М., 2003. 315 с.

Среди вышедших в 2003 г. работ отечественных славистов особого внимания заслуживает коллективная монография "Славянские народы Юго-Восточной Европы и Россия в XVIII в.", ответственным редактором которой является д-р ист. наук И. И. Лещиловская. В состав авторского коллектива помимо нее вошли д-р ист. наук В. Н. Виноградов, канд. ист. наук О. В. Медведева, д-р ист. наук Н. И. Хитрова.

Рецензируемую книгу с полным основанием можно квалифицировать как коллективную монографию в подлинном понимании этого определения. Действительно, перед нами не просто солидный научный труд, написанный группой авторов, а сочинение, задуманное и выполненное от начала до конца единомышленниками. На наш взгляд, эту работу можно рассматривать как пример отечественной постмарксисткой историографии. Содержание монографии полностью соответствует заявленному жанру. В тщательно продуманном введении предельно ясно сформулированы цели, поставленные перед авторским коллективом. Они состояли в том, чтобы "раскрыть время зарождения и этапы формирования балканской политики России в XVIII в., ее задачи, место славян в кругу идей и действий российского правительства, отклики славянских народов Юго-Восточной Европы и их воздействие на внешнеполитический курс Петербурга, значение его политики для судеб России и народов Балкан" (С. 4). Очевидно, что замысел был весьма масштабен. Ведь в результате исследования читатель должен установить степень взаимозависимости, в известной мере взаимообусловленности политики крупнейшего славянского государства и балканских славян, к тому времени фактически полностью утративших последние атрибуты государственности, находившихся в самом начале длительного пути ее восстановления.

Успешность решения поставленных целей, на наш взгляд, была предрешена несколькими факторами. Прежде всего, речь идет о высоком профессионализме авторов этого труда, научная продукция которых, безусловно, является вкладом в разработку истории взаимоотношений славянских народов Юго-Восточной Европы и России в XVIII-XIX вв. Немаловажное обстоятельство - сыгранность этого "научного квартета", не раз участвовавшего в совместной работе, принесшей весьма позитивные результаты. Определенное значение имела и готовность каждого из вышеназванных ученых дать возможность раскрыться своему коллеге по перу, может быть иногда и в ущерб своим собственным амбициям.

Глубокое знание предмета изучения, сильных и слабых сторон историографии, исследовательских возможностей источниковой базы позволили авторскому коллективу выбрать вектор собственных научных изысканий: подготовить "первое комплексное исследова-

стр. 104

ние, охватывающее отношения всех балканских славян с Россией, раскрывающее церковные, культурные, политические и зарождающиеся экономические связи на протяжении всего XVIII в." (С. 4). Бесспорно, такой широкий круг проблем получил освещение в большом числе научных трудов мировой историографии. В данном контексте особое значение приобретает критический анализ имеющейся литературы по изучаемой проблематике как необходимый атрибут обобщающего труда, написанного отечественными балканистами, преодолевшими, по их собственным заверениям, "идеологическую ограниченность".

Что касается отечественной историографии, то положение авторов было действительно сложным, ибо, как уже говорилось, они являются основными "вкладчиками банка информации" российской балканистики. В таком случае, на наш взгляд, так же как и в юриспруденции, историк не должен свидетельствовать против самого себя. Публично оценивать и тем более критиковать свои былые взгляды и наработки - дело добровольное. В этой связи обращает на себя внимание тезис о том, что "авторы отошли от устоявшегося в советской литературе тенденциозного положения о корыстных интересах и экспансии царизма на Балканах, но объективно положительном значении результатов российской внешней политики в этом регионе для исторического развития угнетенных славян" (С. 4). Действительно этой виртуозной формулой придерживались советские балканисты многие десятилетия. В условиях функционирования партийной идеологии она была вынужденным прикрытием для занятий не только табуированной проблематикой, но практически для всей исследовательской и публикаторской деятельности. На современном этапе развития исторической науки неизбежно встает вопрос, какая из двух составляющих этой дихотомии была ложной.

В свою очередь, в рецензированной монографии утверждается, что балканская политика России рассматривается, "исходя из геополитического положения и вытекающих отсюда коренных интересов крупной страны". По мнению авторов, характер и содержание внешнеполитического курса России на Балканах определялись географическим, демографическим, политическим, экономическим и историко-традиционным (к сожалению, остается неясным, что же имеется в виду под последним из перечисленных) факторами.

Первая глава "Положение славянских народов Юго-Восточной Европы в XVIII веке", на наш взгляд, является ключевой для понимания процессов, происходивших в европейской Турции, и соответственно для ответа на вопрос о субъекте сотрудничества и одновременно объекте воздействия со стороны России. Следует признать, что в ней весьма предметно показано унизительное положение "райи" - христианского населения османского государства, говорится о важности традиционных социальных институтов, будь то сельская община или задруга у сербов, о длительном сохранении племенной организации у черногорцев и т.п. Однако, несмотря на то, что в главе верно сделан акцент на роли новых социальных слоев, например, торговой прослойки у болгар, выразителях национальных интересов у славянских народов, очевиден акцент на трагичность укоренившихся порядков.

Обилием точных цифр наполнен очерк о положении дел в Далмации, указывается на обстоятельства, приведшие к коренным переменам в сознании и общественной жизни славян. Не обходятся молчанием такие факты, как оказание русским Синодом с 1715 г. безвозмездной субсидии Цетинскому монастырю (каждые три года по 500 руб. золотом) и с 1798 г. тысячу червонцев - черногорским правителям. Особое место занимает характеристика деятельности различных институтов христианской церкви, в первую очередь православия.

При этом, несмотря на стремление к единству подходов в освещении духовных исканий образованных представителей славянского населения, остается до конца неясным вопрос о складывании идейно-культурной системы национального Просвещения в этом регионе.

стр. 105

Так, наряду с четкой характеристикой особенностей творчества Досифея Обрадовича, яркого представителя сербского Просвещения, деятельность болгарских просветителей излагается, как признает сам автор - О. В. Медведева, в русле "старой историографической традиции". Это выразилось в том, что "История славяноболгарская о народе и царях" (1762) Паисия Хилендарского по-прежнему является точкой отсчета в истории болгарского Возрождения.

Глава вторая - "Балканская политика России", которая написана В. Н. Виноградовым, является главной, чрезвычайно важной для понимания и раскрытия замысла книги. В ней рассматривается семь ключевых сюжетов внешнеполитических действий российского правительства в балканском направлении: "Россия и Турция. Начало противоборства; Азовские походы, Великое посольство и мир с Турцией; Трагедия на Пруте; Упрочение связей с южными славянами при преемниках Петра I; Война 1768 - 1774 гг. и судьбы южного славянства; Греческий проект Екатерины II; Укрепление влияния России в Юго-Восточной Европе".

К великому сожалению, самая благожелательная и распространенная рецензия не может передать впечатления от чтения этой главы. Огромный объем информации спрессован на 75 страницах текста. Автор постарался придать манере изложения материала художественную форму. Об этом свидетельствуют характеристики героев: Леопольд - первый монарх Европы - это "невысокий, хилый, дряхлый, с неопрятно отвисшей губой и преисполненный сознания собственного величия" (С. 65) человек; "зловредный Бонапарт" (С. 128) и т.д. Включение множества подробностей (например, описание загулов Петра), широкое цитирование источников, учитывая особенности стиля XVIII в., индивидуализируют действующих лиц. Все это заставляет самым внимательным образом вчитываться в каждую страницу текста, следить как за изложением материала, так и за авторской мыслью, чтобы не упустить важных поворотов в напряженных внешнеполитических действиях российского государства в балканском направлении.

Впрочем, занимательность текста не помешала автору жестко выстроить свою концепцию балканской политики России. Движение на юг, с его точки зрения, - "это закономерность российской истории". Он полагает, что после падения Константинополя провозглашение Москвы третьим Римом, идея возрождения христианской империи "заключала в себе освободительное начало и освящалась религиозным долгом" (С. 57), во имя исполнения которого российские правители не жалели человеческих жизней. Так, автор, на примере Ясского мира, который, по распространенному в историографии мнению, не был адекватен затраченным на войну ресурсам, вступает в дискуссию со своими оппонентами. В. Н. Виноградов полагает, что сущность этого договора состояла и в закреплении безопасности южной границы российского государства, и в том, что "подтверждалось покровительство народам Юго-Восточной Европы, оставшимся под властью Высокой Порты. Ни ей, ни ее европейским покровителям не удалось поколебать основы балканской политики России" (С. 127).

Глава третья - "Церковные и культурные связи славянских народов Юго-Восточной Европы и Россия" - написаны И. И. Лещиловской, О. В. Медведевой и Н. И. Хитровой. Общая концепция четырех очерков этой главы, на наш взгляд, состояла в том, чтобы показать роль России в духовной жизни сербов, черногорцев и болгар наиболее всесторонне. Обстоятельством, определившим ориентацию этих народов на Россию, по мнению ученых, была православная религия, наряду с этническим родством, традиционностью культурных контактов и рядом других факторов.

И. И. Лещиловская в очерке "Россия и духовное развитие сербского народа" исходит из того, что XVIII век занял особое место в истории взаимоотношений сербов и России, ибо они получили "прочную основу благодаря общности интересов России и сербского народа в ослаблении Османской империи" (С. 133).

стр. 106

Содержание этой части главы фактически является доказательством того, что "чаяния сербского народа, его укреплявшаяся вера в Россию стали субъективной предпосылкой российской доминанты в сербской духовной жизни" (С. 133 - 134). Автор показывает как постепенно в условиях безраздельного господства православной церкви в жизни сербов в первой половине XVIII в. нарастает процесс формирования светской культуры.

На основе анализа ситуации с книжным фондом, в школьном деле, в изобразительном творчестве (в основном иконописи), культовом зодчестве, литературе, певческой культуре И. И. Лещиловская приходит к выводу, что "с начала до 80-х годов XVIII в. Россия оказывала монопольное влияние на духовное развитие сербов" (С. 145). Обращает на себя внимание настойчивое стремление автора убедить читателя в том, что речь идет об усвоении русского и украинского опытов. "В первой половине XVIII в. культуры русского и украинского народов были источником, из которого сербы в значительной мере черпали необходимый материал для наращивания и развития своей культуры после длительного оскудения" (С. 141). Наиболее всесторонне в работе представлен путь освоения сербами барокко на примере Захария Орфелина, автора знаменитого двухтомного исторического труда "Житие и славные дела государя императора Петра Великого". Яркий пример многоликости сербского Просвещения, по мнению И. И. Лещиловской, - наследие знаменитого сербского интеллектуала Досифея Обрадовича.

Особое место в труде занимает изучение связей между Россией и сербской церковью в монархии Габсбургов. Эта проблема в работе рассматривается, в основном, после 1770 г. По мнению автора, эти контакты были направлены на ограждение сербов от давления католицизма и в то же время "несли на себе печать политических интересов" (С. 309).

Самостоятельное место в композиции книги занимает следующий очерк -"Россия в сознании сербов", в котором утверждается, что "многофакторное воздействие на сознание сербов формировало на протяжении XVIII в. общенародное восприятие России как родственной внешней опоры" (С. 152). На основе анализа в основном произведений сербской светской литературы (Г. Зелича, Й. Раича, З. Орфелина, Д. Обрадовича, П. Соларича), материалов первой сербоязычной газеты "Ведомости", выходившей в 1792 - 1794 гг. в Вене (издатель С. Новакович), показано какой виделась Россия, ее правители, народ, история, культура и т.д. в глазах сербских интеллектуалов.

В начале очерка "Церковь и культура Черногории в отношениях с Россией" Н. И. Хитрова дает ответ на вопрос, чем обусловливались тесные контакты между Россией и такой небольшой горной страной как "Горное гнездо" или Черногория. "В основе этих связей лежала потребность в борьбе против Османской империи", - пишет автор. Причем в этом противостоянии большую, если не определяющую роль играла православная церковь (С. 174). В центре сопротивления был Рождественский монастырь в Цетине, в свою очередь "черногорское духовенство приняло активное участие в защите отечества" (С. 176). В границах Старой Черногории во второй половине XVIII в. население почти поголовно исповедовало православную веру.

В очерке говорится о различных акциях митрополитов, начиная с Данило Петровича, которые целенаправленно добивались "благосклонности и благодарности" за героическое участие в антиосманской борьбе (С. 178), причем не только возмещения убытков, издержек и ущерба, но и награждения по заслугам. Надо сказать, что эта линия российско-черногорских взаимоотношений раскрыта весьма полно. Учитывая огромную роль Цетинской митрополии, монастырей в развитии черногорского общества, в труде раскрываются особенности их деятельности как единственных очагов образования и культуры. Особое внимание уделено фигуре Петра I Петровича (С. 186 - 189).

На примере этого очерка особенно очевидно, что именно политический компонент определял уровень и характер развития церковных и культурных

стр. 107

контактов между Россией и Черногорией, а их интенсивность почти напрямую обусловливалась заинтересованностью черногорцев в материальной поддержке.

Завершает главу очерк "Роль России в духовной жизни болгар". Следует признать, что он выстроен жестко хронологически и выдержан композиционно. О. В. Медведева справедливо пишет о длительном духовном застое, в котором находился болгарский народ. Вместе с тем вызывает сомнение утверждение (в данном случае можно говорить о бремени историографической традиции) о насильственной исламизации христианского населения этой части Европейской Турции. Именно в этом ключе можно расценивать положение автора в начале очерка о том, что "в эпоху турецкого порабощения речь шла об опасности обращения народа в другую религию - мусульманство, т.е. лишения его фактора духовной независимости - веры" (С. 191). В таком контексте неминуемо встает вопрос, как же при таком немилосердном давлении государственной и религиозной системы Порты "русское церковное и религиозное влияние на болгарское общество в XVI-XVIII вв. получило доминирующее влияние" (С. 191).

Что касается конкретного изложения материала, то в работе прослежены каналы оказания материальной помощи православным церквам и монастырям, прежде всего афонским (С. 191- 195), всесторонне проанализированы последствия для культурного развития болгарского населения русского литературно-художественного влияния, особенно русской печатной книги (С. 195 - 203), затем иконописи. Правда остается неясной необходимость введения в этот очерк материала об усилении интереса к истории и судьбам славянства в самой России (С. 205 - 207), в то время как вопрос об изменении динамики качественного и количественного содержания информации о России у самих болгар на протяжении XVIII в. практически остается неисследованным.

Глава четвертая, которая называется "Русско-турецкие войны и боевое сотрудничество России и южных славян", фактически вновь возвращает читателя к событиям, о которых говорится во второй главе. Так, в первом очерке - "На Западе славян" говорится о "начале великих дел" Петра I, о балканском плане Екатерины II, о соединении военных действий российской армии и массовых вооруженных выступлений христиан в ходе русско-турецких войн 1768 - 1774 гг. и 1787 - 1791 гг. и т.д.

Между тем авторы анализируемой главы отдавали себе отчет, в сколь сложном положении они находятся, неоднократно упоминая в разном контексте об одних и тех же событиях. Эти повторы, на наш взгляд, несут в себе конструктивный заряд, ибо они обоснованы стремлением показать разные стороны вооруженных действий. Создается впечатление, что для исследователей главным было сделать историю военного содружества живой, наполнить ее деталями и подробностями. Упоминания о конкретных делах и обстоятельствах сражений, поведении героев, а их великое множество, делает материал зримым и занимательным.

По мнению И. И. Лещиловской, атмосфера ожидания русско-турецкой войны - вот индикатор настроений у сербов в начале XVIII в. Автор не ставит под сомнение сообщения, которые посылались с Балкан в Россию, о том, что весь тамошний православный народ обретается "под владением тиранским", видит в них "обобщенную проникновенную характеристику положения и настроения православного населения" (С. 211).

Весьма основательно раскрывается "участие Черногории на стороне России в войнах против Турции". Оно было самым разнообразным. Так, в начале второго десятилетия XVIII в. лишь И. Албанез находился на русской службе. В ответ на призывы со стороны российских эмиссаров к "праведной войне" были сформированы боевые отряды (четы) из черногорцев. К концу столетия между Россией и Черногорией окрепло "военное содружество" (С. 234). Следует указать, что Н. И. Хитрова, автор этого очерка, пишет и о том, каким тяжелым ударом для черногорцев было поражение русской армии на Пруте. Не без интриги складывались взаимоотношения

стр. 108

между Екатериной II и ловким черногорским политиком Степаном Малым, находившимся у власти с 1767 по 1773 г. Очень сложными для черногорцев оказались последствия Свиштовского мира 1791 г.: несмотря на то, что Черногории пришлось в одиночку противостоять действиям М. Бушати (С. 234), она одержала две славных победы.

Общий взвешенный тон следующему очерку "Участие болгар в русско-турецких войнах" придает положение автора о том, что подобных свидетельств, относящихся к первой половине XVIII в., крайне мало (С. 236). О. В. Медведева признает, что даже во время русско-турецкой войны 1768 - 1774 гг., когда впервые болгарские земли оказались районом боевых столкновений между русской и османской армиями, присутствие болгар в войне было незначительным. Призыв императрицы Екатерины II к широкому восстанию христианского народа "не нашел отклика среди основной массы населения" Болгарии (С. 238). Подобный казус автор объясняет тем, что "национальное и политическое самосознание болгар было еще недостаточно зрелым, борьба велась в этот период под лозунгом "крест против полумесяца", который имел для славян глубокое национальное значение" (С. 238). От стихийного сопротивления против турок болгары очень медленно перешли к оказанию помощи русской армии, к созданию добровольческого движения в пользу России, формированию Болгарского гусарского полка, хотя тот так и не был задействован как единица в боевых действиях, к деятельному участию в войне 1787 - 1791 гг. В таком контексте возникают сомнения в оправданности таких формулировок как "долгожданное освобождение болгар" (С. 242).

Пятая глава "Дубровник и Россия", автор которой И. И. Лещиловская, содержит подробную характеристику источников информации о Дубровнике, качества этих сведений. Значительная часть очерка посвящена первым двум десятилетиям XVIII в. По мнению исследовательницы, особый статус Дубровницкой республики способствовал складыванию особых отношений с Россией, которые "регулярный характер получили в бытность в Турции П. А. Толстого" (С. 249). Между тем, как показывает материал, российско-дубровницкие контакты в этот период ограничивались получением данных от тайных информаторов, коими были дубровницкие консулы в Стамбуле Лука Барка и Лука Барка-младший. В кризисные 60 - 70-е годы XVIII в. проверенная ранее тактика маневрирования привела Дубровницкую республику в разряд неприятелей Екатерины II. О том, насколько неустойчивыми были отношения, свидетельствует и сложное положение, в каком оказался дубровчанин сенатор Ф. Ранин. Вполне обоснованно несколько страниц книги занимает описание деятельности российского консула в Дубровнике с 1788 до 1800 г. графа А. Джики. Весьма оживляет очерк включение выдержек из поэмы "Северное пламя" о Петре I.

Шестая глава "С Балкан в Россию" посвящена переселенческому движению сербов и болгар. Небольшой материал о черногорцах включен в очерк "Сербы в России". Следует признать, что материалы этой главы существенно дополняют информацию о деятельности выдающихся христиан - выходцев с Балкан в Российской империи. Одним из таких был сербский мигрант Сава Владиславич, вошедший в историю России как граф Рагузинский (С. 279 - 283), другим - С. Неранджич, известный под именем С. Г. Зорич (С. 290 - 292) и др. В работе содержится очень интересные данные о появлении на территории Украины "Новой Сербии" и изменении статуса территорий военных поселений.

Подводя общий итог, необходимо признать весьма удачной композицию этой книги, когда каждая последующая глава органично дополняет предыдущую, но в то же время может рассматриваться как самостоятельный элемент. В этой связи и многочисленные повторы воспринимаются как исторический фон, необходимый для понимания любой из поставленных проблем.

Знакомство с этой солидной монографией показывает, то ученые попытались преодолеть многие идеологические штампы, существовавшие в марк-

стр. 109

систской балканистике. Вместе с тем в ряде случаев в авторских подходах еще сказывается влияние историографической традиции. Думается, что до конца разрушить все бытовавшие стереотипы в трактовке такой масштабной темы как Россия и балканские славяне - это объективно чрезвычайно сложная задача.

С сожалением приходится констатировать отсутствие обязательных атрибутов в обобщающих работах такого уровня как рецензируемый труд: алфавитного и географического указателей, политических карт, карт военных действий на Балканах в XVIII в. Эта традиция, свойственная западным исследованиям, до сих пор с трудом пробивает себе дорогу в нашем академическом книгоиздании. Трудно объяснить и отсутствие списка использованной литературы и источников. Обращает на себя внимание и такой факт, как полное отсутствие ссылок на исследования авторов монографии.

Постоянный адрес данной публикации: