Оглядываясь на исходе XX века на прошедшее столетие российской истории, нельзя пройти мимо такой ее трагической страницы, как эмиграция. Именно политические события, перетряхнувшие всю страну, были в числе главных причин, вызвавших сложную и интересную историю слова в русском языке как с семантической, так и прагматической точек зрения. Словари дают такое определение понятию: "эмиграция - вынужденное или добровольное переселение из своего отечества в другую страну по экономическим, политическим или религиозным причинам" (Большой толковый словарь русского языка. СПб., 1998). Однако не следует думать, что эмиграция - это довольно новое явление: в истории оно насчитывает не одну сотню лет. Пожалуй, славяне впервые познакомились с этим понятием с принятием христианства:его аналогом в старославянском и древнерусском языке было слово исход.

Исход - слово церковнославянское; в церковной книжности оно точно калькировало греческое eksodos (лат. exodus): eks(ek) "из, с, от", odos "дорога, путь". Как известно, в Библии (Ветхий Завет) этим словом называется вторая книга Моисеева пятикнижия (Бытие, Исход, Левит, Числа, Второзаконие); в иудаизме это собрание книг Моисея носит название "Тора" (закон). В книге Исход излагается библейское историческое событие: после начала притеснений со стороны фараонов выход из Египта евреев под предводительством Моисея и их чудесное спасение (расступившееся море) перед настигшими беглецов солдатами фараона. Очевидно, это - одно из первых исторических упоминаний о вынужденном массовом переселении людей.

Слово исход оставалось высоким, употребляясь по преимуществу в церковно-книжном типе древнерусского языка; его эквивалентом в древнерусском языке было выход. И если сейчас библейское значение термина исход нужно уже истолковывать, то еще до революции 1917 года, когда религия была частью жизни общества, в этом не было потребности: "Хронологию [летописец] ведет от потопа, указывая, сколько лет прошло от потопа до исхода евреев из Египта" (Ключевский В. О. Курс русской истории. Ч. I. Лекция 5). Прагматический смысл термина исход в древнерусском языке формировался,

стр. 69

несомненно, именно за счет отсылки (фоновых знаний) к соответствующему тексту Библии: вынужденное выселение (переселение) по причине религиозных гонений и притеснений и экономического ущемления. В дальнейшем этот прагматический потенциал был "передан" (в трансформированном виде) другому термину данного понятийного ряда - эмиграция.

Формирование его политического значения, как и многих других понятий, привившихся в русском языке, связано с французской революцией 1789 года. Во французском языке синонимами глагола emigrer "эмигрировать" являются s'exiler "ссылать, высылать", s'expatrier "покидать родину, уезжать за границу". Этимологический источник французского глагола emigrer - лат. emigrare "менять проживание, место жительства" (лат. ех- "из, вне", migro - "выселяю, переселяю"). Развитие группы слов, связанных с глаголом emigrer, во французском было обусловлено социальными причинами. Уже в 1781 году отмечено его новое, тогда еще не политическое значение - "оставлять, покидать страну, чтобы обосноваться в другой". Немного раньше, в 1770 году, в переписке Вольтера встречается производное от этого глагола причастие настоящего времени emigrant (emigrante) "уезжающий из страны".

После революции 1789 года быстро развиваются политические смыслы производных слов. В 1791 - уже отчетливо виден социальный контекст: "(человек), покинувший Францию во время революции", или даже более выпукло - "(дворянин), покинувший Францию и спасающийся от революции"; заметим, что глагольность признака в этом слове все-таки является еще доминирующей. Однако причастие emigrant настолько широко вошло в язык, что происходит переход его в разряд прилагательных: по крайней мере, одно из первых его употреблений в новой морфологической форме (прилагательного) относится к 1798 году. Существительное с абстрактным значением emigration фиксируется во французском уже в 1752 году - "действие, связанное с выездом за рубеж". В этом значении также еще не было политических нюансов:

французское слово наследовало латинское emigratio с тем же значением (Tresor de la langue francaise. Paris, 1979. Т. 7). Видно, что политический смысл терминов во французском находится в прямой связи с общественными факторами.

В немецком языке также есть производное от латинского причастия emigrans (родит, emigrantis) слово Emigrant, которое было заимствовано в немецкий язык в начале XVII века и употреблялось первоначально в связи с преследованием (изгнанием) протестантов. В этом немецком слове видны ассоциативные следы библейских текстов об исходе евреев из Египта (лат. exodus). В середине XVIII века в немецкий приходит и слово Emigration (Etymologisches Worterbuch des Deutschen. Berlin, 1989. A-G). Именно-из немецкого было заимствовано слово эмигрант в русский язык в начале XVIII века. Ср. употребление слова у

стр. 70

одного из образованнейших людей XVIII века А.Т. Болотова: "Места сии случились самыя те, которые (...) населены вновь баварскими жителями или так называемыми зальцбургскими емигрантами, которые (...) за протестантское исповедание своей веры изгнаны были из отечества их..." (Записки). Слово еще не было освоено в языке, поэтому Болотов следует графической немецкой форме с начальным в - Emigrant: емигрант.

Подлинная же история слова в русском языке началась только с французскими веяниями конца XVIII века; первые следы этого видны, например, в прогрессивном журнале "Вестник Европы". Чуть позже об этом понятии можно было узнать в энциклопедическом словаре Н. Яновского: "Эмигрант. Тот, кто оставил свое отечество и поселился в другом. Сим именем особенно называются те, кои оставили Францию во время революционного в оной правления, быв не довольны новою конституциею как первою Королевскою, так и республиканскою, по уничтожении Королевского достоинства учрежденною" (Новый слово-толкователь, расположенный по алфавиту... СПб., 1806. Т. 3). Слово эмигрант активно подхватили Пушкин, Герцен, Вигель. Характерно, что Герцен чувствует еще исторические отголоски древнего библейского понятия исход и нового, политического эмиграция: "У еврея - у этого первозданного изгнанника, у этого допотопного эмигранта - есть кивот, на котором почиет его вера, во имя которого он примиряется со своим бытом" (Письмо из Франции и Италии).

Понятие эмиграция в общественном сознании конца XVIII - начала XIX веков прочно связывается в первую очередь с Францией: "С самого начала своей революции Франция сдала России целую толпу эмигрантов" (Самарин. Иезуиты); "В начале 1689 г. София особым манифестом призвала в Россию французских эмигрантов, протестантских исповедников, изгнанных Людовиком XIV" (Добролюбов. Первые годы царствования Петра Великого).

Появляется производное существительное -эмигрантка. Ср. характерный пассаж: у Пушкина в "Графе Нулине" (1825) есть такие строчки о Наталье Павловне: "Что не в отеческом законе / Она воспитана была, / А в благородном пансионе / У эмигрантки Фальбала". Выражение эмигрантка Фальбала стало нарицательным и даже вошло в литературный обиход, так что немного позднее Достоевский, иронизируя над таким воспитанием, писал: "Чем бы дома держать ее смолоду, они ее в пансион, к мадам- француженке, к эмигрантке Фальбала там какой-нибудь, а она там добру всякому учится, у эмигрантки-то Фальбала..." (Двойник).

Впрочем, отношение к эмигрантским воспитателям и вообще к эмиграции, ассоциированное с Францией, в России со стороны некоторых кругов было довольно негативное: "Из недр Франции целые потоки невежественного дворянства [после революции 1789 г.] полились на

стр. 71

соседние страны, Англию, Германию, Италию. Бежать сделалось славою высших французских сословий, и как господа сии умеют все облекать пышными 4:)Paзaми и щеголеватыми формами, то побег назывался эмиграцией" (Вигель. Записки). Здесь политический смысл понятия эмиграция низводится на бытовой уровень, такой прием карнавализа-ции (по Бахтину) придавал термину иронию и сарказм.

На периферии языкового употребления было научное значение термина эмиграция, лишенное всяких ассоциативно-политических элементов и выполняющее только номинативную функцию: "Колонии:

1) Или являются следствием слишком большой населенности государства; тогда эмиграция происходит добровольно..." (Пестель. Практические начала политической экономии); "Если бы какой-нибудь стране действительно стало угрожать излишество населения, она может при помощи эмиграции устранить это стеснение" (Чернышевский. Основания политической экономии).

Уже довольно рано в русском языке (40-60 годы XIX века) отмечены первые опыты использования слова эмиграция, эмигранты в смещенном значении, не связанном с политическим контекстом: "Город Пенза с каждым днем становился многолюднее. С половины сентября [1812 г.] стали наезжать уже московские эмигранты, а в следующем месяце в великом множестве начали, - как говорил народ, - пригонять пленных" (Вигель. Записки); "От чего это мало-помалу все крадутся в дверь из этой комнаты? Что за гостинная эмиграция?" (Вяземский. Старая записная книжка). Здесь эмиграция понимается довольно широко: люди, покидающие какое-либо место.

В 70-90-е годы такие употребления стали еще более активны: "Мы [товарищество художников-передвижников] произведем эмиграцию из Петербурга и будем устраивать передвижные выставки прежде в Москве и только приезжать в Петербург как на одну из станций" (Крамской. Письмо Третьякову 15 апр. 1878 г.); "Семья Чеховых эмигрировала из Таганрога в 1876 году, а Антон Павлович оставался там один до 1879 года, чтобы закончить курс гимназии и получить аттестат зрелости" (М. Чехов. Антон Чехов на каникулах). В этих цитатах уже не чувствуется политических коннотаций, однако такие значения в языке оставались на окказиональном (индивидуальном) уровне и не попадали в общее употребление, будучи только фактом литературы.

К 60-70-м годам относятся и новые производные - глагол эмигрировать (видимо, заимствовано из немецкого emigrieren) и существительное с собирательным значением эмигрантство (у Шелгунова, долгое время жившего за границей).

В начале XX века на смену устаревшему и индивидуально-авторскому собирательному существительному эмигрантство пришло слово эмигрантщина (без негативной окраски; суффикс -щина имел чисто грамматическое значение собирательности): "Благодаря вынужденной

стр. 72

царизмом эмигрантщине революционная Россия обладала во второй половине XIX века таким богатством интернациональных связей, как ни одна страна в мире" (Ленин. Детская болезнь "левизны" в коммунизме). Однако такое употребление не удержалось в русском языке; в этом слове "победил" все-таки не словообразовательный, а семантико-стилистический элемент, связанный с негативной окраской суффикса -щина: "Авантюристы из белогвардейской эмигрантщины разбились уже на два борющихся лагеря" (Правда. 1932. 5 апр.).

Новую жизнь в слова эмиграция, эмигрант вдохнули революционные события 1917 года, когда многие люди были вынуждены покинуть Россию после победы большевиков и гражданской войны. В слове эмигрант. преобладал прагматический элемент значения: "Эмиграция, насчитывающая, вероятно, от 1,5 до 2-х миллионов человек, эта эмиграция работает над разрушением Советской власти" (Ленин. III Конгресс Коммунистического Интернационала). Очень часто эмигранты попадали в тот же "политический лагерь", что и белогвардейцы: "Теперь нет страны в Европе, где не было бы белогвардейского элемента. Русских эмигрантов считают до семисот тысяч человек. Это бывшие капиталисты и та масса служащих, которая не могла приспособиться к Советской власти" (Ленин. Речь на Всероссийском съезде транспортных рабочих). Все эмигранты однозначно расценивались как враги советского народа: "Русская эмиграция при помощи европейской буржуазии ведет против своего народа партизанскую борьбу, воспитывая и посылая в Россию шпионов и наемных убийц" (Горький. Десять лет). В публицистике первых лет советской власти эпитеты, применяемые для понятия эмигрант, были самые уничижительные: "Дура непроходимая, тупоголовая лэди, бранчливая эмигрантка, ехидная вредительница - как будто на подбор!" (Вечерняя красная газета. 1933. 8 марта).

Публицистика формировала образ эмигранта как озлобленного, одичавшего, забывшего русский язык, клевещущего на свою страну:

"Не люблю я; презираю этих политиканствующих эмигрантов, но -все-таки жутко становится, когда видишь, как русские люди одичали, озверели, поглупели, будучи оторваны от своей земли" (Горький. Письмо М.Ф. Андреевой 4 февр, 1924 г.).

Оценочные компоненты в семантической структуре слова эмигрант находились в прямой связи с общественной оценкой этого понятия. Человек, не разделяющий общего убеждения, сомневающийся, ищущий, так же часто подвергался таким нападкам (эта языковая травля была далеко не безобидна). Слово эмигрант вступало в семантическое и смысловое взаимодействие с понятием попутчик; в результате формируется уточнение термина - внутренний эмигрант, обозначающее то же, что и термин попутчик - "тот, кто не принимает активного участия в социалистическом строительстве".

стр. 73

Однозначно негативное отношение к эмиграции способствовало развитию в этом слове дополнительного семантического оттенка -"бегство от действительности": "Литератор современного Запада тоже потерял свою тень, эмигрируя из действительности в нигилизм отчаяния, как это явствует из книги Луи Седина "Путешествие на край ночи"" (Литературный Ленинград. 1934. 20 авг.).

Для обозначения русских эмигрантов в советском языке использовались следующие обозначения: словосочетание белая эмиграция, слово эмигрантщина с яркой негативной оценочностью. Интересно, что последнее обозначение получило даже расширительное метонимическое употребление - "эмигрантская литература": "В этом магазине регулярно проводятся Дни, Декады советской книги (по случаю различных общих для наших стран [Финляндии и СССР] праздников). Тогда эмигрантщину и "советологию" убирают с глаз долой" (Огонек. 1987 N 27).

Впрочем, в советских изданиях иногда прорывался робкий призыв не оценивать всех эмигрантов однозначно отрицательно: "Когда мы здесь, в нашей стране, думаем о русских эмигрантах, они часто представляются нам одинаковыми, а это совсем не так. Там, в Канаде еще сохранились эмигранты-духоборы" (Образцов. Моя профессия). Конечно, речь еще не идет о "реабилитации" эмиграции в общественном мнении, однако сам факт "расшатывания" устойчивого стереотипа в отношении эмиграции (пусть даже и за счет дореволюционных переселенцев из России) уже показателен.

Синонимом (хотя и достаточно редким) слова эмиграция в русском языке является обозначение рассеяние. Однако это название скорее характерно для самих эмигрантов, чем для советского языка. Впрочем, нами все-таки зафиксирован один случай "прорыва" этого слова на страницы советской прессы. М. Шагинян, часто бывавшая в Париже и, очевидно, вынесшая это обозначение оттуда, употребила его в историческом контексте: "С одиннадцатого века армяне хлынули из Ани [древней столицы Армении] - все, кто смог бежать от чужого владычества. Началось то великое рассеяние анийских армян, какое забросило их по лицу чуть ли не всей земли - и в европейские столицы, и в американское Фресно, и в малоазиатские страны, и в Киев - "мать городов русских", и в гирейский Крым, и в турецкий Измаил" (Шагинян. Человек и время). В языке эмиграции все единицы данного словообразовательного ряда (рассеяние, рассеяться, рассеянный и т.д.) использовались очень широко. Объяснение этому коренится в тексте Библии, откуда понятие было заимствовано эмигрантами для обозначения своего социального и культурного положения. В славянских переводах Библии рассеяние является калькой греческого diaspora (рассеяние). Так в сознании эмигрантов создавалась "перекличка" времен.

стр. 74

Перестроечные годы радикально изменили отношение к эмиграции и наполнили это понятие новым смыслом, причем прямо противоположным: из врагов народа эмигранты "превратились" в патриотов. На эмиграцию стали смотреть как на спасительную силу в духовном возрождении страны, так как именно она сумела сохранить в душе и быту традиции старой, добольшевистской России: "И что еще было отрадой - это незабываемые встречи с "русскими американцами", почтенными старцами первой волны эмиграции, с их детьми, эмигрантами "второй волны" - всеми теми русскими патриотами, которые в годы лихолетий вынужденно очутились за океаном и до сих пор свято берегут понятие Россия, чистоту русского языка и русскую культуру..." (Лит. Россия. 1990. N21).

Появились попытки рассматривать эмиграцию не как монолитное образование, а сложное и разновременное явление; отсюда новые обозначения: первая волна эмиграции - после революции 1917 года и гражданской войны, вторая волна эмиграции - в 20-е годы представители научной, технической и гуманитарной интеллигенции, третья волна эмиграции - в 70-е годы представители, в основном, еврейской национальности и даже четвертая волна эмиграции - в конце 80-х - начале 90-х годов в связи со свободным выездом за рубеж.

Интересно, что в период массовой эмиграции и миграции населения внутри распавшегося СССР вновь всплывает старое слово - исход'. "Государственная политика, направленная на решение проблемы вынужденного исхода русских из ближнего зарубежья, не учитывает, как всегда. самую "мелочь": человека" (СПб. ведомости. 1994. 9 дек.). Несомненно, в наше время в прежде абстрактном и отвлеченном слове исход активизировались уже забытые массовым сознанием дополнительные прагматические элементы, связанные с насильственным или вынужденным переселением и сопряженные со страданием и болью. Так библейское понятие вновь наполнилось живым содержанием и переживанием.

Однако не только этот процесс возвращения старого понятия характерен для современного языка. Массовый выезд в Израиль способствовал вхождению в русский язык нового слова - алия. Этимологически слово восходит к ивритскому alija "восхождение" и значит "возвращение на землю предков; репатриация". Сначала, в конце 80-х, это понятие еще было неизвестно русскому языку, и его передавали при помощи традиционного обозначения - эмигранты. В первое время журналисту или публицисту новое понятие приходилось часто объяснять: "У нас в стране с недавних пор ведется работа об организации "ходжа" -паломничества мусульман в Мекку; об "алие" (возвращении евреев на землю предков) даже говорить не приходится - здесь все поставлено на высший уровень" (Коме. правда. 1994. 29 янв.).

Так как выезд евреев в Израиль из СССР (России) был самый

стр. 75

большой, то появилось даже такое обозначение - великая алия. Это привело также к тому, что в русском языке жителей Израиля появилось словосочетание русская алия (то есть люди, приехавшие из России, бывшего СССР): "Ведущие партии (...) воздерживаются теперь от выпадов против русской партии, понимая, что это может только еще больше сплотить вокруг нее русскую алию" (Сегодня. 1996. 28 мая).

Жизнь этого понятия и слова на этом не закончилась. У него формируется (на основе метонимического переноса) новое значение - "часть, район израильского города, где живут выходцы из бывшего СССР, России". В некоторых случаях происходит даже неоправданное расширение значения слова алия и сближение со словом колония ("поселение выходцев, переселенцев из другой страны, области"): "Для того чтобы фалаши, редко живущие в Эфиопии в городах, лучше приспособились к цивилизованной жизни, государство дарило им квартиры. Так продолжалось до прошлого года, когда функционеры русской алии, то есть новоприбывшие "русские", не возмутились такой, как им казалось, "несправедливостью" (...) Сейчас и "русским" и "эфиопам" государство оплачивает примерно треть стоимости покупаемой квартиры" (Независ. газета. 1996. 18 июня).

Так как слово алия в русском языке новое, его трудно найти в толковых словарях. По крайней мере, оно не встречается ни в "Толковом словаре русского языка" (под ред. С.И, Ожегова и Н.Ю. Шведовой), ни в "Толковом словаре русского языка конца XX века. Языковые изменения" (СПб., 1998), ни в "Большом толковом словаре русского языка" (СПб., 1998), ни даже в специальном "Большом толковом словаре иностранных слов" (Ростов-на-Дону, 1995). Нам удалось его разыскать только в вышедшем небольшим тиражом "Словаре новых иностранных слов" (Н.Г. Комлева. М., МГУ, 1995).

Рассмотренное в преемственной и последовательной смене обозначений (исход - эмиграция - рассеяние - алия) это понятие предстает перед нами в его интересной и сложной семантической, социально-исторической и прагматической истории.

Санкт-Петербург

Permanent link to this publication: