Анализ исторического опыта отношений России со странами восточной части Центральной Европы в XX в. имеет не только академический интерес. Комплексного освещения политика России на "ближнем" Западе в исторической литературе не получила и нуждается в дальнейшем исследовании. Проблемы Восточной Галиции, Виленского (Вильнюсского) края, Мемельской (Клайпедской) области, транзита по реке Неман, Польского (Восточного) коридора остаются объектом научной дискуссии¹.

В 1918 - 1923 гг. Политбюро ЦК РКП (б) придерживалось концепции мировой революции, но в определенные периоды склонялось к реальной политике, позволяя демонстрировать некоторую самостоятельность Наркомату иностранных дел (НКИД). Запад "независимость" НКИД в заблуждение не вводила, однако облегчала советским дипломатам защиту государственных интересов. Успехи НКИД могли быть большими, но на международной арене активно действовали Коминтерн и силовые ведомства, зачастую вопреки интересам России.

Поражение революционного движения в Германии в 1923 г. явилось предметом дебатов в РКП (б) и других компартиях. Пленум ЦК Коммунистической рабочей партии Польши (КРПП; с 1925 г. - КПП) 23 декабря 1923 г. направил в Президиум ИККИ и Политбюро ЦК РКП(б) письмо, в котором возлагал на ИККИ ответственность за крах "германского Октября" и выражал беспокойство по поводу методов внутрипартийной борьбы в РКП(б). В свою очередь, Политбюро ЦК РКП(б) на заседаниях 27 декабря 1923 г., 2 и 10 января 1924 г. приняло проект тезисов председателя ИККИ Г. Е. Зиновьева об уроках событий в Германии, в котором возлагалась вина за поражение на правое меньшинство ЦК Коммунистической партии Германии (КПГ). Члены Политбюро также писали 4 февраля в ответном письме ЦК КРПП: "Оппортунистические уклоны т.т. Радека, Троцкого и других ... осуждены громадным большинством партии". Позицию руководства КРПП оценили как протроцкистскую и фракционную². Прошедшая затем XIII конференция РКП (б) предостерегла "товарищей из оппозиции против перенесения в Коминтерн фракционной борьбы"³. Партийные решения способствовали уменьшению влияния Троцкого, Радека и их сторонников как в РКП(б), так и в Коминтерне.

Зубачевский Виктор Александрович - кандидат исторических наук, доцент Омского государственного педагогического университета.

Следовательно, революционная ментальность большевиков не позволила им сформулировать реальную стратегию захвата и удержания власти в Германии. Зиновьев, которого согласно замечанию американского историка Р. Конквеста, все считали "высокомерным, ни к чему не способным, бесстыдным и трусливым нулем", связывал победу в Германии с расширением собственной власти. Однако зиновьевской тактики хватило лишь на то, чтобы переложить ответственность за поражение на других, прежде всего на лидеров КПГ и Радека⁴. Провалу планов способствовали также раскол в КПГ и начало конфликта в руководстве РКП(б), что помешало СССР пойти на открытую поддержку революционного движения в Германии, но позволило избежать военного конфликта в регионе. Подобные поражения подталкивали лидеров большевиков к пониманию их причин как чисто внутренних, порожденных тем или иным "уклоном".

Добавим, что и позиция компартии Польши позднее не раз подвергалась осуждению, сыграв свою роль в дальнейшей судьбе КПП. В частности, на заседании 4 июля 1925 г. польской комиссии ИККИ ее члены (Н. И. Бухарин, Ф. Э. Дзержинский, И. А. Пятницкий, И. В. Сталин и другие) осудили апелляцию ЦК КПП партийным низам в связи с германским вопросом. При этом Сталин рассматривал действия ЦК КПП как анархию в Коминтерне, заметив: "Резолюция т. Бухарина слишком мягка ..., но поскольку большинство русской делегации стоит за резолюцию, я к ней присоединяюсь. Времена меняются, подождем немного, куда торопиться, может быть, и покрепче нажмем"⁵. Заметим, что до осени 1923 г. Сталин не принимал активного участия в деятельности Коминтерна, хотя на II конгрессе был избран кандидатом в члены ИККИ. С V конгресса генсек вошел в Президиум ИККИ и его роль в работе Коминтерна значительно возросла⁶.

Крах "германского Октября" заставил большевиков постепенно возвращаться к "конфликтной модели" внешней политики и традиционной дипломатии. Аналитики НКИД писали Зиновьеву в мае 1924 г.: Недавнее признание СССР определяет политический интерес капиталистических держав довести "европейские отношения до ... относительного "порядка"", интерес диктуется также их "борьбой за преобладающую долю влияния на Европейском Востоке"⁷. XIV конференция РКП (б) в апреле 1925 г. отметила: "В 1923 г. в Германии наблюдалась непосредственно-революционная ситуация ... не перешедшая в революцию. В 1925 г. в Германии нет непосредственно-революционной ситуации, но общая революционная ситуация остается". Однако конференция признала и начало частичной стабилизации капитализма в Европе⁸.

Попытка возвращения СССР к реальной политике проявилась, в частности, в возобновлении переговоров о транзите по Неману. Поскольку река протекала по оккупированному Польшей Виленскому краю, Литва запретила транзит по своей части Немана, что наносило ущерб интересам СССР. Позднее транзит по Неману запретила и Польша. Варшава в качестве средства давления на Каунас и Москву использовала таможенные и транзитные препятствия. В феврале 1924 г. трест "Западолес" через полпредство в Польше пытался получить разрешение на пропуск леса через польско-литовскую границу. В результате переписки внешнеполитических ведомств выяснилось, что Каунас разрешает свободный транзит из СССР в Мемель, но Варшава обуславливает сплав по Неману урегулированием отношений с Литвой⁹. НКИД сообщил МИД Польши: Ваше предложение о пропуске леса "в направлении Данцига и Кенигсберга, минуя литовскую территорию ... в связи с запущенностью Августовского канала (от Немана до Вислы. - В. З.) и ... дороговизной фрахтов" неприемлемо¹⁰.

Помехи советскому транзиту создавали также спорные вопросы статуса Немана и Мемельского порта. Лондон и Париж настаивали на международном характере Немана и были против участия Москвы в переговорах по Мемелю. Польша же посредством блокады Немана катастрофически ухудшила экономическое положение Мемеля. Утвержденный Советом послов

13 марта 1924 г. Мемельский статус не устраивал СССР, но попытки защитить перед Англией советские интересы в регионе и суверенные права Литвы, новые требования Москвы к Варшаве о пропуске леса по Неману не привели к желаемым результатам. Положение о сплаве леса по Неману не изменилось в результате польско-литовских переговоров 1925 г. в сентябре-октябре и советско-литовских встреч в ноябре-декабре¹¹. Даже в феврале 1931 г. министр иностранных дел Литвы Д. Заунис говорил секретарю полпредства в Каунасе М. А. Карскому: "Неман между Гродно и Друскениками представляет из себя участок демаркационной линии. На одном берегу литовцы, на другом поляки. Если показывается лодка, стреляют с обеих сторон"¹². В итоге поставки советских товаров в Мемель осуществлялись и в 1930-е гг. согласно Кёнигсбергской железнодорожной конвенции 1925 г. через Латвию.

Впрочем, в 1924 - 1925 гг. западные державы пытались урегулировать спорные вопросы между Польшей и Литвой комплексно, о чем писали аналитики НКИД. В частности, прошли закулисные переговоры литовской и польской делегаций в Женеве и Каунасе, но автономия Виленского края в рамках Литвы не устраивала Варшаву, а на автономию Виленщины в пределах Польши не соглашался Каунас. Литва предложила созвать конференцию "заинтересованных держав, которых сочтут нужным пригласить ... страны Антанты" (имелся в виду и СССР), но не учла следующего обстоятельства: "Советский Союз ... никогда не признает никаких решений относительно этих спорных областей, принятых без его участия"¹³.

Тем временем, Польша усилила давление на Литву. Замначальника отдела дипломатической информации (ОДИ) НКИД в Берлине С. А. Раевский в сентябре 1924 г. писал члену коллегии НКИД В. Л. Коппу: в глазах эндеков Литва является ключом к Балтийскому морю, "аннексия всей Восточной Пруссии ... остается тайной мечтою национал-демократов". Польша, по мнению Раевского, пытается окружить Восточную Пруссию экономически, но "наиболее угрожаемыми" являются западные польские окраины и "всякая перемена восточных границ автоматически поставит в порядок дня вопрос о пересмотре западных границ Польши"¹⁴. Вместе с тем, "подавление Литвой" немцев в Мемеле и охлаждение германо-литовских отношений заставило немецких дипломатов согласовывать германскую и советскую политику по отношению к Польше и Литве. Обмен мнениями Коппа с германским поверенным в делах в Москве О. Радовицем показал близость позиции СССР и Германии по Мемельскому, Виленскому, Галицийскому вопросам: "Другое дело конкретные формы возможной кооперации. Для нас ... неприемлема ... линия восточно-прусских националистов, заигрывающих в Виленщине с правыми белорусами, а в Галиции, опирающимися на Петрушевича"¹⁵.

На состояние советско-германских отношений влияло изменение международной ситуации в Европе. В связи с подготовкой западными державами дипломатического признания СССР замнаркома иностранных дел М. М. Литвинов писал полпреду в Берлине Н. Н. Крестинскому 30 января 1924 г.: "Германия стремится воспрепятствовать нашему сближению с другими странами, чтобы не лишиться ... монопольного положения в России"¹⁶. Но в геополитической сфере советско-германское сотрудничество продолжалось. Статс-секретарь МИД Германии А. Мальцан сообщил в сентябре Радовицу: "В восточногалицийском вопросе немецкие и русские интересы близки друг другу", а урегулирование виленского вопроса на основе принципа наций на самоопределение приведет к тому, что Вильно отойдет к Литве, а Западная Белоруссия к Советской Белоруссии, что в наших интересах. В декабре Копп заявил германскому послу в Москве У. Брокдорф-Ранцау о советском недовольстве политикой Польши в Галиции и других, граничащих с Россией, районах. По мнению Коппа, когда Германия выдвинет свои претензии в Верхней Силезии и в Данцигском коридоре, возможно "германо-русское давление на Польшу". Мальцан констатировал: "главной причиной беспокойства в Восточной Европе является несоблюдение этнографических принци-

пов при установлении польской границы. Немецкие и русские интересы идут здесь параллельно ... Германия и Россия решат ... вопрос о возвращении Польши к ее этнографическим границам"¹⁷.

В октябре 1924 г. аналогичный обмен мнениями состоялся в Праге в ходе встреч представителя ИНОРОСТА Р. О. Якобсона и советника германского посольства в Чехословакии А. Кестера, бывшего министра иностранных дел. Советник признал: "самым желательным был бы блок России - Германии - Франции.., но об этом в нынешних психологических условиях мечтать не приходится". Кестер заявил также Якобсону: что касается судетских немцев, то их положение изменится, "когда произойдет сотрясение порядка, базирующегося на Парижских договорах" и для немецко-чешского соглашения будет поздно. "Судетские немцы, опираясь на поддержку усилившейся Германии, скажут чехам: вы не хотели считаться с нами, теперь мы не желаем считаться с вами". Советник отрицал возможность сближения Германии с Польшей: "Нас делит Верхне-Силезский вопрос, в котором компромисс немыслим. Серьезные разногласия и в вопросе "коридора". Я считаю мало вероятным, чтобы Германия могла согласиться прикрывать польский тыл на случай русско-польского конфликта"¹⁸. Складывалось впечатление, что Москва предлагала Берлину оказать совместное давление на Варшаву для удовлетворения германских территориальных требований, но в дальнейшем стало ясно, что это предложение являлось лишь предлогом для вовлечения Германии в дискуссию о координации действий по широкому кругу общеполитических проблем¹⁹.

Однако нормализацию отношений двух стран замедляло вмешательство Кремля во внутренние дела Веймарской республики, на что указал Кестер в беседе с Якобсоном²⁰. Министр иностранных дел Г. Штреземан писал 29 октября 1924 г.: Зиновьев от имени ИККИ выступил в связи с годовщиной гамбургского восстания с призывом "К революционному пролетариату Гамбурга", который был напечатан на страницах органа КПГ "Die Rote Fahne". Германский МИД высказал Крестинскому озабоченность по этому поводу. Полпред пытался оправдаться: Зиновьев не нарком, а член ВЦИК (своего рода депутат рейхстага), поэтому его призыв надо рассматривать как речь парламентария. "Воззванием Сталина" назвал МИД Германии обращение ЦК РКП(б) в связи с предстоящими выборами в рейхстаг. В обращении, в частности, отмечалось: "Немецкий пролетариат скажет последнее слово не на выборах" (призыв также опубликовала 27 ноября'Die Rote Fahne")²¹. Крестинский для урегулирования конфликта даже предлагал вывести Сталина из членов Президиума ЦИК, лишив его государственного статуса²². Брокдорф-Ранцау говорил Чичерину 4 декабря 1924 г.: "выступления Зиновьева или ... воззвание Сталина делают для Вас невозможным вообще вести внешнюю политику ... эта двойственность не может долго продолжаться.., как будто в магазине фарфора разбивают весь товар и все приходится начинать сначала"²³. Однако 18 декабря Политбюро ЦК РКП(б) утвердило проект ответа Штреземану, заявив о полном невмешательстве во внутренние дела Германии правительства СССР, которое, дескать, не ответственно за деятельность Коминтерна и РКП(б)²⁴.

Тем временем, после принятия в 1924 г. плана Дауэса укрепились внутри- и внешнеполитические позиции Германии, ее правящие круги выступили за ревизию восточной германской границы. Для достижения этой цели им необходимо было добиться прежде всего "равноправия" с Англией и Францией в форме заключения с ними Рейнского гарантийного пакта, проект которого Берлин представил в январе-феврале 1925 г. Лондону и Парижу. Германия давала обязательство сохранять статус-кво на своих западных границах, ограничиваясь, однако, предложением заключить арбитражные договоры с Польшей и Чехословакией, не предусматривавшие гарантии их границ с Германией. Проект соответствовал политике непризнания восточных границ Германии, проводимой возглавлявшим в 1923 - 1929 гг. внешнеполитическое ведомство Штреземаном, сущность которой он изложил в секрет-

ном меморандуме "О немецких национальных меньшинствах" от 13 января 1925 г.: "... постепенная ревизия несостоятельных с политической и экономической точек зрения пограничных постановлений по мирному договору ("польский коридор", Верхняя Силезия)" является "первоочередной задачей германской внешней политики"²⁵.

Польшу беспокоило усиление ревизионистских тенденций в германской внешней политике. Не случайно, в газетной статье "О Гданьске? Нет! О Поморье" говорилось о стремлении Германии настроить мировое общественное мнение против существующего статуса Данцига и Данцигского коридора с тем, чтобы предложения о ревизии германо-польской границы упали на подготовленную почву²⁶. Франция с пониманием встретила эту обеспокоенность Польши, предлагая объединить арбитражные договоры с Рейнским пактом. Стремясь изменить позицию Франции, в германских правящих кругах выдвигали "мирные" варианты решения проблемы Данцига и "коридора". Так, 16 марта 1925 г. Штреземан заявил французскому послу в Берлине П. де Маржери о готовности Германии отказаться от всяких форм сотрудничества с СССР при условии возвращения ей "коридора" и Верхней Силезии, намекнув, что в противном случае Веймарская республика останется нейтральной в возможной советско-польской войне и, при наступлении Красной армии, что приведет к автоматическому возвращению "коридора" и Верхней Силезии в немецкие руки²⁷. Подобные предложения и аргументы находили определенный отклик во французском руководстве. Это вызвало беспокойство у польской дипломатии, выдвигавшей на встречах с французскими представителями контраргументы. Посланник Польши в Германии К. Ольшовский заявил де Маржери: "Советы ... фактически не могут думать о войне с Польшей ... Поэтому перспективы, нарисованные Штреземаном, опираются не на большевистскую опасность, а имеют только одну цель - отобрание у Польши Поморья и Верхней Силезии". Де Маржери заверил Ольшовского, что он высказал Штреземану мнение французского правительства о необходимости гарантии польской территории²⁸. Позиция Франции в вопросе Верхней Силезии, Данцига и "коридора" продолжала определяться общей направленностью ее политики в Центральной Европе.

Англия же, по словам Чичерина, усматривает в Польше "филиал Франции и ... не хочет допустить в форме польского влияния распространения французского влияния на Балтийском море ... Что касается кампании о гарантийном договоре, то для того, чтобы оторвать Германию от СССР английское правительство мечтает о некотором удовлетворении Германии в восточном направлении с компенсацией Польши в каком-нибудь другом месте"²⁹. Наиболее откровенно британские планы проявлялись в отношении Данцига и Данцигского коридора. "Формальный протекторат Лиги наций, - писал в НКИД Раевский в январе 1925 г., - был бы заменен ... фактическим протекторатом Англии", что сохраняло мечты Польши "об "урегулировании" Данцигского вопроса таким же порядком, каким она "решила" Виленский вопрос или Литва - Мемельский". Но в последнее время, отметил дипломат, Англия стремится включить в сферу своего влияния не только Данциг, но и всю Польшу³⁰. Британские правящие круги считали необходимым "путем европейского соглашения пересмотреть опасные моменты, заложенные в урегулировании вопроса о ... "польском коридоре"" (секретная памятная записка министра иностранных дел О. Чемберлена от 20 февраля 1925 г.)³¹.

В июне 1925 г. о британских планах писали газеты "Daily Chronicle" и "Daily Telegraph". Истинная цель гарантийного договора, отмечала "Daily Chronicle", заключается в "умиротворении России". Варшаве рекомендовалось дать Германии возможность "ценой Данцигского коридора и Верхней Силезии спасти Польшу от "красной опасности"". Но поскольку Польша даже летом 1920 г. не отказалась от западных воеводств в обмен на помощь Германии в войне против Советской России, газета предлагала полякам компенсацию в форме "Мемельского коридора" при условии возвращения Литве Виленского края. Для Литвы это означало, по словам Раевского, возобновле-

ние "похороненного плана Гиманса", поддержанного сильным тогда "лагерем Пилсудского". Реализация плана в 1925 г. превращала Польшу в "государство национальностей": поляки могли даже не стать большинством в своем государстве, что хоронило "надежды национальных демократов на присоединение Восточной Пруссии" к Польше. "Поумнели" и пилсудчики: "Пусть нас не вводят в заблуждение громадные пространства Востока ... приближает нас к положению великой державы ... Познань, Поморский [Данцигский] коридор и Верхняя Силезия", - писал публицист К. Сроковский³². Впрочем, официально выдвигать проект обмена Данцигского коридора на Мемельский Foreign Office полагал преждевременным. Пресса же муссировала планы обмена с целью оказать дополнительное давление на оппозиционно настроенные к проекту гарантийного пакта польские правящие круги. Советские дипломаты позднее писали: Мемель Германии не нужен. "Но требование его возврата есть самый легкий способ постановки на очередь вопроса о ревизии границ ... Мемель может ... стать объектом обмена на Данциг"³³.

Усиление антипольских реваншистских настроений в Германии нашло отражение в победе на президентских выборах в апреле 1925 г. П. фон Гинденбурга - живого символа германского милитаризма. Небезынтересно, мнение Чичерина о беседе с ним: "он ... был неизменно любезен и весьма дружелюбен, но решительно ни к чему не обнаружил живого интереса (ни к советско-германским экономическим связям, ни к проблеме Востока). Он, по-видимому, добросовестно выполняет процедуры своих функций, но не сроднился умственно с актуальными задачами Германии"³⁴. Историк Г. Дельбрюк в статье "Германская восточная граница и германское право" призвал к проведению плебисцита на территории "коридора" на том основании, что "Версальский мир отторгнул большую часть Западной Пруссии от Германии без народного голосования"³⁵. Лозунг "мирной ревизии" восточных границ не исключал возможность решения "проблемы "коридора" ... силой, при сочетании благоприятных обстоятельств" (из секретного меморандума от 11 ноября 1925 г. начальника Восточного отдела германского МИД Г. Дирксена). "Благоприятными обстоятельствами" Дирксен считал "беспорядки" в Польше, полагая, что под предлогом защиты немецкого меньшинства и сообщения с Восточной Пруссией, германские войска могут быть введены в западные польские воеводства и Германия, по поручению Лиги наций, станет их "мандатарием ... для обороны Восточной Европы от большевизма"³⁶.

В качестве условия гарантийного пакта Англия и Франция ограничились требованием вступления Германии в Лигу наций, через которую они надеялись привлечь Веймарскую республику к участию в антисоветских акциях. Германские правящие круги связывали со вступлением страны в Лигу наций надежды на проведение ревизионистской политики. В меморандуме правительства Германии правительству СССР от 2 апреля 1925 г. отмечалось, что со вступлением в Лигу Германии для ее правящих кругов откроются "возможности - более действенно, чем до сих пор, выступать в защиту немецких меньшинств ... и Данцига"³⁷. Прошедшая 5 - 16 октября Локарнская конференция юридически оформила новую политику западных держав в отношении Германии. Парафирование Рейнского пакта участниками конференции означало официальное признание политического равенства Германии и держав-победительниц. В Локарно Штреземану удалось избежать антисоветских обязательств при вступлении Германии в Лигу наций и отстоять немецкую точку зрения по вопросу восточной германской границы почти во всех деталях. Под нажимом Англии и финансовых кругов США Франция отказалась связать Рейнский пакт и арбитражные договоры в единое целое, а затем перестала настаивать на британских гарантиях границ Германии с Польшей и Чехословакией. Своего рода компенсацией последним стали соглашения Парижа с Варшавой и Прагой, предусматривавшие взаимопомощь, но не против любой германской агрессии, а в случае неспровоцированного применения Германией оружия против одной из договорившихся сторон³⁸.

Не преуменьшая антисоветскую составляющую линии Локарно, заметим, что и после конференции СССР надеялся на продолжение линии Рапалло, поэтому дрейф большевиков в сторону реальной политики усилился. Литвинов писал еще в сентябре 1924 г.: "появление Германии в Лиге заставит Францию и ее сателлитов ... сплотиться в единый блок, направленный против Германии". В июне 1925 г. Чичерин констатировал: Брокдорф-Ранцау "на заседании германского кабинета привел остроту Литвинова, что Германия в Совете Лиги Наций будет или изолированной или игнорированной ... Ранцау ... повторил мою прежнюю остроту, что Германия не может быть одним добродетельным человеком среди грешников". В октябре Чичерин из Берлина писал Литвинову о распространившейся в Англии и Франции "утке", будто он предложил "военный союз Германии и Польше", не желая "допустить примирения между Францией и Германией ... мы всегда симпатизировали идее соглашения континентальных народов". Чичерин резюмировал: "В Локарно державы стоят перед дилеммой: если они удовлетворят Германию, то подвергающаяся опасности Польша и за ней Франция постепенно пойдут к нам; если же победят французские и польские требования, то в Германии ... увидят, что не могут обойтись без нас". Часть немецкого общественного мнения недовольна "и пактом, и вступлением в Лигу Наций, и мысль о связи с нами, сливается у них с мыслью о реванше в будущем ... Локарно есть катастрофа для франко-польских отношений". Когда в Варшаве поляки меня спрашивали, как мы относимся к их западной границе, "я отвечал, что мы не участвуем ни в Локарно, ни в Лиге Наций и поэтому этот вопрос перед нами не стоит". При голосовании в Лиге против СССР, отметил Чичерин, "Германия может сделать невозможной ... экзекуцию против СССР", но "решает ли сама Германия, какая степень ее участия в экзекуции совместима с ее военным и географическим положением, или это решает Совет Лиги Наций"³⁹.

Не случайно, Чичерин 27 - 29 сентября 1925 г. посетил Варшаву, что вызвало оживленные отклики в польской печати. Даже антисоветская "Rzeczpospolita" писала: "Чичерин берет пример с Горчакова ... отдает себе отчет в том, что Польша является защитительной стеной для России от Запада ... Положение России в Европе будет тем сильнее обеспечено, чем сильнее будет Польша". Раевский считал, что поездка наркома способствовала повороту в настроениях "буржуазных и мелкобуржуазных сфер, увидевших впервые возможность "сотрудничества" с СССР ... Тон ... польской прессы по отношению к Англии ... мало по существу отличается от тона нашей прессы". Чехословацкая газета "Lidovy noviny" писала в связи с визитом Чичерина в Варшаву: "Германия следует традиции Бисмарка, поддерживает связи и на Западе, и на Востоке. России также недостаточно союза с Германией. Москва уже давно покинула путь катастрофической политики, на котором она могла договориться с немецким национализмом. Россия ... будет играть самостоятельную роль в Европе, особенно, в средней ... Нынешние переговоры с Польшей не являются антигерманским актом. Россия не гарантирует Польше Данцигский коридор и Верхнюю Силезию, но СССР вступает на путь ... независимой от немецких планов политики ... Чичерин ... метит через Варшаву на Париж и не порывает при этом связи с Берлином. Мы считаем русское участие в Европе необходимым противовесом соглашения с Германией"⁴⁰.

Накануне Локарнской конференции начальник ОДИ НКИД П. Л. Лапиньский сообщал из Берлина Радеку: "Чем больше удастся Антанте довести до "замирения" Европу, с тем большей силой, могут выступить на сцену все латентные антагонизмы ... Чичерка ездил только лечить свой диабет ... [но] поездка ... имела серьезные политические последствия. В Польше поворот ... намечался только руководящей верхушкой, теперь и глупая толпа ... имела возможность в лице Чичерина лицезреть живого ангела мира ... немцы ... придали сему визиту ... сенсационный характер, чтобы ... нейтрализовать ту же польскую игру и ... пошантажировать союзников ... сам факт появления Чичерина в Европе плюс всяческие его заявления ... помог массам ..., отдель-

ным партиям, и даже правительствам осознать русский контекст гарантийного пакта ... мы ... должны искать союзников в Германии налево, а не направо ... придется опираться на широкое общественное мнение в борьбе с правящими группами ..., конкретнее ориентироваться в сторону континентальной политики"⁴¹.

Нарастание прагматического подхода большевиков к внешней политике не означало их полного отказа от революционных планов. Пристальное внимание в СССР вызывала ситуация в Восточной Галиции, о чем свидетельствовала переписка в декабре 1923 - феврале 1924 гг. полпреда в Лондоне Х. Г. Раковского и Литвинова. Раковский утверждал: "В нашей внешней политике ... [мы] недостаточно учитываем, что ... являемся государством многонациональным ... мы еще в Генуе могли ... проявить наше сочувствие к Восточной Галиции в тот момент, когда вопрос был поставлен Ллойд Джорджем" и "помешать формальному признанию этой аннексии [в 1923 г.] со стороны Англии, Франции и Италии ... мы не в состоянии отстоять интересы наших собственных национальностей, попавших под чужое иго". Литвинов отверг "предположение об игнорировании НКИД при обсуждении международных вопросов национального момента ... [но] сентиментально-национальный момент ... не может являться решающим при разрешении международных вопросов ... государства не верят в абсолютное значение договоров ... Продолжает же тяготеть к нам Литва, несмотря на подписание Рижского договора. То же относится и к Германии ... В меньшей мере это применимо ... к Чехословакии"⁴². Тем не менее, Раковский огласил 12 августа 1924 г. на англо-советской конференции декларацию, в которой требовал "дать населению Восточной Галиции право национального самоопределения". В Польше декларация вызвала сильное впечатление, но от дискуссии польский МИД уклонился⁴³.

В апреле 1925 г. Чичерин указал польскому посланнику Ст. Кентшиньскому на репрессии в кресах (окраинах) "против национальных движений меньшинств, что подпадает под известную статью Рижского договора". Проблемой заинтересовалось и партийное руководство. Чичерин, отвечая Сталину, писал 26 июня: "Я не могу дать Вам окончательного заключения по вопросу об организации на Украине общества политических беженцев Западной Украины ... хотел бы его обсудить с товарищами из ОГПУ. Создание на Украине оформленной организации украинских революционных беженцев из Польши может повести к целому ряду скандалов и осложнений с Польшей, если эта организация поведет неосторожную линию". Крестинский после новой встречи с Петрушевичем писал в июле Чичерину: "То обстоятельство, что мы публично заявили о своем желании иметь мир, а не войну с Польшей, не обозначает вовсе нашей готовности признать Галицию за Польшей". Продолжался обмен информацией между СССР и Германией о положении на территориях с немецким и украинским населением в составе Польши: начальник ИНО ОГПУ М. А. Трилиссер отправил через Чичерина в июле 1925 г. в Берлин документы о польских диверсиях в немецкой части Верхней Силезии в обмен на "могущие нас интересовать соответственные материалы"⁴⁴. Польские политики, в свою очередь, признавали слабость позиций Польши на ее восточных кресах. Так, деятель Польской социалистической партии З. Дрешер позже писал: "украинский и белорусский национальный вопрос - это гордиев узел польской политики, успешное разрешение которого является весьма проблематичным"⁴⁵.

Восточная Галиция по-прежнему привлекала внимание Чехословакии. "Министр иностранных дел" ЗУНР Е. Левицкий даже обратился в феврале 1924 г. к министру иностранных дел ЧСР Э. Бенешу с просьбой об аудиенции⁴⁶. Однако посетившие в апреле 1924 г. полпредство в Праге представители галицийских организаций жаловались: "чехи опасаются оказывать явно помощь галичанам ..., чтобы не вызвать неудовольствия со стороны поляков". Но и СССР "недооценивает значения пропаганды идеи "Западно-Украинского" государства ... план создания отдельного "Западно-Украинского"

государства найдет сторонников ... такое "государство" и само вскоре присоединится к Сов[етскому] Союзу ... Нужно бы эту идею пропагандировать в заграничных кругах, а между тем ... Петрушевичу и "Союзу освобождения зап[адных]укр[аинских] земель" ... не оказывается почти никакой помощи со стороны Советов". В сентябре и октябре представители галицийских организаций заявляли первому секретарю пражского полпредства Н. М. Калюжному: "у Совпра[вительства] ... нет планомерности и единства в руководстве политикой относительно Галиции за границей ... Необходима более активная помощь на предмет "дипломатической работы" галичан за границей" и материальная поддержка "советофильской части". Члены галицийской делегации в ходе поездки в Париж, Лондон и Женеву выступали как от имени "западно-украинского правительства", так и от "Союза угнетенных в Польше народностей" (украинцы, белорусы, литовцы). Представители Лиги указали делегатам: "единственной их опорой и защитницей является СССР ... на пересмотр вопроса о границах Польши можно надеяться только тогда, когда в Лигу наций войдут СССР и Германия". В октябре Калюжный встретился с бывшим премьером правительства Белорусской народной республики (ВНР) В. Ю. Ластовским, уверявшим, что его группа хочет "установить связь с Правительством БССР, чтобы с наибольшей целесообразностью вести дальше работу за границей, в частности, через "Союз угнетенных в Польше народностей"". Связь Ластовского с литовцами, по его словам, "вызывается финансовой зависимостью ..., но ... они могут с литовцами порвать и ... занять такую позицию, какая будет указана с нашей стороны"⁴⁷.

В Чехословакии тем временем обострилась ситуация вокруг Подкарпатской Руси. В марте 1924 г. Бенеш на заседании парламентской фракции Чехословацкой социалистической партии высказался за украинскую ориентацию Подкарпатской Руси, но члены фракции заявили, что "единственно возможная ориентация в карпато-русском вопросе это русская.., когда Россия потребует от нас возвращения Карпатской России ... мы должны будем вернуть ей ... русскую, а не какую-то искусственную украинскую Подкарпатскую Русь"⁴⁸. Подобные настроения были распространены в чехословацком обществе. Так, доктор А. Гаин в докладе, прочитанном в Пражском университете, утверждал: "Международное значение Подкарпатской Руси вытекает из ее географического положения. Она была, есть и будет препятствием в соединении Польши с Венгрией ... наше государство лучше обеспечено, если тамошнее население будет русским, чем украинским ... Россия, если и станет в будущем хозяином восточной Галиции, никогда не перешагнет Карпат, ибо этим самым она потеряла бы естественные горные границы"⁴⁹.

Тем временем, росло влияние коммунистов в Подкарпатской Руси: КПЧ получила там 40% депутатских мест на парламентских выборах в марте 1924 года. Поэтому, по словам преподавателя-русина из Ужгорода, "чехи ... пытаются использовать сохранившиеся еще в Карпатской Руси словацкие влияния ... открывают словацкие школы, назначают всюду словацких чиновников (в Словакии они этого не делают), - словом, через "словакизацию" надеются прибрать страну"⁵⁰. Чешские дипломаты ассоциировали рост влияния КПЧ с "левым" сдвигом во внешней политике СССР, который продемонстрировали выступления делегатов V конгресса Коминтерна и резолюция по национальным вопросам Средней Европы⁵¹. Сталин даже посоветовал секретарю ИККИ Д. З. Мануильскому внести в резолюцию "изменения в тех пунктах, где говорится о присоединении украинских и белорусских территорий к СССР ... Иначе могут обвинить конгресс, что он заботится ... о приращении территорий России ... все равно все эти разорванные части сомкнутся в свое время с СССР"⁵².

О "левом" сдвиге заявил в июне 1924 г. советник МИД ЧСР Я. Папоушек заведующему отделом стран Центральной Европы НКИД С. С. Александровскому. Дипломат отверг "рецидив радикализма" в советской внешней политике, но согласился, что произошла определенная радикализация внутриполитической борьбы в СССР в связи с НЭПом. В августе Папоушек ска-

зал Александровскому: "У Политбюро ... два оружия - Соввласть и Коминтерн, мирное и боевое ... РКП на 5-м съезде Коминтерна взялась снова за боевое оружие". Этот поворот, по мнению советника, может иметь тяжелые последствия для Чехословакии: произойдет ослабление социалистических партий, усилятся правые, компартия перестанет играть положительную роль в борьбе с реакцией. В сентябре Папоушек заметил в беседе с Якобсоном: Резолюция по национальному вопросу "оттолкнула от КПЧ многие оппозиционно настроенные элементы из среды чешской интеллигенции. Предстоит "грандиозная кампания" в печати против коммунистов как государственных изменников и врагов нации ... Составители резолюции не имеют никакого понятия о делах Средней Европы". Член ИККИ и ЦК КПЧ Б. Шмераль в разговоре с Якобсоном также выразил "озабоченность судьбами Коминтерна ... отлив от партии сочувствующих элементов", деморализацию коммолодежи. Однако Якобсон указал Шмералю на "революционные настроения коммолодежи в Прикарпатской Руси", которая просит нас "помочь в организации партизанских дружин и даже дать средства на террор в Польше". Правда, мы указали на "провокационность террористических замыслов (тут видимо работает польская агентура)". Вместе с тем, 3 ноября и.о. завбюро прессы МИД ЧСР Бутр заявил Якобсону: "ответственные политики Мининдела никогда не усматривали в этой резолюции (по национальному вопросу. - В. З.) серьезной угрозы для Чехословакии, зная априори, что Москва в этом вопросе силою вещей будет вынуждена отступить ... Кроме ослабления КПЧ, других результатов быть не может"⁵³.

Политические дискуссии в Чехословакии совпали с назначением в июле 1924 г. новым полпредом в Праге В. А. Антонова-Овсеенко, к кандидатуре которого в ЧСР отнеслись положительно. Руководитель чехословацкой миссии в Москве Й. Гирса и Антонов-Овсеенко вспоминали участие красногвардейцев и чешских легионеров в боях против германской армии на Украине. Будущий полпред заметил, что если бы чешские легионы не перебросили на восток, то общая ненависть к германскому милитаризму и национализму могла тогда привести к соглашению с большевиками⁵⁴. Чичерин надеялся, что приезд Антонова-Овсеенко поможет началу переговоров о признании СССР де-юре со стороны ЧСР, но уже в октябре нарком писал полпреду: Бенеш "рассчитывает на восстановление у нас буржуазного строя и готовит к этому моменту государственных людей из белогвардейцев. Бенеш жертвует интересами чехословацкой промышленности ради любви к эсерам". Как антисоветский шаг, в НКИД расценили включение в торговый польско-чехословацкий договор, подписанный в апреле 1925 г., специальной статьи о транзите через Чехословакию оружия и военных материалов во время войны Польши с третьей державой⁵⁵. Вместе с тем, указывал Гирса, большую роль играет вхождение в Политбюро ЦК РКП(б) членов ИККИ, а успехи КПЧ - довод для Коминтерна, чтобы чешские коммунисты шли на более радикальные шаги⁵⁶.

С другой стороны, серьезные опасения в Чехословакии вызвало наметившееся совете ковенгерское сближение, о чем сообщали полпред в Австрии О. Х. Ауссем (в октябре 1924 г.) и сменивший его Я. А. Берзин, писавший в августе 1925 г. Литвинову: "Венгрия, как и Австрия, будучи страной..., окруженной со всех сторон государствами-захватчиков и грабителей, не скоро помирится с последними, и ее политика ... будет направлена против наших "исторических" врагов - Румынии, Польши, также против Чехословакии ... Именно с этой стороны нам легче всего будет вбить клин в блок Малой Антанты" ". Не случайно, официоз МИД ЧСР "Prager Presse" полемизировал в сентябре 1924 г. с советским журналом "Международная жизнь" по поводу опубликованной в нем статьи "Распад Малой Антанты". Некоторые тезисы статьи, по мнению Антонова-Овсеенко, трудно примирить с высказываниями Чичерина: "основная ошибка - вопросы Средней Европы рассматриваются с точки зрения Вены и Будапешта". Шеф бюро печати МИД ЧСР Гаек заявил: "политика Наркоминдела по отношению к средней Европе снова

начала сближаться с политикой Коминтерна ... в венгерском вопросе политика НКИД, стремящаяся вызвать в Венгрии надежды на помощь Совроссии в борьбе против Трианонского договора и нашедшая себе выражение в интервью Бела Куна, равно, как и политика Коминтерна, занявшая в национальном вопросе явно мадьярофильскую линию ... находятся под ... воздействием мадьярских коммунистов"⁵⁸. Гирса также сообщил в Прагу, что "Коминтерн работает над созданием советской власти в Венгрии". Советская Россия стремится к присоединению части бывшей Габсбургской монархии "к Венгрии под лозунгом самоопределения наций. Рука об руку действуют Коминтерн и комсекции в Венгрии ... [и] Подкарпатской Руси"⁵⁹. Антонов-Овсеенко в дневниковой записи в октябре 1924 г. обратил внимание на то, что "Венгрия серьезнейшая зацепка Италии в Средней Европе" и шеф бюро прессы итальянского посольства в Праге высказал ему опасения по поводу советско-венгерского сближения. Полпред в ответ заметил: "как Муссолини ведет внешнюю политику Италии не в духе партии, а в национальном духе, так и наше правительство ведет в национальном духе внешнюю политику СССР"⁶⁰.

Обострение международной обстановки в 1923 г. поставило вопрос о координации и квалифицированности действий силовых структур и Коминтерна. Не случайно, в июле 1924 г. М. Н. Тухачевский предложил М. В. Фрунзе создать при штабе РККА военный орган по проблемам Коминтерна⁶¹. Председатель ОГПУ Дзержинский выступил в феврале 1925 г. за разграничение функций НКИД и ОГПУ: "НКИДел является ... единственным представителем СССР - для других государств ... наши враждебные отношения к НКИДел - дезорганизуют престиж Советской власти в глазах заграницы ... мы организуем против себя всех и даем повод иностранцам поднять кампанию, что в СССР всем правит ГПУ". Вскоре, Политбюро ЦК РКП(б) отказалось от непосредственного руководства "активной разведкой", возложив ее осуществление на компартии соответствующих стран⁶². Вместе с тем, 23 мая Дзержинский писал Сталину: "В связи с информацией организаций ОГПУ по заграничным делам ... очень желателен в интересах дела и обороны страны более тесный контакт нашей работы с НКИДелом ... вношу предложение включить в коллегию НКИДела т. Менжинского"⁶³.

В августе 1925 г. военный атташе Польши в Токио направил во II отдел польского Генштаба аналитическую справку: НКИД указывает "на вредность деятельности Коминтерна", что с конца 1924 г. выразилось в "принципиальной разнице мнений Чичерина и Зиновьева по программе советской внешней политики ... РКП ведет закулисную работу в лоне самого Коммунистического Интернационала с целью овладения ситуацией в нем в пользу СССР ... [но] не может в достаточной степени влиять на внешнюю политику Коминтерна с точки зрения государственных интересов"⁶⁴. Аналитики МИД Польши, резюмируя переговоры польского министра иностранных дел А. Скшиньского и главы Foreign Office Чемберлена писали также в декабре 1925 г.: по мнению Чемберлена, "Локарно направлено косвенно против Коминтерна", но не противоречит интересам "национальной России". Британский министр отметил, что "своей цели Локарно достигнет лишь тогда, когда Советская Россия войдет в Лигу наций, порывая с тактикой Коминтерна ... он готов вести переговоры с Чичериным", если Кремль пойдет "на фактические уступки по отношению к Локарнской Антанте". Польский МИД констатировал, что в "Совнаркоме нет ни одного сторонника войны с Польшей"⁶⁵. Чичерин же еще 31 октября писал Сталину: "Английское правительство весьма ловко побивает двух зайцев: формула примирения с СССР под условием превращения России в европейское государство (присоединение СССР к пакту, к Лиге Наций, признание долгов, отказ от пропаганды) с одной стороны, заставляет ... общественное мнение думать, что Чемберлен зовет нас мириться, а мы не хотим, с другой же стороны, дает программу единого фронта против нас ... тов. Красин должен скорее ехать в Лондон для использования благоприятных нам элементов ... [но] значение этих опасных формул должно быть нами беспощадно разоблачено"⁶⁶.

Подводя итоги, отметим: несбывшиеся надежды на советизацию Германии, начавшаяся там стабилизация обстановки заставили большевиков с 1924 г. постепенно дрейфовать в сторону реальной политики и традиционной дипломатии, что отражала противоречивая теория и практика Политбюро, ограничивавшая возможности советского влияния в Европе. Свою роль в этом играли разные факторы: идеологическое мифотворчество, практические российские интересы, имперские амбиции руководства. Даже в НКИД шла борьба Чичерина и Литвинова и стоящими за ними "восточниками" и "западниками". Последнюю группу во главе с Литвиновым и Коппом, ориентировавшуюся на скорую победу европейской революции, поддерживал Коминтерн. Чичерин и его сторонники возлагали надежды на успехи революционного движения в азиатских странах, выступая одновременно против их советизации⁶⁷. Что касается Европы, то Чичерин отдавал приоритет германскому направлению в советской внешней политике, считая, что Рапалльский договор закончил "триумф победителей" в мировой войне, положив начало "появлению новых международных политических сил". Литвинов, представляя англо-саксонскую ориентацию, видел в договоре лишь деловую цель - дипломатические отношения с Германией⁶⁸. Чичерин с горечью писал: "Теория т. Литвинова была такова: каждый член коллегии ведет свою область ... По западу я был ничто ... участие т. Литвинова в Политбюро по делам запада упрочивало его роль ... мое выступление в ПБ в пользу какого-нибудь мнения бывало скорее основанием для обратного решения"⁶⁹. Осенью 1923 г. Литвинов разослал большевистским руководителям письма, критикующие Чичерина. Политбюро постановило 12 октября: "Общее руководство делами Комиссариата принадлежит ... наркому ... В случае возникновения серьезных расхождений, каждому члену коллегии ... предоставляется право довести до сведения ПБ свое мнение и защитить его перед ПБ"⁷⁰. Иоффе тоже жаловался (Зиновьеву в феврале 1924 г.): "несмотря на глупую статью Чичерина в ... "Известиях", из которой вытекает, будто внешнюю политику делал Чичерин - при содействии Ленина, настоящим Наркомом И [ностранных] Д[ел] у нас все время был только Ленин, а теперь это придется делать Вам ... я не могу равнодушно видеть, как портится достигнутое мною ... Когда я буду (согласно Вашего обещания) назначен Замнаркомом И[ностранных] Д[ел] [?] ..."⁷¹.

Серьезно возможности советской внешней политики ограничивали Коминтерн и силовые ведомства. В своеобразном политическом завещании наркома своему преемнику (в нем Чичерин видел В. В. Куйбышева, но наркомом назначили Литвинова и завещание осталось в чичеринском архиве) читаем: "Из наших, по известному шутливому выражению "внутренних врагов" первый - Коминтерн ... Особенно вредными и опасными были коминтерновские выступления наших руководящих товарищей и всякое обнаружение контактов между аппаратом и компартиями ... Следующий "внутренний враг", понятно - ГПУ ... ГПУ обращается с НКИД, как с классовым врагом ... Гораздо хуже Разведупр (особенно в период "активной разведки" т. Уншлихта)"⁷².

Вместе с тем, провал расчетов на европейскую революцию и определенные успехи реальной политики способствовали укреплению позиций в руководстве партии прагматичного Сталина и его приверженцев, оттеснению от власти руководителей Коминтерна и других большевистских лидеров, разделявших концепцию мировой революции. Правда, Сталин констатировал на XIV съезде ВКП(б): "конференция в Локарно ... никаких противоречий не уничтожила, а только обострила их ... новые границы Германии сохраняются в пользу Польши", юридически освящая "потерю Германией Силезии, Данцигского коридора и Данцига, потерю Украиной Галиции и Западной Волыни, потерю Белоруссией западной ее части, потерю Литвой Вильны ... Локарно чревато новой войной в Европе"⁷³. Но в связи с оформлением на съезде "новой оппозиции" во главе с Зиновьевым и Л. Б. Каменевым у Сталина и его ближайшего окружения возникли сомнения относительно работы

Зиновьева на посту председателя ИККИ. Имевшие большинство в Политбюро ЦК ВКП(б) Сталин и его сторонники не приняли просьбу Зиновьева об отставке с этого поста, но стали контролировать каждый его шаг и использовать любой повод для дискредитации председателя ИККИ⁷⁴. В начале 1926 г. МИД Великобритании с удовлетворением отметил восхождение "сильного, сурового, молчаливого" Сталина в качестве бесспорного партийного лидера. "Неудивительно, - комментировали английские чиновники, - что поражение фанатичной большевистской оппозиции означает внешнюю политику с использованием "национальных средств""⁷⁵.

Следовательно, советская внешнеполитическая парадигма 1920-х гг. отражала попытку большевиков соединить ориентацию на мировую пролетарскую революцию и реальную политику, направленную на установление мирных и взаимовыгодных отношений с другими государствами. Однако, по мере усиления позиций Сталина, партийно-государственное руководство, не отказываясь от лозунгов пролетарского интернационализма, все более концентрировало усилия на укреплении международных позиций СССР на основе принципов мирного сосуществования еще до провозглашения генсеком курса на построение социализма в одной стране. Подобная линия способствовала смене лидерами большевиков к концу 1930-х гг. революционной ментальное™ во внешней политике на авторитарно-государственническую (имперскую).

Примечания

1. Входившие в Австро-Венгрию Восточную Галицию и в Российскую империю Виленский край в 1919 г. оккупировала Польша. Мемельская область (часть Восточной Пруссии) перешла по Версальскому мирному договору под управление Лиги наций, а Неман объявлен от Гродно до устья "международным". Восточный коридор согласно Рижскому мирному договору охватывал Западную Белоруссию, соединяя Польшу с Латвией. В 1920 - 1930-е гг. в советских документах для различения Польских коридоров использовались термины "Восточный" и "Данцигский". В 1923 г. Польша получила от западных держав суверенитет над Восточной Галицией и Виленским краем, а Литва - над Мемельской областью.

2. Политбюро ЦК РКП(б) - ВКП (б) и Коминтерн: 1919 - 1943 гг. Док. М. 2004. N 136. Приложение N 2, с. 243; N 134, с. 229 - 230; N 135, с. 231 - 232; N 136. Приложение N 1, с. 238. К. Б. Радек - член Президиума ИККИ до 1925 года. Л. Д. Троцкий - член ИККИ, председатель РВС СССР.

3. КПСС в резолюциях и решениях съездов, конференций и пленумов ЦК. Т. 3. М. 1984, с. 176 - 177.

4. См.: ЦВЕНГЕЛЬ Р. Германский Октябрь 1923 г. Революционный план и его крах. - Вопросы истории, 2004, N 8, с. 172.

5. Российский государственный архив социально-политической истории (РГАСПИ), ф. 495, оп. 49, д. 2, л. 1, 13, 16. Цитаты из архивных документов приведены согласно современным правилам орфографии и пунктуации, но сохранены своеобразие написания географических названий, выделение слов, особенности стиля. Речь шла о критике Политбюро ЦК РКП(б), сформированного весной 1924 г. при поддержке Зиновьева и Сталина левосектантского руководства КПГ, показавшего неспособность руководить партией и работать в профсоюзах. См.: Политбюро ЦК РКП(б) - ВКП(б) и Коминтерн..., N 192, с. 321 (примечания); N 195, с. 326 - 327 (примечания).

6. ФИРСОВ Ф. И. Сталин и Коминтерн. - Вопросы истории, 1989, N 8, с. 3.

7. Архив внешней политики Российской Федерации (АВП РФ), ф. 165Б, оп. 3, п. 6, д. 1, л. 44, 45. "Конфликтная модель" - несовпадение позиций представителей советской элиты по внутри- и внешнеполитическим приоритетам. См.: ДАЛЛИН А. Внутренние аспекты советской внешней политики. В кн.: Советская внешняя политика в ретроспективе. 1917 - 1991. М. 1993, с. 173.

8. КПСС в резолюциях и решениях..., с. 386 - 388.

9. Документы внешней политики (ДВП; СССР. Т. VII. М. 1963, с. 126 - 127, 210 - 213; АВП РФ, ф. 151, оп. 7, п. 13, д. 6, л. 6, 14; оп. 8, п. 15, д. 8, л. 2 - 3, 9 - 10, д. 19, ч. 2, л. 2.

10. АВП РФ, ф. 122, оп. 7, п. 31, д. 2, л. 125.

11. ДВП СССР. Т. VII, с. 139 - 140, 425 - 426, 487 - 489; Т. VIII. М. 1963, с. 345 - 346. 530 - 531, 700 - 701, 787 (сн. 75), 811 (сн. 175); АВП РФ, ф. 151, оп. 8, п. 15, д. 7, л. 8, 15.

12. АВП РФ, ф. 10, оп. 2, п. 13, д. 202, л. 62.

13. Там же, ф. 151, оп. 7, п. 13, д. 12, л. 10 - 13. Обзор полпредства в Каунасе в октябре-декабре 1924 г.

14. РГАСПИ, ф. 504, оп. 1, д. 270, л. 116 об., 126, 127. Национальная демократия (эндеки) - крупнейшая буржуазно-помещичья партия Польши.

15. АВП РФ, ф. 4, оп. 13, п. 82, д. 50019, л. 77 - 78, 84 - 85. Украинцы Восточной Галиции провозгласили в октябре 1918 г. Западноукраинскую народную республику (ЗУНР), оккупированную Польшей в июне 1919 года. Е. Петрушевич - глава ЗУНР в изгнании.

16. Там же, ф. 82, оп. 3, п. 113, д. 74, л. 21.

17. Akten zur deutschen auswartigen Politik (ADAP). Aus dem Archiv des Auswartigen Amts. Ser. A: 1918 - 1925. Bd. XI. Gottingen. 1993. N 86, s. 202; N 212, s. 517 - 518; N 230, s. 577 - 578.

18. АВП РФ, ф. 4, оп. 43, п. 278, д. 53973, л. 81 - 82, 96 - 97.

19. СЛУЧ С. З. Германо-советские отношения в 1918 - 1941 годах. - Славяноведение, 1995, N 6, с. 20.

20. АВП РФ, ф. 4, оп. 43, п. 278, д. 53973, л. 109. Кестер: политические круги Германии не боятся коммунистической пропаганды, "но ее назойливость и систематичность вызывает отчуждение".

21. ADAP. Bd. XI, N 129, s. 317 - 318; N 207, s. 507 (сн. 6, 7).

22. ВАТЛИН А. Ю. Внешняя политика и Коминтерн 1921 - 1929. В кн.: Россия нэповская. М. 2002, с. 348.

23. АВП РФ, ф. 4, оп. 13, п. 82, д. 50024, л. 78; ф. 082, оп. 3, п. 113, д. 73, л. 148, 163 - 162.

24. Политбюро ЦК РКП(б) - ВКП(б) и Коминтерн.., N 168, с. 285.

25. Цит. по: НИКОНОВА СВ. Очерк европейской политики Германии в 1924 - 1929 гг. М. 1977, с. 32 - 33.

26. Kurier Warszawski, 13.III.1925.

27. См.: KRASUSKI J. Stosunki polsko-niemieckie 1919 - 1932. Poznan. 1975, s. 208.

28. См.: КЛИМОВСКИЙ Д. С. Германия и Польша в Локарнской системе европейских отношений. Минск. 1975, с. 23 - 24.

29. ЧИЧЕРИН Г. В. Статьи и речи по вопросам международной политики. М. 1961, с. 421 - 422, 463.

30. АВП РФ, ф. 165Б, оп. 3, п. 7, д. 16, л. 5 - 6,

31. Локарнская конференция, 1925 г.: Док. М. 1959, с. 52.

32. АВП РФ, ф. 165Б, оп. 3, п. 6, д. 4, л. 22 - 25. Проект обмена Данцигского коридора на Мемельский впервые выдвинул итальянский посол де Мартино в 1919 г. на Парижской конференции, но план, писала "Daily Telegraph", к сожалению, не был принят. В 1921 г. под эгидой Лиги наций и председательством министра иностранных дел Бельгии П. Гиманса прошли переговоры Польши и Литвы о создании "бикантонального" польско-литовского государства.

33. АВП РФ, ф. 10, оп. 1, п. 4, д. 67, л. 59. Дневник полпреда в Каунасе А. М. Петровского. 25 ноября 1930 г. См. также: АВП РФ, ф. 10, оп. 1, п. 4, д. 67, л. 95. Из беседы Карского с Заунисом. 22 декабря 1930 г.; д. 75, л. 13. Дневник полпреда в Праге В. А. Антонова-Овсеенко. 16 октября 1930 г.

34. АВП РФ, ф. 82, оп. 4, п. 117, д. 99, л. 196. Чичерин - Литвинову. 9 октября 1925 г.

35. Berliner Tageblatt, 27.V.1925.

36. См.: SOBCZAK J. Propaganda zagraniczna Niemiec Weimarskich wobec Polski. Poznan. 1973, s. 16 - 17.

37. См.: НИКОНОВА СВ. Ук. соч. с. 45, 49 - 50; Советско-германские отношения. 1922 - 1925 гг. Док. и материалы. Ч. 2. М. 1977, с. 86.

38. Локарнская конференция.., N 30. Арбитражный договор между Германией и Польшей. Франко-польский договор, с. 496 - 498.

39. АВП РФ, ф. 82, оп. 3, п. 113, д. 74, л. 82; оп. 4, п. 117, д. 99, л. 54 - 52, 195, 204, 222 - 221, 279 - 278. Чичерин - Литвинову. Берлин. 12 и 18 октября, 8 ноября 1925 г.

40. Там же, ф. 4, оп. 43, п. 278, д. 53981, л. 239, 245 - 246; ф. 165Б, оп. 3, п. 7, д. 16, л. 38 - 39.

41. РГАСПИ, ф. 326, оп. 2, д. 23, л. 9 - 11.

42. Там же, ф. 359, оп. 1, д. 8, л. 10 - 11, 22, 24, 28.

43. ДВП СССР. Т. VII, с. 423 - 426; Документы и материалы по истории советско-польских отношений. Т. IV. М. 1966, с. 342 - 343; Historia dyplomacji polskiej. T. IV. W. 1995, s. 272 - 273.

44. АВП РФ, ф. 82, оп. 4, п. 117, д. 99, л. 25, 45, 62, 87, 148.

45. РГАСПИ, ф. 495, оп. 61, д. 3Б, л. 99, 104.

46. Archiv Ministerstva zahranicnich veci Ceske Republiky (AMZV CR). Politicke zpravy (PZ). Kabinet ministra. Politicke veci. 13.2.1924, c. 38. К письму прилагался меморандум о Восточной Галиции.

47. АВП РФ, ф. 4, оп. 43, п. 278, д. 53971, л. 176 - 177; д. 53973, л. 18 - 19, 24 - 25, 89. БНР создали в марте 1918 г. германские оккупационные власти. После оккупации Белоруссии

польскими войсками белорусские эсеры сформировали в конце 1919 г. новое правительство, но вскоре отказались от ориентации на Польшу. Какое-то время эсеры сотрудничали с большевиками, но затем перешли в оппозицию к Советской власти.

48. Там же, д. 53971, л. 107. В 1919 г. в Ужгороде инсценировали "добровольное" присоединение к Чехословакии Прикарпатской Руси, а в 1920 г. ее, под названием Подкарпатская Русь, официально включили в состав ЧСР. Чешская национал-социалистическая партия в 1918 - 1926 гг. называлась Чехословацкая социалистическая партия, объединив мелкую городскую буржуазию, часть интеллигенции и рабочих. Русины (руськие) - коренное население Восточной Галиции и Прикарпатской Руси. Часть русин отождествляла себя с русскими.

49. РГАСПИ, ф. 495, оп. 71, д. 626, л. 69 - 72.

50. Пятый Всемирный конгресс Коммунистического Интернационала. 17 июня - 8 июля 1924 г. Стеногр. отчет. Ч. I. М. -Л. 1925, с. 417; АВП РФ, ф. 4, оп. 43, п. 278, д. 53971, л. 144, 166, 178.

51. Пятый Всемирный конгресс, с. 590, 629.

52. Политбюро ЦК РКП(б) - ВКП(б) и Коминтерн.., N 157, с. 270.

53. АВП РФ, ф. 4, оп. 43, п. 278, д. 53972, л. 45 - 46, 129 - 130; д. 53973, л. 4, 7, 117.

54. AMZV CR. PZ. Moskva. 24.6.1924, с. 153. Антонов-Овсеенко командовал в декабре 1917 - марте 1918 гг. Южным революционным фронтом по борьбе с контрреволюцией.

55. Документы и материалы по истории советско-чехословацких отношений. Т. II. М. 1977, с. 104, 119, 146.

56. AMZV CR. PZ. Moskva. 4.9.1925, с. 222; 19.11, с. 300.

57. АВП РФ, ф. 4, оп. 11, п. 67, д. 938, л. 41, 11 - 12. Малая Антанта - военно-политический союз Чехословакии, Румынии, Югославии (1920 - 1938 гг.).

58. Там же, оп. 43, п. 278, д. 53973, л. 34, 53 - 55. Б. Кун - заведующий Агитпропотделом ИККИ.

59. AMZV CR. PZ. Moskva. 8.12.1924, с. 281.

60. АВП РФ, ф. 4, оп. 43, п. 278, д. 53973, л. 65 - 66.

61. Национальный вопрос на Балканах через призму мировой революции. Ч. 2. М. 2003, N 59, с. 116.

62. Большевистское руководство. Переписка. 1912 - 1927. М. 1996, N 186. Дзержинский - Трилиссеру. 8 февраля 1925 г., с. 299; Материалы "особой папки" ПБ ЦК РКП(б) - ВКП(б) по вопросу советско-польских отношений. 1923 - 1944 гг. М. 1997, N 10. Протокол ПБ ЦК РКП(б) от 25 февраля 1925 г., с. 12 - 13. "Активная разведка" - поддержка Москвой военно-подрывных групп в соседних странах.

63. РГАСПИ, ф. 76, оп. 3, д. 349, л. 3. В. Р. Менжинский - зампредседателя ОГПУ.

64. Национальный вопрос на Балканах.., N 256, с. 514 - 515.

65. АВП РФ, ф. 165Б, оп. 3, п. 6, д. 4, л. 98 - 99.

66. Там же, ф. 82, оп. 4, п. 117, д. 99, л. 248. Л. Б. Красин - полпред в Лондоне.

67. См.: СОКОЛОВ В. Г. В. Чичерин и НКИД. - Международная жизнь, 1998, N 3, с. 104.

68. См.: Дух Рапалло: Советско-германские отношения. 1925 - 1933. Екатеринбург-М. 1997, с. 5.

69. "Диктатура Языкочешущих над Работающими". Последняя служебная записка Г. В. Чичерина. - Источник, 1995, N 6, с. 100.

70. РГАСПИ, ф. 17, оп. 163, д. 370, л. 24, 25.

71. Там же, ф. 324, оп. 1, д. 539, л. 131 - 132; Известия, 30.I.1924.

72. "Диктатура Языкочешущих над Работающими".., с. 108 - 110. И. С. Уншлихт - зампредседателя ОГПУ и зампредседателя Разведупра.

73. XIV съезд В. К. П.(б). 18 - 31 декабря 1925 г. Стеногр. отчет. М. 1926, с. 13, 14

74. Политбюро ЦК РКП(б) - ВКП(б) и Коминтерн.., N 209, с. 346 (прим.).

75. Цит. по: ГОРОДЕЦКИЙ Г. Выработка советской внешней политики: идеология и "реальная политика". В кн.: Советская внешняя политика.., с. 9 - 10.

Публикатор:

Постоянная ссылка для научных работ (для цитирования):

Найденный поисковым роботом источник:

Автор(ы) публикации - В. А. Зубачевский:

Комментарии: