Вторая половина XX в. тесно переплела исторические судьбы России и большой группы стран, расположенных к западу от нее, где две Великие Трансформации - социалистическая и либерально-демократическая - в послевоенный период происходили в целом параллельно и нередко синхронно. Первый из общественно-исторических переходов не стал предметом детального конкретно-социологического исследования. Уникальная возможность анализа аналогичного ему по историческому, цивилизационному масштабу второго перехода - причем сразу на материале большой группы стран - появилась в конце XX в. Сравнительное изучение второй Великой Трансформации было предпринято на прошедшей в мае 2001 г. в Праге международной конференции под названием "Структурные изменения в постсоциалистической Центральной Европе и новые модернизационные вызовы".

Материалы этой конференции опубликованы на русском, чешском и английском языках, как в монографическом варианте, так и на страницах журналов - отечественного - "Социологические исследования" [1] и в полном объеме - в специальном выпуске польского "Sisyphus. Sociological studies" (издание Института философии и социологии Польской Академии наук). Эти материалы представляют интерес не только с точки зрения устранения дефицита знания о центральноевропейском регионе, возникшего после распада социалистической системы. Данные о результатах общественной динамики, полученные ведущими социологами стран региона, крайне необходимы для понимания основных современных тенденций исторического развития и закономерностей системных трансформаций в Центральной и Восточной Европе, в том числе и в России.

Пожалуй, наиболее научно продуктивным в настоящее время является изучение современного этапа в развитии Венгрии, бывшей ГДР, Польши и Чехии в контексте всей их послевоенной динамики, в том числе стартовых социально- экономических, социально-культурных параметров и последствий двух волн ускоренной модернизации и трансформации. Ключевое значение в осуществлении этих форсированных - по темпам и способам - модернизирующих трансформаций принадлежит

Коровицына Наталья Васильевна - д-р ист. наук, ведущий научный сотрудник Института славяноведения РАН.

стр. 96

1949 - 1953 гг. и 1989 - 1993 гг. На передний план, на наш взгляд, сегодня выдвигается необходимость исследования общественной эволюции восточноевропейского типа. Речь идет об особенностях ускоренного перехода от преимущественно крестьянского, аграрного, сельского общества, каким оно было в середине XX в., к индустриальному, городскому, а от него - к обществу постиндустриальному, информационному.

За полувековой период в странах региона были апробированы сначала лево-, а затем праворадикальный варианты общественной трансформации в виде переходов от "капитализма к социализму" и "от социализма к капитализму". Напомним, что завершение строительства "основ социализма" было повсеместно продекларировано в самом начале 1960-х годов, когда восточноевропейское общество по социально-экономическим показателям превратилось в индустриальное: занятость в промышленности превысила долю населения, работающего в сельском хозяйстве. В свою очередь либеральная трансформация сопровождалась ощутимым ростом занятости в третичном секторе экономики (сфера услуг) и новым витком сокращения аграрного населения.

Процессы модернизации экономической и культурной жизни, как социалистического, так и либерального типа оказались неотделимыми от процессов общественно-политической трансформации. В совокупности они составили содержание двух "больших скачков" в истории стран Центральной и Восточной Европы, которые и предопределили особенность восточноевропейского типа общественного развития во второй половине XX в., составив специфику следования стран и народов региона основным тенденциям эволюции современного мира.

Сейчас уже можно констатировать, что решающая фаза реализации стратегий общественных переходов и середины, и конца прошедшего столетия охватывала время, равное одной "пятилетке". Весь же период "создания основ" новых социально-политических режимов - коммунистического и демократического - продолжался в течение первого послереволюционного десятилетия. Применительно к нынешнему историческому этапу можно по аналогии с предшествующим говорить о завершении строительства "основ капитализма" в Центральной и Восточной Европе в целом и о переходе стран региона к этапу консолидации сложившегося строя. Уже возникла институциональная система экономики смешанного типа и новая структура собственности, произошли коренные изменения в структуре занятости и системе ценностей населения, широко развернулись процессы европейской интеграции.

Об изменениях такого рода, имеющих исторический характер, и шла речь на конференции социологов стран Центральной Европы. Совместное изучение учеными региона процессов общественной трансформации в виде регулярных встреч и конференций, подготовки коллективных трудов осуществляется с самого начала 1990-х годов. Эта работа велась на основе тесного сотрудничества с западными специалистами, прежде всего французскими и немецкими (см., напр.: [2]). За десять лет была реализована серия исследовательских программ и собран огромный массив социоэмпирической информации, касающейся самых разных сторон жизни населения. (Характеристики базы опросных данных, использованных при подготовке материалов пражской конференции, а также методик их сбора см.: [1. N 5. С. 37; N 6. С. 47, 49].) Анализ этой информации шел по пути постепенного углубления комплексности и историчности самих социологических исследований. Совершенствование методологии изучения постсоциалистического общества достигалось переходом от традиционной социологии к сквозному, междисциплинарному направлению обществознания, возникающему на стыке истории, социологии и культурологии. Это направление можно определить как историческую социологию культуры. Есть все основания полагать, что для изучения современной Восточной Европы, учитывая особенности исторического пути и культурного облика ее народов, именно это научное направление является наиболее перспективным.

стр. 97

Судить о современном состоянии восточноевропейского общества и его динамике в 1990-е годы надо не с общепринятой у нас до сих пор точки зрения формального баланса потерь и приобретений или соотношения "проигравших" и "выигравших" от проведения реформ. Гораздо важнее оценка социально- исторического смысла произошедших изменений. Завершению переходного периода и строительства "основ капитализма" нисколько не противоречит кризисное в большинстве стран региона состояние экономической и политической сфер общественной жизни. Как констатировали венгерские ученые в своем исследовании, прозвучавшем на конференции в Праге, за прошедшее десятилетие в постсоциалистических обществах выделились группы, функционирующие по своим собственным нормам и правилам. Речь идет прежде всего о делении на занятое и резко возросшее незанятое или частично занятое население. Отличительными чертами новой общественной системы явилась поляризация доходов и появление жесткой социально- имущественной иерархии.

Западноевропейские участники конференции отметили, в частности, слабую роль партий в политической жизни стран Восточной Европы. Они отражают теперь интересы главным образом элитарных слоев общества, дистанцировавшись от его массовых структур. Финский социолог Э. Аллард в статье "Сомнительный блеск теории модернизации" обращает внимание на то, что в странах региона так и не сложились устойчивые партийные системы на фоне резко возросшего количества нестабильных псевдопартийных образований [1. N 9]. Как известно, сами революции, получившие название демократических, в большинстве своем не опирались на организованные политические движения с четко оформившейся идеологией. Оборотной стороной всех этих процессов явилась массовая деполитизация, особенно ярко проявившаяся в среде молодежи.

Нынешние молодые восточноевропейцы характеризуются специалистами как "пассивные, но зачастую сердитые" [3]. Тем не менее прежде всего именно молодым поколением современные реалии воспринимаются как объективная данность, и именно оно выступило в качестве "авангарда" социально- психологической адаптации населения региона к новой действительности. Это привело к формированию массовой основы общественно-политического строя, возникшего после "бархатных революций", и явилось важнейшим свидетельством завершенности основ либерально-демократических преобразований в странах региона.

При изучении современного общества восточноевропейского типа напрашиваются аналогии между процессами форсированных общественных сдвигов 1950-х и 1990-х годов. Обоим им предшествовали периоды демократизации в виде "народной демократии" 1945 - 1948 гг. и перестройки, или "революции сознания", 1985 - 1988 гг., наполненные массовыми сверхоптимистическими ожиданиями, стремлением к национальной независимости, и решительным отказом от наследия предшествующей эпохи. Демонстрационный эффект достижений, в одном случае Советского Союза в строительстве социализма, в другом - Запада в параметрах качества жизни и прежде всего уровня материального потребления, воодушевил народы региона на радикальные общественные сдвиги. В их осуществлении, безусловно, главную роль сыграл так называемый фактор надежды на решительные перемены в жизни каждого отдельного человека при условии заимствования советской / западной модели развития. Впоследствии и социалистическая, и демократическая революции трактовались специалистами как политические перевороты, по содержанию соответственно антибуржуазный и антикоммунистический.

За революциями в обоих случаях следовали форсированные общественно- экономические преобразования в виде "первых пятилеток" или "шоковой терапии". Стержень их составляла политика ускоренных национализации и индустриализации или, наоборот, приватизации, а роль классового "гегемона" отводилась соответственно пролетарию / предпринимателю. Устанавливалась практически одно-

стр. 98

сторонняя геополитическая ориентация на Восток / Запад и начинались процессы советизации / вестернизации общества. Противоположна и социальная природа обоих переходных периодов, относящихся к рубежу 1940 - 1950-х и 1980 - 1990-х годов. Переход к социализму сопряжен с линией на полную занятость трудоспособного населения, переход к капитализму - с появлением массовой безработицы; пафос производства в первом случае равен по силе пафосу потребления во втором; ориентация на ценности свободы и индивидуализма так же выражена, как предшествующая ей ориентация на идеалы равенства и коллективизма.

Лишь со второй половины 1990-х годов, как свидетельствуют данные, полученные социологами стран региона, происходит осознание населением бывших соцстран коренных изменений в своем общественном положении и как результат -негативная переоценка им политики реформ. Это характерно даже для традиционно наиболее благополучных среди постсоциалистических стран, относящихся к субрегиону Центральной Европы. В странах же Юго-Восточной Европы, а тем более в постсоветских республиках, ситуация гораздо более напряженная. По данным Я. Делея, болгары, румыны и литовцы демонстрируют показатели одной из самых низких степеней удовлетворенности своей жизнью на общемировом фоне [4].

Начало второй декады "строительства капитализма" отмечено попытками пересмотра в общественной мысли и массовом сознании населения постсоциалистических стран итогов политики форсированной либерализации. Выявилось ее несоответствие важнейшим особенностям традиционных ценностей народов данного региона: значению семьи, неформальных межчеловеческих отношений, склонности к социальному равенству и справедливости, к материальному самоограничению и возвышенным, нередко утопическим идеалам. В 2000-е годы вновь, как и четыре десятилетия назад, в странах региона актуализируется требование гуманизации общественного строя. Растущее стремление к "капитализму с человеческим лицом" может сыграть решающую роль в истории нынешнего политического режима в Центральной и Восточной Европе, как это здесь произошло в 1960-е годы с режимом коммунистическим.

Доклады, прозвучавшие на конференции, высветили различные стороны феномена постсоциалистической трансформации. Остановимся последовательно на вкладе каждого из четырех авторских коллективов - венгерского, польского, чешского и немецкого - в исследование этого процесса.

В венгерском исследовании, выполненном Ж. Шпедером и его коллегами Ж. Элекеш, И. Гарча, П. Робертом ("Очерк трансформации в Венгрии"), рассматривается широкий диапазон перемен в общественной жизни страны, который выходит далеко за пределы динамики уровня экономического благосостояния населения. Венгерские авторы исходят из концепции Э. Алларда о трех компонентах индивидуального благополучия, согласно которой, помимо отношений по поводу возможности "иметь" (материально- вещественная сторона человеческого существования) и результирующей человеческого существования - "быть" (ориентация на достижение), личностно значимой является и характеристика положения индивида в системе межчеловеческих отношений социума, названная Аллардом "отношениями любви" ("loving relations") [1. N 5].

Сформировавшася в Венгрии еще в период социализма и получившая широкую известность научная школа по проблемам модернизации общества во главе с Р. Андоркой опиралась на богатейший опыт реформирования экономики страны начиная с 1960-х годов. В представленном на конференцию докладе венгерские специалисты сделали важный шаг в познании восточноевропейского типа современной общественной динамики и по существу заложили фундамент теории перехода "от социализма к капитализму". Они констатировали завершение этого перехода в Венгрии. Главное же состоит в том, что фактически всем национальным опытом этой страны, ставшим предметом экспертного изучения, был опровергнут тезис о нереформируемос-

стр. 99

ти социализма, со времен перестройки несомненный для отечественной общественной мысли.

Первые признаки либеральной трансформации в Венгрии относятся ко времени окончания индустриализации и начала формирования общества массового потребления. Как отмечают венгерские авторы, материальный фактор служил основой легитимации коммунистического режима в Венгрии с самого начала 1960-х годов. Субъективная значимость этого фактора нарастала на протяжении всего периода "развитого социализма", приведя к признанию подавляющим большинством венгров неизбежности радикальных шагов в изменении его экономической системы.

Значительно меньше было сторонников изменения политической системы социализма в этой стране. Примечательно, что почти во всех странах региона в 1990 - 1991 гг. (!) демократия ассоциировалась с ростом уровня жизни, социального равенства и появлением новых рабочих мест. Причину последующего разочарования населения результатами общественной трансформации венгерские специалисты видят прежде всего в этих ожиданиях. Реальный итог для большинства населения был противоположным.

Либеральная модернизация в Венгрии, начавшись значительно раньше, чем в остальных странах соцсистемы, представляла собой, на наш взгляд, достаточно успешную попытку ее совершенствования задолго до официально провозглашенного перехода к рынку. Так называемый градуалистический, или постепенный, эволюционный тип общественного развития этой страны демонстрирует часто недооцениваемую преемственность отдельных его послевоенных этапов, их тесную взаимосвязь.

Предпринимательский класс здесь (аналогичные данные есть и по Польше) рекрутировался в значительной мере из потомков "бывших самозанятых", принадлежавших к этому слою до начала социалистической модернизации. Возможность наследования "семейного капитала", широко практикуемая в странах Центральной Европы, отличает их от России, где через три поколения не могла сохраниться даже социальная память о досоветском периоде.

Предпринимателей восточноевропейские социологи относят к традиционному среднему классу. Другая полноправная часть этого класса, или слоя общества - интеллектуалы - по своему статусу являются наемными работниками. Численность их пережила бурный рост в период социализма. Они принадлежат к так называемому новому среднему классу, который, как показывают результаты социологических исследований, отличается от предпринимателей большим предпочтением культурных благ материальным.

Даже в условиях медленного, присущего Венгрии эволюционного характера перехода к рынку, мировоззренческая дезориентация населения в начале 1990-х годов была чрезвычайно высокой. Почти 90% опрошенных в тот период не знало, во что верить, как жить. Формой индивидуальной адаптации к переменам явились не только снижение уровня рождаемости до минимальных мировых показателей, но и предельная "материализация" жизненных ориентации. В Венгрии распространенность "постматериалистических" - по Р. Инглехарту, связанных с самореализацией и самовыражением личности - ценностей, достигла самых низких среди стран региона значений. "Ностальгия" по социалистическому прошлому, развившаяся в других странах ближе к концу 1990-х годов, здесь регистрировалась уже в самом начале этого десятилетия. Сейчас же, когда системная трансформация в Венгрии - лидере строительства "основ капитализма" - считается в основном завершенной, наблюдаются признаки улучшения социального самочувствия населения. Авторы доклада объясняют это "прояснением людьми правил новой культурной системы", которое наступило после длительной фазы их дезориентации и преобладания негативного отношения к экономическим и политическим переменам.

стр. 100

Общественная поддержка фундаментальных основ рыночного строя и демократических институтов в Польше во второй половине 1990-х годов, напротив, пережила значительный спад. Вместе с тем процессы трансформации польского общества, как и венгерского, начались не в "бархатном" 1989 г., а гораздо раньше. Характерно, что предметом рассмотрения участников обсуждения из обеих стран является период, далеко не ограничивающийся 1990-ми годами.

Системные изменения происходили в Польше на протяжении двух десятилетий, начиная с массовых выступлений 1980 - 1981 гг., инициированных профсоюзом Солидарность. Но если в Венгрии трансформация приобрела характер углубляющейся экономической реформы, то в Польше - затяжного политического кризиса, который сопровождался ростом несогласия с руководящей ролью компартии в обществе. Причем оппозиция власти состояла не только из сторонников движения Солидарность, но, как подчеркивают Вл. Адамский, В. Заборовский и К. Пельчинская-Налэнч ("Динамика структурного конфликта в ходе смены системы: Польша в 1980 - 2000 гг."), и самих польских коммунистов, потерявших к ней доверие. Политический кризис 1980-х годов по существу подготовил польское общество к новым радикальным преобразованиям.

Сам этот кризис польские специалисты связывают не только с общим кризисом социалистической системы, но прежде всего с национальной спецификой государства, где могло возникнуть столь острое противостояние общества и власти. Солидарность была единственным массовым организованным движением оппозиции в эпоху демократизации коммунистического режима, опиравшимся на богатейшие традиции борьбы поляков за независимость. Целью этого движения была не либерализация экономики, а переход к более справедливому, равноправному обществу, т. е. скорее улучшение социализма, чем его разрушение. Действительно, составляющие социальную основу этого движения квалифицированные рабочие и интеллигенция стремились главным образом к расширению возможностей социально-профессиональной самореализации, особенно к получению доступа к властным позициям и сопутствующим им привилегиям, а не к смене системы. Подтверждение тому мы находим в многочисленных исследованиях польских социологов последних десятилетий.

Общественная наука Польши располагает уникальными данными серии опросов под названием "Поляки" 1980, 1981, 1984, 1987/1988, 1990, 1995 и 2000 гг. Эти данные, документирующие историю общественной трансформации, стали основой ряда блестящих философско-социологических трудов, позволив авторам вышеупомянутого доклада сделать вывод о двух ее принципиальных стадиях: периоде "избирательного отрицания социализма" в 1980-е годы и периоде "избирательного одобрения капитализма" в 1990-е годы.

В условиях ускоренной модернизации общества, преодоления основных ступеней цивилизационного роста на протяжении довольно короткого периода особую значимость приобретают межпоколенные различия. Тем значимее эти различия в ситуации полной смены общественных систем. Поэтому симптоматично выявление Вл. Адамским и его коллегами фактора возраста как единственной детерминанты отношения к либеральной трансформации, значение которой со временем только возрастает. Конкретные исследования еще раз со всей очевидностью подтвердили, что именно поколенческий подход остается наиболее эффективным в объяснении социокультурной дифференциации постсоциалистического общества.

В портретах последовательно сменяющихся поколений предстает живая картина современной истории восточноевропейского общества. Так, центральной фигурой политического кризиса 1980-х, как это видно из польских докладов на конференции, стала многочисленная генерация "демографического эха" Второй мировой войны, получившая высокий уровень образования. В предшествующее кризису десятилетие именно в этом поколении сформировался слой государственных служащих, или интеллигенции, занявший вместе с квалифицированными рабочими доминирующее

стр. 101

положение в обществе. Завышенные социальные ожидания, созданные у первого послевоенного поколения коммунистическим режимом, его нонконформизм, наряду с особенно характерной для данной генерации склонностью к политическому романтизму как традиционной черте польской нации, превратили ее в движущую силу революционных преобразований. Однако социоэмпирические исследования еще раз подтверждают, что массовую основу общества либерального типа составило отнюдь не поколение Солидарности, а его дети - рожденные после 1970 г.

Наиболее выраженные в Польше в 1980-е годы перепады общественного мнения хорошо отражают ситуацию смятения, царившую во всем регионе Центральной и Восточной Европы в то время. Но в не менее противоречивом виде предстает в результате проведенного социального анализа картина массового поведения и сознания 1990-х годов. Как и в 1980 - 1981 гг., которые действительно явились для поляков революционными, эгалитаризм вновь стал массовым феноменом. Взаимоисключающее сочетание эгалитарных и антиэгалитарных ценностей специалисты объясняют "двойственностью" или "расколом" сознания, характерными для всех постсоциалистических стран. Это может быть, на наш взгляд, и проявлением социокультурной специфики пограничного между европейским Востоком и Западом региона, обладающего чертами переходности. Проэгалитарный, проэтатистский, антилиберальный сдвиг второй половины 1990-х годов, зафиксированный польскими исследователями, стал в этом регионе "эхом" предшествующего эмоционально окрашенного всплеска рыночно-демократических ориентации, создавшего психологическую почву системной трансформации.

Время "межсистемья" А. Рихард и Э. Внук-Липиньский ("Источники политической стабильности и нестабильности в Польше") характеризуют как господство утопического мышления в качестве фактора общественного подъема в условиях смены власти. Польские социологи, традиционно акцентирующие социокультурную составляющую всяких общественных изменений, считают важнейшей стороной либеральной трансформации переход от преимущественно романтического к прагматическому типу сознания. Этот переход сопровождался социально-психологической демобилизацией населения и предпочтением обретаемой стабильности существования бурным переменам предшествующего периода. Авторы датируют начало процесса консолидации новой общественной системы в Польше 1993 г., когда возможность реставрации прежнего строя практически исчезла. Одновременно, как это ни парадоксально, совершился переход власти к оппозиционным левым силам, и большинство (75%) населения придерживалось мнения, что ситуация в стране развивается в неверном направлении. Однако с этого времени преобладающими стали процессы приспособления людей к новой системе. Завершение массовой поддержки некоммунистической власти совпало, таким образом, с завершением массовых протестов.

Как установил Х. Доманьский ("Появление в Польше меритократии"), социальную структуру постсоциалистического общества с точки зрения уровня межпоколенной мобильности нельзя назвать открытой. Несмотря на полное изменение экономической системы в период либерализации остались социальные барьеры в отличие от периода индустриализации с его беспрецедентными масштабами восходящих социальных перемещений рабочих и крестьян. Принцип равных возможностей при переходе к рынку и демократии реализован не был, а тенденция межпоколенного наследования социального статуса, обозначившаяся еще в предшествующие два десятилетия, даже несколько усилилась, что продемонстрировали результаты последних исследований.

В 1990-е годы возросло социальное неравенство в получении высшего образования, т. е. увеличились преимущества детей интеллигенции в поступлении в вузы. Университетское образование, как и в период социалистической модернизации, считается в обществе непререкаемой ценностью и главным условием успешной социально-про-

стр. 102

фессиональной карьеры. С ним связываются большие ожидания - и младшей, и старшей генераций.

Главным отличием 1980 - 1990-х годов от предшествующих им десятилетий был не только рост экономической стратификации, характерный для всех бывших соцстран, но и описанное Х. Доманьским распространение меритократических принципов дифференциации доходов. Начиная с 1982 г., в Польше возрастала материальная оценка высшего образования. Правда, надо заметить, что экономический статус, как и социальный престиж, интеллигенции в этой стране были выше по сравнению с другими странами региона и в период социализма, и до него. На решающем этапе либеральной модернизации в первой половине 1990-х годов экономическое положение польской интеллигенции, установил автор, заметно улучшилось. Она заняла более высокие позиции в общей иерархии доходов, превзойдя даже предпринимателей.

Социологические исследования показали, что пик материальной привлекательности предпринимательства был пройден в Польше в самом начале 1990-х годов, хотя желание иметь "свое дело" до сих пор остается высоким. Более доходным наемный труд в частном секторе по сравнению с государственным был при коммунистическом режиме (начиная с 1982 г.), а вероятность успеха в бизнесе достигала максимума в 1987 - 1991 гг., значительно сократившись, особенно для мелких предпринимателей, в последующие годы. Уже тогда многие собственники всерьез задумались о поиске работы в госсекторе. В наибольшей же степени, как свидетельствуют социоэмпирические данные, от смены системы в экономическом отношении выиграли управленцы, менеджеры.

Итак, согласно терминологии польских специалистов, на смену государственному социализму пришел государственный капитализм с резко возросшим экономическим неравенством, но при сохранении привилегированного положения управленцев. Таким образом, решилась судьба так называемого реформированного социализма не только в Венгрии, но и в Польше, где в борьбе за него народ пошел на жесткое противостояние властным структурам ("мы и они"). Переходный период между госсоциализмом и госкапитализмом в таком случае пришелся скорее не на 1990-е, а на 1980-е годы, что было, конечно, характерно не только для этих двух стран.

Иной характер имела либеральная трансформация в Восточной Германии и Чехословакии, где коммунистический режим пал в течение буквально нескольких дней или недель. Переход к рынку и демократии в этих странах не имел столь длительной и насыщенной предыстории, как в случае Венгрии и Польши. Напротив, целых четыре десятилетия восточногерманское общество шло по пути, совершенно отличному от западногерманского. Их послевоенное - раздельное - развитие крайне интересно с точки зрения возможности сравнения двух вариантов послевоенной модернизации - на основе западной и советской моделей. Итоги этого развития - не только материально-институциональные, но и социально-культурные - настолько различны, что и спустя целое десятилетие усилия по объединению двух частей государства, как демонстрируют результаты многочисленных исследований, в том числе и прозвучавшие на пражской конференции, не дали ожидавшегося позитивного результата.

Аналитический материал немецких ученых В. Цапфа, Р. Хабиха, Т. Бульмана, Я. Делея ("Германия: трансформация через объединение") посвящен изучению либеральной трансформации в Восточной Германии как особого на общерегиональном фоне случая наиболее стремительных, глубоких и последовательных перемен. "Трансформация через объединение" была единственным в постсоциалистическом сообществе случаем особенно благоприятного развития экзогенного типа - при активном организационном, кадровом, финансовом участии со стороны экономически преуспевающей западной части государства. Тем не менее важнейшие закономерности "переходного периода" в полной мере относились и к Восточной Германии, пере-

стр. 103

жившей, по мнению экспертов, один из самых болезненных вариантов "шокового" развития, включающий крах прежней экономической системы, скачкообразный рост безработицы (в 1990 - 1992 гг. треть занятых лишилась рабочих мест), демографический кризис, связанный с небывалым снижением количества браков и рождений.

Хотя улучшение условий жизни населения, по его собственной субъективной оценке, началось уже в 1992 - 1993 гг. и продолжалось на протяжении всего десятилетия, вопреки сокращению разницы в удовлетворенности жизнью западных и восточных немцев, происходило замедление социальной адаптации последних к новым нормам жизни. Более того, у жителей бывшей ГДР, как и у населения остальных постсоциалистических стран, отмечавших ухудшение своего финансового положения по сравнению с 1989 г., во второй половине 1990-х годов уменьшалось положительное восприятие демократии и рыночных отношений. Переживания по поводу утери статусных позиций, ощущение обесцененности своих биографий, даже второсортности (у восьми из десяти опрошенных) в наибольшей степени характерны именно для восточных немцев, постоянно имеющих перед глазами образцы иного типа поведения и сознания.

Основным пунктом "трансформации через объединение" было преодоление значительного разрыва в благосостоянии жителей двух частей Германии. Несмотря на очевидные успехи в догоняющем потреблении восточных немцев, дефицит "внутреннего единства страны" сохраняется. Восприятие западных немцев восточными, считающими себя объектом колонизации, даже стало заметно негативнее. Очевидно, одной лишь перестройки институциональной системы в направлении "демократии, роста и благосостояния" оказалось явно недостаточно для автоматического -под воздействием перехода к рынку и воссоединения с западными землями - появления ожидавшегося "второго экономического чуда" и начала интенсивного роста восточных регионов на собственной основе. Тем более такие преобразования не привели к появлению в Восточной Германии нового типа личности, ориентирующейся преимущественно на либеральные ценности. Сейчас можно констатировать неадекватность уже не столько социально-экономических, сколько социально- культурных оснований существования западных и восточных немцев, сложившихся на протяжении жизни двух поколений в цивилизационном контексте Западной и Восточной Европы. За период разделения немецкого государства сформировались два различных социальных типа национальной культуры. И в условиях радикальных общественных преобразований социальная идентичность в Восточной Германии, пожалуй, "перевесила" национальную [1. N 5].

Чешский опыт системных трансформаций особо интересен тем, что, наряду с Восточной Германией переход к социализму в Чехии осуществлялся на основе индустриально развитого общества. Пережив в 1950-е годы новую волну индустриализации, чешское общество в лице наиболее высокообразованной и активной части компартии инициировало процесс пересмотра теоретических основ существовавшего тогда строя. Идея его реформирования в направлении прежде всего гуманизации, "очеловечивания" имела ключевое значение для движения, завершившегося событиями Пражской весны 1968 г.

Характерные для чехов рассудительность, реализм, обусловили и толерантность к очередной смене общественной системы простого "чешского человека", и скептицизм специалистов этой страны, анализирующих очередную попытку модернизации жизни "старой" нации. Именно чешские социологи наиболее последовательно отвергают поверхностный транзитологический подход к интерпретации "бархатных революций" и их последствий как механического повторения пути, уже неоднократно пройденного западными демократиями.

"Национальный доклад" коллектива чешских социологов - П. Кухаржа, К. Мюллера, М. Тучека, Л. Гатнара и Я. Червенки - под руководством давно и хорошо известного в нашей стране П. Махонина ("Трансформация и модернизация чешского об-

стр. 104

щества") разрушает многие идеологические стереотипы, связанные с переоценкой степени завершенности "модернизирующей трансформации" в Чехии, с "самой бархатной" здесь революцией 1989 г. Опросы общественного мнения ноября-декабря того переломного года показывали, что всего около 5% населения хотело возвращения страны к общественной системе государственного социализма, но и ровно столько же - утверждения капиталистического строя. Остальные же 90% опрошенных представляли собой сторонников двух примерно равных в количественном отношении групп, предпочитающих "социализм с человеческим лицом" и "экономику смешанного типа".

Примерно к 1996 г., как определяют чешские специалисты, началась негативная переоценка результатов либеральной трансформации в ЧР, исходившая из конкретного жизненного опыта и реальных изменений в социальном положении населения. Во второй половине 1990-х годов, когда решающий этап перехода к рынку и демократии был позади, снизились массовые оценки состояния социальной справедливости и возможности самореализации, уровня законности и общественной морали по сравнению с периодом до 1989 г.

По истечении первой декады либеральной модернизации возникла возможность смены господствовавшей в 1990-е годы парадигмы развития постсоциалистического общества. Чешский социолог Я. Келлер в своем докладе на пражской конференции "Модернизация - гуманизация общества или коррозия бытия?" поставил под сомнение такое базисное понятие как общественный прогресс. Исследования, основанные на модернизационном подходе, акцентировали, по мнению ученого, экономическое развитие и рост материального благосостояния, принципы меритократии, частной собственности, индивидуальной свободы, повышения эффективности и явно недооценивали социальные аспекты эволюции общества, идеи равенства, ответственности, солидарности. Эти категории составляют основу человеческого существования не менее важную, чем экономическое благополучие. Модернизация, по Я. Келлеру, разрушает социальную сферу общественной жизни, мир семьи и неформальных организаций.

В начале второго десятилетия реформ постсоциалистическая Центральная Европа приходит к осознанию необходимости гуманизации общественного развития, предпочтения "третьего пути". Хотя процесс либеральной трансформации можно считать состоявшимся, общества восточноевропейского типа нельзя отнести к классическому рыночному образцу. Очевидна неоднозначность, специфичность этого типа, сложившегося в Центральной, или Средней, а тем более в Юго-Восточной Европе в результате двух циклов ускоренной модернизации - на социалистической и капиталистической основе. Две последовательно сменившие одна другую радикальные системные трансформации существенно видоизменили восточноевропейское, в том числе и российское, общество в экономическом и социальном отношениях. Однако специфика сознания восточноевропейского человека оказалась неподвластной усилиям реформаторов.

В начале XXI в. элементы сохраняющейся традиционной культуры по- прежнему сосуществуют у народов региона с культурой постиндустриальной, опирающейся на их высокий, с точки зрения современного уровня общественного, в том числе экономического, развития даже избыточный, интеллектуальный потенциал. Ориентация на социальную однородность и даже уравнительность неотделима здесь от стремления к равенству шансов, меритократии, частнопредпринимательской инициативе, наконец, к западным стандартам материального потребления, как неотделимы идеалы романтизма от прагматических ценностей, а принадлежность к западноевропейской цивилизации - от восточноевропейского контекста культуры народов региона.

стр. 105

СПИСОК ЛИТЕРАТУРЫ

1. Социологические исследования. М., 2002. N 5 - 9.

2. System change and modernization. East-West in comparative perspective. Warsaw, 1999.

3. Робертс К. Молодой человек начала нового тысячелетия в Восточной и Западной Европе // Социокультурные трансформации второй половины XX века в странах Центральной и Восточной Европы. М., 2002.

4. Delhey J. The prospects of catching up for new EU members. (Lessons for the accession countries to the European Union from previous enlargements). Paper presented to the Conference "Structural changes in postsocialist Central Europe and the actual challenges of modernization". Prague. 2001. May.

Постоянный адрес данной публикации: