла его и как ученого обращаться к этому периоду времени. Но можно ли на этом основании говорить о системе и концепции?
Вполне разделяю мнение И. Я. Фроянова об ошибочности утвердившегося в литературе стремления во что бы то ни стало втиснуть историю нашей страны в русло общих закономерностей западноевропейской истории. Пора признать, что наша история уникальна, у нас особые и феодализм, и сословно- представительная монархия (если таковая существовала), и необычна роль государства. Без учета универсальности и своеобразия отечественной истории мы не можем дать удовлетворительного объяснения таким ее важнейшим явлениям, как возникновение крепостного права, оформление абсолютизма, складывание сословий и т. д. Без учета размеров территории, климата, плодородия почвы, отсутствия морских путей, связывающих надежно Россию с Западом, мы не можем объяснить отсталость социально-экономического и культурного развития страны. Нельзя же все это по-прежнему списывать на счет монголо-татарского ига, ибо не только оно являлось причиной отсталости России.
Вот те моменты, на которые я обращаю внимание как на первопричину догматического направления в освещении нашей историографией периода феодализма. На злоупотреблении цитатами зиждется целое направление в исторической науке. Десятки, а может быть, и сотни работ "кормятся" на каком- нибудь одном высказывании Ленина о феодальном периоде - о капиталистах- купцах, буржуазных связях и т. п. Отними эту цитату у авторов - они останутся без опоры. Нет соответствующих фактов, которые подтверждали бы их интерпретацию.
Второй вопрос. Кому же принадлежит эта концепция, которая ныне существует у нас? Должен сказать, что я отношусь с уважением к ее творцам, потому что это были настоящие ученые. Я имею в виду Б. Д. Грекова, С. В. Бахрушина, В. И. Пичету, Ю. В. Готье. Но они
стр. 19
создавали эту концепцию на базе "Краткого курса", в условиях конца 30-х годов. То, что они выдвинули, с небольшими модификациями, фактически существует и поныне. К подобным негативным явлениям я причисляю и отношение тех же уважаемых авторов к дореволюционным историкам. По сути дела, ведь и они сформировались как ученые в дореволюционное время, потом постепенно приобщались к марксизму и стали марксистами. Но среди их предшественников были такие крупные ученые, как С. М. Соловьев и В. О. Ключевский. Не все у них неправильно, а наша историография их напрочь отвергала. У нас был, наконец, правда, не профессиональный историк, но писавший на профессиональном уровне и о феодализме, такой довольно крупный политический деятель, как Г. В. Плеханов, которого тоже отвергали.
Современные историки усугубили недостатки выработанной в 30-е годы концепции многими положениями конкретно-исторического плана, не выдерживающими научной критики. Их построения можно назвать спекулятивными. К ним относятся прежде всего сюжеты о классовой борьбе и крестьянских войнах. Было, как известно, три крестьянских войны. Но ряд специалистов для оправдания своего места в исторической науке сделали еще одно "открытие" - изобрели четвертую крестьянскую войну. К сожалению, это "открытие" даже включено в учебник по истории СССР для 7-го класса. Между тем сохранившиеся источники о событиях 1707 - 1708 гг. свидетельствуют, что эти выступления были казачьими и по движущим силам и по устремлениям. Что касается Крестьянской войны под предводительством Е. Пугачева, то усилиями все тех же историков она включена в разряд освободительных движений. В их работах постоянно присутствует термин "антифеодальная борьба", унаследованный у "школы Покровского". Но М. Н. Покровский все крестьянские войны считал революциями. Если термин об антифеодальной направленности абстрактно правомочен, то он абсолютно неприемлем при характеристике целей, которые ставили перед собой участники Крестьянской войны 1773 - 1775 годов.
Под пером иных историков крестьянские войны составляют предмет гордости. Между тем они являются едва ли не самым убедительным доказательством отсталости России, ибо несли на себе печать средневековья.
Многие выходящие в стране труды историков науке не нужны. Они пишутся только на потребу авторов, во имя диссертаций - кандидатских и докторских. Сколько у нас издается монографий, которые ввиду мелкотемного, локального характера ничего не дают исторической науке. И это объяснимо, ибо штаты научных учреждений раздуты. Так, в 1949 г. в Институте истории АН СССР было около 130 научных сотрудников, а в созданных на его основе Институте истории СССР и Институте всеобщей истории в настоящее время в несколько раз больше в каждом. Как можно выправить положение, как должна идти перестройка? Готовых рецептов, конечно, нет, но мне хочется обратить внимание на некоторые вещи. Правильно сказал Ю. А. Поляков о демократизации. Мне кажется, что демократизация должна прежде всего касаться академических учреждений.
Каков сейчас порядок? В промышленности существует госприемка, т. е. идет борьба за качество, в академических же учреждениях до сих пор работают на вал. Стоит кому-нибудь быть зачисленным в академический институт и тогда, независимо от того, имеет ли он творческие потенции, является ли он ученым, как только поступил в институт - его тема включается в план. Стоит тебе только иметь самое маленькое желание стать кандидатом, ты станешь. Включили в план тему - и издание работы не зависит дальше ни от каких условий, потому что такова система: действует круговая порука. Заведующий сектором заинтересован в том, чтобы план у него выполнялся. Все знают, что если я сегодня вы-
стр. 20
ступлю с критическим замечанием в адрес такого-то автора, завтра будут обсуждать меня, и мне достанется "на орехи". Поэтому все идет на "ура", под барабанный бой, и в результате издательство "Наука" печатает никому не нужные работы на низком научном уровне. Посмотришь иную работу - чуть ли не на каждой странице десятки цифр. То ли это работа по истории, то ли руководство по арифметике. Вся наука состоит в том, что провел, скажем, подсчет, вычислил проценты - и вся премудрость. Мне кажется, журнал должен этот вопрос поднять, нужно менять эту систему коренным образом, т. е. нужно бороться за качество нашей научной продукции, а не за количество.
Но здесь вступает в дело человеческий фактор. Мы говорим о перестройке. Кто будет этой перестройкой заниматься? Каков должен быть заведующий сектором? Это человек, который генерирует идеи, определяет перспективные направления, который компетентен, мыслящий. И посмотрите с этой точки зрения на заведующих некоторыми секторами. Как же они будут вести перестройку? Человеческий фактор - это немаловажный фактор в перестройке. Без этого мы будем о ней только говорить. Те, кто занимал самые ретроградные позиции, сейчас тоже заметны в передовых рядах, больше всех шумят о перестройке, забегают даже вперед. С тем же усердием, с каким они глушили все передовое, сейчас они готовы демонстрировать свою приверженность перестройке и тем новым задачам, которые стоят перед исторической наукой.
В. П. ДАНИЛОВ. Третья волна
Начну с вопроса, в чем заключается назначение и сущность перестройки в исторической науке? На мой взгляд, начинающаяся перестройка состоит в возрождении научного характера деятельности в области изучения истории в целом, истории новейшего времени в особенности. Это утверждение не означает, что до сих пор деятельность в области изучения истории совершенно не носила научного характера. Но главным все же в занятиях историей на предыдущем этапе, охватывающем примерно 20-летний период, было не исследование живого исторического процесса в его конкретности и противоречивости, не самостоятельное осмысление его движения с позиций развивающегося марксистско-ленинского учения, а догматическое изложение и подтверждение фактами умозрительных схем, оторванных от действительности и считавшихся обязательными. Научная работа в собственном смысле этого понятия часто сталкивалась с такими трудностями, которые редко удавалось преодолеть. Все больше она становилась уделом "чудаков" и "неудачников".
В прошлом советской исторической науки было два этапа активного и успешного развития, подлинного подъема, отличавшиеся постановкой широкого круга проблем, достаточно свободным их обсуждением и значимыми результатами. Я говорю о 20-х годах и десятилетии после XX съезда партии. Это были две мощные волны прироста научного знания в области истории. В условиях перестройки возникает новая, третья, волна прироста научного знания об историческом процессе. Это произойдет, если в изучении истории действительно будут осуществляться принципы научной деятельности, в том числе свободной постановки проблем, свободного высказывания мнений и их обсуждения, открытой и добросовестной критики, как средства борьбы и против идеологического "размывания", и против псевдонауки.
Критическая оценка состояния общественных наук, данная в партийной печати, полностью относится к исторической науке и в особенности к деятельности исторических научных учреждений - институтов, журна-
стр. 21
лов и т. п. Не случайно, что поиски новых подходов и новых решений в условиях начинающейся перестройки происходили вне рамок исторических учреждений даже тогда, когда в них участвовали сотрудники этих учреждений. Историография в целом оказалась позади тех изменений в историческом сознании общества, которые обнаружились на новом повороте в нашей общественной жизни. Хуже, она не смогла ни предупредить, ни сколько-нибудь успешно рассеять ложные исторические представления, в большом количестве выявившиеся с началом гласности.
Профессиональные историки с удивлением обнаружили вдруг широко распространившиеся представления о "столыпинской альтернативе" в истории России, которая будто бы могла избавить ее от революционных потрясений и жертв. Между тем распространению этого ложного представления весьма способствовало утверждение в историографии крайне упрощенной трактовки социально-экономического развития предреволюционной России, сильно завышавшей уровень аграрного капитализма. Все мы помним, какой критике подверглось в начале 70-х годов "новое направление", в особенности исследование многоукладности российской экономики. Отсюда вырастало непонимание такого кардинального факта российской истории, каким являлась крестьянская аграрная революция, слившаяся в октябре 1917 г. с социалистической революцией рабочего класса. Стоит ли удивляться, что на лекциях о коллективизации, даже в научных учреждениях, почти неизменно задается вопрос: "А вот, если бы не убили Петра Аркадьевича, то..." - то, может быть, все по-другому было бы.
Еще больше ложных представлений и прямых фантазий обнаружилось по проблемам, связанным с послереволюционным развитием. Мы узнаем, например, из работ, которые пишут профессиональные экономисты, облеченные докторскими степенями, что развитие мелкокрестьянского сельского хозяйства в условиях нэпа происходило такими чудесными темпами, что любая идея его преобразования - просто нелепа. Смешно преобразовывать экономику, обеспечивающую десятипроцентный годовой прирост продукции!
Стоит отметить появление представлений о нэпе как политике восстановления и развития мелкого крестьянского хозяйства, независимой и отличающейся от политики кооперирования.
Очень характерной - и опасной - является фантазия из романа Б. Можаева "Мужики и бабы", где ответственность за то насилие, которому подверглись крестьяне в ходе коллективизации зимой 1929 - 4930 гг., переносится с действительных виновников (Сталин и его ближайшее окружение, в первую очередь Молотов и Каганович) на Троцкого, Зиновьева, Каменева, Яковлева и Каминского, из которых первые три с 1927 г. уже не имели никакого отношения к принятию политических решений, а Троцкий даже был депортирован из СССР в феврале 1929 года. Все эти фантазии не порождены перестройкой. Перестройка и гласность их только выявили.
В чем источник появления и распространения ложных представлений о прошлом? Первопричиной этого, на мои взгляд, является неудовлетворенность общества своим нынешним положением и развитием. И такая неудовлетворенность часто, особенно в условиях идейного застоя, вызывает обращение к прошлому в поиске прекрасного и врагов, погубивших это прекрасное. Идеализация прошлого, ностальгические чувства в подобной ситуации возникают почти автоматически. Но у ложных представлений и фантазий есть корни, которые связаны с положением и развитием исторической науки. С середины 60-х до середины 80-х годов советская историческая наука обходила наиболее актуальные проблемы, вызывающие общественный интерес. Этот в общем и целом 20-летний перерыв в активном исследовании и обсуждении современной истории не прошел бесследно. В историческом сознании общества, т. е. в пред-
стр. 22
ставленнях общества о собственном прошлом, возникли большие и опасные пробелы, образовались ложные связи и образы.
Преодоление ложных представлений, на мой взгляд, является одной из первостепенных задач исторической науки. Решение этой задачи отнюдь не сводится к пропаганде исторических знаний (хотя, конечно, требует и этого). Историки должны обратиться к исследованию таких проблем, которыми до сих пор не занимались совершенно или занимались формально, не выходя за пределы навязанных схем. В этой связи хотел бы обратить внимание на одно общее свойство всей системы получивших распространение ложных представлений. Все они так или иначе связаны с вопросом о возможности выбора иного пути развития, с вопросом об альтернативах, с надеждой на то, что, если бы пошли иным путем, то "все было бы хорошо". Характерно, что внимание концентрируется на трех главнейших проблемах: революция, нэп и коллективизация. И в каждом из них требуется ответ о смысле и значении, о задачах, которые ставились, и о результатах, которые были получены. Иначе говоря, общественное сознание нуждается в анализе исторических альтернатив.
Говорят, что история не имеет сослагательного наклонения. Конечно, если иметь в виду явления и события ушедших времен, то они таковы, какими состоялись (хотя и при этом исправление ошибок и несправедливостей недавнего прошлого во многих случаях оказывается возможным и необходимым). Это утверждение тем более справедливо применительно к общему направлению исторического развития, к его фундаментальным закономерностям. Однако это вовсе не означает, что конкретные формы, способы, сроки и результаты действия объективных закономерностей однозначны. Историю делают люди, одаренные разумом и волей, влекомые интересами и потребностями. Иначе говоря, субъективный фактор играет в истории заметную роль, а в определенных условиях приобретает значение совершенно исключительное.
Всегда есть проблема выбора конкретного способа реализации того или иного исторического процесса, выбора путей, форм и сроков решения тех или иных задач, которые объективно возникают перед обществом. Отказ от "сослагательного наклонения" в этих случаях для историка практически означает автоматическое одобрение всего того, что совершилось и только потому, что оно совершилось. История предоставляет людям возможность выбора путей и способов дальнейшего развития (в пределах определенных объективных условий) и уже поэтому требует от историка анализа и оценки не только состоявшегося варианта, но и вариантов несостоявшихся. Иначе история приобрела бы какой-то мистический характер, а занятия ею утратили бы смысл.
Современная острота проблемы исторических альтернатив меня не удивляет. Наша страна была первой страной социализма, она преодолела невиданные трудности, понесла огромные жертвы. Вопрос о выборе социалистического пути Россией должен стоять в центре внимания исследователей.
Особый интерес общественности вызывает сейчас вопрос об альтернативных решениях конца 20-х - начала 30-х годов. Все они были связаны в конечном итоге с выбором путей социалистического преобразования сельского хозяйства, конкретнее - с тем или иным выбором путей и форм кооперирования крестьянских хозяйств. Начавшаяся в стране перестройка экономического механизма, широкое использование при этом семейного и индивидуального подряда, а также различных форм кооперации заставляют вспомнить о нэпе и о процессе кооперирования крестьянских хозяйств в 20-х годах не только как о предпосылке коллективизации, но и как об альтернативе ее осуществления в сталинском варианте. В этом большую роль сыграет возобновление изучения концепций кооперативного развития А. В. Чаянова и ряда других теоретиков и практиков кооперации 20-х годов.
стр. 23
Для понимания проблем послереволюционного развития в целом принципиально важное значение будет иметь исследование бухаринской альтернативы. В этом есть настоятельная общественная потребность. Показательно всеобщее внимание, которое было привлечено к вопросу о реабилитации Николая Ивановича Бухарина. Для меня нет сомнения в том, что в изучении истории строительства социализма в нашей стране одной из самых первоочередных задач становится сейчас научный анализ бухаринской альтернативы сталинскому варианту решения тех проблем, которые встали перед нашей страной в конце 20-х годов. О ней говорят обычно как о единственной, считают, что выбор был только между двумя вариантами - сталинским и бухаринским. Я считаю, что вариантов возможных решений тех проблем, которые возникли перед обществом к концу 20-х годов, было не два, а по меньшей мере три, включая вариант, разработанный в первом пятилетнем плане. Все они были реально осуществимы и были направлены на индустриализацию страны, на осуществление социалистического переустройства общества, т. е. на решение тех проблем, которые возникли перед обществом в конце 20-х годов. Не исключено, что возможности выбора тогда не исчерпывались тремя названными вариантами. Должен быть изучен и тот вариант, который намечался в представлениях Троцкого и его сторонников, хотя бы для того, чтобы избавиться наконец от приписывания им варианта, осуществленного Сталиным.
Разработка проблем альтернативного выбора в целом и для каждого этапа истории социализма в силу общественных потребностей, прежде всего потребностей советского общественного сознания, становится одним из важнейших направлений развития исторической науки.
Г. В. КЛОКОВА. По догматическому учебнику не воспитать творческих людей
Одна из актуальнейших проблем - это исследование и освещение исторического сознания общества на сегодняшний день. Я бы могла сказать, прежде всего опираясь на знание учителей и учащихся, что в историческом сознании колоссальную роль играют стереотипы и мифы. Причем эти стереотипы и мифы сознательно насаждались с использованием всех средств информации, создавалось искаженное восприятие истории, особенно истории XX века.
Мы должны понимать природу этого искаженного восприятия истории, поскольку это искаженное представление формировалось у школьников в младшем возрасте, затем в подростковом - через школьные учебники, и оно отражало определенные политические установки, свойственные как периоду господства культа личности, так и периоду застойных, негативных явлений.
Хотелось бы привлечь внимание историков к тому, что у нас нет точного знания и анализа характера, степени распространения искаженных представлений среди населения, в том числе таких категорий, как школьники и школьные учителя. А если возьмем союзные республики и соединим этот анализ с восприятием межнациональных отношений, то получим тяжелую картину. Может быть, журнал выступит координатором усилий историков, социологов, психологов, статистиков для того, чтобы выборочно, в определенных регионах получить данные об этом и проанализировать их.
Здесь говорилось, что мы должны бережно относиться к своим идеалам, чтобы не размывать эти идеалы в воспитании историей. Но посмотрим, как шло воспитание молодежи. Учебник - это всегда есть отражение господствующих концепций и подходов в исторической науке, и когда он уходил от реалий жизни, давал лакировочную картину, давал фигуру
стр. 24
умолчания, то тем самым он наносил вред воспитанию, формировал у учащихся "двойную мораль". А на это молодежь реагировала уходом от общественных проблем. Те негативные процессы, которые идут среди части молодежи, в том числе создание некоторых неформальных объединений, есть плата за то, что молодежи предлагалась искаженная, неправильная трактовка и сегодняшнего дня (хотя о происходящем открыто говорили и дома и везде) и прошлого. Учитывать эти процессы очень важно.
В распространении исторических мифов играет роль не только историческая наука и ее преподавание в вузе и школе, но и позиция публицистики, художественной литературы, которая тоже способствует искаженному восприятию истории. Не надо закрывать глаза на то, что часть литературы, в особенности романы В. Пикуля, подменяет подлинную историю и насаждает амбициозные, чванливые мифы, а широкие массы не защищены от распространения этой демагогии.
Важно понять, как формируется историческое сознание и каково оно в действительности на сегодняшний день. Это один из путей познания реальностей жизни. Анализ реальности показывает отрицание молодежью формального, декларативного отношения к прошлому и настоящему, неприятие ею негативных явлений, тягу к познанию истории, к исторической правде, к классовой оценке происходящего в стране, к определению своего места в гигантских планах ускорения и перестройки всех сторон нашей жизни.
Остро стоит задача перестройки общественного сознания учителей истории, которые в последние десятилетия испытывали деформирующее воздействие догматизма и схоластики в исторической науке и в вузовском преподавании. Приоритетные направления совершенствования исторического образования в школе - это прежде всего ликвидация догматизма, формализма, восстановление правды жизни и науки, что должно затронуть весь учебный процесс - и цели, и содержание, и методы, и формы, и средства обучения. В обучении истории важно усилить показ трудного и победоносного пути советского народа за 70 лет Советской власти. Надо показать реальных участников революционной борьбы и труда, защитников завоеваний Октября - их героизм, мужество, самоотверженность, творческий энтузиазм, патриотизм, преданность идеалам коммунизма, освободиться от безликой и безымянной истории.
В преодолении догматизма свою роль сыграет систематическое раскрытие диалектической сложности исторического процесса, места в нем человеческого фактора, соотношения объективного и субъективного, классовых интересов, роли не только общего, но и единичного и особенного, не только однозначных, но и альтернативных решений. Какой принцип господствует в школьном и вузовском преподавании, во многих сочинениях исторической науки, особенно по советскому периоду? Считалось, что если какая-то позиция заявлена, если эта позиция названа, то она уже механически переместилась в головы молодежи, учителей, и путь доказательства, обоснования, рассуждения излишен. Многие исторические произведения - те, что стоят между фундаментальными монографиями и художественной литературой, - фактически опускали весь путь исследования проблем, не показывали пути постижения той или иной исторической истины. И то, что сейчас принято называть догматическим стилем изложения, полечило самое массовое распространение.
Встает особенно остро вопрос о школьных учебниках. Десятилетиями складывалась традиция, что школьный учебник всегда был делом большой исторической науки. Более того, создание школьных учебников в 30-е годы, несмотря на ряд недостатков, строилось так, что учебник шел иногда впереди ряда позиций самой исторической науки, в нем заново разрабатывались какие- то концепции. Прежде всего это относится к учебникам не только отечественной истории, но и всеобщей истории, потому
стр. 25
что учебники рождались раньше, чем появлялись монографии. Я хочу сказать, что подлинно научный школьный учебник может написать только историк, профессионально знающий реальность. Сегодня многие школьные учебники, особенно по истории XX в., не удовлетворяют ни учащихся, ни учителей. Скучные, неэмоциональные, "безлюдные" и "безымянные", лишенные яркого факта, без показа живой, противоречивой, героической истории народа, бесстрастные и перегруженные. Догматическое, беспроблемное описание, констатация, а не размышление господствуют в характере и стиле учебников старших классов и не могут вести к диалогу с учеником. Такие учебники не способствуют ломке догматизма, схоластики, не реализуют воспитательные возможности исторического образования.
Для решения проблем школьного учебника истории необходимо как можно быстрее объявить конкурс на создание новых учебников, особенно по истории XX в.; обеспечить при их создании содружество ученых, методистов, учителей как равноправных соавторов. Новые учебники должны отразить перестройку в исторической науке, отказаться от упрощения, схематизма, умолчаний и прямого искажения истории; важно усилить в них показ общего и особенного, социального опыта и роли исторической личности. Являясь педагогической книгой, школьный учебник истории должен учитывать педагогические закономерности и особенности психологии усвоения истории, формирования исторического сознания и исторического мышления учащихся, усилить морально-оценочный аспект изложения, его образность и яркость.
Но сложилась такая традиция, что школьные учебники не считались педагогической книгой, как будто можно написать сколок вузовского учебника без понимания психологии усвоения, без педагогического подхода. Школьных учителей для создания учебников не привлекали почти никогда. Лишь в 60-е годы родилось новое поколение учебников, в создании которых участвовали и ученые, и учителя. Очень важно сохранить здесь принцип единства, объединенного подхода и ученых, и учителей, и методистов. Когда встает вопрос об учебнике нового поколения, то речь идет не только о том, чтобы отбросить устаревшие концепции, но и о том, чтобы создать антидогматические, альтернативные учебники. До сих пор получается: если в монографии ученый доказывает, то в научно-популярной работе он снимает эти доказательства, а в школьном учебнике уже дает только готовые постулаты. Такие готовые постулаты могут воспитать только определенное поколение людей - нетворческих. Отсюда вопрос о создании учебника другого типа, где будет показан поиск истины, где будут раскрыты методы, действующие в исторической науке.
Или, например, вопрос, который очень широко ставится зарубежными историками, пишущими для школы, как в социалистических странах, так и в капиталистических. Это попытка создания элементов открытого учебника, когда учебник насыщен документами, когда в нем ставятся творческие вопросы, и тогда ученик вовлекается, конечно, на учебной основе, в поиск истины. Вопрос о том, каким должен быть школьный учебник, особенно учебник по истории XX в., столь остро стоит не только потому, что нынешние учебники устарели исторически, а потому, что они дают ложную трактовку, ложную концепцию исторического развития; не только потому, что в них звучат фанфары, а и потому, что в них есть только результат и нет процесса, они абсолютно догматические, нерассуждающие, неальтернативные.
Может быть, имеет смысл на страницах журнала обсудить вопрос о том, каковы наши требования к школьному учебнику, каким он должен быть. Но мало призвать ученых писать учебники. Посмотрите, как антидемократически создаются учебники для школы. Учатся 50 миллионов учащихся, и для каждой параллели, для каждого курса действует один учебник. Нужна соревновательность, конкурсы под девизами. В школе
стр. 26
по каждому курсу должны действовать два-три учебника, альтернативные по методике, но единые по методологии. Ведь антимарксистский учебник в школу не попадет, попадут научные марксистские учебники, но с разными педагогическими концепциями. Тогда не будет такого положения, что мы предлагаемый учебник не одобряем, а нам говорят, что в портфеле редакции ничего другого нет: семиклассникам, которых 8 млн., надо что-то дать, а ничего другого нет; рассыпают наборы старых учебников (кстати говоря, хороших), а новых учебников не заказывают.
Борьба за демократию в исторической науке есть борьба за демократию и в создании учебников по истории на основе прекращения монополии одного автора и создания на основе конкурса и свободной конкуренции нескольких учебников. Пусть только процедурный вопрос - кто будет выбирать - не подменяют вопросом политическим. Учитель получит возможность выбора, и это будет только способствовать улучшению дела.
Что нужно учителю от журнала? Прежде всего учитель нуждается в том, чтобы проблемы, которые приходится объяснять на уроках, были ему поданы на материале монографических статей, публикуемых в журнале, потому что журнал доступнее монографии. Если взять огромные масштабы страны, принять во внимание сельские школы и т. д., то многие монографии, которые издаются тиражом даже 10 - 13 тыс., недоступны. Журнал мог бы это положение исправить. Если бы какую-то часть своих страниц журнал адресовал учителю, то, может быть, и проблема тиража решалась бы иначе. Особенно нужны статьи, посвященные проблемам XX в., истории революции, индустриализации, коллективизации, событиям общественно-политической жизни предвоенных лет. Кстати говоря, ведь в школе по-прежнему этот период трактуется как развитие демократии, как сплошные успехи и т. д. Нужны и статьи о социальной психологии общества, быте общества, общественном сознании на определенном этапе развития, политические портреты тех или других деятелей истории, нужна конфликтность. Например, были когда-то статьи об облике пролетариата: что он читал, как относился к религии, как действовал. У нас же все одноцветно, без проблем. Здесь говорили о стереотипах в представлениях о крестьянстве и крестьянских войнах. Так и пролетариат, всегда он боролся, а что думал? Как относился к власти? Что из себя представлял по образовательному уровню? Проблема опыта борьбы пролетариата до школы не доходит.
Нуждается в освещении вопрос о разных путях исторического развития. Что значит альтернативность в историческом процессе? На конкретных примерах, на конкретных ситуациях раскрыть эту проблему - самое важное, что можно сделать сейчас в помощь учителю.
Нравственный опыт истории. У нас это вообще по-настоящему не попадает в школу. Ведь каждый раз в той или другой ситуации человек, или группа, или партия делали выбор, и этот выбор в той или другой сложной ситуации всегда был оправдан личностным отношением. Каждый человек делал выбор - от чего- то отказаться или что-то принять. Каждая партия принимала такое решение. Нравственный аспект, конечно, тоже чрезвычайно важен и нужен.
Хотелось бы увидеть на страницах журнала и анализ, критику зарубежных учебников. В частности, у нас в Академии педагогических наук товарищи участвуют в различных обсуждениях. У нас есть смешанные советско- американские, советско-финские комиссии по анализу учебников, учебников СССР и ФРГ, австрийских учебников и всех учебников социалистических стран. Там много проблем и находок, которые были бы интересны и школьному учителю и вообще историкам. Хорошо, если бы материал о работе этих комиссий так или иначе - в какой-то хронике, в каком-то ограниченном, сжатом виде, но все-таки отразился в журнале.
стр. 27
И. И. ДОЛУЦКИЙ. Что видно с нижнего этажа?
Поскольку мне предоставлена возможность говорить как бы от имени школьной истории, приходящейся своего рода внучатой племянницей академической науке, хотелось бы отметить: с этого нижнего этажа видится, что историческое сознание, школьное историческое образование переживают серьезный кризис. И на это не надо закрывать глаза, потому что каждый год из школы выходит 2,5 млн. "счастливых обладателей" того исторического сознания, которое спускается сверху. Помимо сивухи в прямом смысле, есть и духовная сивуха, которая проникает в школу. Не знаю, как в штабах большой науки, а в школе как было, так и осталось. И соответственно мы получаем на выходе то, что хотели. Школа последние 30 лет штамповала серых исполнителей.
Собственно школьные причины здесь особого интереса, видимо, не представляют, это отдельный разговор, но есть общие причины создавшегося положения, на которых никто из участников дискуссии не останавливался. Года три тому назад казалось, что все мы стояли по одну сторону баррикад и выдавливали из себя по капле раба. И вот настал уже 1988 год. Дым развеялся, и выяснилось, что перед нами не баррикады вовсе, а завал. Учитель истории, любой, интересующийся историей, не может работать в архиве. У него нет такой возможности. Он не может работать в научных залах библиотеки. Большая наука могла бы пойти - с помощью того же журнала "Вопросы истории", с помощью широких дискуссий, которые могли бы развернуться и на страницах журнала, и, наверное, так же, как и раньше, в академических и вузовских аудиториях, - навстречу потребностям не только учителей, но и каждого человека: знать правду.
Но даже и проблема с учебником для школы еще не решена. Я не знаю, видели ли вы учебник истории СССР для 9-го класса. Зато, наверное, все читали "Краткий курс". Поэтому сравнить будет легко. Есть там прямые цитаты и есть другие столь же "замечательные" места. И сколько бы мы здесь ни говорили только о проблемах большой науки, даже решив их все в отдельности, мы все- таки не окажем помощи изучению истории в школе, если не будем его принимать во внимание.
А. П. НОВОСЕЛЬЦЕВ. Источник - основа работы историка
Нас всех сейчас волнует вопрос о перестройке в исторической науке. Разные бытуют суждения о ее содержании, но, вероятно, правы те, кто считает, что речь должна идти не о переписывании всей истории (например, СССР), а о пересмотре взглядов на некоторые проблемы, закрытии т. н. белых пятен, устранении, к сожалению, имеющих место многих недостатков в решении и больших, и более частных вопросов. Этим сейчас и следует заняться.
И в печати, и на нашем "круглом столе" основное внимание уделяется современной истории, где, по вполне понятным причинам, и нерешенных проблем, и сложностей с их решением гораздо больше. Но так ли благополучно обстоит дело с другими эпохами, в частности, с проблемами древней отечественной истории и истории средневековья? Мнения здесь разные. На одном из заседаний Бюро Отделения истории Академии наук СССР стоял вопрос о создании нового труда по отечественной истории, который отвечал бы задачам перестройки нашей исторической науки. Академик Б. А. Рыбаков бросил тогда примечательную реплику: дескать, надо пересматривать многие проблемы современной истории, но вот есть большой период - "от мамонтов до Петра I", который трогать не следует, т. к. там вроде бы все благополучно. Я согласен с Б. А. Рыбако-
стр. 28
вым насчет мамонтов. А что касается отечественной истории периода Петра I и за тысячу лет до него, то там дело обстоит вовсе не так благополучно.
Наша страна многонациональная, и ряд народов, проживающих в ней, имеют очень древнюю историю, в прошлые эпохи нередко мало связанную с историей других ее регионов. Закавказье в древности и раннем средневековье имело, например, больше сходства в исторических судьбах со странами Передней Азии, нежели, скажем, с Киевской Русью. С этим обстоятельством историку надо считаться, и вряд ли правильно связывать историю Кавказа в средние века с историей России теснее, чем это позволяют сделать реальные источники о русско-кавказских отношениях, кстати, порой весьма сложных и развивавшихся отнюдь не по прямой восходящей линии.
Наверное, всем известно, что наибольшее число споров о прошлом наших национальных республик возникает именно по проблемам древней и средневековой истории. Я возьму на себя смелость утверждать - многие из них рождаются в результате того, что историки центра решают ряд проблем русской истории не в соответствии с исторической правдой.
Хочу в связи с этим обратить внимание на некоторые вопросы истории Древней Руси. За последнее время в нашей литературе главной мишенью критики стал И. Я. Фроянов. Действительно, в его взглядах много спорного и, по моему мнению, ошибочного, о чем я писал, хотя, должен здесь открыто признаться, форма моей полемики с ним не всегда была в должной степени академичной. Между тем есть историк, в трудах которого немало неточностей и ошибок, но об этом в печати почти не упоминается. Речь идет о Б. А. Рыбакове. Так, он, например, удревняет время сложения славянства (у него это середина II тыс. до н. э., тогда как лингвистами и историками доказано, что это произошло на тысячу лет позже). В его работах последних лет отрицается роль Новгорода в образовании Древнерусского государства, появляются придуманные политические объединения, предшественники этого государства - вроде союза вятичей, хотя известно и из русской летописи, и из восточных источников, что вятичи до 60-х годов X в. подчинялись хазарам. В последней своей книге "Язычество Древней Руси" (1987 г.) Рыбаков подтвердил тезис о существовании летописания в Киеве во времена Аскольда (IX в.) и т. д. Многие положения работ Рыбакова не новы, мы их в той или иной форме найдем у дореволюционных историков (Д. И. Иловайского, М. С. Грушевского и др.), хотя Рыбаков на своих предшественников ссылается редко и историографии проблем в его трудах, как правило, не обнаруживается. Нельзя не отметить, что под прямым влиянием взглядов Рыбакова ряд авторов разной квалификации занялся поисками русов среди явно неславянских этносов (гуннов и т. д.), а самые ретивые пытаются увязать русов даже с этрусками!
Однако главное, на что я хочу обратить сейчас внимание, - это отношение к источникам и их использование Рыбаковым. Для любого историка источник - основа работы, и обращаться с ним следует бережно, не искажая его смысла. У Рыбакова обращение с источником самое вольное. В прошлом году в Киеве вышел сборник "Скифы Северного Причерноморья", в нем есть оценка книги Рыбакова "Геродотова Скифия" (1979 г.), данная археологом А. И. Тереножкиным, большим специалистом по истории Скифии. Он пишет: Рыбаков "опирался в основном не столько на четвертую книгу "Истории" Геродота, сколько на свои внесенные в эту книгу поправки, изменения, корректуры". Об использовании Рыбаковым восточных источников я писал в статье о "Худуд ал-алам" в N 5 журнала "История СССР" за 1986 год. Да и летописные материалы Рыбаков нередко обрабатывает на нужный ему лад. О какой же правде истории можно говорить, когда в руках академика источ-
стр. 29
ник превращается в глину, из которой он лепит все, что ему вздумается.
Со стремлением некоторых историков любой ценой удревнить историю мы сталкиваемся во многих работах наших коллег из республик. Давайте зададим себе вопрос: не связаны ли, например, попытки ряда историков Азербайджана, Средней Азии найти тюрок в древности на территории своих республик с аналогичными стараниями обнаружить славян во II тыс. до н. э.? И если можно так ставить вопрос именитому академику, то почему бы не делать подобное и местным ученым?
Коснусь еще проблемы генезиса капиталистических отношений в России. Здесь у некоторых историков также отчетливо проявилась тенденция удревнить этот процесс, перенося его в XVII и даже XVI век. Ссылки на одну-две цитаты из работ В. И. Ленина отнюдь не устраняют теоретической путаницы, с которой связана попытка абсолютизировать некоторые локальные явления русской истории XVII века. В том, что концепция наших историков, ищущих капиталистические отношения в России XVI - XVII вв., непосредственно повлияла на формирование аналогичных взглядов историков Закавказья, я убедился еще во время работы над многотомником о генезисе капитализма. Это было в начале 70-х годов. С тех пор положение не изменилось, и, например, ряд историков Азербайджана находит развитой капитализм в XIX в. уже не только в Баку, но и в других районах Азербайджана. Не отстают в этом отношении и некоторые историки Армении, северокавказских автономных республик и т. д. Не следует забывать, что наша историография едина, историки на местах учатся у ученых центра и, к сожалению, заимствуют не только достижения.
Сегодняшний "круглый стол" выглядит новаторским, т. к. в выступлениях его участников открыто и прямо ставятся многие вопросы, которые до сих пор замалчивались. Это говорит о том, что историки начинают критически смотреть на самих себя. "Вопросы истории" - наш ведущий исторический журнал, и от направления его работы зависит многое в перестройке исторической науки.
К. Ф. ШАЦИЛЛО. Быстрее реагировать на требования перестройки
Сегодняшний "круглый стол" в редакции вызывает чувство удовлетворения. Конечно, историки не столько по своим убеждениям, сколько по характеру работы очень консервативны, они, наверное, не могут обогнать литераторов, но на требования перестройки должны реагировать быстрее, нельзя плестись в хвосте. И журналы в такие переломные моменты развития исторической науки и общественной жизни страны должны играть особую роль.
Что можно сказать о перестройке в исторической науке? Во-первых, она идет очень медленно, все ждут, что кто-то придет и перестроит. По моему глубокому убеждению, никто не придет и никто не перестроит. Надо это делать самим и начинать с себя. Мне памятны слова Чехова о том, что он по капле выдавливал из себя раба. Сейчас наступило такое время, когда и нам нужно выдавливать из себя по капле раба в науке. Мы не должны сползать с классовых позиций, но и не путать, несколько перефразируя Салтыкова-Щедрина, понятие "наука" с понятием "его превосходительство", тем более не отдавать предпочтение последнему. О чем конкретно должна идти речь? О том, чтобы каждый автор в каждой статье исходил из существующей альтернативы. А то ведь у нас, как правило, утверждается: так было и иначе быть не могло.
Теперь о "белых пятнах" в истории. Это скорее темные пятна. Назовите мне хотя бы одну работу по национальному вопросу применительно к концу XIX - началу XX века. Не назовете. И это при том, что есть
стр. 30
четкая ленинская формулировка: "Россия - тюрьма народов". Мы этот вопрос не разрабатываем, вот на нем и спекулируют. Или, посмотрите, как у нас пишут о внешней политике XIX - XX веков. По формуле, которую очень остроумно определил один английский историк - "что один клерк написал другому". Можно понять Боснийский кризис 1908 - 1909 гг., ограничившись тем, "что клерк клерку сказал", без учета того, что кризис возник, когда за спиной премьеров военные готовились к войне? Нет. Стало быть, надо изучать историю вооруженных сил России. Кто ее изучает? Предполагается, что Институт военной истории, но он ничем, кроме Великой Отечественной войны, не занимается. И изучать историю вооруженных сил России нужно в архивах. Много ли вы найдете ссылок наших военных историков на архивы? Не найдете. Они ограничиваются только дипломатической перепиской.
Теперь другая проблема, которая также возникает в ходе перестройки исторической науки и неизбежно должна или способствовать ей, или тормозить ее. Это соотношение архив - историк. Ведь стыдно сказать, но мы живем в стране, которая не имеет закона, уже принятого и осуществляемого во всех цивилизованных странах, об определенном сроке давности документов. После того как этот срок истек, ведомства обязаны все материалы передать в архивы для общественного пользования. Надо Президиуму Академии наук СССР поставить вопрос перед Президиумом Верховного Совета СССР о том, чтобы такой закон был принят. И в архиве не должно быть никаких специальных хранений.
Министерство обороны, Министерство иностранных дел, целый ряд других ведомств архивы никуда не сдают. Есть и удивительные факты - в Центральном партархиве ИМЛ, например, находится фонд П. Б. Струве. Почему он хранится в партийном архиве? Почему в ЦГАОР, в фонде Чрезвычайной следственной комиссии Временного правительства, хранится чуть больше половины документов? А где остальные?
Профессиональный долг историка - обращаться к архивным документам. Историк должен основывать свою работу на фундаментальных пластах исторического материала. Если этого нет, значит, он называется историком по ошибке.
У нас в Институте истории СССР АН СССР недавно было заседание Ученого совета, на котором сообщили несколько для меня неожиданные факты. Оказалось, что многие архивы открыли, а историки туда не идут. Люди отвыкли работать в архивах. По собственному опыту скажу: работать в архиве трудно; во-первых, это задача со многими неизвестными, а во-вторых, прямо по Маяковскому получается - нужно перевернуть миллионы тонн руды, чтобы получить что-то интересное.
Еще одна проблема, тесно связанная с перестройкой в исторической науке. Я уже говорил о том, что по характеру своей работы историки консервативны. Действительно, нельзя требовать, чтобы историк "выдал" серьезную монографию, скажем, через два года. Но нужно реагировать на выступления литераторов, журналистов, писателей, которые обращаются к истории и имеют колоссальную аудиторию. Мне приходится выступать в библиотеках. И ни разу не обходилось без того, чтобы, образно говоря, стенка на стенку не шла - пикулисты и антипикулисты. Почему бы в журнале не публиковать систематически обзоры художественной литературы, написанной на исторические темы, не высказывать к ним отношение профессионалов- историков?
Я еще не сказал о том, что в числе главных задач, которые стоят перед журналом, - разработка теоретических проблем исторической науки. Мы здесь очень отстаем. У нас нет даже разработанного понятийного аппарата. Мы часто говорим на разных языках. Я помню, как лет 25 тому назад в этом же зале об этом же говорилось. А ведь все пока осталось на том же уровне.
стр. 31
Д. К. ШЕЛЕСТОВ. От Полигимнии к Клио!
Не могу припомнить другого такого времени, как минувшие полтора-два года. Один известный вам политический деятель как-то отметил, что исторические параллели опасны. Суждение не новое и в общем-то справедливое. Тем не менее происходящее теперь чем-то напоминает 1917 год, когда вся страна решила выговориться. И надо ли удивляться? Ведь, образно говоря, апрель 1985 г. начал расчистку пути к октябрю 1917 г., его великим идеалам и целям, воплощению их на новом витке нашего развития в сегодняшний и завтрашний день.
В условиях резкой активизации общественной жизни закономерно идет и рост интереса к истории, ко всей деятельности ведомства Клио. Будучи свыше трети века одним из подмастерьев его "горячего цеха", где из еще не остывшей, клокочущей лавы истории выливается современность, не могу не радоваться росту такого интереса, как не вижу драматизма и в развернувшейся критике нашей профессиональной деятельности. Что скрывать, она нередко была связана с изменой Клио в объятиях другой музы - Полигимнии, сочиняющей, если верить древним грекам, бодряческие песни с закрытой покрывалом головой.
Вместе с тем не стану таить, что нарастающий шквал критических выступлений печати вызвал поначалу настороженность. И не из-за боязни "вынести сор из научной избы", а потому, что - убежден в этом и сегодня - подлинное переосмысление исторического прошлого может быть осуществлено прежде всего и главным образом самой исторической наукой, обеспечивающей научное диалектико-материалистическое видение общественно-исторического развития.
Мало радоваться растущему массовому интересу к истории, нужно видеть и другое - его подчас своеобразный характер. Одно из свидетельств этого - вроде бы неожиданный ажиотаж в связи с переизданием сочинений С. М. Соловьева и В. О. Ключевского. Страсти оказались настолько сильны, что одна читательница опубликовала в газете письмо, умоляя "не обеднять" (духовно, разумеется) ее детей отказом в подписке на Соловьева. Можно представить, как усмехнулся бы автор 29-томной истории России, чтение которой подряд, как говорится, от корки до корки, посильно, пожалуй, и не каждому историку.
Но ирония здесь не уместна. Да и факт, если вдуматься, не столь неожиданен. Отразив некоторые сложные явления нашей нынешней духовной жизни, он по- своему высветил и изъяны массового исторического образования, снижение широкого читательского интереса к современной научно-исторической литературе, особенно посвященной изучению советской эпохи.
Понятно, что тому есть объективные причины. Но сегодня, ведя разговор в нашей профессиональной среде, мы должны прежде всего признать свою ответственность, свои серьезные просчеты, что никак не означает недооценку того, что сделала за все прошедшие десятилетия советская историческая наука, выполняя завещание основоположников диалектико-материалистического учения развернуть изучение истории заново. Говорю это не только потому, что в печати иногда проскальзывает огульное отрицание достигнутого советскими историками, но и потому, что без опоры на достигнутое, объективного выявления того, что способствует нашему дальнейшему движению, и того, что должно быть преодолено и бескомпромиссно отброшено, нам не осуществить необходимый перелом.
Огромная, а может быть, на данном этапе и определяющая роль в таком переломе принадлежит научно-исторической периодике, прежде всего нашему центральному журналу "Вопросы истории". Здесь правильно говорилось, что создание научных монографий (книг) требует длительного времени. Именно журналы могут наиболее оперативно публи-
стр. 32
ковать актуальные материалы, быстро откликаться на самые насущные вопросы. Собственно, в этом, а не в бесконечном печатании "железобетонных статей", и заключена их главная функция.
В корне не согласен с теми товарищами, которые так мрачно рисовали, каким был журнал в 60 - 70-е годы. В действительности он делал большое и полезное дело, вместе с тем, конечно, отражая реальное положение, существовавшее тогда в науке. Сегодня требования к нему изменились. Простое "отражение" недостаточно, необходимо резко выдвинуться на самый передний край науки и даже в чем-то опережать ее более "тяжелые эшелоны". Вот это и есть, на мой взгляд, то новое, что требует сама жизнь. И это самое трудное.
Представляется, что журнал должен изменить свое, так сказать, лицо, в первую очередь структуру. Необходимо одним из главных сделать раздел научно- исторического очерка, жанр которого, к сожалению, очень слабо у нас развит. Полагаю, что следует сохранить публикацию научных статей, однако заметно сократив их объем и всячески изживая подчас обескураживающую унылость. Требует перестройки и рецензирование литературы, ведение научной информации и т. д. Не буду говорить об этом подробнее.
Но одной проблемы все же коснусь. Это проблема "адресности" журнала, проще говоря, на какого читателя нужно его ориентировать. Долгие годы он был обращен главным образом к историкам-исследователям, отсюда его содержание и нынешний тираж - около 20 тысяч. Думается, что пришла пора "переадресовки". Никто пока не сосчитал (во всяком случае в печати этого не было), сколько людей в стране профессионально связано с занятиями историей. А их не менее 200, возможно, и больше, тысяч. Кроме работников академической науки, это огромная армия учителей, преподавателей высшей и средней специальной школы, тысячи пропагандистов, многие другие. Вот к ним-то, а точнее, к их наиболее активной части, и должен повернуть свое "лицо" журнал, значительно увеличив тираж. Именно таким путем он сможет оказать реальное воздействие на формирование научного исторического мировоззрения и в широких массах, способствовать, в частности, преодолению их погони за периодическими изданиями, публикующими, скажем, Н. М. Карамзина, который, как точно подметил еще великий Пушкин, стремился доказать "без всякого пристрастья необходимость самовластья и прелести кнута".
Каждому понятно, как трудна такая перестройка журнала. В немалой степени эта трудность связана со значительным снижением профессионального уровня в нашей среде, среде историков. Чаще всего мы стыдливо об этом умалчиваем. Но ведь книжные прилавки и библиотечные полки забиты "серятиной", которую мы сами не в состоянии читать. Здесь предстоит нелегкий труд по консолидации всех творческих научных сил, широкому выявлению талантливых авторов в той массе историков, о которой было сказано выше. В этой связи стоит напомнить, что наша печать, в том числе и научная, является не только коллективным пропагандистом и агитатором, но и коллективным организатором.
Важным фактором привлечения новых авторов в журнал является развитие в нем научных дискуссий. Но вопрос о дискуссиях, конечно, значительно шире. Здесь много говорили о том, как оздоровить положение в нашей науке. Надо честно признаться, что мы отвыкли (а может, не привыкли в свое время) от того, что наука без дискуссии невозможна. Наука - это постоянный спор, это для ученого постоянные сомнения. Когда я читаю, что существует раз и навсегда общепринятая схема того или иного исторического процесса или явления, я не могу этого понять. Если уж есть "незыблемая истина", то науки нет. Наука - это поиск нетрадиционного, того, что не познано. Вот эта дискуссионная линия в журнале в самом ее хорошем смысле (надо сказать, что мы и спорить-то
стр. 33
не умеем) должна проявляться намного сильнее, чем было раньше. Ну почему, если я думаю так, мой коллега не может думать иначе? Может, мы втроем или впятером лучше что-то поймем. И все равно за нами придут другие. Они снова будут ставить пытливые вопросы, ведь научное познание бесконечно.
Коснусь в заключение некоторых, казалось бы, "узкопрофессиональных" дел. Было бы наивно полагать, что выход на новые научные рубежи осуществят этакие бодрячки, действующие по принципу "сказано - сделаем!". Нет, такой выход требует немалого напряжения сил, и связан он с нелегким процессом переоценки учеными своего творчества, раздумий над судьбами науки.
Семьдесят лет назад трудящиеся нашей страны вырвались из наезженной колеи истории, вышли на передний рубеж развития человечества, стали торить никогда еще не хоженную дорогу к социализму и коммунизму. И надо ли удивляться, что "совсем юные" в масштабах всемирной истории семьдесят советских лет оказались самой героической, насыщенной и вместе с тем очень сложной ее страницей? Но надо ли удивляться и тому, что процесс осознания истории этих 70 лет оказался не менее сложным, во всяком случае, неоднозначным и во многом противоречивым?
Вроде бы все это нынче на виду, однако "уровень видимости" для науки совершенно недостаточен. Примерно на рубеже 50 - 60-х годов зародилась новая отрасль знаний - история изучения советского общества. Неверно зачеркивать все, что за эти годы сделала историография советского общества. Но и пришла пора сказать честно: допуская серьезные отступления от правды истории, мы неминуемо должны были соответственно трактовать и историю нашей науки, прибегая в лучших случаях к упрощенчеству, недомолвкам и т. д. Между тем, не осознав со всей объективностью свой научный опыт, не использовав его как урок, как ступеньку, нам не ступить дальше.
Вот почему перестройка "горячего цеха" не может ограничиться лишь углубленным анализом самой истории. Она требует строго научного, всестороннего и нелицеприятного переосмысления того, как эта история изучалась, и не только в период культа личности, но и в последние десятилетия, которые мы начали с радостного обращения к Клио, а очнулись в объятиях Полигимнии.
Что касается периода культа личности, то и здесь нужно высказать одно, на наш взгляд, немаловажное соображение. Всем известна книга Дж. Рида "Десять дней, которые потрясли мир" и ее высокая оценка В. И. Лениным, считавшим, что Рид дал правдивое и живо написанное изложение событий Октября.
Вместе с тем мало кто знает о разногласиях между Крупской и Сталиным, который вскоре после кончины Ленина, осенью 1924 г., поставил под сомнение очерк Рида, что вызвало возражение Крупской, подчеркнувшей главное в ленинской оценке этого очерка - стремление его автора передать дух революционной эпохи, "трепет жизни Октябрьской революции". Сталин в ответ промолчал. Между тем уже именно в ту пору он исподволь сделал начальные шаги к тому, чтобы направить зарождавшуюся историографию в прокрустово ложе угодной ему трактовки событий. Реализация этой идеи завершилась изданием в 1938 г. "Краткого курса" истории ВКП(б), рассчитанного на то, чтобы забыть подлинную историю возникновения и утверждения социалистического общества, выветрить из нее "дух и трепет жизни".
Кажется, что вспоминать об этой книжке - выросли поколения, которые и в руки-то ее не брали. Будем, однако, искренни: наши современные работы при их многих достоинствах тоже что-то, как здесь уже говорилось, не очень "ходят по рукам". Одна из причин этого - разрыв между потребностью сформировавшихся в последнюю треть века чита-
стр. 34
тельских масс в правде истории и ее полуправдой, свойственной многим нашим работам. Если беспристрастно всмотреться, это является в том числе и следствием консервации в 60 - 70-е годы до конца не разрушенных ложных схем "Краткого курса".
Потому-то так и случилось, что, зная об октябрьских днях неизмеримо больше Рида, мы до сих пор топчемся вокруг правдивого освещения ряда вопросов подготовки Октябрьского восстания 1917 г. и даже не можем бесспорно назвать время его начала. Книга Рида и сейчас богаче наших работ в конкретном показе многих деятелей Октября, некоторые из которых теперь хотя и упоминаются, но с такими привычными со времен "Краткого курса" эпитетами, что, когда недавно телевидение демонстрировало кинолениниану, некоторые зрители искренне удивлялись: как это - Ленин и рядом с ним Каменев, Рыков или Бухарин?
Здесь уже говорилось, что служители других муз пока опережают нас, историков, в попытках переосмысления послеоктябрьского развития. Не замалчиваем ли мы одну из существенных причин этого? Врубленные в советскую историографию на заре ее становления, т. е., по существу, изначально, стереотипы "Краткого курса" оказались живучи, чему немало способствовала и обстановка только что минувших десятилетий. Не отказавшись от въевшихся в наше сознание стереотипов, нам не раскрыть эпоху первопроходцев во всей ее многогранности и противоречивости, когда, скажем, в конце 30-х годов в стране шли массовые репрессии и одновременно демонстрировались такие фильмы, как "Волга-Волга" или "Светлый путь", при всей их условности в определенной мере отражавшие реальность, ее пафос, не будь которого - нам бы не выстоять в Великой Отечественной, да и не преодолеть нелегкие послевоенные годы. Вот эту-то правду и предстоит осмыслить нам, служителям Клио, и честно сказать ее своему народу, способствовать его сегодняшним свершениям.
П. В. ВОЛОБУЕВ. Утверждать новые подходы в исторической науке
Предшествующими ораторами было высказано немало интересных соображений по обсуждаемой теме. Проблема действительно животрепещущая, учитывая, с одной стороны, громадный интерес к истории, а с другой - замедленные темпы перестройки в исторической науке. Хотелось бы подчеркнуть, что интерес к истории нарастает и сверху, и снизу. Причины этого очевидны: не только узнать наконец всю правду о нашей истории, давней и недавней, какой бы она ни была, но и извлечь раз навсегда уроки из горестного опыта истории с тем, чтобы никогда в будущем не могли повториться отступления от идеалов Великого Октября, от ленинских принципов руководства партией и страной. Немалое значение имеет и обращение к положительному опыту нашей истории, социального творчества масс.
Пожалуй, впервые на моей памяти зазвучали речи о нравственной стороне исторической деятельности классов, партий, отдельных исторических деятелей. Мы так привыкли оперировать абстрактными понятиями о закономерностях общественного развития, о социальном прогрессе, что начисто упустили из виду такие категории, как добро и зло, цена прогресса и т. п. От нас ждут, что мы, не подменяя деятелей культуры, покажем в своих работах, какую же роль нравственные ценности и идеалы сыграли и играют в историческом восхождении человечества и отдельных народов.
Тяжелым грузом для всех нас является наследие периода застоя. В выступлениях руководителей партии, а также публицистов и отчасти историков дан анализ причин и основных проявлений застойных явлений в общественных науках, в том числе в исторической науке. Примени-
стр. 35
тельно к исторической науке этот анализ должен быть продолжен и углублен. Помимо догматизма, вульгарного социологизма и экономизма надо назвать еще по крайней мере три причины. Во-первых, приукрашивание отечественной истории, вплоть до ее идеализации, как обязательный метод исследования распространилось с советского периода практически на все периоды истории нашей страны, включая средневековую историю. Достаточно напомнить, как неохотно говорится об отсталости России, в том числе в предпетровский период, хотя немотивированными оказываются сами преобразования Петра І. У нас получил распространение чуждый марксизму лжепатриотизм, повелевающий игнорировать былое отставание России от передовых стран Запада во многих областях общественной жизни и "приподнимать" нашу историю до их уровня.
Во-вторых, утвердился порочный методологический принцип - стремление подогнать нашу российскую модель исторического развития под западноевропейскую модель. Это проявляется и в трактовке характера русского абсолютизма в период феодализма и в новое время, генезиса капитализма, в завышенных оценках уровня развития российского капитализма и империализма. Прямым следствием такого методологического подхода явился, в частности, и запрет на исследование многоукладности и типологии российского капитализма, т. к. они "портят" картину и отдаляют Россию от западной модели. Многие историки испытывают буквально страх перед своеобразием исторического процесса в нашей стране. Между тем нам давно пора отказаться от европоцентристского видения мировой, в том числе отечественной, истории, и начать, наконец, по-марксистски исследовать, какова же была наша историческая улица, т. е. наш исторический путь, почему наша улица была такова и не стала другой. Прав И. Клямкин, говоря, что наша улица - одна из самых трудных в мировой истории7 . Но это наша улица, она лежит на общей линии мирового развития, хотя и отличается существенным своеобразием. А мы как бы стесняемся этого своеобразия и вольно или невольно за эталон принимаем западноевропейский путь развития. Между тем нельзя забывать, что именно наша историческая улица вывела нас раньше других народов к социалистической цивилизации. А что касается сравнительной легкости других моделей развития, то, по-видимому, она только кажущаяся.
Наконец, в-третьих, мы до предела упростили и тем извратили понимание действия общественной закономерности, привнеся в историю чуждые марксизму телеологию, жесткий детерминизм и автоматизм. Идея альтернативности, выбора людьми (классами, партиями, народами) тех или иных путей исторического развития медленно и с большим трудом пробивает себе дорогу в среде историков. Два примера. Не далее как в январе прошлого года большинство членов редколлегии журнала "Вопросы истории" по первому разряду похоронили мою статью, посвященную альтернативам исторического развития нашей страны в 1917 г. и в советский период. И причиной тому была именно попытка раскрыть реальные альтернативы того времени и борьбу живых общественных сил за выбор той или иной альтернативы. В N 6 журнала "История СССР" за прошлый год опубликованы две рецензии на книгу И. К. Пантина, Е. Г. Плимака, В. Г. Хороса "Революционная традиция в России". Само по себе это - нормальное явление. Но вот редакция журнала сочла возможным дать свое резюме, и в нем подвергло суровой критике трех авторов за то, что они придерживаются мнения, что в 1917 г. в России была историческая альтернатива: социализм или капитализм. Наличие этой альтернативы отрицается на том основании, что социализм был историче-
7 См. Новый мир, 1987, N 11.
стр. 36
ской необходимостью. Но ведь, согласно материалистическому пониманию истории, историческая необходимость реализуется как вероятностный процесс. И чтобы она реализовалась в октябре 1917 г., потребовались большие усилия народа и партии большевиков в борьбе за социалистический выбор. Не будь этого, могла бы осуществиться другая альтернатива, не отвечавшая интересам народа.
Что же нам в первую очередь нужно на историческом фронте? Нужно решительно активизировать процесс перестройки в исторической науке, вовлечь в нее широкие круги научной общественности, которые либо выжидают, либо потихоньку ее саботируют. Между тем 70-летие Октябрьской революции воочию показало слабость нашего исторического фронта, ведущих исторических учреждений. Мне пришлось познакомиться с письмами читателей в еженедельник "Аргументы и факты", поступившими в связи с моим интервью корреспонденту этого популярного издания. Меня поразила историческая неграмотность широких кругов читателей и их жажда, тоска по исторической правде. Вопрос - "Когда же историки будут правдивы и дадут подлинную картину нашей славной, но трудной и зачастую трагичной истории, особенно истории советской эпохи?" - едва ли не главный рефрен большинства писем. В то же время налицо и неприятие, причем агрессивное, частью читателей попыток воссоздать историческую правду, в особенности когда речь заходит о Сталине. За эту историческую неграмотность народа несем свою большую долю ответственности и мы, историки, т. к. за время после апрельского (1985 г.) Пленума ЦК КПСС можно было бы сделать, будь мы расторопнее, значительно больше для исторического просвещения народа.
Представляется, что нам прежде всего нужны новые концептуальные решения и подходы, причем, пожалуй, по большинству проблем истории. Кто же их должен дать? Наши ведущие научные учреждения, и прежде всего институты истории СССР и всеобщей истории. Создается, однако, впечатление, что руководство Института истории СССР отговаривается от перестройки, а не осуществляет ее на деле. Ведь факт остается фактом - ни по одной актуальной проблеме, в том числе истории советского общества, институт, как коллектив ученых, не выдвинул, не предложил каких-либо новых концептуальных решений или подходов к их решению, не говоря уже хотя бы о тезисных, но конкретных научных результатах. Исключение составляет организованный по инициативе одного из зам. директора (А. Н. Сахарова) и редакции журнала "История СССР" "круглый стол" по вопросам буржуазной историографии. Добавлю еще, что был собственный почин отдельных работников Института, выступавших в печати, причем общественно-политической, а не научной.
Назову некоторые проблемы отечественной истории, требующие, на мой взгляд, новых подходов и концептуальных решений. Так, необходим новый подход к изучению второго, революционно-демократического этапа освободительного движения в России, в частности, причин поисков некапиталистического пути России. Необходимо освоить концепцию "второго эшелона" капиталистического развития применительно к России, дилеммы догоняющей модели ее развития в XIX - начале XX века. Это выведет нас к правильному пониманию и наследства, полученного от старой России Советской властью.
При изучении истории первой и второй буржуазно-демократических революций (1905 - 1907 гг. и февраля 1917 г.) следовало бы заново изучить настойчивый поиск революционными массами новой формы демократии и народного самоуправления.
По проблемам истории Октябрьской революции мне уже приходилось высказываться (см. "Вопросы истории", 1987, N 6), поэтому отмечу, что юбилейный доклад М. С. Горбачева "Октябрь и перестройка: революция продолжается" высвечивает новые грани в этой проблематике
стр. 37
и диктует необходимость углубленной разработки этого главного события XX века.
В этой связи встает вопрос о переосмыслении внутрипартийной борьбы 20-х годов и правдивом, свободном от прежних штампов и стереотипов ее освещении. Здесь нельзя полагаться целиком на историков партии, ибо это проблема общеисторическая. Наконец, народ хочет знать наше мнение об истории советского общества. Встают кардинальные вопросы: правильна ли была наша историческая улица, привела ли она нас к сияющему храму на зеленом холме? Есть сомневающиеся в этом. Но для нас не подлежит сомнению, что Октябрьский выбор народа был правильным и мы пошли по ленинскому пути к социализму. А что произошло потом? Оставаясь в рамках социалистического направления, не свернули ли мы в конце 20-х годов с ленинского пути? Этот вопрос поставлен частью общественности, а ответа на него еще нет.
Необходимо также, как верно говорил В. П. Данилов, преодолеть многие антиисторические концепции. Их немало осталось от прошлого, а в наше время их плодят и тиражируют некоторые литераторы, в частности В. Пикуль. Журналу необходимо выступить против антиисторических упражнений этого писателя. В целом журналу "Вопросы истории" пора стать рычагом перестройки в исторической науке, начав хотя бы с проведения "круглых столов" по ключевым проблемам. Он должен стать борцом за гласность и демократизацию в нашей научной жизни.
В. И. СТАРЦЕВ. Больше внимания историческим документам
Хочется сказать о том, о чем сегодня еще не говорили, а именно: об источниках, которые лежат в основе всякой работы историка. Необходимо начать снова издавать источники, чтобы поднять волну публикаций, которая была в 1957 - 1963 годах. Без этого мы многие наши вопросы не решим. Исследователи должны получить широкий допуск к материалам центральных учреждений, чтобы они не были достоянием одного-двух историков. Более того, надо, чтобы эти материалы были опубликованы и чтобы и здесь была гласность. Сейчас с большим трудом была начата публикация Особых журналов Совета министров царского правительства. Мы делаем эту работу медленно, гораздо медленнее, чем это делали царские министры, но все-таки начали ее. Но надо показать, чем занимались и наши наркомы, как они работали, начать хотя бы с первых лет Советской власти. Конечно, роль и возможности журнала в этом деле ограниченны. Для начала журнал мог бы публиковать лишь какие-то очень интересные материалы, введя рубрику "Публикуется впервые". Мы иногда критикуем журналистов за их выступления и оценки, но и пользы их выступлений не можем не видеть. Пример тому - опубликование документа о реабилитации А. Г. Шляпникова (реабилитирован в 1963 г., но об этом общественности не было известно). В "Московских новостях" опубликованы материалы об изменении формулировки в делах о реабилитации "дочерей Арбата", в том числе документы. Значит, пресса стала также вести публикацию источников. Пока журнал в этом отношении отстает. Сейчас в моем распоряжении находятся записки бывшего министра путей сообщения Временного правительства А. В. Ливеровского (объемом около печатного листа). Кроме того, что он был всего четыре недели министром, он еще 30 лет после этого работал как советский ученый, специалист, профессор, был трижды арестован. Первый раз - 25 октября 1917 г., второй раз - в 20-е годы, третий раз - в начале 30-х годов. Умер в 1951 году. Будучи заведующим кафедрой строительства железных дорог Ленинградского института инженеров железнодорожного транспорта, он написал краткое изложение своих по-
стр. 38
единков со следователями ОГПУ, которые он вел в январе 1933 года. Если в "Детях Арбата" мальчик, который выведен там героем, не смог победить своего следователя, то Ливеровский победил, сумел доказать свою невиновность, хотя ему предъявлялись чудовищные обвинения, например, в том, будто он хотел затопить Ленинград. С соответствующим комментарием материал такой, думаю, опубликовать было бы очень интересно.
Журнал мог бы уделить внимание изучению настроений разных слоев нашего читающего населения. В связи с этим хочется привести следующий факт. Мне приходилось за последний год очень много выступать. Я получил при этом около тысячи записок слушателей. Произвести анализ, даже статистическую обработку этого материала было бы очень интересно.
В 20-х числах декабря 1987 г. мне довелось выступать в Мурманске в Доме политического просвещения перед пропагандистами этого заполярного города. Один пропагандист меня спросил: а вы знаете Анисимова? Я говорю, знаю, даже в аспирантуру его принимал. - Лучше бы вы этого не делали. - Почему? - А как же, он против Пикуля выступает?! Он же Пикуля разоблачает. Разве это можно делать? Если бы, говорит он, не Пикуль, кто бы читал вашу историю, кто бы ею интересовался? Вы обязаны ему тем, что народ стал интересоваться историей. Как заметил справедливо один ленинградец, очень многие заинтересовались историей через те самые бульварные пороги, через которые Пикуль протаскивает всю нашу историю. Феномена Пикуля не произошло бы, если бы нам было что ему противопоставить.
Еще один вопрос мне хотелось бы поставить - о борьбе с монополией в исторической науке. Конечно, она существует, и мы должны это признать. Об этом уже говорилось. Приведу еще один пример. Из страха перед обществом "Память" академик И. И. Минц закрыл вообще тему масонства в нашей истории. Комплект журнала "Огонек" за прошлый год украшен многими прекрасными выступлениями. Но один материал в первом номере журнала я к ним отнести не могу из-за ошибочной оценки масонства начала века. Масоны были, масоны существовали долго, и последняя русская эмигрантская ложа закрылась в Париже лишь в 1970 году.
Что же, из страха перед этой темой совершенно не коснемся этого и не скажем, что же было на самом деле? У нас нет Общества историков. Надо, чтобы это общество существовало, и тогда будет легче бороться с монополией в области исторической науки. Для этого надо уравнять шансы академической и вузовской науки, шире привлечь представителей последней к исследовательской работе, к издательской деятельности.
Хотелось бы выразить пожелание, чтобы издательства "Просвещение" и "Высшая школа" были бы более требовательны к тому, что они печатают. Сейчас эти издательства дают третьесортные вещи, на которых приходится воспитывать наших учителей. Научные журналы должны помнить о массе учителей, которые сбиты с толку и не знают, что делать, перегружены, лишены возможности знакомиться с новейшими достижениями ученых-историков. Надо создавать и труды по истории, непосредственно адресованные учителям истории. Они от нас этого ждут. Эту просьбу я передаю и от имени ленинградских учителей, об этом говорилось в Институте повышения квалификации учителей.
Следовало бы иметь в журнале рубрику "Историк и писатель", в которой подвергать критическому разбору выходящие исторические романы. Говорят, что черносотенные книги находятся за семью печатями в библиотеках. В то же время в копиях они иногда "гуляют" в тысячах экземпляров по нашей стране. Подобные явления тоже следовало бы как-то изучать и соответственно реагировать.
стр. 39
Н. Н. БОЛХОВИТИНОВ. О профессионализме и перестройке в исторической науке
Хочу остановиться на двух вопросах - профессионализме и перестройке в исторической науке.
Я старый и постоянный подписчик "Вопросов истории" (по крайней мере с 1957 г.) и с сожалением отмечаю, что профессиональный уровень журнала находится в последние годы на недопустимо низком уровне. Открывая очередной номер журнала, в лучшем случае находишь одну-две статьи, которые достойны внимания. В редакции говорят, что портфель журнала заполнен на 3 года. Надо ли все публиковать? В лучших иностранных журналах (например, в "American Historical Review") публикуется в год всего 20 - 30 статей из 200 - 300 (!) поступающих на рассмотрение редколлегии. Необходимо резко повысить требования к публикуемым материалам и печатать только оригинальные исследовательские статьи и заметки, в которых содержится хоть что-то новое. Желательно было бы публиковать и статьи иностранных авторов, сопровождая их в случае необходимости комментариями советских специалистов.
В коренном улучшении нуждается критическая и информационная часть журнала. Абсолютно преобладают комплиментарные рецензии, в которых вообще отсутствует критическая часть. В этом случае их объем необходимо резко сократить и печатать в разделе "Коротко о книгах" или просто в заметках. С другой стороны, следует предоставлять авторам возможность ответить рецензенту и завязать дискуссию. Представляется желательным и систематически печатать письма читателей.
Особенно слабо в журнале представлен раздел "Историческая наука за рубежом". Следует прямо сказать, что он вообще не отражает состояние исторической науки за рубежом, и особенно западной. Заметки о статьях и рецензии на иностранные книги носят случайный характер. Между тем следует систематически информировать читателей хотя бы о содержании основных американских и западноевропейских исторических журналов и важнейших монографиях.
Очень печально, что в 1962 г. перестал выходить журнал "Исторический архив", который только начал публиковать неизвестные документы. Хотелось бы в этой связи поддержать уже высказанные ранее предложения о систематической публикации новых архивных документов в разделе "Публикуется впервые". Не следует журналу бояться ставить и острые дискуссионные проблемы, выступать с материалами о трудностях доступа к архивам, тяжелом положении с комплектованием и работой библиотек (Государственной библиотеки СССР им. В. И. Ленина, ИНИОН АН СССР и др.), создании Всесоюзного общества историков. Журнал должен откликаться на те статьи и романы, которые привлекают внимание всей страны. Крайне желательно опубликовать компетентные мнения специалистов, историков о романах В. Пикуля, разобрать какой-то его конкретный роман. Было бы также желательно помещать материалы о наиболее злободневных статьях, печатающихся сейчас на страницах "Нового мира", "Знамени" и других ведущих общественно- политических и литературных журналов.
Сошлюсь в качестве примера на опубликованную в "Новом мире" статью И. Клямкина, которая привлекла всеобщее внимание, - "Какая улица ведет к храму?"8 . Статья блестящая, но в ней говорится, что в России никогда не было никаких альтернатив ни в прошлом, ни в настоящем. Здесь говорилось, что если бы альтернатив никаких не было, то перестройка была бы ни к чему, потому что другого здания построить нельзя. Мы знаем, что другого здания построить нельзя, мы знаем,
8 См. Новый мир, 1987, N 11.
стр. 40
что это здание надо перестраивать. Высоко оценивая эту статью, хочу сказать, что она может быть оспорена, не говоря уже о том, что профессиональный историк найдет в ней неточности, и, если бы на это обратил внимание журнал "Вопросы истории", то он, конечно, не поссорился бы со своим ближайшим соседом. Если будет сказано точно и правильно, то это найдет своего читателя и влияние это окажет. Быть может, стоит подумать о "круглом столе" историков и литераторов, о встрече редколлегий "Вопросов истории" и "Нового мира", тем более что они соседи.
Говоря о необходимости перестройки в исторической науке, участники сегодняшнего обсуждения оперировали примерами только из отечественной истории. Я хотел бы коснуться всеобщей истории. До последнего времени считалось, что с изучением истории Франции или США дело обстоит более или менее благополучно. Широкую известность приобрели труды В. П. Волгина, В. М. Далина, А. З. Манфреда, не говоря уже о Е. В. Тарле. Еще в 1930-е годы были достигнуты значительные успехи в изучении Французской революции конца XVIII в., 200-летие которой весь мир будет отмечать в будущем году. Но все ли в этом вопросе так благополучно, как мы привыкли это считать? Еще в 1930-е годы сложилась концепция Великой французской революции, однозначно прославившая террор и деятелей якобинской диктатуры - Ж. П. Марата, М. Робеспьера, Л. Сен-Жюста, которые представлялись рыцарями без страха и упрека. Понятно, что в те годы было практически невозможно возражать против тезиса об обострении классовой борьбы, полного и абсолютного оправдания якобинского террора. Иное положение сложилось после 1956 года. За рубежом вышли серьезные марксистские труды А. Собуля (Франция), Дж. Руде (Англия), В. Маркова (ГДР). Наконец, в Ленинграде В. Г. Ревуненков опубликовал серию книг о Французской революции XVIII в. и якобинской диктатуре, которые в течение длительного времени замалчивались московской школой франковедов или даже подвергались уничтожающей критике. Лишь в 1984 г. удалось дать более или менее объективную оценку трудов В. Г. Ревуненкова, напомнить о размахе и отрицательных последствиях якобинского террора, хотя об этом писали в свое время еще К. Маркс и Ф. Энгельс. "Я убежден, - указывал Ф. Энгельс, - что вина за господство террора в 1793 г. падает почти исключительно на перепуганных, выставлявших себя патриотами буржуа, на мелких мещан, напускавших в штаны от страха, и на шайку прохвостов, обделывавших свои делишки при терроре"9 .
Далеко не все благополучно и с изучением истории США. С удивительной легкостью многие наши американисты пишут, что в тот или иной момент нужно, актуально и выгодно, а не то, что есть на самом деле. Вряд ли надо подробно доказывать, какой ущерб наносится, если американисты неправильно информируют общественность и руководящие органы о действительном положении дел в Соединенных Штатах, роли рабочего класса, профсоюзов и компартии, создают односторонний "образ врага" и т. д. Особенно печально, когда это относится к профессиональным историкам, которые в первую очередь призваны соблюдать объективность и честность. Хотя многие десятки и даже сотни американистов уже побывали в командировках в США, лишь крайне редко их исследования основаны на глубоком и всестороннем изучении архивных материалов. Даже в работах наших ведущих американистов встречается недопустимое число неточностей и ошибок. Между тем я не припомню ни одной критической рецензии или дискуссии но этим вопросам. Наоборот, публикуется все больше хвалебных рецензий, в которых вообще отсутствуют какие-либо критические замечания. Не настало ли время объективно и серьезно разобраться в достоинствах и недостатках
9 Маркс К. и Энгельс Ф. Соч. Т. 33, с. 45.
стр. 41
наших работ по истории США, Канады, стран Латинской Америки, наметить пути для коренного повышения профессионального уровня исследований советских американистов?
Общее снижение качества работ по истории, утрата ими настоящего профессионализма наглядно проявились в том, что исторические диссертации теперь с одинаковой легкостью пишутся не только специалистами-историками, но также работниками различных министерств и ведомств, журналистами, инженерами, медиками.
В соответствии с действующей инструкцией ВАК каждая докторская диссертация должна открыть "новое направление" в соответствующей отрасли науки. Поскольку в каждом бюллетене ВАК печатаются десятки и даже сотни объявлений о защите докторских диссертаций, то легко себе представить, сколько у нас открывается "новых", "перспективных" направлений. А так как требование открыть "новое направление" для каждой диссертации явно неосуществимо, то все громкие слова по этому поводу оказываются лишенными смысла и лишь препятствуют объективной оценке действительного вклада диссертанта в изучение той или иной проблемы.
Большой ущерб качеству работ по истории нанесло и жесткое ограничение объема диссертаций и монографий. Вспомним фундаментальные труды Е. В. Тарле, Л. В. Черепнина, Н. М. Дружинина, А. А. Зимина, А. С. Ерусалимского и других. По действующим ныне правилам их диссертации пришлось бы сокращать в несколько раз! Более того, их невозможно было бы опубликовать, т. к. наши издательства не принимают рукописи объемом более 20 печ. листов. Ну, а если бы К. Маркс принес в наши издательства свой "Капитал" или представил его для защиты в качестве докторской диссертации? Ответ, который он получил бы от ВАК и Госкомиздата СССР, нетрудно себе представить.
А. П. ТЮРИНА. Торможение научных исследований по аграрной истории СССР
Говоря о задачах развития исторической науки в условиях перестройки, необходимо осознать причины застойных явлений в ней, понять, почему широко распространились методы лакировки реального положения дел, в частности в сельском хозяйстве, замалчивания трудностей и противоречий в осуществлении социально-экономических мероприятий, почему насаждались устаревшие схемы социально-экономических отношений.
На состояние исторической науки в 60 - 70-х годах большое влияние оказала политическая концепция развития советского общества, сформулированная в конце 50-х - начале 60-х годов. Упрощенные представления о строительстве коммунистического общества, сроках решения таких программных целей, как стирание существенных различий между городом и деревней, преодоление классового характера советского общества, тиражируемые в политических документах тех лет, оказывали непосредственное давление на развитие науки. Основное внимашіе в исследованиях постепенно сосредоточилось на показе положительного опыта, выявлении именно тех тенденций, которые можно было бы интерпретировать как свидетельства быстрого продвижения по пути коммунистического строительства.
Давление на историческую мысль особенно усилилось в 70-е годы, когда обстановка застоя и парадности захлестнула всю общественно-политическую жизнь, когда для создания ложных авторитетов на службу были поставлены приписки, очковтирательство, обман общественности. В этих условиях для критического осмысления действительности, для выявления реально существовавших противоречий, для осознания истинных причин негативных явлений во всех сферах жизни страны просто
стр. 42
не было места. Потребность в исторической правде оказалась дозированной. Творческое развитие исторической науки было ограниченно, ее выводы и оценки должны были обязательно укладываться в определенные схемы, а все, что не укладывалось, отсекалось цензурными ножницами разного уровня.
Для 60 - 70-х годов характерно торможение научных исследований и по аграрной истории СССР. Такой вывод приходится делать при наличии огромного числа работ, посвященных этой проблематике. К сожалению, реальная ситуация в сельском хозяйстве не изучалась глубоко, констатировалось лишь осуществление тех или иных мер, все противоречия и негативные явления в аграрном производстве, как правило, замалчивались или списывались на неблагоприятные погодные условия. С девятой пятилетки началось падение темпов прироста валового продукта в сельском хозяйстве, обозначились и другие тревожные процессы, в частности экономическое оскудение сельскохозяйственных предприятий, отчуждение крестьянина от общественной собственности, нарастание социальной пассивности, негативных нравственных явлений. Однако все это не нашло отражения в литературе, поскольку жизнь препарировалась по схеме "все хорошо, но имеют место отдельные недостатки". Такой подход привел не только к деформации исследовательских методов, но и к резкому сужению проблематики исследований, упрощенчеству в оценке событий, а порой и к голой конъюнктурщине. Говоря об этом, я все же не склонна возлагать вину за такое состояние аграрной науки на ученых-аграрников. Надо прямо сказать, что не было потребности в объективном знании, напротив, это последнее было несовместимо с командно-бюрократическими методами руководства обществом и наукой, с авторитарностью мнений и оценок. Именно по этой причине был закрыт доступ исследователям в архивы, резко сократилась публикация статистических данных по экономическим и другим проблемам, засекречены полученные путем социологических опросов материалы. Это явилось причиной описательности многих работ, бездоказательности выдвинутых положений.
По указанным причинам сейчас наука оказалась не готовой ответить на целый ряд фундаментальных вопросов, важных не только в теоретическом, но и в практическом отношении. Например, такая проблема, как обобществление производства в сельском хозяйстве. Долгие годы бытовало мнение, что чем крупнее хозяйство, тем оно должно эффективнее вести свои дела. Такое упрощенное понимание обобществления нанесло огромный практический вред. Шел беспрерывный процесс укрупнения хозяйств, в особенности колхозов. Размеры хозяйств формировались произвольно, не учитывались природные, поселенческие, производственные и иные факторы. В 60 - 70-х годах укрупнение приобрело инерционный характер, проводилось в основном на экстенсивной основе. Проявилась своеобразная гигантомания. Многие из колхозов и совхозов, став неуправляемыми, разукрупнялись. Действовал стереотип крупного производства в городе. Под него подтягивались и размеры сельскохозяйственных предприятий. Между тем В. И. Ленин, рассматривая проблемы концентрации, отмечал, что и в промышленности "закон превосходства крупного производства вовсе не так абсолютен и так прост, как иногда думают... В земледелии же, которое отличается несравненно большей сложностью и разнообразием отношений, полная применимость закона о превосходстве крупного производства обставлена значительно более строгими условиями"10 . Опыт 60 - 70-х годов наглядно подтвердил это ленинское положение. Крупные хозяйства по размерам посевов, наличию средств производства, трудовых ресурсов имели низкие результаты хозяйственной деятельности. Стало очевидным, что курс на чрезмерно
10 Ленин В. И. ПСС. Т. 4, с. 110 - 111.
стр. 43
крупные хозяйства был ошибочным. Специфика сельскохозяйственного производства диктует иные подходы. Опыт выявляет эффективность сочетания крупных, средних и мелких форм организации труда.
Между тем в теории эта проблема до настоящего времени не разработана. В каком соотношении должны находиться крупные кооперативные хозяйства (колхозы) и мелкие формы кооперации (семейный, индивидуальный подряд), каковы внутрихозяйственные и экономические связи этих форм, организация и стимулирование труда? Эти и многие другие вопросы еще ждут своего исследования. Между тем вакуум в науке заполняют публицистика и пресса. Нередко развитие семейного и индивидуального подряда пытаются противопоставить колхозам, рассматривают внедрение этих форм чуть ли не как отказ от крупного коллективного хозяйства, хотя ясно, что они не противостоят друг другу, а неразрывно связаны и организационно и экономически. Развитие семейных форм кооперации было бы не только ошибочным, но и вредным рассматривать как отказ от колхозов. Это может вызвать волну ликвидации колхозов, особенно слабых. Дух кампанейщины в руководстве сельским хозяйством сидит еще глубоко, и эту опасность надо иметь в виду. Достаточно напомнить кампанию по преобразованию колхозов в совхозы или внедрению кукурузы вплоть до Полярного круга.
Семейную кооперацию также нельзя искусственно форсировать, превращая в очередную кампанию. Малые формы кооперации в аграрном производстве должны развиваться там, где для этого есть условия - демографические (сравнительно большие семьи), организационные и поселенческие (особенно при хуторской системе расселения), наконец, экономические. В то же время не надо бюрократически мешать развитию этих форм, что уже имеет место. Действующие стереотипы уравниловки в оплате труда приводят к тому, что заработанные семейными звеньями средства нередко полностью не выплачиваются под предлогом - "слишком высокие заработки". При этом не учитывается, что интенсивность труда в этих подразделениях в несколько раз выше сложившегося среднего уровня по хозяйству. Все эти процессы протекали бы более спокойно, организованно, если бы своевременно были изучены в экономической науке, разработаны научные методики организации и оплаты труда в семейных формах кооперации. Теперь же, к сожалению, все это осуществляется эмпирически, поиск оптимальных вариантов идет методом проб и ошибок.
Важнейшей задачей является исследование проблем развития социалистической собственности в деревне, осмысление путей перехода к единой общенародной собственности. Исследование проблем социалистической собственности шло практически в одной плоскости - в плане сближения колхозно-кооперативной собственности с государственной. Что касается реальных отношений собственности, затрагивавших интересы определенных групп и социальных слоев в обществе, показа того, как эти интересы реализуются через общественную собственность, то эти проблемы не получили должного и объективного освещения.
В частности, как отмечалось на январском (1987 г.) Пленуме ЦК КПСС, неправильное отношение было к кооперативной собственности, которая изображалась как нечто "второсортное" и бесперспективное11 . В подобных взглядах отразились устаревшие теоретические представления 30-х годов, когда некоторые экономисты рассматривали кооперативную форму организации производства лишь как переходную ступень к социализму и сроки ее функционирования связывали с переходным периодом. Колхозы трактовались как неразвитая форма организации общественного производства, соответствующая низкому уровню
11 См. Материалы Пленума Центрального Комитета КПСС, 27 - 28 января 1987 года. М. 1987, с. 9.
стр. 44
развития производительных сил в сельском хозяйстве. Несмотря на то, что жизнь не подтвердила этих прогнозов, они оказались весьма живучими. По сути дела неправильная установка о второсортности колхозной собственности просуществовала до настоящего времени и оказала серьезное деформирующее влияние на ее развитие. В чем оно выразилось? В свертывании колхозного сектора, в осуществлении такой меры, как преобразование колхозов в совхозы. За 1954 - 1985 гг. на статус государственных хозяйств была переведена почти треть колхозов. В настоящее время в ряде областей (Ленинградская, Магаданская, Мурманская) и регионов страны колхозов нет совсем или их наличие исчисляется единицами.
Недооценка колхозно-кооперативной формы собственности сказалась по самым разным линиям. Произошла по сути дела унификация социально- экономических отношений в колхозно-кооперативном и государственном секторах сельского хозяйства. Управление в колхозном производстве осуществлялось теми же командно-приказными методами, что и в государственном. Колхозы были лишены всякой хозяйственной самостоятельности в планировании, организации производства, даже в решении текущих задач. Принципы колхозной демократии не соблюдались. Районные комитеты партии, по существу, узурпировали право колхозников самим выбирать руководителя правления колхоза. Председатели стали все чаще назначаться, а не выбираться. Сложился "анкетный" механизм подбора кадров.
Недооценка колхозной собственности, игнорирование экономических интересов коллективных хозяйств, жесткая централизация управления вопреки нормам колхозной демократии, нарушение принципов материальной заинтересованности крестьянства в результатах производства, откровенное предубеждение к личности крестьянина (долгие годы колхозник не имел паспорта и права свободного выезда из колхоза), неуважение его прав, ущемление социального развития деревни как сферы проживания сельского населения - все это своими корнями уходит в 30-е годы, связано с культом личности Сталина, с извращениями в экономической и социальной политике, отражавшей его взгляды на взаимоотношения классов, города и деревни, политических связей и экономического обмена между ними. Экономическое развитие колхозов было поставлено в жесткие рамки натурального продуктообмена, носившего налоговый характер.
Изъятие колхозных средств проводилось централизованно через систему МТС - колхоз. Система натурального продуктообмена была отменена вместе с реорганизацией МТС. Но фактически ее элементы продолжают действовать и сейчас. Экономические отношения внутри агропромышленного комплекса в должной мере не отрегулированы. В силу этого значительная часть накоплений, созданных трудом колхозников в результате несбалансированного экономического обмена, оседает в отраслях промышленности и сфере обслуживания сельского хозяйства. Сельскохозяйственные предприятия оскудевают, что создает неправильное представление об их потенциальных возможностях. В результате раздаются голоса, что колхозы как форма себя не оправдали, что семейное хозяйство более эффективно и динамично. При этом не учитывается тот факт, что колхозная система ни на одном из исторических этапов социалистического строительства не имела реальных возможностей проявить свои потенции как кооперативная форма хозяйства.
Многочисленные ограничения, в условиях которых развивалась колхозная собственность, нарушения кооперативных принципов в организации производства, его управления, распределительных отношениях имели своим следствием то, что сегодня колхозная собственность существует скорее в ее юридической форме, чем фактических отношениях. Многие кооперативные принципы утрачены, речь идет об их возрождении, вос-
стр. 45
становлении ленинской концепции кооперативного производства и его роли в социалистическом строительстве.
На современном этапе важно иметь целостное научное представление о дальнейших путях развития колхозно-кооперативной формы собственности, поскольку она обладает большими потенциями для дальнейшего развития, следовательно, может эффективно служить целям и задачам перестройки. Для этого необходимо преодолеть те упрощенные представления и схемы, которые сложились в 30-х годах и без значительных изменений просуществовали до настоящего времени, покончить с практикой администрирования в отношении колхозов, восстановить принципы колхозной демократии, экономические права хозяйств.
Приходится также констатировать, что под запретом находилось и исследование проблем товарно-денежных отношений при социализме. Дискуссии и обсуждения конца 50-х - начала 60-х годов были пресечены, работы, в которых высказывалась необходимость расширения сферы действия товарно-денежных отношений в сельском хозяйстве, подвергнуты резкой критике. Теоретической базой (хотя и скрытой) для антитоварников служила работа Сталина "Экономические проблемы социализма в СССР". Теоретическая и практическая неготовность к использованию товарно-денежных отношений, экономических рычагов стимулирования роста производства наглядно проявилась при реализации экономической реформы середины 60-х годов. В сельском хозяйстве она не была осуществлена. Хозрасчет внедрялся формально, "для галочки", поэтому реального воздействия на развитие производства не оказывал. Причины этого, как подчеркнуто в докладе М. С. Горбачева, посвященном 70-летию Великой Октябрьской социалистической революции, состояли в том, что качественно новые задачи решались нередко волюнтаристскими методами, с помощью старого политического и экономического механизма, не опирались на широкое развертывание процессов демократизации. Новые подходы, ориентированные на экономические методы хозяйствования, выдвинутые мартовским (1965 г.) Пленумом ЦК КПСС, не привели к качественным изменениям в методах осуществления аграрной политики, руководстве колхозами и совхозами, повышении эффективности общественного производства. Сказалась приверженность привычным формулам и схемам, не отражавшим новых реальностей12 .
В итоге сложилась ненормальная ситуация: в жизни, на практике товарно- денежные отношения хотя и медленно, с отступлениями, непоследовательно, но пробивали себе дорогу, а в научных исследованиях эти процессы оказались под запретом. Сегодня мы в теоретическом отношении не готовы к внедрению нового хозяйственного механизма с широким использованием товарно- денежных отношений. Отработку новых методов хозяйствования на основе хозрасчета, самофинансирования и самоокупаемости ведем на марше, при отсутствии культуры такого хозяйствования, определенной психологической неготовности к их внедрению. Поскольку долгие годы экономические рычаги (хозрасчет, прибыль, цена и др.) трактовались как категории капиталистического хозяйства, сейчас они воспринимаются некоторыми практиками и учеными как отступление от социализма, как поворот назад к частнокапиталистическим отношениям. Этот психологический барьер серьезно осложняет продвижение по пути перестройки, создает непонимание, а значит, реальное торможение внедряемым методам хозяйствования, основанным на экономическом интересе работника и коллектива, на заинтересованности в результате труда. Думается, что негативного воздействия психологических барьеров на процессы перестройки в народном хозяйстве мы по-настоящему еще не поняли и не оценили.
12 См. Горбачев М. С. Октябрь и перестройка: революция продолжается. 1917 - 1987. М. 1987, с. 28 - 29.
стр. 46
Интерес к аграрной проблематике сегодня очень велик. Это объясняется не только тем, что сельское хозяйство традиционно остается одной из болевых точек нашей экономики, но и тем, что в осуществлении социалистических преобразований в этой сфере были допущены серьезные отступления от ленинских принципов, о чем уже неоднократно писалось в советской печати. Необходимо объективно, правдиво, как к тому призывает партия, проанализировать основные тенденции исторического процесса социалистического преобразования сельского хозяйства, показать его ход и итоги, понять противоречия и трудности этого движения, осмыслить во всей полноте факторы, на базе которых стали возможны отступления от ленинской теории социалистического строительства, деформации в социально- экономическом развитии советской деревни. Методологической основой для критического переосмысления реальных процессов формирования и развития социалистической системы сельского хозяйства в СССР, функционирования агропромышленного комплекса на современном этапе являются документы апрельского (1985 г.) Пленума ЦК КПСС, XXVII съезда партии, пленумов Центрального Комитета КПСС, состоявшихся в 1987 году. Они открывают перед исследователями принципиально новые возможности для объективного изучения развития советской деревни на разных этапах ее исторического движения.
В. Д. НАЗАРОВ. Хранить и развивать лучшие традиции исторической науки
Хотелось бы сказать о четырех больших, но разных проблемах. Первая - задачи "Вопросов истории" как главного органа историков в условиях перестройки. Но прежде следует отметить, что журнал в 60 - 70-е годы отражал состояние науки и в его деятельности были не только минусы, но и плюсы. Он провел ряд важных, способствовавших развитию исследований дискуссий. По крайней мере в рамках того периода, которым я занимаюсь, в частности, о первой крестьянской войне в России. На его страницах были опубликованы интересные статьи по истории классовой борьбы российского крестьянства в XVII - XIX веках. Мне кажется, в целом оправдали себя разделы, рассчитанные на массового читателя, в особенности тематически организованные серии, а также публикации исторических источников. Хочу быть правильно понятым. Необходимо - и это должно стать нормой научного общения - критиковать то, что заслуживает критики, что препятствует самодвижению науки, но нужно хранить и развивать лучшие традиции, в том числе и в деятельности "Вопросов истории". Здесь говорили о специальном разделе для учителей. Вряд ли это целесообразно, когда есть куда более тиражное издание "Преподавание истории в школе", но установить контакты с этим журналом, организовать широкое обсуждение учебников по истории совместно с этим и другими историческими журналами следовало бы. Нужно, мне кажется, шире кооперировать усилия редакции "Вопросов истории", его авторского актива также с ведущими литературно-художественными и общественно-политическими журналами. Почему бы не организовывать периодически "круглые столы" с такими журналами, как "Новый мир", "Знамя", "Дружба народов", по проблемам, более всего волнующим общественность?
Хочу поддержать Е. В. Анисимова, предложившего подумать о библиотечке- приложении, подписной и неподписной, к журналу "Вопросы истории" из материалов, нашедших широкий отклик у читателя.
Теперь второе. О состоянии историографии и необходимости "покаяния" историков. Наверное, нужна новая рубрика под условным названием "Взгляд на себя", в которой речь пойдет о "белых пятнах" (видимо, точнее - "черных") в истории советской исторической науки. Тут говорили о ленинградском "деле" историков, но следует сказать и о "деле"
стр. 47
московских историков. Оно последовало за ленинградским. И о репрессиях против учеников М. Н. Покровского, историков из Института красной профессуры, и о ситуации 1948 - 1949 годов.
Может быть, "Вопросы истории" взяли бы на себя задачу систематизации и публикации материалов, относящихся непосредственно к профессиональной деятельности исследователей: их дневников, мемуаров. Насколько мне известно, существуют подобные тексты в личных архивах академика М. Н. Тихомирова, Н. Г. Бережкова и некоторых других. Есть уникальные по полноте собрания писем. Но вот что главное. Уже совсем немного осталось ученых, которым есть что вспомнить о 20 - 30-х годах. Кто возьмет на себя труд записать их воспоминания? Назову лишь одно имя - Екатерина Николаевна Кушева, известный специалист по отечественной истории эпохи феодализма, по истории народов Северного Кавказа. Она хорошо помнит события 20 - 40-х годов.
Думаю, что одна из важнейших историографических проблем - историографическая ситуация в 20-е, а отчасти и в 30-е годы. По этим сюжетам немало работ с богатым фактическим содержанием, с важными обобщениями. Но здесь нужно учесть два обстоятельства. Прежде всего необходимо показать, что процесс становления марксистско-ленинского понимания истории России был сложным, и второе, - появилась и укрепилась жестко-примитивная связь между содержанием исторических взглядов (а точнее, их интерпретацией оппонентом) и социальным происхождением, а затем и политической позицией (точнее - приписываемой обычно позицией) автора. Здесь, к тому же, один из истоков и "дел" историков, и репрессий, обрушившихся на школу Покровского, и обвинений периода борьбы с космополитами.
Вообще существуют, и притом долго, своеобразные историографические "мифы", которые обязаны своим происхождением не детальному исследованию, а остроумной и представлявшейся вероятной догадке. Если она к тому же освящена именем крупного ученого, то ей почти наверняка обеспечена долгая жизнь в историографии. Известно, что вопреки широко распространенному мнению теорию "Москва - третий Рим" нельзя считать официальной политической доктриной Русского централизованного государства, по крайней мере в период его складывания и ранней его истории. Еще пример. Тезис о борьбе прогрессивного дворянства с реакционным боярством как важнейшем основании политической борьбы и социально-политической эволюции.
Теперь третий комплекс проблем. О повышении профессионализма историков, об этом уже говорил Н. Н. Болховитинов. Но, может, стоит пока говорить хотя бы о сохранении прежнего, достаточно высокого профессионального и компетентного уровня. Ведь в последние годы историческая наука испытала мощное давление многоликого, разнотипного дилетантизма, и это сказалось, к сожалению, на снижении требовательности к качеству работ. Кому, как не "Вопросам истории", первыми резко повысить планку требований к публикуемым работам? Здесь важен отбор тем, их новизна, оригинальность исследовательских подходов, полнота в разработке и аргументации. Назову лишь некоторые, на мой взгляд, самые актуальные сюжеты: история межэтнических, межнациональных контактов и взаимосвязей в период феодализма, история вхождения или подчинения, военного включения разных народов и их территорий в состав Российского государства, история внешней политики, ее сложной взаимосвязи с политикой внутренней, судьбы господствующего класса в истории феодальной России. В разработке этого важного комплекса проблем мы, пожалуй, существенно отстаем от западных ученых, в частности США и ФРГ.
Очень хочется поддержать неоднократно формулировавшийся сегодня призыв к трактовке исторического процесса как альтернативного. Два небольших дополнения. Наверное, надо говорить об альтернативности и ва-
стр. 48
риантности исторического развития. Эти два понятия лишь частично перекрывают друг друга. Альтернативность (понимаемая как ситуация, когда приблизительно равновелики два, три или более варианта) есть частный, хотя и очень важный момент вариантного развития. Желательно при этом различать принципиально разные уровни альтернативности или вариантности. Это важно для понимания их конкретного содержания, форм проявления. Можно наметить три-четыре уровня. Один - в переходные от одной формации к другой эпохи. Второй - при смене этапов в рамках одной формации или же полос исторического развития. Третий - альтернативность, например, типов государственно-политических режимов, модифицирующих одну форму государственно-политического устройства. Наконец, вариантность в выработке и проведении того или иного политического курса.
Важнейшее условие исследовательских успехов - борьба против тенденций к монополизации в науке. Уже говорилось в данной связи о работах академика Б. А. Рыбакова. Многие из них в свое время сыграли важную роль в развитии советской науки. Но стремление к единой точке зрения, понимаемой как единственно верная, имеет определенные, обычно не учитываемые следствия. Возьмем, например, его монографию "Киевская Русь и русские княжества XII - XIII вв.", вышедшую в 1982 году. В ее шестой главе описаны особенности исторических судеб древнерусских земель и княжеств до нашествия Батыя. И вот что удивительно. Кроме достаточно формальных ссылок на полтора-два десятка работ в разделе "Источники", читатель не найдет никаких упоминаний о многочисленной литературе, прежде всего советской. Это и конкретные исследования по вопросам, разбираемым Б. А. Рыбаковым, и обобщающие работы, где, в частности, намечены разные типы эволюции социальной структуры и государственно-политического строя в различных княжествах и землях. Вряд ли автор не знает о существовании этих работ. Остается думать, что исследователь не разделяет сформулированных в этой литературе наблюдений и выводов, но по каким-то причинам не вступает в дискуссию. Но отсюда следует, что автор как бы вывел свою работу за рамки нормального историографического процесса.
И последнее. У нас давно нарушены верные пропорции между наукой как таковой, сферой научной популяризации и областью художественного отображения истории. Феномен исторических романов В. Пикуля объясняется, в частности, нашим небрежением к политической истории, к личностным аспектам исторического развития, к качественно поставленной популяризации исторических знаний. Запретами делу не помочь. К тому же такие романы будят интерес к истории, хотя портят и мысль и вкус. Правда, есть и прекрасные, на мой взгляд, произведения - Д. Балашова, например. В любом случае дело историков критиковать то, что плохо и неверно в исторической романистике. Но прежде всего надо повысить требовательность к себе: нужно более активно, систематически участвовать в просветительской, популяризаторской работе, а главное - повышать качество исследований, актуализировать их тематику, делать их более доказательными и более яркими по форме.
В. П. АЛЕКСЕЕВ. Актуальность неактуального
Хотел бы остановиться на ряде проблем, носящих на первый взгляд достаточно академический характер и в то же время чрезвычайно актуальных в историческом отношении и тесно смыкающихся с самыми актуальными задачами современности - воспитательными, хозяйственно-экономическими, идеологическими. Инициатива журнала "Вопросы истории" заставила как-то систематизировать, организовать ряд положений, идей, и можно попробовать сейчас их сформулировать по возможности
стр. 49
кратко. Итак, проблемы, которые, с моей точки зрения, ждут своей дальнейшей разработки.
1. Историческая этнография. Несмотря на наличие большого Института этнографии АН СССР, проводящего значительную работу почти по всем направлениям этнографической науки, в сфере исторической этнографии наблюдается определенный спад и исследовательских усилий, и интересных публикаций. Большое место, которое уделяется изучению современных форм быта и этнических процессов, социологическому обследованию традиционных форм культуры в рамках современной культуры, отодвигает историко- этнографические проблемы на второй план. И даже в рамках историко- этнографической тематики традиционно сложились какие-то формы исследовательских работ, посвященных детальной характеристике этнического состава и генезису отдельных элементов материальной и духовной культуры, которые далеко не исчерпывают всех возможностей. Поэтому так мал вклад советских этнографов в разработку таких фундаментальных проблем, как, скажем, индоевропейская, индоиранская, балтославянская и т. д. Между тем за рубежом соответствующие работы ведутся, и они выражаются в большом числе интересных публикаций.
Много раз постулировалось, и с этим никто не спорит, что изучение этногенеза должно вестись комплексно. Однако реальный контакт между этнографами, археологами, антропологами, языковедами и другими специалистами, изучающими проблемы этногенеза, выражается чаще всего лишь в общих сессиях, на которых каждая группа перечисленных специалистов образует, как правило, свою секцию и говорит на своем языке. В итоге пока нет никакой методики сопоставления результатов исследования этногенетических проблем силами разных специалистов, и это сопоставление в каждом отдельном случае осуществляется "на глазок". Между тем для перехода на следующий, более высокий уровень, исследования этногенеза разработка такой методики совершенно необходима.
Как можно представить себе путь разработки подобной методики? Очевидно, в процессе направленного обсуждения узкоспециализированных вопросов с участием этнографов и антропологов, археологов и, наверное, также лингвистов. Возможно, для проведения таких обсуждений, объединения и координации проводимой в этой области работы была бы целесообразна организация научного совета по проблемам исторической этнографии и антропологии (антропологический материал снабжает нас во многом неповторимой исторической информацией, особенно для ранних эпох) при Отделении истории АН СССР.
2. Историческая демография и палеодемография. Термин "историческая демография" несравненно шире, чем "палеодемография", охватывает все периоды истории человечества до современности, и, строго говоря, историческая демография включает в себя палеодемографию как один из разделов. Но традиционно, хотя это и неверно, по-моему, они противопоставляются - историческая демография есть демографическое знание, основанное на историческом документе, вернее сказать, историческом источнике в самом широком его понимании, палеодемография есть демографическое знание, опирающееся на изучение палеоантропологического материала. Методики разные, даже образование, необходимое для соответствующего исследования, разное, но цель - одна, что и позволяет считать эти два раздела, с моей точки зрения, единой наукой - служанкой Истории в широком смысле слова.
Человек справедливо рассматривается как мощный компонент производительных сил, при любом марксистском истолковании исторических процессов и явлений. С этой точки зрения численность людей в разные исторические эпохи и в разных обществах, демографическая структура тех или иных обществ не могли не играть выдающейся роли в их становлении и развитии, во многом определяя производственные потенции и
стр. 50
существенно влияя на исход военных столкновений. Между тем этому фактору в нашей исторической литературе уделяется мало внимания, и самое главное - он недостаточно исследуется специально, именно как фактор исторической динамики и исторического прогресса. Существует довольно значительное число исследований демографов, опубликованы отдельные наблюдения палеоантропологов, но они не объединяются воедино, и эта важнейшая тема, повторяю, не как тема демографическая, а как тема историческая, как изучение одного из кардинальных компонентов производительных сил общества, не находит пока достойной разработки. Созданный сейчас научный совет по исторической демографии при Отделении истории АН СССР призван решить эти и многие другие проблемы.
3. История техники. Сразу же оговорюсь, что этой проблемой обстоятельно занимаются в Институте истории естествознания и техники АН СССР. Совсем недавно вышел, например, огромный том, освещающий историю техники до начала нашего столетия. Но я имею в виду не историю техники как таковую, а историю техники как одного из важнейших наряду с самим человеком компонентов истории производительных сил в истории общества. На протяжении истории нашей Академии в системе ее учреждений неоднократно функционировали разные комиссии по истории техники и производительных сил, но заправляли в них, как правило, естественники, и историческая сторона дела оставалась без серьезного освещения. Недостаточно серьезно, как мне кажется, учитываются в исторических исследованиях формы и результаты технического прогресса и в настоящее время.
4. Происхождение и история земледелия и животноводства. Проблема эта теснейшим образом связана с проблемой происхождения производящего хозяйства и очень модной ныне концепцией "неолитической революции". Вторая из этих проблем - издавна дело археологов и историков древних обществ. Первую разрабатывали ботаники - агрикультурники и палеозоологи, причем часто в роли палеозоологов выступали зоотехники. В 30 - 40-е годы исследовательские усилия вокруг этих проблем были объединены в рамках Академии наук СССР в специальной комиссии, которую возглавлял Н. И. Вавилов. Два тома изданных трудов до сих пор украшают соответствующую литературу, и ссылки на них часты и у нас, и за рубежом. К сожалению, после преждевременной смерти Н. И. Вавилова эта совместная работа развалилась: археологи продолжали накапливать материалы, были открыты многие блестящие раннеземледельческие памятники, и проблема возникновения производящего хозяйства под археологическим углом зрения изучается очень обстоятельно, тогда как в естественноисторических предпосылках возникновения производящего хозяйства - доместикации видов, подходящих палеогеографических условиях доместикации и т. д. остается много неясного, т. к. эта проблематика привлекала, да и сейчас привлекает внимание лишь немногих энтузиастов. Отсюда и полная историческая картина того экономического, культурного, социального и психологического переворота, который связан с переходом к земледелию и скотоводству, многие стороны самого процесса перехода в ряде важных деталей требуют дальнейших разъяснений. То же можно повторить и про историю земледелия и животноводства в истории общества.
5. Историческая психология и палеопсихология. Речь опять идет о проблематике на стыке наук, и ортодоксально мыслящий специалист-историк может весьма скептически высказаться относительно необходимости разработки подобной тематики. Между тем редкость соответствующих тем в советской исторической литературе хотя и вуалируется рядом блестящих сочинений как покойных, так и ныне здравствующих историков, но все же бросается в глаза. Может быть, я не прав, но мне кажется, эта редкость - забвение всей полноты принципов исторического
стр. 51
материализма. Сколь социально значимы, психологически проникновенны и литературно блестящи портретные характеристики и зарисовки К. Маркса, относящиеся к историческим деятелям разных эпох, сколько замечательно тонких наблюдений над коллективной психологией разных общественных групп мы находим в книге Ф. Энгельса "Происхождение семьи, частной собственности и государства", как ярки и исчерпывающе точны при всей их краткости характеристики, данные В. И. Лениным многим деятелям русской культуры! А фундаментальные работы Г. В. Плеханова и А. В. Луначарского, посвященные специальному изучению общественной психологии русского и европейского общества эпохи феодализма и капитализма и вскрытию общественно-психологических сил и предпочтений в поворотные периоды средневековой и новой истории! Марксистская наука об обществе имеет существенные достижения в сфере исследования исторической психологии, а современная наша историография использует эти достижения и мало и неполно.
Между тем подобные исследования развиваются за рубежом, вышло уже довольно значительное число книг, посвященных исторической психологии древних греков и римлян, разным странам средневековой Европы, в первую очередь Франции. "История цивилизации в Англии" Г. Бокля вся пронизана историко-психологическими темами, пожалуй, с нее началось развитие этого направления в английской литературе, продолжающееся поныне. Разработаны какие-то методы критики источников под историко-психологическим углом зрения, обсуждаются проблемы выбора источников и границ их использования в историко-психологических реконструкциях. Мне кажется, освоение всего этого зарубежного опыта, критическое перенесение его на почву нашей историографии и активное развитие соответствующей исследовательской деятельности советскими специалистами составляют совершенно необходимое условие каузального объяснения исторического процесса, т. к. психология народных масс и исторических личностей представляет собою неотъемлемый компонент надстройки, активно влияющий и на производственные отношения, и на развитие производительных сил любого общества. И, может быть, события последних двух десятилетий в жизни нашей страны, которые мы активно критически обсуждаем и с негативными последствиями которых боремся, являются одним из красноречивейших хронологически близких нам исторических примеров такого обратного воздействия надстройки на базис. Создание группы по изучению исторической психологии в Институте всеобщей истории АН СССР - вполне очевидная и минимально необходимая на первых порах организационная мера, вытекающая из всего сказанного.
Палеопсихология - безусловно, какая-то обширная часть исторической психологии, та ее область, которая реконструирует этапы развития сознания у ископаемых предков человека и в догосударственных обществах, стоящих на низких ступенях общественного развития. Соотношение между палеопсихологией и исторической психологией примерно то же, что и между палеодемографией и исторической демографией: по цели они близки, по пути к ней - различны, применяют разные совсем несоприкасающиеся методики. Функциональное истолкование морфологических особенностей мозга ископаемых гоминид, изучение добываемых археологическими раскопками предметов хозяйства, быта и культуры под углом зрения связанных с ними рабочих процедур и пространственных представлений, исследование ощущения и понимания времени на ранних этапах развития человечества, наблюдения над отсталыми обществами, избежавшими влияния более высоких культур или мало ему подверженных, наконец, семантика магии, религиозных культов, искусства - вот тот материал, на котором строится сейчас палеопсихология, находящаяся еще в зачаточном состоянии. А ведь на ее базе выясняются истоки фундаментальнейших явлений мировой культуры, многих общест-
стр. 52
венно-психологических феноменов, и поэтому ее разработка должна быть в границах внимания советских антропологов, археологов и историков первобытного общества, не говоря уже о физиологах, психологах и философах.
Каковы меры по усилению культурной роли нашей науки и ее влияния на молодежь и широкие круги читателей как у нас в стране, так и за рубежом? Четыре мероприятия представлялись бы мне более или менее эффективными, хотя вопрос этот поднимает целый круг фундаментальных проблем и дальнейшие соображения затрагивают часть из них.
Первый и основной вопрос, наверное, выходящий за рамки возможностей только Отделения истории АН СССР, - характер преподавания исторической науки в нашей стране. Речь идет о чрезвычайно редком открытии специализированных кафедр на исторических факультетах университетов. Традиционное деление, преобладающее в подавляющем большинстве случаев - кафедра истории СССР и кафедра всеобщей истории. Только Московский, Ленинградский и еще несколько ведущих университетов страны могут похвастаться известным разнообразием специализированных кафедр, да и то весьма относительным. Кафедры экономической истории, военной истории, сравнительного культуроведения отсутствуют, а ведь это огромные разделы исторической науки. Две-три существующие кафедры археологии и этнографии объединяют работников, по сути дела, разных дисциплин. Кафедра антропологии существует одна на Советский Союз и представлена в системе биологического факультета МГУ, кафедры исторической антропологии нет вовсе. Наиболее распространенная реплика в ответ на этот пессимистический перечень - нет соответствующих специалистов. Но их потому и нет, что они не готовятся десятилетиями, а появившись, лишены возможности где-либо планомерно использовать свою квалификацию в учебном процессе; никакие спецкурсы не заменяют отсутствия специализированных кафедр.
Второй момент, представляющийся чрезвычайно важным, - издание научно- популярного исторического журнала. Говорить об исключительной важности такого мероприятия нет необходимости - это очевидно. Тогда почему же он до сих пор не выходит?
Третий момент - демонстрация исторической информации по телевидению. Географы организовали свою передачу о путешествиях, зоологи - прекрасную передачу о животных, многие выдающиеся ученые и инженеры часто рассказывают о новейшей технике и показывают ее, информируют о важнейших естественнонаучных открытиях. А история, которая интересует любого грамотного человека, не представлена равноценным образом. Между тем здесь возможны самые разнообразные формы демонстрации - прямая передача из какого-нибудь архива с показом архивных документов, наподобие того, как делал И. Л. Андроников, рассказывая о спецхранилищах Государственной библиотеки СССР им. В. И. Ленина, специальные передачи из экспозиций исторических или краеведческих музеев, приуроченных к знаменитым историческим местам, "круглый стол" историков, приуроченный к крупному историческому событию, с демонстрацией на телеэкране соответствующих реалий (географических кинокадров, документов, предметов быта и т. д.), специально снятый телефильм на историческую тему и т. д. Может быть, все это целесообразно было бы объединить в еженедельную или ежемесячную передачу "Историки рассказывают" или что-то в таком роде? Думаю, все это могло бы дать положительный эффект.
Наконец, четвертое, о чем хочу в заключение упомянуть, есть результат какого- то приобретенного в многолетних экспедициях и поездках знакомства с нашим и зарубежным читателем. Как наш читатель любит серьезную литературу, переведенную с западноевропейских языков, так и зарубежный читатель, интересуясь Советским Союзом, требует полноценной информации. Между тем наши издательства увлекаются изда-
стр. 53
нием облегченной научно-популярной литературы, в том числе издательства, работающие на зарубежного читателя, - АПН и "Прогресс". Мое глубокое убеждение состоит в том, что советский массовый читатель более продвинут, чем зарубежный, но и зарубежная читающая публика, интересующаяся историей, требует больше, чем могут дать ей небольшие популярные книги советских авторов, переведенные на иностранные языки, да к тому же этих книг мало. Мне кажется, что серьезный фундаментальный характер задуманной "Исторической библиотеки" совершенно обязателен для ознакомления зарубежного читателя с достижениями нашей исторической науки и расширения сферы идеологического влияния советских исторических исследований. Думаю, что и перевод серьезных монографий советских историков на иностранные языки и распространение их за рубежом были бы весьма действенной мерой в том же направлении.
О. А. РЖЕШЕВСКИЙ. Правдиво освещать события минувшей войны
Мне хотелось бы остановиться на ряде вопросов истории Великой Отечественной войны 1941 - 1945 гг., в изучении и освещении которой у нас сделано немало. Назовем прежде всего опубликованные сборники документов, мемуары, шеститомник "История Великой Отечественной войны 1941 - 1945 гг.", 12-томную "Историю второй мировой войны. 1939 - 1945 гг.", однотомник "Великая Отечественная война. Краткая история", выдержавший три издания.
То, что написано, нередко подвергается сейчас справедливой критике. Но в целом эти труды внесли большой вклад в освещение проблемы, они отвечают уровню и возможностям того периода, когда они создавались. Однако обстановка, изменившаяся в последние годы, позволяет по-новому подойти к этой сложнейшей проблеме и раскрыть историю трагедии и триумфа нашего народа в годы войны с большей полнотой и объективностью. К этому обязывает нас решение, принятое Политбюро ЦК КПСС, о создании фундаментального 10-томного труда "История Великой Отечественной войны советского народа". Издание это планируется завершить к 1995 году.
При подготовке этого труда следует, очевидно, более обстоятельно рассмотреть вопрос о советско-германском договоре о ненападении, подписанном 23 августа 1939 года.
М. С. Горбачев сказал о нем в докладе, посвященном 70-летию Великого Октября. Советско-германский договор, как и Брестский мир, решал вопрос о жизни и смерти Советского государства. Противник не оставлял нам другого выбора.
Хотелось бы обратить ваше внимание на ряд важных обстоятельств, которые вытекали из сложившейся в то время международной обстановки. Одно из них заключалось в том, что после срыва Англией и Францией Московских переговоров и их заключительной части - военных переговоров, которые начались 12 августа 1939 г. и явились последней попыткой Советского Союза осуществить курс на создание системы коллективной безопасности в Европе, т. е. противопоставить Германии и ее союзникам мощную коалицию в лице Советского Союза, Англии и Франции, предотвратить вторую мировую войну уже было невозможно.
Договором 23 августа мы исключили вероятность объединения империалистических государств на основе блока, созданного в Мюнхене и направленного против Советского Союза, взяли под защиту ряд стран и территорий настолько, насколько это было возможно, чтобы спасти их население от фашистского порабощения и угрозы физического уничтожения. И, естественно, были полны решимости осуществить наши цели на практике.
стр. 54
Другое дело, что развернувшиеся события изменили обстановку и многого сделать не удалось. Более того, договор имел и отрицательные стороны. Для нас возникла сложная проблема укрепления новой границы, материального и тылового обеспечения этого, возникли трудности в международном коммунистическом и рабочем движении. Выступивший недавно в печати Э. Генри заявил, что советско-германский договор 1939 г. был с нашей стороны грубой политической ошибкой. Высказав свое суждение, он тем не менее не раскрыл альтернативу, возможность иного решения. Был ли выход из создавшегося положения в той конкретной исторической обстановке, когда западные союзники - Англия и Франция при помощи Польши - сорвали Московские переговоры? В той критической для нашей страны и судеб мирового социализма обстановке другого выхода, на наш взгляд, не существовало.
Было ли для нас внезапным нападение фашистской Германии? Вы знаете, что у нас твердо устоялась точка зрения, что нападение было внезапным и вероломным.
Относительно вероломства доказательств, я думаю, не требуется, оно действительно было вероломным. Нападение, конечно же, было и внезапным, но в данном случае однозначного ответа дать нельзя, поскольку достоверно известно, что имелась информация о готовящемся нападении, о самом "плане Барбаросса", о конкретных действиях германских войск. Другое дело, что этой информации в значительной степени не верили, ставили ее под сомнение. И поскольку соответствующих мер по приведению войск в боевую готовность для отражения массированного наступления беспрецедентных в истории сил вторжения принято не было, то, естественно, внезапность была. Это была внезапность оперативно-тактического характера.
Но была ли стратегическая внезапность? Да, была, но, я считаю, что стратегическая внезапность определилась для нас поражением Франции, а не событиями июня 1941 года. Мы рассчитывали завершить подготовку к борьбе с фашистской агрессией к концу 1942 года. Трудно было предполагать, что Франция - великая держава, победитель в первой мировой войне, находясь в союзе с Великобританией в рамках англо-французской коалиции, будет разгромлена в течение 44 дней. Это, безусловно, было для нас фактором стратегической внезапности.
Наша страна очень много сделала за 22 месяца, которые прошли со времени подписания советско-германского договора до начала Великой Отечественной войны, для укрепления обороны по всем направлениям. Но многое было недоделано. Слабо была укреплена новая граница, в значительной степени демонтированы укрепления на старой границе, тяжело сказывались последствия репрессий в армии. Обстановка сложилась так, что история до предела сжала время, необходимое для подготовки нашей страны к отпору фашистской агрессии.
Сейчас советские историки, прежде всего военные историки, ведут активное изучение документов, относящихся к начальному периоду войны, который определил неблагоприятное последующее развитие событий, вплоть до конца 1941 года. Многие проблемы, связанные с трагедией первых пяти месяцев войны, должны получить более обстоятельное и объективное объяснение.
Вообще говоря, к "белым пятнам" нельзя подходить с одной позиции и изображать дело так, будто все, что происходило в нашей истории, нам было незнакомо, и мы узнаем об этом только сейчас или узнаем в будущем. "Белые пятна" надо рассматривать с двух точек зрения. С одной стороны, "белые пятна" - это действительно те негативные моменты в нашей истории, которые скрывались от общественности, но с другой - есть немало "белых пятен", раскрытие которых позволяет глубже понять позитивные события в истории Советского государства, в истории Великой Отечественной войны, борьбы советского народа против
стр. 55
фашистского нашествия. Думается, что именно с таких позиций и следует подходить к ликвидации "белых пятен". Взять, например, вопрос об открытии второго фронта. Об этом написано и опубликовано много материалов. Второй фронт был открыт в то время, когда это уже не представляло особой сложности, потому что судьба войны была решена, и две трети немецких дивизий находились на советско-германском фронте. Мы приветствовали открытие второго фронта, хотя союзники и нарушили принятые на себя обязательства. Тем не менее второй фронт в какой-то мере ускорил окончание войны и сократил для нашей страны число жертв.
Совсем недавно в американском архиве мемориальной библиотеки Рузвельта нам удалось увидеть фотографию Сталина, которую он прислал Рузвельту в день открытия второго фронта. Под фотографией надпись: "Президенту Франклину Д. Рузвельту в память дня вторжения союзных американских и британских освободительных войск в Северную Францию от его друга Иосифа В. Сталина".
Надо сказать, что Советский Союз неукоснительно выполнил все обязательства, которые он взял перед союзниками с тем, чтобы облегчить им высадку в Нормандии, в том числе и обязательство начать наступление на своем фронте. 10 июня советские войска развернули наступление на Севере, а 23 июня началась Белорусская операция - одна из крупнейших в Великой Отечественной войне. Она в решающей степени способствовала высадке англо-американских, канадских и других союзных войск в Нормандии.
В последнее время стали выявляться пока еще разрозненные и недостаточно документированные, но тем не менее вполне достоверные данные о том, что Советский Союз принимал активное участие в осуществлении плана дезинформации противника относительно района высадки союзников 6 июня. Дезинформации придавалось очень большое значение, потому что англо- американцы боялись, что немецкие войска сбросят их в море. Вопрос, где лучше высадиться - на побережье Ла-Манша или в самом районе Па-де-Кале - долго дискутировался. Было принято решение о проведении крупномасштабной дезинформации с тем, чтобы отвлечь германские войска от района Северной Франции. Совместный англо-американо-советский план, названный "Телохранитель", предусматривал в числе других мер имитацию высадки советского десанта на балканском побережье Черного моря и в Норвегии с целью дезориентации противника. Операция достигла своих целей. Английские и американские документы подтверждают это, но мы пока, к сожалению, советских документов по этому поводу не имеем.
Есть и другие не менее сложные и даже болезненные вопросы. Одним из них является вопрос о цене победы. Во всех изданиях по истории Великой Отечественной войны мы очень обстоятельно освещаем в каждой операции потери противника в личном составе, боевой технике и т. д., но ничего не пишем о собственных потерях. Это касается практически всех стратегических операций, проведенных Красной Армией на территории СССР в 1941 - 1944 годах.
Остается непреложным факт, что наше военное искусство по всем показателям превзошло военное искусство фашистской армии. Мы знаем, что ряд крупнейших битв (под Москвой и Сталинградом) были выиграны Красной Армией в условиях примерного равенства сил. Тем не менее сопоставление потерь является важным фактором объективной оценки как советского военного искусства, так и военного искусства противника. Этим мы не преуменьшим значение нашей победы и военного искусства, а дадим им более глубокую и поучительную оценку.
В заключение несколько слов об идейно-политической борьбе по истории Великой Отечественной войны, которая сегодня складывается на международной арене. Очевидны значительные изменения. Они долго на-
стр. 56
капливались, аккумулировались, а затем приобрели качественный характер. Произошло это на рубеже 40-летия Победы. Прорвана завеса лжи о якобы решающем вкладе в войну западных союзников, роли американского ленд-лиза и др., которая десятилетиями навязывалась реакционной историографией и пропагандой. Конечно, существует неонацистская литература, злобные антисоветские работы, которые активно используют в своих неблаговидных целях западные средства массовой информации. Более того, возникла, казалось, противоестественная ситуация, которой не просто дать объяснение. Речь идет о том, что молодежь на Западе не знает элементарных событий второй мировой войны. Так, недавний опрос американских школьников показал, что 44% из них уверены, что США во второй мировой войне воевали не против Германии, а против СССР.
Между тем в работах серьезных западных историков вы уже не найдете утверждений, что только США и Великобритания выиграли вторую мировую войну. Попутно отметим, что интерес к этой теме сейчас очень велик. На английском языке, в основном в США и Великобритании, ежемесячно выходит до 15 новых книг о второй мировой войне. Многие из них в той или иной степени освещают события Великой Отечественной войны.
Среди западных историков возникло даже новое направление, которое можно назвать "реалистическим", в значительной степени опирающееся на советские источники. Эти историки дают более объективную картину Великой Отечественной войны. Назову две работы английского профессора Д. Эриксона "Дорога на Сталинград" и "Дорога на Берлин". Это два больших тома, в которых использовано до 2 тыс. советских источников. Конечно, не со всеми выводами автора можно согласиться, но сам факт выхода этих книг примечателен.
Перед советскими историками стоит ответственная задача - создать фундаментальный труд о минувшей войне, в котором необходимо дать новое, более правдивое прочтение и освещение ее событий, бессмертного подвига нашего народа, отстоявшего социализм и спасшего мир от фашистского порабощения. Одним из важнейших условий выполнения этой задачи является, конечно, доступ к необходимым документам, их тщательное изучение и всестороннее толкование.
Итоги обсуждения подвел А. А. Искендеров, который отметил, что проведенный обмен мнениями был плодотворным. Состоялся откровенный и профессиональный разговор, который, несмотря на определенную эмоциональность и даже резкость некоторых оценок, будет полезен и исторической науке, и журналу. Участниками встречи было поднято много важных и интересных проблем, которые должны получить отражение как на страницах журнала, так и в научных исследованиях. Некоторые из названных в ходе обмена мнениями тем заслуживают того, чтобы им посвятить специальные "круглые столы".
Новые публикации: |
Популярные у читателей: |
Новинки из других стран: |
 |
Контакты редакции |
О проекте · Новости · Реклама |
 Молдавская цифровая библиотека © Все права защищены
2019-2024, LIBRARY.MD - составная часть международной библиотечной сети Либмонстр (открыть карту) Сохраняя наследие Молдовы |
|
Россия
Беларусь
Украина
Казахстан
Молдова
Таджикистан
Эстония
Россия-2
Беларусь-2
США-Великобритания
Швеция
Сербия
