Судебный процесс по делу Ласло Райка (сентябрь 1949 г.) сыграл решающую роль в углублении советско-югославского конфликта, инициированного Сталиным в 1948 г. В статье, опирающейся на широкий круг источников, это событие рассматривается в контексте отношений между Венгрией и Югославией.

Laszlo Rajk's Trial in Budapest (September 1949) deepened the conflict between the USSR and Yugoslavia, initiated by Stalin in 1948. The article, based on a broad range of sources, examines the event in the context of the relations between Yugoslavia and one of the Soviet satellites, Hungary.

Ключевые слова: Сталин, Тито, Ракоши, Райк, советско-югославский конфликт, Венгрия, советский блок.

Успешно развивавшиеся в первые послевоенные годы отношения между Венгрией и Югославией (см. [1]) испортились весной 1948 г. с началом советско-югославского конфликта. В Москве хорошо знали не только о многосторонних, с каждым годом активизировавшихся межгосударственных связях, но и об особой близости партийных элит венгерской и югославской компартий. Как отмечалось в одном из документов, "до резолюции Информбюро (речь идет о принятой в конце июня 1948 г. на втором совещании Коминформа резолюции с резкой критикой Коммунистической партии Югославии (КПЮ), ее обвинениями в национализме. - К. К.), у венгров с югославами была трогательная дружба, настолько трогательная", что министр внутренних дел Венгрии Л. Райк "ухитрился" утвердить явно в угоду югославам устав демократического союза южных славян Венгрии, в котором был пункт, что этот союз является объединением по национальному признаку и членство в нем ставится выше партийной принадлежности. "По сути говоря, национальные интересы тут были поставлены над интересами партии" [2. Т. 2. С. 150]. Осознавая, что Сталин, всегда с подозрением относившийся к любым горизонтальным, плохо контролируемым из Москвы связям между странами советской сферы влияния, может нанести удар и по руководству венгерской компартии, ее лидер М. Ракоши предпринял кардинальный поворот в своей политике. В марте в Будапеште под знаком содружества дунайских народов прошли крупномасштабные торжества по случаю столетия венгерской революции 1848 г. Как культивирование венгерских патриотических традиций, так и актуализация идей позднего Л. Кошута о Дунайской федерации вызвали явное неудовольствие в Москве (см. написанную по свежим следам юбилея революции справку от 24 марта 1948 г. "О националистических ошибках руководства Венгерской компартии и

Кимура Каори (Япония) - аспирантка МГУ.

буржуазном влиянии в венгерской коммунистической печати", подготовленную в отделе внешней политики ЦК ВКП(б) [2. Т. 1. С. 802 - 806]). Однако всего через три недели Ракоши первым из руководителей партий-участниц Информбюро присоединился к инициированной ВКП(б) антиюгославской кампании. Желая обезопасить себя, он уже 8 апреля совершил жест лояльности Москве, отправив руководству КПЮ письмо, в котором полностью солидаризировался с обвинениями со стороны ЦК ВКП(б) [3]. В июне того же года на втором совещании Коминформа Ракоши выступил с предельно жестких антиюгославских позиций, предложив приступить к ведению подпольной работы в Югославии как главного средства борьбы против ее нынешнего руководства [4. С. 29]; ту же тему он развивал и во многих последующих своих выступлениях. Всего этого было, однако, недостаточно, чтобы развеять недоверие Сталина. Судя по имеющимся документам, в Москве продолжали выискивать крамолу в Будапеште, в структурах ВКП(б), ответственных за межпартийные связи и деятельность Коминформа, составлялись записки о националистических, правоопортунистических тенденциях в деятельности венгерской компартии (с лета 1948 г. Венгерской партии трудящихся (ВПТ)), которые могли быть востребованы в случае, если бы Сталин поставил вопрос о замене ее руководства (см., например, письмо курировавшего ВПТ сотрудника аппарата Коминформбюро С. Заволжского в Секретариат Информбюро от 26 марта 1949 г. [5. Ф. 575. Оп. 1. Д. 188]). В Москве были также недовольны деятельностью пропагандистских органов ВПТ. Венгерская пропаганда, отмечалось в документе, относящемся к маю 1949 г., "по существу замалчивает разоблачение клики Тито" (записка Заволжского от 16 мая [5. Ф. 575. Оп. 1. Д. 188. С. 20]). В том же документе Ракоши обвинялся в пассивности: "Руководящие деятели партии и, в частности, т. Ракоши заняли совершенно неправильную позицию выжидания по работе с югославской эмиграцией и усиления борьбы против клики Тито, ожидая соответствующих указаний Москвы" [5. Ф. 575. Оп. 1. Д. 188. С. 25].

В этих условиях Ракоши приступил к подготовке большого судебного процесса, который должен был подтвердить наличие мощной югославской агентуры в венгерской компартии, выведя вместе с тем из-под удара самого лидера ВПТ Проведение такого процесса в полной мере соответствовало ожиданиям Сталина, жаждавшего громких разоблачений Тито и его окружения. В качестве ведущего фигуранта судебного дела был избран видный деятель ВПТ Ласло Райк, в 1946- 1948 гг. министр внутренних дел Венгрии, затем, вплоть до своего неожиданного ареста в конце мая 1949 г., занимавший пост министра иностранных дел.

В биографии Райка, уроженца Трансильвании, с 1931 г. активного участника коммунистического движения в Венгрии, Чехословакии и других странах, было немало моментов, дававших повод для подозрений в "двойной игре". Впоследствии Ракоши, пытавшийся снять с себя ответственность за дело Райка, переложить ее на Л. Берию и его людей, признал в мемуарах, что личность Райка была "удобна для провокаций" [6. С. 112 - 113]. В самом деле, еще в 1931 г., во время первого ареста в хортистской Венгрии, 22-летний Райк для того, чтобы оказаться на свободе, давал подписку, что не будет заниматься политикой, хотя вскоре нарушил свои обещания. Во второй половине 1930-х годов, после поражения гражданской войны в Испании, Райк в числе других коммунистов-интернационалистов, сражавшихся на стороне республиканской армии, оказался в лагере для интернированных во Франции, где теоретически легко мог быть завербован различными спецслужбами. Был в его биографии эпизод, связанный с временным исключением из компартии в конце 1930-х годов по обвинению в принадлежности к троцкистам. Покрыты также мраком неизвестности обстоятельства возвращения Л. Райка в Венгрию в годы Второй мировой войны, не ясной была его роль в самороспуске подпольной венгерской компартии в 1943 г., начавшей вскоре функционировать под другим названием ("Партия мира"). Арестованный нилашистами в декабре

1944 г. и оказавшийся затем в концлагере на западе Германии, Райк не только выжил и сохранил здоровье, но был в числе первых освобожден американскими оккупационными войсками, посодействовавшими ему к тому же в возвращении на родину в мае 1945 г. Это также вызывало подозрения в том, что он был заброшен в качестве агента. Между тем, огромное влияние Райка в среде венгерских коммунистов-подпольщиков способствовало его избранию в Политбюро венгерской компартии через считанные недели после возвращения домой. Вдобавок ко всему родной брат Райка был видным членом крайне правой нилашистской партии, бежавшим в начале 1945 г. на Запад (в конце 1944 г. он, по некоторым сведениям, сумел спасти брата от расстрела находившимися у власти нилашистами), тогда как жена Райка, будучи участницей подпольного коммунистического движения, имела связи с троцкистскими группами.

Компрометирующие Райка факты биографии были известны в Москве от унаследованных от распущенного в 1943 г. Коминтерна структур, ведавших кадровыми вопросами мирового коммунистического движения (см. переданную в аппарат ЦК ВКП(б) справку канцелярии Секретариата Информбюро о Л. Райке. Апрель 1949 г. [2. Т. 2. С. 64 - 67]). Существовало к тому же убеждение, что "движение сопротивления руководилось в Венгрии английской разведкой" [2. Т. 2. С. 65], что, разумеется, бросало тень на одну из виднейших фигур в этом движении в 1943 - 1944 гг. Таким образом, Ласло Райк явно не был "человеком Москвы", а его деятельность с марта 1946 г. по август 1948 г. в должности министра внутренних дел Венгрии дала повод для нового недовольства со стороны советских спецслужб. В частности, уже в 1946 г. он пытался отстранить от руководящих должностей в политической полиции тех венгерских коммунистов, которые находились ранее в СССР, принимали участие в советских партизанских отрядах, что привело его к конфликту с Союзной контрольной комиссией (СКК), всецело контролируемой Советским Союзом. Он отказался также от создания института советских советников при министре внутренних дел, а в 1947 г., при ликвидации СКК, потребовал передачи венгерскому МВД списков советской агентуры, находящейся в Венгрии. Москва терпела слишком самостоятельного Райка в роли министра внутренних дел побежденной и ждавшей определения своего послевоенного статуса Венгрии только в силу его активности в деле устранения из политической жизни противников компартии. Роль этого не слишком разборчивого в средствах политика в установлении коммунистической диктатуры в Венгрии была весьма велика, а его реальный облик мало походил на тот мифологизированный образ борца со сталинизмом, который возник на реформ-коммунистической волне, порожденной XX съездом КПСС.

Как бы там ни было, Райк давал повод упрекать себя, в том числе и в недооценке партийного влияния в органах МВД. Так, в начале ноября 1947 г., во время пребывания Ракоши в СССР, он издал приказ о роспуске всех парторганизаций в полиции. Поскольку там уже с 1945 г. преобладали коммунисты, это коснулось прежде всего их [2. Т. 2. С. 66]. Тем самым министр внутренних дел, стремившийся ко все большей независимости, вступил в конфликт с руководством своей партии. Ракоши опасался слишком амбициозного Райка, пытавшегося не только всецело подчинить себе политическую полицию, но и установить собственные связи с Москвой по линии спецслужб. В августе 1948 г., когда в Венгрии уже существовала властная монополия ВПТ, он добился перевода его на пост министра иностранных дел, менее влиятельный в силу того, что Венгрия в тех условиях не обладала значительным полем самостоятельных маневров на международной арене. В должности министра внутренних дел Райка тогда сменил считавшийся в то время менее самостоятельным Я. Кадар.

В аппарате ЦК ВКП(б) знали о Райке и как об активном стороннике сближения Венгрии с титовской Югославией. Впрочем, линия на активизацию всесторонних

связей с Югославией, представительницей победоносной антифашистской коалиции, страной с резко возросшим за годы войны международным престижем и к тому же быстро продвигавшейся по пути коммунистических реформ, была вплоть до весны 1948 г. общей установкой руководства венгерской компартии (см. [1]). Более поздние, относящиеся к октябрю 1956 г., нашумевшие в то время свидетельства социал-демократа П. Юстуса (проходившего с Райком по одному делу, но выжившего) о том, что весной 1948 г. Райк выступил вразрез позиции ВКП(б) и Ракоши за сохранение близких отношений с Югославией и за венгерское посредничество в разрешении советско-югославского конфликта [7. С. 313], не подтверждаются другими известными нам источниками. Представляется, что верность Райка своим прежним проюгославским симпатиям делала невозможным его назначение на пост министра иностранных дел в августе 1948 г., в условиях, когда внешнеполитические ориентации следовало изменить именно на югославском направлении.

Как бы то ни было, компрометирующих фактов было в биографии Райка достаточно, при фабрикации в 1949 г. судебного дела охотно использовалось все, что подтверждало концепцию, в соответствии с которой Райк с 1931 г. был агентом венгерской охранки, а с 1943 г. англо-американским шпионом, работавшим совместно с югославскими агентами тех же разведок. Таким образом, существовавшее стойкое недоверие в Москве к Л. Райку, как и стоявшая за ним репутация последовательного приверженца венгерско-югославского сближения, делали его очень удобной фигурой для выдвижения на роль главного подсудимого, причем именно на процессе по делу антиюгославской направленности. В условиях, когда Сталин ждал от "проштрафившихся" близостью к Тито венгерских коммунистов все новых и новых свидетельств лояльности генеральной линии мирового коммунистического движения (см. свидетельства Хрущева о том, что Сталин публично демонстрировал своему окружению недовольство Ракоши и недоверие к нему в его же присутствии [8. С. 73 - 74]), организация такого процесса выглядела вполне закономерной. Ракоши задумал проведение суда по делу Райка, в определенной мере играя на опережение. Он знал, что и над ним могут сгуститься тучи - в Москве были хорошо информированы о том, что и он, едва ли в меньшей степени, нежели Райк, был в 1945 - 1947 гг. активным протагонистом венгерско-югославской дружбы. Посол СССР в Венгрии Г. Пушкин в мае 1949 г. выражал недовольство также стремлением Ракоши иметь ручную политическую полицию, не имеющую связей с СССР, "или в крайнем случае связь должна проходить только через него"; по словам Пушкина, Ракоши внимательно следил за тем, чтобы в Москву не проникала нежелательная для него информация о положении в Венгрии (записка референта Секретариата Информбюро С. Заволжского от 16 мая 1949 г. [5. Ф. 575. Оп. 1. Д. 94. Л. 92 - 95]). В ходе бесед с Заволжским Ракоши с беспокойством интересовался мнением о своей работе, сложившимся как в Москве, так и в структурах Информбюро в Бухаресте).

Процессом по делу Райка, задуманным, судя по всему, как раз в мае 1949 г., Ракоши стремился убить сразу двух "зайцев" - избавиться от наиболее опасного своего конкурента и выслужиться перед Сталиным, развеяв его недоверие. Не меньшую активность в реализации "дела Райка" проявил давно находившийся с ним в сопернических отношениях влиятельный министр обороны и заместитель генерального секретаря ЦК ВПТ М. Фаркаш. Есть основание считать, что именно ему первым пришла в голову идея сделать Райка главной фигурой большого показательного процесса. Все это дало потом возможность Ракоши после XX съезда КПСС, весной 1956 г., в условиях активизировавшихся нападок со стороны внутрипартийной оппозиции, попытаться переложить главную ответственность за суд над Райком с себя именно на Фаркаша (см. [9. С. 43 - 44, 83]).

Внушавшие подозрение эпизоды были и в биографии партийного работника Т. Сени, приобщенного к делу Райка. Живя во время войны в эмиграции в Швейцарии, он, как и некоторые другие коммунисты, работавшие в пользу СССР, получал деньги от американской благотворительной организации, контролировавшейся шефом американской разведки в Европе А. Даллесом. Полученный весной 1949 г. новый компромат на Т. Сени, касавшийся его связей времен войны, стал отправной точкой в процессе фабрикации "дела Райка".

Конкретные обстоятельства ареста Райка и подготовки судебного дела неоднократно становились предметом исследований (см., в частности [10]). Здесь стоит лишь заметить, что на первых допросах Райк (арестованный 30 мая 1949 г.), несмотря на жестокость обращения с ним, категорически отрицал свои какие-либо шпионские связи, отвергал все обвинения. Дело сдвинулось с мертвой точки лишь с приездом в Будапешт советских советников во главе с генерал-лейтенантом госбезопасности М. И. Белкиным, хорошо знавших технологию фабрикации показательных процессов. По версии "следствия", Райк впервые встретился с Тито в Париже, когда тот занимался комплектацией интербригад для помощи республиканской Испании, а с будущим шефом югославской безопасности А. Ранковичем находился в лагере для испанских беженцев во Франции уже после победы генерала Франко в гражданской войне. Используя имевшиеся данные о реальных контактах Райка с югославскими коммунистами и прибегая во многих случаях к домыслу, организаторы дела разработали версию, согласно которой он еще в 1930-е годы установил прямые связи с югославскими агентами иностранных разведок, а позже сам был завербован для шпионажа в пользу разведок - сначала английской, американской, а к 1945 г. уже югославской. Стремление к криминализации своих политических оппонентов Ракоши в полной мере унаследовал от фабрикаторов больших московских процессов 1930-х годов - ему важно было показать, что его противники были не людьми идеи, а заурядными провокаторами, орудием в руках Тито и Ранковича. В соответствии с этой задачей и разрабатывалась вся концепция обвинения. Ракоши был осведомлен о готовившемся в Болгарии процессе по "делу Трайчо Костова", оба разоблачительных процесса готовились параллельно и с участием советских советников, ставилась задача доказать, что Тито и Ранкович "хотели сделать в Болгарии на базе личности Костова то же, что сделали на базе личности Райка в Венгрии" (из донесения Белкина в Москву [11. С. 177]). В момент приезда в Будапешт Белкина и его команды недоверие к Ракоши в Москве сохранялось, советские "эксперты" приехали с определенным предубеждением против венгерского лидера, в ходе совместной работы возникали конфликты. Однако масштабный показательный процесс антиюгославской направленности был нужен Сталину для дальнейшей эскалации конфликта, для консолидации стран-сателлитов СССР на антититовской платформе. Поэтому инициативе Ракоши уже в конце мая был дан ход из Москвы. За подготовкой "дела Райка" все более внимательно следили в Кремле, конкретные детали обсуждались в относящейся к августу-сентябрю переписке Сталина и Ракоши (см. [12 - 13]), а также во время приема Ракоши советским вождем [14. С. 526 - 527]. Судя по имеющимся документам, у Ракоши непросто складывались отношения с советским послом Г. М. Пушкиным, отзыв которого (пока не ясно, что за этим отзывом стояло) совпал с активизацией работы по фабрикации дела. Еще в середине мая 1949 г. посол жаловался эмиссару Информбюро С. Заволжскому на то, что Ракоши по сути дела запретил политической полиции заниматься разработкой троцкистов и других враждебных лиц в партии, на то, что слишком большое доверие оказывается коммунистам, вернувшимся в Венгрию с Запада, а в аппарате МИД до сих пор остаются не разоблаченными явные шпионы [5. Ф. 575. Оп. 1. Д. 94. Л. 92 - 93]. На самом деле в эти дни уже началась волна арестов, захватившая среди прочего и коммунистов, приехавших с Запада, и работников МИДа.

Концепция будущего процесса постепенно обретала свои очертания и антиюгославская составляющая в ней усиливалась. Приданию "делу Райка" антититовской направленности способствовало подключение к нему югославского политэмигранта-коминформовца, одно время дипломата в Будапеште Л. Бранкова, который был специально доставлен из Москвы. Согласно выработанной концепции, Бранков не только активно вербовал югославскую агентуру в Венгрии для подрывной работы, именно через него осуществлялась связь Райка и ряда его сообщников в высших органах власти в Венгрии с Тито и Ранковичем в целях свержения действующего правительства и установления проюгославского. Наряду с антиюгославской сохраняла, впрочем, актуальность и антиамериканская составляющая следственной конструкции, которую обеспечивал арестованный в мае 1949 г. в Праге и доставленный по настоянию Ракоши в Будапешт левый американский журналист Н. Фильд, одно время сотрудничавший с советской разведкой. Руководимая Фильдом в годы войны благотворительная структура, находившаяся в Швейцарии, с санкции ЦРУ перечисляла средства восточноевропейским коммунистам, боровшимся с нацизмом (показания Фильда вообще были широко использованы при подготовке политических судебных процессов в странах советского блока на рубеже 1940 - 1950-х годов). Согласно разрабатываемой версии, Райк якобы был завербован американскими спецслужбами в лице Фильда и после освобождения из концлагеря получил задание вернуться на родину с тем, чтобы приступить к дезорганизации коммунистического движения. Его связи как с американцами, так и с югославами были, по замыслу, звеньями единой разведывательной сети. При отборе конкретных персонажей для участия в показательном процессе учитывались любые биографические детали, подтверждавшие связи с Югославией. Так, один из главных осужденных, бывший зав. отделом кадров в центральном аппарате венгерской компартии Т. Сени, вернулся в Венгрию в 1945 г. из Швейцарии через Югославию, имел определенные связи в этой стране, которым была дана соответствующая интерпретация, подтверждавшая версию о шпионской деятельности. Широко использовались против Райка показания бывшего при нем руководителем пресс-службы МВД Ш. Череснеша, которому в 1945 г. разведка югославских партизан предлагала заняться в Венгрии агентурной работой; сам Череснеш, вернувшись в Венгрию, уведомил компартию о своих югославских контактах (его как человека, обладавшего широкими, причем реальными, а не выдуманными югославскими связями, оставили в живых для получения нового и нового компромата на Тито). Что касается Райка, то его, по всей вероятности, единственная рабочая встреча в декабре 1947 г. в роли министра внутренних дел с шефом югославской госбезопасности Ранковичем, будучи преподнесенной в криминализированном виде, интерпретировалась как важнейший этап в подготовке заговора.

С конца мая в Венгрии началась волна арестов. В ходе фабрикации "дела Райка" всего через допросы прошло около 200 человек, в том числе группа генералов и офицеров - параллельно с "делом Райка" велась подготовка дела о военном заговоре во главе с генералом Д. Палффи (также как и Райк, впоследствии казненным). В соответствии с задуманным действия проюгославски настроенных генералов при прямой военной поддержке маршала Тито и усилия партийно-государственных функционеров во главе с Райком рассматривались как звенья одной цепи в процессе достижения общей цели - захвата власти, устранения правящей верхушки во главе с Ракоши, отрыва Венгрии от СССР, установления проюгославского режима, а затем и реставрации капиталистических порядков¹.

¹ Согласно сфабрикованной уже к первой половине июля версии, "план арестованной группы заключался в том, чтобы в удобный момент свергнуть руководство партии, собрать чрезвычайную партийную конференцию из своих сторонников и поставить во главе партии правительства Райка" (см. докладную записку С. Г. Заволжского в Секретариат Информбюро от 11 июля 1949 г. [2. Т. 2. С. 179]).

Был нанесен превентивный удар по потенциальной опоре Райка в партийных и государственных структурах. Так, уже к середине июля из аппарата центрального руководства ВПТ было уволено 75 человек. Ветеран коммунистического движения журналист Ш. Харасти, руководивший обществом венгерско-югославской дружбы, (впоследствии активный участник реформаторской оппозиции 1956 г.) не один год провел в камере в ожидании смертного приговора, который в отношении него так и не был вынесен.

Харасти в этом смысле повезло. Как явствует из записей бесед Ракоши и Фаркаша с советскими эмиссарами, уже к середине июля была не только сконструирована концепция суда, но и определен приговор в отношении самого Райка: "после окончания следствия Райка будем судить и приговорим к повешению" (см. докладную записку С. Г. Заволжского от 11 июля 1949 г. [2. Т. 2. С. 179]). По замыслу Ракоши, "дело Райка" должно было стать частью более крупномасштабного разоблачения югославской агентуры в рамках всего советского лагеря. "Разоблачению Райка, - говорил советскому эмиссару С. Заволжскому Фаркаш в середине июля, - мы придаем большое значение; видимо, имелся единый центр, и Райк был связан с ему подобными в других странах - во многих партиях в ЦК сидят титовские провокаторы" [2. Т. 2. С. 179]. Ракоши направил письмо чехословацкому коммунистическому лидеру К. Готвальду, в котором предложил ему поучаствовать в создании большого международного шоу. Речь шла конкретно о возможности в ходе показательного процесса по "делу Райка" разоблачить некоторых чехословацких коммунистов, в том числе пока находившихся на свободе [2. Т. 2. С. 223]. Были переданы и выбитые из Райка и проходивших по его делу венгерских коммунистов показания на членов КПЧ. Готвальд и его окружение поначалу восприняли это предложение довольно сдержанно, но через считанные месяцы и в Чехословакии развернулась волна арестов, связанная с обострившейся политической борьбой между Готвальдом и Сланским. С ведома и согласия Сталина, не возражавшего против интернационализации дела Райка при помощи таких фигур, как Фильд и Бранков, Ракоши обратился с призывами к другим партиям ускорить разоблачение титовской агентуры. Ракоши и Фаркаш жаловались представителям Москвы, что в некоторых странах чересчур медленно идет разоблачение провокаторов и шпионов, пробравшихся на руководящие посты в партии, там слишком "либеральничают", кое-кому стоило бы поучиться у венгров решительности. Проявляя большую настойчивость в попытках привлечь внимание советских руководителей к "врагам народа" в разных компартиях, Ракоши не только хотел показать себя Сталину с лучшей стороны, завоевать его доверие. И не только укрепить позиции в собственной партии (а для этого, даже если соперников не было, важно было продемонстрировать силу власти). Он также хотел воспользоваться возможностью усилить свое влияние в международном коммунистическом движении. Но результат оказался в общем противоположным задуманному. Уже в дни процесса разразился скандал, когда польский лидер Б. Берут узнал из газет о прозвучавших из уст обвиняемых показаниях на В. Гомулку, что отнюдь не входило в планы Польской объединенной рабочей партии (ПОРП), поскольку могло скомпрометировать все польское руководство. Старый коминтерновец Ракоши, привыкший мыслить в категориях не одной страны, а всего международного коммунистического движения, без согласования с самими поляками замахнулся на фигуру первого ряда в польском руководстве. Впоследствии, в 1962 г., реабилитационная комиссия ЦК Венгерской социалистической рабочей партии (ВСРП, в 1956 г. занявшей место упраздненной ВПТ), расследовавшая деяния Ракоши в годы его пребывания во главе партии, отметила, что "свои безосновательные подозрения Ракоши распространил также на членов и руководителей других братских партий и тем самым нанес вред международного масштаба" [10. N3. С. 183]. Всего в

ходе подготовки "дела Райка" были получены показания на 526 (!) иностранных коммунистов [15. С. 187].

По мере продвижения дела задача выбить из арестованных определенные показания отступала на второй план, важнее было заставить их выступить на показательном процессе в соответствии с разработанным сценарием: они должны были публично признать свои замыслы свергнуть в удобный момент при югославской поддержке руководство партии, собрать чрезвычайную партконференцию на базе своих сторонников и поставить Райка во главе ВПТ. На место грубых побоев приходят увещевания, апелляция к коммунистической сознательности, уговоры оказать большую услугу коммунистическому движению. В конце концов в августе Райк признал продиктованные ему сфабрикованные обвинения, согласился выступить на процессе с саморазоблачением в интересах дискредитации главного врага Сталина - Тито. По одному из свидетельств, изможденный Райк, едва ли веривший обещаниям, что ему сохранят жизнь, проявлял все большее безразличие на очных ставках; он подписывал все подсунутые ему протоколы, не возражая против явных логических несостыковок. "Дело Райка" его уже мало интересовало (удачная попытка психологического анализа поведения подсудимых по "делу Райка" предпринята талантливым журналистом Б. Сасом, который проходил по делу Райка в качестве свидетеля, а в 1950 г. сам был осужден. См. [16], а также [10]). Вместе с тем организаторы опасались, что Райк не вовремя покончит самоубийством и задуманный спектакль не состоится, поэтому к нему в роли соседа по камере подсадили сотрудника госбезопасности.

В августе - начале сентября детали будущего процесса были согласованы со Сталиным, который в целом одобрил план, подредактировал обвинительное заключение, но предложил оставить открытым вопрос о приговоре: он должен быть вынесен в зависимости от того, что "выяснится" на суде, иначе может быть неправильно "понят народом" [6. С. 131]. Связь со Сталиным осуществлялась не только посредством шифртелеграмм (см. [13]). 20 августа 1949 г., в день, когда в Будапеште вступила в силу Конституция ВНР, гарантировавшая на бумаге немало демократических прав и свобод ее гражданам, Ракоши более двух часов провел в кремлевском кабинете Сталина, в беседе участвовали также некоторые члены Политбюро, руководители МГБ и МВД СССР [14. С. 526 - 527]. Впоследствии Ракоши в письме Хрущеву, написанном уже после 1956 г. (письмо от 9 января 1957 г. см. [17. Ф. 89. Перечень 45. Док. 63]), а также и в мемуарах [6] признал, что Сталин с готовностью ухватился за "дело Райка", так как едва ли можно было придумать лучшее подтверждение "правильности" проводимой им политики в отношении Югославии. Вместе с тем он старался не выпячивать здесь свою роль, был заинтересован в том, чтобы выявление и истребление югославской агентуры в Венгрии выглядело как дело рук самих венгров.

Политический спектакль по "делу Райка" открылся 16 сентября 1949 г. во Дворце профсоюза металлистов в Будапеште. 47 корреспондентов коммунистической и левой печати из 14 стран получили разрешение присутствовать на процессе, югославские журналисты не были допущены в зал заседаний. В опубликованном еще 10 сентября обвинительном заключении подсудимым инкриминировалось руководство организацией, ставившей своей целью свержение народно-демократического строя, ликвидацию независимости Венгрии при вооруженной поддержке "банды Тито", отрыв страны от СССР. "Дело Райка" было представлено как заговор международного масштаба, все обвиняемые признали себя виновными, выступив в соответствии со сценарием с четко прописанными, заученными ролями. В признаниях акцент был сделан на югославские связи, выступавшие ссылались на якобы имевшие место непосредственные указания Тито и Ранковича, которые в свою очередь согласовывали свои планы с США. Югославские связи "банды Райка" персонифицировала на процессе очень удобная фигура Бранкова

(тоже сидевшего на скамье подсудимых и приговоренного к пожизненному заключению), который якобы завербовал в 1945 г. Райка в югославскую разведку, зная о его симпатиях к Тито. С каждым днем, по мере выступлений подсудимых, всплывали все новые и новые "коварные замыслы" югославских лидеров - причем в отношении не только Венгрии, но и других стран. Тесные связи Венгрии с Югославией в 1945 - 1947 гг., планы дунайского и балканского сотрудничества с участием Венгрии - все это подавалось как результаты сознательной подрывной работы Райка и его приспешников, завербованных Белградом.

Вынесение окончательных судебных приговоров было вновь согласовано со Сталиным, который в письме от 22 сентября в свете прозвучавших на показательном процессе признаний обозначил свое мнение: "Считаю, что Райка надо казнить, так как любой другой приговор в отношении Райка не будет понят народом" (документ Архива Президента РФ цитируется по послесловию В. Т. Середы к [16. С. 270]). По сути дела именно Сталин решил судьбу Райка, хотя иногда, разыгрывая свой собственный спектакль, он давал понять Ракоши, что предоставляет венгерской стороне самостоятельность в ведении следствия и выборе меры наказания. Детали действительно определялись Ракоши и его советниками из советских спецслужб. Это касалось и подбора персоналий на определенные роли (в том числе судей и адвокатов). Источники свидетельствуют о многочисленных указаниях Ракоши, подобных указанию подобрать на роль адвоката еврея неприятной наружности, не способного вызвать симпатий у большинства присутствующих в зале суда (см., например, письмо Г. Петера в комиссию по расследованию дела Фаркаша [16. С. 266 - 268]).

Уже с апреля 1948 г., но особенно после резолюции второго (июнь 1948 г.) совещания Коминформа венгерско-югославские отношения переживали не лучшие времена. Произошел ряд скандалов, связанных с высылкой венгерских дипломатов из Белграда. Кроме того, некоторые югославские дипломаты заняли сторону Коминформа, и Белград требовал их выдачи как преступников. Не меньший скандал был связан с незаконным прекращением выплаты венграми репараций, наложенных на Венгрию в пользу Югославии Парижским мирным договором 1947 г. При всем этом в течение всего 1948 г. весьма интенсивно развивались экономические отношения между двумя странами. Югославия занимала самую большую долю в венгерском импорте.

В дни процесса югославская пресса и агентство ТАНЮГ выступили с опровержением звучавших показаний. Еще накануне первого заседания суда, 15 сентября, газета "Борба" опубликовала протест 100 ветеранов югославской компартии, находившихся во время гражданской войны в Испании в рядах республиканских войск, по поводу предъявленных в предварительно опубликованном заключении обвинений в адрес югославских лидеров. Среди подписавших был К. Мразович, действующий посол Югославии в СССР, находившийся в это время в Белграде. В обвинительном акте по "делу Райка" было указано, что Мразович занимался "шпионской провокационной деятельностью в Испании и затем в концлагере", был тесно связан с Райком, организовав тайную встречу Райка с Ранковичем в октябре 1948 г., на которой будто бы обсуждался план вооруженной оккупации Югославией части венгерской территории и "физического уничтожения" отдельных членов венгерского правительства (после этого Мразович был объявлен в СССР персоной поп grata, ему было запрещено возвращение в Москву) [2. Т. 2. С. 216 - 217] (см. также [4. С. 44 - 45]). С обвинениями в адрес югославов был связан наибольший прокол на показательном процессе - в ходе выступлений обвиняемых, в том числе самого Райка, был назван ряд югославов, которые якобы воевали вместе с Райком в Испании, хотя на самом деле их там не было. Все это не только давало югославам повод для громких протестов, но и указывало на явную надуманность обвинений, направленных на то, чтобы подлить масла в огонь антиюгославской истерии (именно в этом контексте и комментировала процесс по делу Райка западная пресса). Выне-

сение смертных приговоров по делу Райка 24 сентября повело к дальнейшей эскалации напряженности в отношениях между СССР и Югославией. Белград сразу же выступил с жесткими антисоветскими заявлениями (например, заявление видного деятеля КПЮ М. Пьяде, что нельзя считать свободной страну, экспортирующую виселицы) (подробнее о развитии советско-югославских отношений см. [4]). Резко возросла напряженность на венгерско-югославской границе. Югославы, опасаясь провокаций, продвинули к границе с Венгрией новые воинские соединения. Венгерское правительство в свою очередь попросило СССР увеличить советский воинский контингент, находившийся на территории Венгрии в соответствии с Парижским мирным договором 1947 г. для поддержания коммуникаций с советской зоной оккупации в Австрии, и эта просьба была выполнена. Как писал Ракоши позже в мемуарах, "югославы, вполне понятно, ожесточенные тяжелыми и, как потом выяснилось, беспочвенными обвинениями в свой адрес, которые прозвучали во время процесса, с пеной у рта нападали на нас и, в особенности, на меня лично. Отношения с ними все более ухудшались, один инцидент следовал за другим" [6. С. 132 - 133].

Райк до самого конца процесса послушно играл роль, отведенную ему по сценарию. В последнем слове он осудил Тито и его "американских хозяев". Главный обвиняемый проявлял даже слишком большую готовность признать собственные преступления и, более того, выступить в качестве рупора для изложения коминформовской версии событий, что заставило западных наблюдателей сомневаться в достоверности показаний, проводя при этом параллели с большими московскими процессами 1936 - 1938 гг. По сообщениям западных посольств, многие венгерские коммунисты верили в невиновность Райка, который был довольно популярен в партийной среде. В свою очередь люди, далекие от партии, зачастую оставались безразличны к процессу, считая его внутренней разборкой в среде коммунистов (об отклике западных дипломатических служб см. [10. N 3. С. 178 - 179]).

В советских внешнеполитических структурах не было полной удовлетворенности проведенным показательным процессом. Эмиссар внешнеполитической комиссии ЦК ВКП(б), курировавший Венгрию, С. Г. Заволжский, констатировав решение задачи по разоблачению Тито, вместе с тем увидел главный недостаток в организации процесса в том, что части подсудимых и в первую очередь самому Райку "удалось разыграть из себя на процессе политических деятелей, идейных людей. Часто Райк выступал на процессе не как свидетель, а как лектор, дающий марксистский анализ прошедших событий. Вряд ли целесообразно было давать подсудимым политически разглагольствовать, а тем более когда преступники (Райк) начали в своих выступлениях агитировать за Советский Союз, за вождя трудящихся Ракоши и т.д. Средний человек, слушая такое выступление, мог подумать, что это инсценировка" (записка в Секретариат Информбюро от 29 сентября 1949 г. См. [2. Т. 2. С. 231 - 232]).

Мнения об инсценированности процесса придерживались многие восточноевропейские коммунисты. В документе от 30 сентября 1949 г. зафиксировано, что чехословацкие дипломаты в частных беседах со своими румынскими коллегами рассматривали процесс по делу Райка как инсценировку, главную роль в подготовке которой сыграли московские "эксперты". "При этом они заявляют в частных беседах, что эта инсценировка подготовлена очень плохо, что в ней не сходятся концы с концами, что ряд фактов, приводимых на процессе, явно неправдоподобны и вообще процесс совершенно недокументирован"; большие московские процессы также могли быть инсценированными, однако там фигурировали более убедительные факты (из дневника советника посольства СССР в Югославии Г. П. Шнюкова. См. [11. С. 176]).

Смертные приговоры Л. Райку, Т. Сени, А. Салаи, вынесенные 24 сентября, были приведены в исполнение 15 октября. Фаркаш предлагал такую меру для всех подсудимых, но Ракоши с этим не согласился исходя из сугубо прагматических

соображений - он строил планы проведения новых процессов. По его мнению, в частности, Л. Бранкову необходимо было сохранить жизнь для дальнейшего разоблачения "клики Тито" (т.е. задачи разоблачения югославской агентуры в ВПТ не считались исчерпанными), а П. Юстусу для разоблачения некоторых бывших социал-демократов.

Процесс по делу Райка положил начало серии аналогичных беззаконных акций. Как в Венгрии, так и в других восточноевропейских странах происходили массовые аресты, готовились новые судебные процессы антиюгославской направленности (такие, как "дело Костова" в Болгарии). В Венгрии развернулась шпиономания, кампания по выявлению врагов, звучали призывы к усилению бдительности. В первую очередь были арестованы и на длительное время устранены из политической жизни те, в ком Ракоши видел конкурентов - бывшие социал-демократы Д. Марошан, А. Сакашич, один из лидеров подпольной компартии в годы войны Я. Кадар. Внутреннюю политику режима отличало стремление максимально приблизить существующую систему к сталинской модели. Имея перед глазами пример с маршалом Тито, Ракоши понимал, что любые поиски особого пути для Венгрии, как и любые центробежные тенденции внутри советского лагеря неизбежно вызовут крайне негативную реакцию в Москве. В силу этого он всячески подражал советским формам и методам, не допуская отклонения даже в мелочах. То, что могло вызвать раздражение советского руководства, категорически не допускалось. В 1951 г. даже главный национальный праздник, день начала революции 1848 г., стал рабочим днем.

Уже 28 сентября 1949 г. был расторгнут договор о дружбе, взаимной помощи и послевоенном сотрудничестве между СССР и Югославией от 11 апреля 1945 г. Были аннулированы также аналогичные договоры Югославии с другими странами. На результатах процесса по "делу Райка" базировалась резолюция состоявшегося в ноябре 1949 г. под Будапештом третьего совещания Коминформа. Ветеран венгерской компартии, видный деятель коммунистического движения стал главным действующим лицом грандиозного политического спектакля, срежиссированного в угоду Сталину и призванного послужить компрометации его заклятого политического врага, не покорившегося сталинскому диктату югославского лидера Тито. Получив резонанс во всем мире, суд по "делу Райка" стал ключевым звеном в массированной антиюгославской кампании, позволившим через ужесточение обвинений вывести ее на новый виток конфронтации. Отныне на основании материалов будапештского судебного процесса югославские лидеры объявлялись уже не ревизионистами, а шпионами и убийцами. Ставилась практическая задача создания в Югославии новой, подпольной компартии, ведущей борьбу за освобождение страны от "ига узурпаторов".

Груз "дела Райка" стал фактором, резко затруднившим последующее сближение Венгрии и Югославии - уже после смерти Сталина, в условиях, когда Москва взяла курс на примирение с Тито (см. [18]). Показательно, что посетивший в июне 1956 г. СССР с долгосрочным визитом Тито принципиально отказался ехать через Венгрию, чтобы не встречаться с Ракоши, неприязнь к которому он продолжал активно демонстрировать.

После смерти Сталина руководители СССР, пойдя на сближение с титовской Югославией (подробно см. [4]), были заинтересованы в нейтрализации последствий "дела Райка", что было невозможно без признания незаконности самого дела. У Хрущева и других членов Президиума ЦК КПСС не было сомнений в том, что дело сфальсифицировано и его необходимо закрыть в интересах примирения с Тито. Об этом прямо было заявлено на июльском пленуме ЦК КПСС 1955 г., посвященном задачам нормализации советско-югославских отношений (доклад Хрущева 9 июля 1955 г. на пленуме ЦК КПСС "Об итогах советско-югославских переговоров" см. [17. Ф. 5. Оп. 30. Д. 88]). Базировавшаяся на "деле Райка" резолюция третьего совещания Коминформа "Югославская компартия во власти убийц

и шпионов" признавалась несправедливой; по согласованию с другими партиями, входящими в Информбюро, летом 1955 г. она была отменена. Вместе с тем в соответствии с привычной партийной риторикой тех лет главная ответственность была возложена на Берию, Абакумова и других "врагов народа", сфабриковавших "дело Райка" и использовавших ложные показания его фигурантов для раздувания кампании против югославских руководителей. Ракоши ничего не оставалось как принять эту версию и начать излагать ее на партактивах ВСРП. Уже в середине 1955 г. он под давлением Москвы в обтекаемой форме был вынужден признать несправедливость выдвигавшихся в ходе сентябрьского процесса 1949 г. обвинений против Югославии, к концу осени последовала негласная реабилитация Райка, о которой объявили лишь после XX съезда КПСС. Хотя задача укрепления позиций Ракоши в ВПТ и стране была решена, в более долгосрочной перспективе венгерский коммунистический лидер проиграл и позже, после исключения из партии, в написанных в СССР в условиях опалы мемуарах должен был признать контрпродуктивность своей политики, только способствовавшей росту международного авторитета Тито, не покорившегося Сталину. По-прежнему пытаясь снять с себя ответственность за "дело Райка", он назвал его "одной из самых успешных провокаций империалистов", причинившей огромный ущерб мировому коммунистическому движению, поскольку "жаждавшие мести югославские руководители в 1956 году изо всех сил поддерживали все то, что могло служить им удовлетворением за нанесенные в прошлом обиды", играя, таким образом, на руку "контрреволюции" [6. С. 133].

Позиции Ракоши в ВПТ значительно ослабли после XX съезда КПСС, так что он уже не смог воспротивиться созданию специальной партийной комиссии, расследовавшей "дело Райка". Попытки полностью переложить ответственность на Берию и его людей, а также на бывшего члена Политбюро и министра обороны М. Фаркаша и бывшего шефа госбезопасности Г. Петера, оказались безуспешными. В канун назначенного на июль 1956 г. пленума ЦК ВПТ была подготовлена записка Г. Петера, раскрывающая конкретный "вклад" Ракоши в фабрикацию "дела Райка" (лидер ВПТ постоянно давал указания следователям, а в ходе процесса - судьям, собственноручно редактировал обвинительное заключение). Ее оглашение на пленуме при существующем раскладе сил неминуемо повело бы к отстранению первого лица в партии от занимаемой должности. Не дожидаясь выхода событий из-под контроля, посетивший Венгрию член Президиума ЦК КПСС А. И. Микоян настоял на добровольной отставке Ракоши, причем западные наблюдатели не без оснований комментировали отказ Москвы от поддержки Ракоши как уступку Тито (подробнее о миссии Микояна см. [9]). Решающая роль Ракоши в подготовке дела Райка была ясна значительной части партактива и без записки Петера. Ведь еще 30 сентября 1949 г., вскоре после окончания процесса, он говорил на одном из партсобраний: "Разработать план разоблачения было не так-то просто, и должен сказать, что я пережил немало бессонных ночей, пока этот план не обрел наконец конкретные очертания" [19. 656 о.]

Уход Ракоши был с удовлетворением воспринят в Югославии - не только руководством Союза коммунистов Югославии (СКЮ), но и более широкими общественными слоями. Тем самым открылись возможности для активизации двусторонних отношений, процесс этот был, однако, в значительной мере осложнен венгерскими октябрьскими событиями 1956 г., в оценке истоков и характера которых проявились разногласия между КПСС (а также кадаровской ВСРП) и СКЮ (см. [20]). Известно, что именно торжественное перезахоронение останков Ласло Райка 6 октября 1956 г. явилось своего рода прелюдией к венгерской революции - был преодолен определенный психологический рубеж, народ впервые вышел на улицы, почувствовав в себе достаточно сил для сопротивления тоталитарной власти (см. [9]). Опубликованные в те же дни свидетельства вышедшего на свободу П. Юстуса о якобы особой позиции Райка в отношении конфликта с Югославией

[7. С. 310 - 313] сильно будоражили общественное мнение, усиливали проюгославские симпатии в реформаторских кругах ВПТ.

Направленный на дискредитацию Тито в международном масштабе процесс по "делу Райка" не достиг своей цели, но оставил глубокий след в исторической памяти югославского политического класса. В 1958 г., когда в Будапеште готовился судебный процесс по делу Имре Надя, обвинявшегося в капитуляции перед "контрреволюцией" в 1956 г., в Белграде были всерьез обеспокоены в связи с возможным повторением сценария 1948 г. Беспокойство, однако, оказалось излишним и прежде всего потому, что в Москве сумели извлечь уроки как из советско-югославского конфликта, так и из "дела Райка". Как отмечалось в закрытом письме ЦК КПСС парторганизациям о советско-югославских отношениях (май 1958 г.), критика югославского ревизионизма "не должна вылиться в крикливую перепалку", нельзя задевать национальные чувства югославов, критика должна быть "аргументированной и вестись в спокойном тоне, не впадая в крайности 1949 - 1953 гг." [17. Ф. 3. Оп. 14. Д. 207. Л. 75]². К началу 1960-х годов новая кампания критики югославского ревизионизма себя исчерпала, со стороны КПСС признается право Югославии на свой путь к социализму как порождение конкретных и неповторимых специфических условий. Это придало в свою очередь новый импульс успешно развивавшимся венгерско-югославским отношениям.

СПИСОК ЛИТЕРАТУРЫ

1. Кимура К. Под знаком дунайского содружества. Венгерско-югославские культурные связи в 1945 - 1948 годы // Славяноведение. 2010. N 5.

2. Восточная Европа в документах российских архивов. 1944 - 1953. М.; Новосибирск, 1997 - 1998. Т. 1. 1944 - 1948; Т. 2. 1949 - 1953.

3. Arhiv Srbije i Crne Gore. F. Kabineta Marsala Jugoslavije. 1 - 3-b. 420. Л. 5 - 6.

4. Едемский А. Б. От конфликта к нормализации. Советско-югославские отношения в 1953 - 1956 годах. М., 2008.

5. Российский государственный архив социально-политической истории (РГАСПИ).

6. "Людям свойственно ошибаться". Из воспоминаний М. Ракоши // Исторический архив. 1997. N3.

7. Советский Союз и венгерский кризис 1956 года. Документы / Ред. -сост. Е. Д. Орехова, В. Т. Середа, А. С. Стыкалин. М., 1998.

8. Мемуары Н. С. Хрущева // Вопросы истории. 1994. N 5.

9. Стыкалин А. С. Прерванная революция. Венгерский кризис 1956 года и политика Москвы. М., 2003.

10. Желицки Б. Й. Трагическая судьба Ласло Райка. Венгрия 1949 г. // Новая и новейшая история. 2001. N2 - 3.

11. Советский фактор в Восточной Европе. 1944 - 1953. М., 2002. Т. 2. 1949 - 1953. Документы.

12. Rairter M. Janos. Sztalin es Rakosi, Sztalin es Magyarorszag, 1949 - 1953 // 56-os Intezet Evkonyv. 1998. Budapest, 1998.

13. Rainer M.J. Tavirat "Filippov" elvtarsnak. Rakosi Matyas uzenetei Sztalin titkarsaganak, 1949 - 1952 // 56-os Intezet Evkonyv. 1998. Budapest, 1998.

14. На приеме у Сталина. Тетради (журналы) записей лиц, принятых И. В. Сталиным (1924 - 1953 гг.). М., 2010.

15. Волокитима Т. В. Политическое насилие как инструмент утверждения и консолидации коммунистических режимов в Восточной Европе и "советский фактор" (1940 - 1950-е годы) // Власть и общество: непростые взаимоотношения (Страны Центральной и Юго-Восточной Европы в XX веке). М., 2008.

16. Сас Б. Без всякого принуждения. История одного сфабрикованного процесса. М., 2003.

17. Российский государственный архив новейшей истории (РГАНИ).

18. Стыкалин А. С. Советско-югославское сближение (1954- лето 1956 гг.) и внутриполитическая ситуация в Венгрии // Человек на Балканах в эпоху кризисов и этнополитических столкновений XX века. СПб., 2002.

19. Tarsadalmi Szemle. 1949. N 10.

20. Стыкалин А. С. Советско-югославские отношения и внутриполитическая ситуация в Венгрии в условиях кризиса 1956 г. // Spoljna politika jugoslavije. 1950 - 1961. Zbornik radova. Beograd, 2008.

² Выражаю благодарность А. С. Стыкалину за указание источника.

Постоянный адрес данной публикации: