МОЛДАВСКИЙ ФОЛЬКЛОР В ТВОРЧЕСТВЕ ПУШКИНА*

Книга Г. Богача написана с несомненным желанием постичь во всей полноте чувства и мысли "кишиневского" Пушкина и донести до читателя даже малейшие подробности пребывания поэта в Молдавии. Сведения об интересе Пушкина к молдавскому устному народному творчеству Г. Богач черпает в основ-

* Г. Богач, Пушкин и молдавский фольклор, "Картя молдовеняскэ", Кишинев, 1963, 295 стр.

стр. 230

ном из двух источников: из собственных указаний поэта на молдавское происхождение некоторых своих произведений и из воспоминаний его кишиневских современников. Дополнительным источником, который исследователь принимает в расчет, являются параллели между произведениями поэта и фольклором Молдавии, отмеченные еще А. Яцимирским.

Каков же перечень произведений, на молдавскую основу которых указал сам поэт?

"Черная шаль", написанная в Кишиневе 14 ноября 1820 года, названа им "Молдавской песней". Так же названа в черновом наброске и песня "Нас было два брата - мы вместе росли". О том, что "Режь меня, жги меня" - "близкий перевод" молдавской песни, Пушкин писал Вяземскому 24 сентября 1825 года. Об использовании мотивов молдавских преданий в "Цыганах" и стихах, посвященных Овидию, Пушкин также неоднократно говорил. Но это далеко не все.

По свидетельству И. Липранди, Пушкин записал два молдавских исторических предания: "Дафна и Дабижа" и "Дука". Попытка реставрировать неизвестные пушкинские повести, написанные на эти сюжеты, принадлежит к наиболее любопытным страницам монографии Г. Богача. С тщательностью археолога и вкусом художника движется автор от одной детали к другой, восстанавливая содержание пушкинских повестей. Являясь одним из первых прозаических опытов поэта, они, вероятно, не удовлетворили его и были уничтожены. У И. Липранди сохранились их списки, которые, по основательному предположению Г. Богача, видел и читал в 1866 году П. И. Бартенев, редактор "Русского архива", напечатавший в своем журнале воспоминания И. Липранди. Оперируя фактами, Г. Богач обоснованно предполагает, что эти повести существовали и что они принадлежат перу Пушкина.

Однако не всегда можно согласиться с автором монографии в его толковании связи между фольклорными источниками и творчеством Пушкина. В некоторых случаях он ищет слишком прямые параллели и полное сходство между фольклорной основой произведения и тем его вариантом, который пропущен "сквозь магический кристалл" поэзии.

Разумеется, бывает, что эти связи и сходства достаточно очевидны. Когда молдавский поэт прошлого века А. Донич переводил пушкинских "Цыган", ему не было нужды переводить песню Земфиры "Режь меня, жги меня". А. Донич просто подставил соответствующие слова молдавской народной песни.

Но мера поэтической обработки фольклорного материала, понятно, может быть различной, вплоть до того, что первоначальная основа станет неузнаваемой.

Такие раздумья приходят в голову потому, что Г. Богач, вопреки установившейся традиции, отрицает фольклорную основу "Черной шали", и даже собственноручная пометка Пушкина "Молдавская песня" не мешает ему утверждать, что этот подзаголовок- всего лишь литературная мистификация.

Подобное утверждение требует особенно убедительной аргументации. Каковы же эти аргументы в концепции Г. Богача? "Главное то, - пишет он, - что рукою Пушкина набросан не один вариант, а несколько, следовательно, поэт творил и искал, а не пользовался уже готовым образцом" (стр. 53). "Следовательно, не приходится говорить о существовании опре-

стр. 231

деленного оригинала" (стр. 62). Утверждение более чем спорное.

К счастью, подобные огрехи в книге "Пушкин и молдавский фольклор" носят единичный характер и обычно появляются там, где автор изменяет своему правилу - извлекать выводы из глубокого анализа фактов, - выдавая догадку за научный факт.

Можно ли, к примеру, перекинуть мостик аналогии от знаменитой борьбы архангела Гавриила с бесом в "Гавриилиаде" к спортивным интересам Пушкина? Конечно, можно. Ход поединка в поэме обрисован со знанием предмета. Но что из этого? А вот что. "Молдавское же происхождение эпизода о рукопашной* схватке в "Гавриилиаде", - пишет Г. Богач, - подтверждается интересом Пушкина к атлетическим состязаниям, которые его здесь (то есть в Кишиневе. - М. Х.) занимали" (стр. 23). Диву даешься, как легко устанавливается- "молдавское происхождение". Верно, что "Гавриилиада" писалась в кишиневский период. Верно, что Пушкин интересовался в Кишиневе атлетическими состязаниями. Но если уж говорить о генезисе "спортивного" эпизода, давайте послушаем и самого поэта. В кратком лирическом отступлении, разделяющем описание поединка, Пушкин обращается к лицейским друзьям:

Не правда ли? вы помните то поле,
Друзья мои, где в прежни дня, весной,
Оставя класс, играли мы на воле
И тешились отважною борьбой.

Как видим, тут фигурируют не кишиневские, а царскосельские "атлетические состязания". И сказано об этом совершенно определенно.

Разумеется, досадные промахи сказываются на качестве книги. И все же выход монографии Г. Богача, насыщенной редкими, любовно собранными фактами, с удовлетворением встретят те, кто занимается исследованием творчества Пушкина.

г. Кишинев

стр. 232

Постоянный адрес данной публикации: