Основной целью, которую преследовал во внешней политике чешский король Пршемысл II (1253 - 1278), было распространение своего влияния в Священной Римской империи, частью которой на протяжении Средневековья являлись Чехия и Моравия. В течение 1251 - 1270 гг. под его власть перешли юго-восточные земли тогдашнего Немецкого королевства: Нижняя и Верхняя Австрия, Штирия, Каринтия и Крайна, - а сам король на протяжении почти всего своего правления, большая часть которого совпала по времени с периодом немецкого "великого междуцарствия" (1254 - 1273), считался наиболее могущественным из имперских князей и рассматривался как вполне реальный претендент на немецкую корону.

Тот факт, что Прешмысл II был славянином и стоял во главе славянского государства, мало кого в Германии смущал¹ . В середине XIII в. правитель Чехии считался таким же имперский князем, как и природные немецкие князья, несмотря на то, что еще незадолго до этого, в 1220-х годах, знаменитый правовед Эйке из Репкова, выступая против чешского участия в избрании немецкого короля, аргументировал это тем, что король Богемии не является немцем [2. Ст. 57. § 2]. К тому же сам Пршемысл II был наполовину немцем, приходясь по матери Кунегунде родным племянником немецкому королю из династии Штауфенов Филиппу Швабскому [3. Т. II. Р. 283] и двоюродным братом императору Фридриху II. Его крестным отцом был, вероятно, саксонский герцог Альбрехт (см.: [4. S. 784 - 785]). Вполне естественно для немецкого уха звучало и имя чешского короля, который помимо славянского (Пршемысл),

Ковалев Валерий Николаевич канд. ист. наук.

¹ Впрочем, позднее во враждебных ему немецких источниках промелькнет и этот упрек. Так, автор из Тюрингии, Зайфрид из Бальнхаузена, вложит в уста папы Григория X выразительную антиславянскую сентенцию: когда к нему в Лион прибыли послы Оттакара, Григорий отказался принять от них дары чешского короля, надеявшегося на получение императорской короны, и якобы сказал сидевшим вокруг него: "Коль скоро мы имеем в Алемании многих князей и графов, зачем нам возводить в императорское достоинство славянина (Sclavum)?" [1. Т. XXV. Р. 707]. Маловероятно, однако, чтобы римский первосвященник позволил подобный публичный выпад против христианского правителя, с которым в ту пору не враждовал, тем более что среднелатинское "Sclavus" означало не только славянина, но и раба.

стр. 58

носил, подобно своему деду Пршемыслу I, и германское - Оттакар² . Именно это второе имя последовательно использовалось в памятниках немецкого происхождения. Сильной германизации в правление Оттакара II - и даже в более ранний период - подвергся чешский двор. В Праге звучали песни миннезингеров, на верхненемецком языке прославлявших чешского короля, здесь воспитывались сыновья дружественных немецких владетелей. В жизнь придворных вошли рыцарские обычаи и развлечения (турниры). Именно с Пршемыслом Оттакаром II связывал эти новшества один из авторов создававшейся в конце XIII - первой половине XIV в. Збраславской хроники, по словам которого, этот король смягчил обычаи чешского народа, прежде имевшего "зверские нравы" (bestiales mores) [3. Т. IV. Р. 9]⁴ .

Процессы сближения с Германией развивались в ту эпоху не только на уровне двора, затронуты были и широкие круги чешской знати. Немцами были многие представители чешского клира. На народном уровне значительную роль играли шедшая с конца XII в. немецкая колонизация и распространение так называемого немецкого права. При этом, несмотря на значительный наплыв иностранцев, до 1280-х годов серьезных этнических столкновений в Чехии не наблюдалось. Более того, по мере вовлечения Чешских земель в сферу влияния Священной Римской империи утрачивали былую остроту старинные чешско-немецкие противоречия. Уже в середине и во второй половине XII в. чешские анналисты не воспринимали чешско-имперские конфликты прошлого как проявление чешско-германского антагонизма [6. С. 184]. В Чехии довольно мирно уживались славяне, немцы и во все большем количестве прибывавшие туда евреи. Вследствие прогрессирующей германизации двора и знати в римской курии порою даже думали (например, при Александре IV, 1254 - 1261), что в Чехии говорят по-немецки⁵ .

В связи с вышесказанным особый интерес приобретает вопрос о том, насколько сильным было славянское самосознание чешского правителя и его приближенных (и имелось ли оно у них вообще). На наличие хотя бы его зачаточных форм указывают некоторые источники XIII в. Наиболее ярким из них является знаменитое воззвание, якобы обращенное Пршемыслом Оттакаром II к польским князьям. Этот загадочный документ продолжает вызывать немало разногласий среди специалистов по истории средневековой Чехии. Глав-

² В источниках оно выступает в различных формах: Оттакар, Оттокар, Отакар, Отахар, Отахер и даже Одоакр.

³ Чешские авторы, напротив, отдают безусловное предпочтение первому имени. Тенденция использования двойного имени Пршемысла Оттакара I прослежена в: [5. S. 419 - 425]. Имя Оттакар, скорее всего, было принесено в Чехию матерью Пршемысла Оттакара I. Оно было весьма распространено в Штирии, где его носили многие правители, а также известный хронист Отакар Штирийский (Otacher ouz der Geul). Другим примером чешского правителя с двойным именем может служить князь Конрад Ота (то есть Отто, Оттон), оба имени которого были немецкими.

⁴ В частности "приказал своим баронам упражнять сыновей в воинских ристаниях". Более достоверна, однако, информация ранних "Annalles regis Wenceslai", согласно которым турниры (ludi tornamentorum) были введены Вацлавом I [3. Т. II. Р. 303]. Что же касается упоминания о "зверских нравах" чехов, то не следует упускать из виду, что оба автора хроники, и аббат Отто и аббат Петр, были немцами, а то, что нынешнему исследователю видится процессом германизации, было для них скорее процессом цивилизации.

⁵ "...in Alamania, Boemia et aliis locis, ad quae lingua teutonica se extendit..." [7. N412]. Косвенные факты, однако, позволяют прийти к заключению, что в римской курии о существовании чешского языка все же было известно (см.: [6. С. 185]).

стр. 59

ной причиной споров являются резкие противоречия между антинемецким содержанием этого памятника и основными тенденциями политики Оттакара И. Ввиду исключительной сложности данной проблемы представляется целесообразным предварить ее рассмотрение кратким обзором других обращений к "славянской" тематике в источниках чешского происхождения, связанных с Оттакаром и его окружением. Этот обзор представляется более чем уместным, поскольку может помочь яснее представить главное - ту атмосферу, в которой появилось знаменитое воззвание, а также характерные черты сознания и побудительные мотивы людей, которые могли быть причастны к его появлению.

Следует отметить, что в чешской анналистике эпохи Оттакара II зарубежные славяне появляются нечасто. Исключение составляют, пожалуй, поляки. Однако никакого значения их "славянству" чешские авторы не придают. Показательно, что некоторые славянские этносы, с представителями которых несомненно сталкивался Оттакар, совсем не привлекли внимание чешских анналистов. В 1270 г. под власть Оттакара перешли Каринтия, где славяне составляли значительную часть населения, и Крайна, по преимуществу населенная славянами, - однако составлявшие чешскую летопись пражские каноники не проявили к этому факту совершенно никакого интереса. Не вызвал их любопытства и славянский обряд интронизации каринтийского герцога, через который несомненно прошел Оттакар (он должен был воссесть в славянской одежде на знаменитый каменный престол на Госпосветском поле в окрестностях Клагенфурта и произнести несколько славянских слов). Сходная ситуация наблюдается и в отношении словаков, населявших тогдашнюю Северную Венгрию, куда нередко вторгался Оттакар: все, жившие в то время на этой территории, выступают в анналах и хрониках XIII ст. исключительно в соответствии со своей государственной принадлежностью, то есть как "венгры". Тем больший интерес представляют те немногие случаи, когда названия отдельных славянских народов и сам термин "славяне" все же попадают на страницы чешских исторических памятников.

Один из этих памятников связан с чешско-венгерским конфликтом 1260 г. Венгрия, представлявшая собой огромную полиэтничную монархию, являлась серьезным препятствием на пути реализации амбициозных планов Оттакара⁶ . По существу имело место столкновение двух экспансионистских держав, и от исхода их борьбы во многом зависела политическая карта центральноевропейского региона. Объектом наступательной политики правителей Венгерского королевства, помимо альпийских земель, становились и территории, лежавшие на востоке и юге от Венгрии, однако наиболее напряженной в те годы была борьба на западе. Не менее важен был "венгерский театр военных действий" и для их чешского противника, и самой громкой победой Оттакара II стала та, которую он одержал над мадьярами под Крессенбрунном в 1260 г.

Обстоятельства этого сражения имеют немалое значение для понимания интересующего нас документа. На поле под Крессенбрунном Отакару противостояли силы коалиции, возглавленной сыном Белы IV Иштваном. На стороне Оттакара, кроме его чешско-моравских и австрийских подданных, сражались родственники чешского короля - бранденбургский маркграф Отто III,

⁶ Достаточно сказать, что ему довелось сражаться против трех венгерских правителей: Белы IV (в 1252 - 1254 и 1259 - 1260), Иштвана V (в 1270 и 1271) и Ласло Куна (в 1272 - 1273 и 1278).

стр. 60

бывший архиепископ Зальцбургский Филипп Шпангеймский со своим братом герцогом Каринитии Ульрихом, польские князья Генрих Вроцлавский и Владислав Опольский [3. Т. II. Р. 313 - 314].

Сражение произошло 12 июля у селения Крессенбрунн на Моравском поле⁷ , в двух милях от Хаймбурга. Два войска были разделены рекой Моравой. Стороны несколько раз приступали к переговорам о мире, которые, однако, ни к чему не привели и, скорее всего, являлись для военачальников лишь способом оттянуть время, чтобы дождаться прихода подкреплений. Основным источником, повествующим о ходе битвы, является послание самого Пршемысла римскому папе, которое вставил в свое повествование автор соответствующей части так называемых "Оттакаровых анналов". Подобные адресованные римскому первосвященнику сообщения о битве между христианскими правителями нередко носили объяснительный и оправдательный характер. Данная тенденция отчетливо выступает и в письме Оттакара, который в первую очередь стремится подчеркнуть нехристианский или "не вполне" христианский состав разгромленного им войска (аналогичное стремление характеризует и чешских анналистов: автор Оттакаровых анналов несколько раз противопоставляет венграм и куманам "христианское войско" чешского короля, о "гибели многих тысяч венгров и прочих сарацин" сообщается в основном тексте Пражских анналов [3. Т. II. Р. 310 - 315, 297]. Перечисляя своих противников, Оттакар писал папе, что он сражался "против Стефана и Даниеля, короля Руси, и его сыновей и других рутенов и татар, которые пришли ему на помощь, и князя Болеслава Краковского и молодого Лешка Ленчицкого, и бесчисленного множества бесчеловечных людей (inhumanorum hominum) - куманов и венгров и различных славян, сикулов и валахов, бесерменов и исмаилитов, а также схизматиков, а именно греческих, болгарских, рашских⁸ и боснийских еретиков" [3. Т. II. Р. 315 - 316]. Сразу бросается в глаза, что три католических правителя буквально теряются среди множества язычников и "схизматиков", многих из которых вообще не было под Крессенбрунном (например, татар), а роль других не могла быть велика⁹ . Дальнейшее изложение Оттакара пестрит пейоративными эпитетами, прилагаемыми к венграм: они жестокосердны, как фараон, - и потому не хотят мира, они привычны ко лжи - и потому нарушили перемирие.

Упомянутое чешским королем перемирие было заключено по инициативе самого Пршемысла, предложившего, чтобы одна из сторон позволила другой

⁷ Моравским полем (Marchfeld) называлась вытянувшаяся на несколько десятков километров долина по правому берегу реки Моравы (нем. March) при впадении ее в Дунай. В силу своего приграничного положения оно неоднократно становилось местом сражений (в частности при Сухих Крутах в 1278 г.).

⁸ По-видимому, слово "Rusciensium" следует понимать как указание на сербов из Рашки (об этом в частности говорит тот перечень народов, в который они оказались включены). Именно так поняли это место чешские издатели памятника [3. Т. II. Р. 316]. Следует отметить, что в средневековых латинских и немецких памятниках подобная путаница (отчасти, вероятно, по вине переписчиков) возникала довольно часто [8. S. 3 - 15].

⁹ Даниил Галицкий прибыл к Беле IV в 1259 г., во время нашествия на Галицко-Волынскую Русь и Малую Польшу татар Бурундая (1259/1260); его брат Василько и сын Роман были вынуждены принять участие в татарском походе в Польшу. Будучи скорее гостем венгерского короля, Даниил вряд ли мог располагать серьезными военными силами. То же можно сказать и о краковском князе, владения которого только что подверглись нападению татар (см.: [10. С. 307 - 315]).

стр. 61

переправиться на противоположный берег. Венгры согласились, и Оттакар, отойдя от реки, освободил им место для переправы, полагая, как он утверждал в своем письме папе, что венгры будут переправляться целый день. Однако события пошли по другому сценарию. Если верить Оттакару, венгры быстро перешли реку по заранее разведанным бродам и неожиданно окружили полукругом его войско (с королем якобы находилась едва десятая часть его бойцов, оставленная им для охраны "personae nostrae", тогда как прочие, полагаясь на перемирие, ушли в Хаймбург и иные места). Оттакару ничего не оставалось делать, кроме как стремительно атаковать противника, всецело полагаясь при этом на помощь свыше ("ибо победа зависит не от многочисленности войска, а приходит с неба"). Бог обратил врагов в бегство, и те, затаптывая друг друга, бросились к Мораве, ставшей для них ("согласно этимологии своего имени": Marcha - mare) Красным морем. Количество погибших в реке "грешников" было так велико, что некоторые из людей Оттакара переправились через нее по трупам людей и коней и ворвались во вражеский лагерь, где захватили богатую добычу [3. Т. II. Р. 315 - 317].

Легко убедиться, что Оттакар пытается обвинить в нарушение перемирия Иштвана. При этом он не отрицает, что первым начал сражение, настаивая, однако, на вынужденности этого шага. Письмо носит откровенно пропагандистский характер, причем чувствуется, что Оттакар старается в чем-то убедить или даже переубедить своего корреспондента. Упоминания о представителях тогдашних славянских народов носят подчеркнуто негативный характер, при этом дважды называются Русь и русские (рутены). Однако они не включены в число "схизматиков" - в отличие от представителей балканских народов: "греческих, болгарских, рашских и боснийских еретиков". Можно предположить, что Оттакар, используя термины "схизматики" и "еретики", мог иметь в виду не столько вероисповедные различия между западной и восточной церковью, сколько приверженность части населения Балканского полуострова к богомильскому и другим подобным учениям (во всяком случае, жители Боснии в то время практически однозначно ассоциировались с еретиками, а слово "болгарин" стало в Западной Европе одним из обозначений еретика - богомила или катара). В документе также использован довольно редкий для памятников Оттакаровой эпохи термин "славяне", причем те, кто им обозначен, оказались отнесены к категории "бесчеловечных людей" (наряду с венграми, сикулами, валахами, бесерменами и исмаилитами). Однако вряд ли это может свидетельствовать о какой-либо враждебности чешского короля к славянству в целом. Если судить по данному тексту, под именем славян скрываются славянские подданные Венгрии (словаки или хорваты), поскольку русские, а также болгарские, рашские и боснийские "еретики" перечислены в другой категории. Более того, польские союзники венгерского короля не только не отнесены к славянам, но даже и не названы своим собственным этнонимом - что вполне логично, поскольку польскими отрядами располагал в сражении и сам Оттакар.

Чем же руководствовался чешский король, сочиняя подобное послание римскому понтифику? Косвенный ответ на этот вопрос могут, по нашему мнению, дать известия - впрочем, довольно скудные - других источников об этой знаменитой битве. Герман Альтайхский сообщает о ранении Иштвана [1. Т. XVII Р. 401], венский доминиканец ограничивается сообщением о больших потерях венгров, рутенов и куманов [1. Т. IX. Р. 728], а зальцбургский анналист извещает о том, что Оттакар "со славой победил и обратил венгров в бегство" [1. Т. IX.

стр. 62

P. 795]. Констатацией победы Оттакара и венгерских потерь ограничились также авторы из Цветтля, Ламбаха и Мелька [1. Т. IX. Р. 655, 560, 509]. Версии, в чем-то похожей на победную реляцию короля, придерживается лишь близкий чешскому королю анналист из Хайлигенкройца: войско короля Венгрии перешло реку, "когда был мир" [1. Т. IX. Р. 644]. Настораживает почти полное молчание Генриха Хаймбургского. Всегда сочувствовавший Оттакару, живший поблизости от поля битвы и потому, возможно, лучше всех осведомленный, он ограничился лишь несколькими словами: "Король Оттакар имел битву с королем Белой и победил" [3. Т. II. Р. 313]. В свете вышеизложенного обстоятельства победы Оттакара вызывают некоторые сомнения. Складывается впечатление, что он не удержался и атаковал переходящих Мораву венгров прямо на переправе, а значит был обязан своей самой громкой победой собственному вероломству¹⁰ . Вследствие этого ему необходимо было упредить возможную жалобу Белы, представив его воинство как сборище "варваров" и "схизматиков". Оттакар был осведомлен об отношении в римской курии к различным славянским и неславянским народам и не будучи отягощенным какими-либо "славянскими" сантиментами использовал любую возможность для очернения своего противника, не остановившись и перед употреблением слова "Sclavi", имевшего в Средние века не только этнический, но и социально-пренебрежительный смысл. Однако такого рода заявление было для Оттакара не более чем политическим ходом. Некоторое время спустя он с готовностью заключил мир с венграми, а внучка короля Белы и "рутена" Михаила Черниговского Кунегунда Ростиславовна стала его второй женой.

Другим известным нам обращением Оттакара к тематике "схизмы", которая имеет непосредственное отношение к восточным славянам, является письмо королевского приближенного, епископа Оломоуцкого Бруно Шауэнбургского от 16 декабря 1273 г., в котором тот убеждал папу Григория X в том, что вся тяжесть борьбы с язычниками и схизмой лежит на чешском короле [13]. Показательны мотивы написания письма - Пршемысл и Бруно искали поддержки римского первосвященника в борьбе за римский трон. Папа, однако, поддержал избранного в октябре того же года Рудольфа Габсбургского. Аргументация оломоуцкого епископа вряд ли показалась ему убедительной. Для нас существенным является то, что Оттакар вновь обращается к данной теме в критических для себя обстоятельствах. Впрочем, на некоторых современников Пршемысла данный тезис все же мог производить впечатление. В написанной уже после гибели чешского короля кантилене немецкого автора Оттакар воспевается как герой, который "был в свои дни щитом для всего христианства" и, сочувствуя христианам, защищал их от "куманов и язычников (gegen ... den falwen und den heiden)" [1. T. XVII. P. 251 - 252]. Любопытно также, что в чешской поэме "Александреида" (конец XIII - начало XIV в.) прово-

¹⁰ Подобной точки зрения придерживается Й. Урбан [10. S. 27], в соответствии с версией Оттакара представил ход битвы П. Ключина [11. S. 170; 12. S. 315 - 326].

¹¹ Оттакар действительно совершил два крестовых похода против пруссов, но лишь первый из них принес некоторые плоды (завоевана область Самбия, где рыцари Тевтонского ордена основали замок, названный в честь короля Чехии Кенигсбергом). Второй поход оказался безрезультатным. О какой-либо борьбе Оттакара со "схизматической" Русью вообще говорить не приходится. Наиболее существенным был вклад Оттакара в борьбу с находившимися на службе у Венгрии половцами (куманами), неоднократно разорявшими его собственные земли в Австрии, Штирии и Моравии.

стр. 63

дилась параллель между деяниями Александра Великого и подвигами неназванного по имени чешского короля, сопровождавшаяся перечислением народов, с которыми сталкивался (или мог столкнуться) в бою Оттакар: "...lec bud' Litva, lec Tateri (...), / Besermene nebo Prusi, / lec nepotvrzeni Rusi..." [14. S. 117 - 118]¹² .

В этом фрагменте обращает на себя внимание включение Руси в перечень нехристианских народов. Трудно сказать, насколько верил в это сам Оттакар, приходившийся зятем одному из русских князей, однако свой вклад в такого рода представления он, судя по всему, внес.

На этом фоне знаменитое "воззвание к полякам" ("манифест") выглядит тем более неожиданным. Поскольку его содержание напрямую связано с событиями 1278 года, последнего в жизни чешского короля, трагически погибшего в новой битве на Моравском поле, следует остановиться на предыстории этой войны. За два года до нее Оттакар II, вступивший в вооруженный конфликт с новым немецким королем Рудольфом Габсбургским, потерял все свои владения в восточноальпийской области, чему немало способствовало восстание местного рыцарства, большая часть которого перешла на сторону немецкого короля (1276). Готовясь к новому столкновению с Рудольфом Габсбургом, Оттакар искал союзников в Польше и некоторых немецких княжествах. Еще в конце 1277 г. было заключено соглашение о военном союзе с маркграфами Бранденбургскими Иоганном II и Отто IV. Не менее активной была дипломатия Оттакара II в Польше. Помимо "манифеста" к полякам, речь о котором пойдет далее, следует отметить сообщения различных источников о съезде Пршемысла с польскими князьями, который по предположению Б. Влодарского, состоялся во время пребывания Пршемысла в Моравии в конце 1277 - начале 1278 г. [16. S. 80]. В анналах из Клостернойбурга говорится, что он и "князья всей Польши", собравшись где-то на границе, заключили договор о взаимной помощи [1. Т. IX. Р. 745]. Польские источники называют имя одного из этих князей, сообщая, что "краковский князь Болеслав съехался с Примиславом, королем Чехии в Опаве, и они скрепили вечную дружбу" [17. Т. II. Р. 841 - 842; Т. III. Р. 175]. Данная запись сделана под 1273 г., однако, Б. Влодарский относил это событие к 1277 г. и считал, что помимо краковского князя, в съезде приняли участие князья Силезии, а предметом обсуждения было оказание помощи Оттакару в грядущем столкновении с Рудольфом. Трудно сказать, с какими другими польскими князьями, помимо Болеслава Краковского, Пршемысл мог встречаться на съезде, упомянутом в Клостернойбургских анналах. Во всяком случае, ни один из них не находился на Моравском поле 26 августа 1278 г., хотя сам факт участия в битве польских войск подтверждается многими источниками.

"Манифест" к полякам занимает особое место в истории дипломатии Оттакара и является, пожалуй, самым загадочным памятником Оттакаровой эпохи. Его содержание сводится к следующему: Оттакар обращается к полякам (причем не только к князьям, но ко всей польской "нации": князьям, баронам, рыцарям и ко всему народу) и, подчеркивая родство поляков и чехов, их соседство, узы крови и близость языка, призывает оказать ему поддержку в предстоящей борьбе с римским королем, ибо "огромная численность" и "ненасытность" немцев угрожают всем полякам. Призыв носит вполне конкретный характер: Оттакар рассчитывает на то, что в назначенный день поляки соберутся в условлен-

¹² Роль Оттакара II в формировании негативного стереотипа Руси в западнохристианском мире подчеркивает Б. Н. Флоря [15. С. 43].

стр. 64

ном месте, где их встретят почетные послы, которые приведут польское войско к чешскому королю [7. N 1106; 18. Отд. 2. С. 84 - 87; 19. S. 11 - 13]. Вопрос о том, могло ли подобное обращение, в котором столь явственно слышен "славянский" мотив, выйти из канцелярии Оттакара, давно является предметом серьезных разногласий среди исследователей. Я. Новак, характеризуя так называемый "Кодекс писем Пршемысла Оттакара II", в состав которого входит "манифест", заметил: "Некорректным использованием этого сборника в историю величайшего из Пршемысловцев был внесен целый ряд противоречий, и психологическое понимание его личности сделалось почти невозможным" [20. S. 46].

"Манифест" сохранился в формуляре (сборнике образцов грамот и писем), составленном королевским нотарием Генрихом Итальянцем. В подобные сборники могли входить как подлинные, так и вымышленные составителем документы, вследствие чего перед исследователем каждый раз возникает вопрос об аутентичности документа. О. Редлих настаивал на подлинности всех приписываемых Оттакару писем из формуляров [20. S. 47]. Свое мнение он обосновывал отождествлением составителя формулярия Генриха из Изернии с королевским нотарием Генрихом. С последним утверждением О. Редлиха не был согласен Я. Новак, критическое отношение которого к формуляру было основано, помимо прочего, и на отрицании тождественности составителя сборника и королевского нотария [20. S. 47]. Русский историк А. Петров, признавая выводы Новака в целом верными, настаивал в то же время на том, что оба Генриха были одним лицом [18. Отд. 1. С. 23 - 24]. В настоящее время данная точка зрения утвердилась, и тождественность Генриха из Изернии и Генриха Итальянца считается доказанной.

Для сомнений в аутентичности памятника имеются и другие, не менее веские, основания. Тем не менее, далеко не все историки отказывались признать за "манифестом" характер официального документа [21. S. 394; 22. S. 37; 23. S. 44]. Из официального характера "манифеста" исходил Р. Хек, считавший, что Пршемысл Оттакар II "в последний момент своей борьбы с Рудольфом Габсбургским - несмотря на предшествующую политику стремления к императорской короне и поддержки немецкой колонизации в Чехии - возвратился к славянским и антинемецким лозунгам, стремясь таким образом привлечь к борьбе не только поляков, но и чешское рыцарство..." [24. S. 70]. Данная точка зрения польского историка представляется малоубедительной. Вызывает сомнения и попытка привлечь им для обоснования своей гипотезы о "славянском и антинемецком повороте" в политике Оттакара не имеющие подтверждения в других источниках известия Кольмарской хроники о якобы имевшем место изгнании Оттакаром немецкого населения и взятии им в качестве заложников, гарантирующих верность чешских городов, мещанских сыновей (как полагал Р. Хек, из семей немецкого патрициата) [1. Т. XVIII. Р. 245].

Однако из отрицания аутентичности воззвания Пршемысла вовсе не следует, что сочинение Генриха Итальянца, даже если оно и было лишь "стилистическим упражнением", не имеет никакой ценности для изучения политики пражского двора в 1278 г. А. Петров справедливо отмечал, что "Генрих, как современник событий в 1271 - 1278 годах, как человек образованный, как лицо до некоторой степени прикосновенное к королевской канцелярии, мог быть ознакомлен и с совершившимися фактами и, может быть, с некоторыми закулисными нитями политики" [17. Отд. 1. С. 63]. Сам А. Петров, правда, реши-

стр. 65

тельно выступал против точки зрения на "манифест" как на отражение реальных изменений в политике Оттакара. "Яркий панславизм" воззвания, по его мнению, полностью противоречил всей политике Пршемысла, который в 1278 г. искал союзников также и в немецких землях. Не вызывающим сомнения А. Петров считал лишь то, что среди чешской шляхты в ту пору существовало глухое недовольство немцами, которое, однако, не достигло степени "отчетливого сознания общности интересов чехов и поляков как родственных славянских племен, которым угрожала ненасытная пасть немцев". Законченную форму это чувство, указывал А. Петров, приняло именно у Генриха Итальянца, для которого как выходца из более развитой страны было более заметно сходство, а не различие "двух близких славянских племен" [17. Отд. 1. С. 64 - 65].

Несколько иной была позиция И. Шусты, считавшего, что, хотя и нет уверенности в том, что такое послание было действительно написано и отправлено, в нем, тем не менее, отразились настроения чешской интеллектуальной элиты, близкой к королевскому двору [25. S. 297 - 298]. Это мнение разделяется многими историками, считающими, что воззвание к полякам все же выражало новую тенденцию чешской политики (Г. Булин и Микулка) [26. S. 24 - 29] или, по крайней мере, настроения определенных кругов чешского общества (Б. Н. Флоря) [6. С. 192].

Мысль Й. Шусты развил Б. Влодарский, оспоривший утверждения А. Петрова о выражении Генрихом Итальянцем своих оформившихся в Италии взглядов через противопоставление немцев и славян. Антинемецкие настроения, указал польский историк, были присущи гвельфам, тогда как Генрих, согласно А. Петрову, был гибеллином, в силу чего подобные воззрения не могли быть его собственными. Одновременно Б. Влодарский отметил, что еще до 1272 г. появилось известное письмо магистра Богуслава, который выразил мнение о немецкой опасности от лица королевы Кунгуты (речь шла о дискриминации немцами поляков и чехов в монастырях) [7. N 2504, 2505]. Заслуга же Генриха Итальянца, по мнению Б. Влодарского, состояла в том, что он впервые ясно сформулировал то, что его чешские современники только чувствовали [16. 84 - 85].

Интересный поворот сюжета обозначился в исследованиях С. Душковой, поставившей под сомнение этническую принадлежность Генриха и предположившей, что по происхождению он мог быть чехом, который некоторое время провел в Италии, прежде чем в 1271 г. стать нотарием чешского короля [27. S. 369]. Если это так, то Генрих вполне мог выражать свои собственные мысли и чувства, оформившиеся, однако, под влиянием итальянской политической культуры. Эти настроения, носителем которых является чех, бесспорно должны были совпадать с настроениями хотя бы части его соотечественников.

В историографии предпринимались и другие попытки оценить значение "манифеста" в политике Пршемысла Оттакара II. М. Поспех, проведя детальный анализ отношений Оттакара с польскими князьями, пришла к справедливому, на наш взгляд, заключению о практической бесполезности воззвания к последним: "славянские" лозунги не только находились в противоречии с политикой самого Оттакара, но были также совершенно далеки от польских князей, которым в то время нередко было чуждо даже осознание единства польских земель. Для привлечения тех, кто мог прийти на помощь Оттакару, "славянских" лозунгов не требовалось, в то время как антинемецкая направленность "манифеста" могла оттолкнуть его потенциальных союзников в Германии. "Манифест" мог выражать лишь настроения определенных кругов,

стр. 66

приближенных к пражскому двору, но не имевших никакого влияния на его политику [28. S. 537 - 549 (особ.: 548 - 549)]. Наблюдения, близкие к выводам М. Поспех, сделал в прошлом веке К. Грюнхаген, находивший совершенно невероятным обращение в подобном духе к силезским князьям, во главе которых стоял Генрих IV, занимавший почетное место среди немецких миннезингеров: "Стремление призвать такого князя в качестве борца за славянскую народность в расовой борьбе было бы смешным" [29. S. 238].

Весьма интересным является тезис Ф. Грауса, связывавшего возникновение "манифеста" с широким кругом лиц из окружения королевы Кунгуты [30. S. 140; 31. S. 131]. Большая роль королевы в событиях 1278 г. не подлежит сомнению и, если последовать за Ф. Граусом, придется признать, что "манифест" появился в кругах, которые, вопреки мнению М. Поспех, имели самое непосредственное отношение к принятию важных государственных решений. В то же время нельзя не отметить, что выдержанное в подобном тоне воззвание если и не было совершенно бесполезным (поскольку зародыши этнического сознания и элементы славяно-германского антагонизма в XIII в. действительно существовали, оно могло произвести некоторое впечатление на отдельных представителей польского господствующего класса), однако вред от него мог быть гораздо большим. Даже если предположить, что часть поляков пришла бы на Моравское поле, руководствуясь мотивами славянской (точнее западнославянской) солидарности, невозможно представить, как бы они сражались плечом к плечу с рыцарями из Бранденбурга, Саксонии и Мейсена, то есть именно тех немецких земель, откуда должна была исходить угроза для Польши. Поэтому, если допустить, что документ на самом деле родился в окружении Кунгуты и появился до битвы у Сухих Крут, этот факт следует рассматривать как еще одно проявление беспорядочной и не всегда продуманной политики чешского двора в указанный период, смены настроений и разногласий среди тех, кто оказывал влияние на принятие решений. Можно предположить, что перед нами своего рода подготовительный материал, так и не ставший официальным документом. Его основные тезисы едва ли могли быть приняты королем, хотя не исключено, что в начале 1277 г., под воздействием поражения, нанесенного ему объединенными силами немецких князей, и потери немецких подданных, он также мог поддаться сходным настроениям, чем и поспешили воспользоваться авторы "манифеста".

Об отсутствии у Кунгуты симпатий к немцам известно и из других источников, в частности из уже упоминавшегося письма о немецком засилье в монастырях, составленного от ее имени магистром Богуславом. Если и это послание не аутентично, показателен сам факт, что инициатива создания подобного документа приписана второй жене чешского короля. Ни русско-венгерское происхождение Кунгуты, ни ее воспитание не делали чешскую королеву настолько близкой к немцам, насколько близок им был ее супруг. Возможно, она рассматривала отношения с ними через призму противоречий, существовавших между различными группировками венгерского двора, и вполне могла усвоить настроения той части венгерской знати, которая была недовольна проникновением немцев в страну. Антинемецкие выступления в Венгрии бывали довольно бурными, достаточно вспомнить убийство королевы Гертруды (немки по происхождению) в сентябре 1213 г. (см.: [32. С. 139]) или изгнание королем Эндре II рыцарей Тевтонского ордена из Трансильвании (1225) [32. С. 146]. При этом влияние немцев на венгерский королевский двор оставалось значительным и вызывало сильное раздражение у части венгерской правящей элиты, поэтому неудивительно,

стр. 67

что попав в Чехию, где, распространялись подобные настроения, молодая королева с легкостью могла им поддаться и возглавить формирующуюся антинемецкую партию. В связи с этим стоит вспомнить описанное в Оттакаровых анналах под 1273 г. выступление коморника Ондржея, прозвучавшее якобы в связи с прибытием к Оттакару кёльнского архиепископа, предложившего правителю Чехии немецкую королевскую корону. Ондржей не советовал королю добиваться власти над другими народами, языки которых ему неизвестны. Хотя королевский казначей и не произносил этой речи при подобных обстоятельствах, он, возможно, действительно выражал сходные воззрения. Особенно активно Ондржей проявил себя в 1270-х годах, то есть тогда, когда существенно возросло политическое влияние Кунгуты [33. S. 105], что еще раз может свидетельствовать об определенных "славянских" симпатиях русской жены чешского короля.

Следует отметить еще одно обстоятельство. "Манифест" целиком проникнут идеей обороны славянства перед лицом немецкой угрозы. Если принять, что он был призван побудить польских князей оказать Оттакару поддержку в отвоевании альпийских земель, населенных в основном немцами, возникает вопиющее противоречие. Оно снимается, однако, если допустить, что идея "манифеста" появилась в первые месяцы после заключения Венского мира 1276 г., когда шансы на возвращение утраченного были ничтожными, а угроза целостности Чешского королевства представлялась вполне реальной. При таких обстоятельствах антинемецкие настроения части королевского окружения могли найти свое отражение в писаниях нотария Генриха.

Предположение о создании "манифеста" именно в этот период подтверждается тем, что после сентября 1277 г. Генрих исчез из королевской канцелярии. Некоторое время он совсем не появлялся на политическом горизонте. Поэтому, если автором воззвания был действительно он, и создано оно было до, а не после гибели Оттакара, то, скорее всего, "Манифест" был написан в первой половине 1277 г.

К сожалению, недостаток фактического материала делает все предположения об авторстве "манифеста", целях, с которыми он составлялся, и взаимоотношениях людей, возможно участвовавших в его создании, неизбежно предположительными. Остается заключить, что воззвание, сочиненное Генрихом (?), не имело серьезного значения для внешней политики Чешского королевства, но при этом оно, возможно, проливает некоторый свет на политические игры чешского двора. В любом случае оно является интереснейшим памятником этнического сознания чешского народа, свидетельствующим о переломном моменте в его формировании и формах, в которые оно выливалось.

Если к появлению этого документа действительно имел какое-то отношение чешский король, то этот памятник, поставленный в контекст других связанных со славянской тематикой источников, свидетельствует по меньшей мере о том, что:

1. Пршемысл Оттакар II обладал зачатками славянского сознания - в том смысле, что осознавал принадлежность чехов, к которым относил себя сам, к некой более крупной этноязыковой группе, в которую, помимо чехов и мораван, входили также поляки. Речь шла в первую очередь о чувстве языковой общности, неизбежно обострявшемся в условиях постоянных контактов с Германией (упоминание о близости языка). Свое значение могла иметь и легендар-

стр. 68

ная генеалогия (возможно, предание об общих предках чехов и поляков), благодаря знакомству с которой и появилось упоминание об узах крови.

2. "Славянское" сознание Оттакара ни в коей мере не напоминало славянский национализм Нового времени. Оттакару, как и большинству его современников, были глубоко чужды идеи какой бы то ни было солидарности, не основанной на династических связях или взаимных политических интересах. Использование им или его окружением "славянской" (или "антиславянской") риторики представляло собой исключение (на что указывает редкость соответствующих заявлений) и всегда было обусловлено причинами вполне прагматического характера. В этом отношении он весьма далек не только от людей Нового времени, но и от чешских "националистов" XV в. и даже от Карла IV Люксембурга, с подчеркнутым вниманием относившегося к славянским корням чехов и славянскому богослужению.

"Славянское" сознание Оттакара также весьма отличалось и от сознания некоторых из его современников, проникавшихся все большей нетерпимостью к немецкому элементу в Чехии - в чем опять же нет ничего удивительного, поскольку воззрения правителя, стремившегося объединить под своей властью восточноальпийскую область и мечтавшего о немецкой королевской короне, не могли не отличаться от воззрений чешского рыцаря, автора так называемой хроники Далимила (рифмованной хроники на чешском языке, созданной в начале XIV в.), который считал, что король покровительствует немцам во вред чешским панам, или другого хрониста, немецкого рыцаря из Штирии Отахера¹³ , упрекавшего Оттакара в потворстве чехам и угнетении немцев. Бесспорным достоинством Оттакара была широта взглядов, которая, однако, как это нередко бывает, сочеталась с отсутствием твердых принципов и к чему-то обязывающих представлений о честной политике.

СПИСОК ЛИТЕРАТУРЫ

1. Monumenta Germaniae Historica. Scriptores. Hannoverae, 1850. Т. IX; 1861. Т. XVII; 1880. Т. XXV.

2. Саксонское зерцало. Земское право. М., 1985.

3. Fontes rerum bohemicarum. Praha, 1874. Т. II; 1882. Т. III; 1884. Т. IV.

4. Novotny V. Ceske dejiny. Praha, 1928. D. I/1.

5. Barciak A. Przemysl czy Otokar? Z problematyki funkcjonowania dwoch imion wladcow czeskich w XIII wieku (Przemysl Otokar I) // Cracovia-Polonia-Europa. Krakow, 1995.

6. Флоря Б. Н. Этническое самосознание чешской феодальной народности в XII - начале XIV в. // Развитие этнического самосознания славянских народов в эпоху зрелого феодализма. М., 1989.

7. Regesta diplomatica пес поп epistolaria Bohemiae et Moraviae / Ed. C.J. Erben, J. Emler. Pragae, 1882. T. II.

8. Mika N. Czy krol Rusi Halickiej Daniel byl obecny przy zawieraniu pokoju wiedenskiego w 1261 г.? Z dziejow stosunkow rusko-austriackich w oredniowieczu // Kwartalnik Historyczny. 1998. R. CV. N2.

9. Щавелева Н. И. К истории второго нашествия монголо-татар на Польшу // Восточная Европа в древности и средневековье. М., 1978.

10. [Urban J.] Kressenbrunn (12.7.1260) // Cornej P., Belina P. Slavne bitvy nasi historie. Praha, 1993.

11. Vojenske dejiny Ceskoslovenska. Praha, 1985. D. I.

12. Klucina P. Die Schlacht bei Kressenbrunn 1260. Zur Geschichte des Militarwesens des bohmischen Staates unter der letzten Premysliden // Militargeschichte. 1981. 20.

¹³ Отахер (Оттакар) из Гойль, автор рифмованной хроники Штирии, написанной на верхненемецком языке в начале XIV в.

стр. 69

13. Codex diplomaticus et epistolaris regni Bohemiae / Ed. J. Sebanek et S. Duskova. Praha, 1981. T. V. Fasc. 2(1267 - 1278).

14. [Vazny V.] Alexandreis. Praha, 1947.

15. Флоря Б. Н. У истоков конфессионального раскола христианского мира (Древняя Русь и ее западные соседи в XIII в.) // Славянский альманах. М., 1997.

16. Wtodarski В. Polska i Czechy w drugiej polowie XIII i poczatkach XIV w. Lwow, 1931.

17. Monumenta Poloniae Historica. Lwow, 1872. T. II-III.

18. Петров А. Генриха Итальянца сборники форм писем и грамот из канцелярии Отакара II Премысла как исторический источник. СПб., 1906. Отд 1; 1907. Отд. 2.

19. Ulanowski B. Przyczynki zrodlowe do ostatnich lat panowania Ottokara II // Scriptores Rerum Polonicarum. Krakow, 1888. T. XII.

20. Novak J.B. Так zvane "Codex epistolaris Primislai Ottocari II." // Cesky Casopis historicky. 1903. R. IX.

21. Ulanowski B. Zur Autentizitats-Frage Ottokars II. Proklamation an die polnischen Forsten vom Jahre 1278 // Zeitschrift des Vereins fur Geschichte Schlesiens. 1887. Bd. XXI.

22. Hoffmann L. Die Beziehungen des Konigs Przemysl Ottokars II. von Bohmen zu Schlesien und Polen. Czernowitz, 1909.

23. Goll J. Cechy a Prusy v stredoveku. Praha, 1892.

24. Heck R. Poczucie wspolnoty slowianskiej w polsko-czeskich stosunkach politycznych w sredniowieczu // Z polskich studiow slawistycznych. Warszawa, 1968. Ser. 3. Historica. T. 1.

25. Susta J. Posledni Premyslovci a jejich dedictvi. 1300 - 1308. Praha, 1917.

26. Bulin H., Mikulka J. Slovanstvi v ceske feudalni spolecnosti 13. -14. stoleti // Slovanstvi v narodnim zivote Cechu a Slovaku. Praha, 1968.

27. Duskova S. Kdo byl notar Jindrich? // Sbornik praci Filosoficke Fakulty Brnenske University. Rada historicka. 1960. C. 2. D. 7.

28. Pospiech M. Problem autentycznosci manifestu Przemysla Ottokara II do ksiazat polskich // Studia historyczne. 15. Krakow, 1972. Z. 4.

29. Regesten zur schlesischen Geschichte / Hrsg. Dr. C. Grunhagen. Breslau, 1875. Bd. VII/2.

30. Barciak A. Czechy a ziemie poludniowej Polski w XIII oraz w poczatkach XIV w. Katowice, 1992.

31. Graus F. Die Nationenbildung der Westslawen im Hochmittelalter. Sigmaringen, 1980.

32. История Венгрии. М., 1971. Т. 1.

33. Barciak A. Ideologia polityczna monarchii Przemysla Otakara II. Studium z dziejow czeskiej polityki zagranicznej w drugiej polowie XIII w. Katowice, 1982.

Постоянный адрес данной публикации: