Беглый экскурс в историческое прошлое многих народов (и не только дагестанских) показал наличие системы мер и способов морально-нравственного самоочищения общества. Наличие такой системы и периодическое обращение к ней являлись факторами, способствующими не только самосохранению этноса и обеспечению динамической стабильности в обществе, но и профилактике возможных социальных конфликтов на почве аморального поведения. Так, в традиционном дагестанском социуме сложилась поэтапная система мер, обеспечивавшая морально-психологическую стабильность в обществе. Во многих случаях эти меры носили превентивный характер, и наряду с ними за серьезные нарушения общественных установлений были выработаны меры воздействия довольно безапелляционные и жесткие, такие как остракизм.

Термин "остракизм" происходит от древнегреческого слова "острака", т.е. черепок (своеобразный бюллетень), на котором записывали имя подвергаемого изгнанию. В Древних Афинах остракизм имел специфические причины и цели и "был направлен своим острием прежде всего против сильных, властных, могущественных аристократических лидеров, против тех из них, кто становился настолько влиятельным, начинал настолько выделяться в среде себе подобных, что воспринимался уже как опасность существующему политическому устройству" [Суриков, 2006, с. 207]. Таких представителей со всеобщего согласия ссылали на более или менее длительный срок (номинально 10 лет) [Суриков, 2006, с. 165].

Мотивы остракизма у разных народов в процессе исторического развития расходились в зависимости от экономических и морально-психологических приоритетов в обществе.

Остракизм у дагестанских народов соответственно имел свои специфические особенности, обусловленные местными морально-этическими, социально-экономическими, ментальными и иными отличительными чертами. Как социальное явление остракизм возник в результате общественных потребностей и трансформировался вместе с обществом. Поэтому остракизм начала XIX в. и то же явление во второй его половине значительно расходятся как по форме, так и по мотивации. Кроме того, остракизм существовал независимо от социального строя как в феодальном государстве (например, шамхальство Тарковское или Аварское ханство), так и в любом союзе сельских обществ, поскольку отречение от порочного члена могло происходить одинаково.

Остракизм в Дагестане предусматривал две формы избавления от порочного члена: лишение жизни и физическое отчуждение путем изгнания из своей среды. Остановимся более подробно на причинах остракизма в традиционном дагестанском обществе.

Известно, что такие острые социальные конфликты, как убийство, нанесение ран и увечий, похищение женщин или же межобщинные конфликты на почве нарушения границ и так далее, как правило, в большинстве случаев завершались мировою (маслаатом), где ведущую роль играли третейские судьи и народная дипломатия. Однако были случаи, когда разрешение конфликтных ситуаций путем вмешательства третейской стороны вообще не предусматривалось. К таким конфликтам, например, относилось убийство в семье вообще и по восходящей линии в особенности, за такие убийства, как правило,

стр. 57
в большинстве дагестанских обществ предусматривался остракизм. Вот как в подобном случае вершилось правосудие в кумыкских обществах. "Когда убивали: отец сына или сын отца, или старший брат младшего, или младший старшего, или мать, или сестру и если за кровь вступиться не было между ними близких людей, то тогда в этого убийцу весь народ стрелял из ружья с проклятиями. "Он не человек, у него нет чести, он убил своего отца", - говорил по адресу убийцы народ, и его не допускали ни на какие сборища. "Он низкое существо", - говорили о нем в кунацкой князя и его не пускали туда" [Манай Алибек, 1927, с. 82].

Члена тухума (рода), ведущего порочный образ жизни, в некоторых обществах изгоняли из тухума или джамаата (общины) в зависимости от содеянного, а в других - дозволялось его лишить жизни, и такой порядок в отдельных дагестанских обществах в XIX в. сохранялся. Были также общества, в которых предусматривалось обязательное изгнание аморального члена из своего тухума или джамаата, и такая процедура была кодифицирована в нормах обычного права этих обществ.

Так, обряд изгнания тухумом своего члена, ведущего порочный образ жизни, имел место у кайтагов, выглядел он следующим образом: "Если кто-нибудь из членов ведет себя дурно: ворует, убивает, то за него тухум отвечает до трех раз. Если член тухума не исправляется, то его убивают или отделяют. Обряд отделения следующий: все члены тухума собираются в определенное место, причем присутствуют и посторонние люди. Тухум по общему соглашению составляет бумагу следующего содержания: "Мы, родственники такого-то тухума, отделяем из своей среды такого-то за его дурное поведение, и с этой поры если его кто-нибудь убьет или он убьет, то мы за его кровь не отвечаем и его крови искать не будем; обворует ли кого или ограбит - мы также за него не отвечаем, и, наоборот, после нас или его, если останется какое бы то ни было имущество, мы не имеем на него никакого права, и он также - на наше. Кроме того, после сего дня он не имеет права снова войти в состав нашего тухума и быть его членом. В удостоверение чего присягаем на святом Коране и прилагаем свои пальцы"" [Памятники..., 1965, с. 19 - 20].

В адатах гидатлинских обществ остракизм порочного члена также был кодифицирован, и преступника подвергали изгнанию не члены тухума, а весь джамаат: "Виновный в поджоге большого моста подвергается штрафу в размере 100 котлов и изгнанию из Гидатлинского общества. Если кто-либо избил изгнанного, то за это не требуется возмещение. Если кто-либо убьет изгнанного, то за его кровь не отвечают" [Гидатлинские адаты, 1957, с. 25]. В данном случае мотивом остракизма являлись экономические соображения, так как большой мост соединял союз обществ с остальным миром, а строительство моста представляло собой трудоемкий процесс.

Соответственно строгое отношение предусматривали гидатлинские адаты и к сельскому исполнителю за оказание содействия виновному в неуплате штрафа и в качестве наказания ему определяли "отвержение его всеми односельчанами и всем обществом" [Гидатлинские адаты, 1957, с. 25].

Изгнание из состава джамаата или тухума было высшей мерой наказания для его порочного члена. Подвергнутый остракизму отныне находился вне закона; его можно было безнаказанно убить, отныне он не пользовался покровительством тухума или джамаата.

В сел. Кубани не существовало обычая отчуждать от тухума. У них, если в тухуме попадался человек порочного поведения, его наказывали и штрафовали, пока он не исправлялся, а если эти меры на него не действовали, его убивали [Памятники..., 1957, с. 20].

Морально-психологический климат в традиционных обществах во многом зависел от чистоты половых взаимоотношений. В связи с этим честь женщины ревностно оберегали всем тухумом, так как ее потеря пагубно сказывалась на репутации родственников, особенно мужской ее части. Соответственно строго каралось похищение женщины, допускалось даже убийство похитителей женщины при преследовании их родственниками похищенной.

стр. 58
В соответствии со стереотипом поведения, сложившимся в традиционном социокультурном пространстве Дагестана, безнаказанно позволялось убить застигнутых во время прелюбодеяния, что также было кодифицировано в кодексах адатов многих обществ. Таков, например, адат Келебского союза сельских обществ: "Если брат убьет сестру, или муж убьет жену, или двоюродный брат убьет двоюродную сестру, застав их с посторонними мужчинами, то кровь их не будет искать, она пропадает" [Адаты..., 1965, с. 72].

В подобных случаях обязательным условием было лишение жизни обоих прелюбодеев, как мужчины, так и женщины, в противном случае предусматривалась кровная месть со стороны родственников убитого. Такой стереотип носил общепринятый характер, если даже не был предписан в нормах обычного права союзов обществ.

Отношение к прелюбодеянию, совершенному с замужней женщиной, было особенно строгим, за что шариат предусматривал побиение камнями. Вот как, например, прелюбодейственные отношения регламентировались в законоположении закавказских аварцев еще в середине XVIII в.: "Если же из двух прелюбодеев - имеются в виду, естественно, мужчина и женщина - одна сторона будет являться состоящей в законном браке, а другая сторона не будет состоять в нем, то сторону, состоящую в браке, следует закидать до смерти камнями, а стороне, не состоящей в браке, - нанести сто ударов плетью, вычернить лицо в присутствии большого числа народа, а также усадить ее на осла задом наперед и неоднократно обвести в таком виде перед элитой этого народа. (Производили такие действия также после пятничной молитвы прямо перед Джарской соборной мечетью или на месте сбора жителей этой страны)" [Хрестоматия..., 1999, с. 54].

Вышеуказанный порядок не только являлся предписанием, но и находил практическое воплощение в жизни. Так, имеются сведения, датированные 1904 г., что в Дагестане одна изменница была задушена между двумя досками. "Согласно магометанскому закону за соблазнение девицы полагалось 100 ударов, а за соблазнение замужней женщины побиение камнями" [Ладыженский, 1929, с. 173].

Прелюбодеяние было аморальным явлением и чревато риском незаконнорожденного потомства, что согласно шариату и в представлениях народов Дагестана считалось непростительным грехом. Поэтому незаконнорожденные дети почти всегда умерщвлялись без всяких на то взысканий.

Во всех обществах Дагестана трепетное отношение сложилось к религиозным святыням, в том числе и к мечетям, и были общества, где воровство из мечети считалось святотатством, а совершивших подобное деяние также ставили вне закона. Так, в Цудахарском обществе виновный в воровстве из мечети "кроме уплаты в 12 раз более стоимости украденного изгоняется из общества и считается канлы (кровником, кровным врагом) всех жителей того селения, где им сделано преступление" [Комаров, 1868, с. 21].

Вообще воровство среди горцев считалось преступлением против личности и личной собственности, которые строго охранялись шариатом и адатом. Соответственно вора, застигнутого на месте преступления, можно было безнаказанно лишать жизни.

Гостеприимство у народов Дагестана, по описаниям всех европейских и русских авторов XIX в., являлось первой добродетелью, и за убийство гостя также позволялось безнаказанно убить преступника.

Следует заметить, что адатные нормы и шариат только в редких случаях предписывали прибегать к смертной казни и не запрещали ее, если сельское общество или тухум применял эту меру в отношении своего порочного представителя.

У всех народов Дагестана и Чечни нарушение маслаата также считалось аморальным поступком, за который следовал остракизм. Так, виновный в нарушении маслаата (у чеченцев - машар) у ауховцев и ичкерийцев "предается народом проклятию", полученное при машаре возвращается [Леонтович, 1882, с. 130 - 131]. У кумыков за подобное преступление убийца ставился вне закона, и его можно было безнаказанно убить: "За убийство кровника, после того как с ним состоялось примирение, по обычаю кумыков в Тар-

стр. 59
ковском округе, а также в Мехтулинском ханстве виновные считались врагами всего общества, и всякий мог их убить..." [Ладыженский, 1929, с. 163].

Отношение к аморальному члену тухума у всех народов Северного Кавказа было одинаково жестким, что носило назидательный характер. Так, традиционно в Абхазии человек, совершивший насилие, позорил семью, и считалось правильным, когда его лишают жизни свои же родственники. Когда расправу совершают родственники насильника, старейшины рода запрещают его оплакивать и носить по нему траур. Такого человека не хоронят на кладбище, могилу роют недалеко от дома, а потом ровняют с землей [Абхазская Фемида..., 2000].

Соответственно у чеченцев также существовала своеобразная форма остракизма. Сдерживающей силой от аморального поведения в традиционном чеченском обществе являлась угроза проклятия обществом. "В Чечне знаком остракизма служило сооружение "в честь" нарушившего законы общества лица кучи камней - каралага. Ее устраивали возле дороги и в публичных местах, и каждый проходящий бросал туда камень. Каралаг могли ночью возвести во дворе антисоциальной персоны, и днем хозяин разбирал кучу, но на следующую ночь она появлялась вновь" [Берже, 1859, с. 69]. Такая форма остракизма больше носила характер морального отчуждения.

Морально-нравственные устои, сложившиеся в традиционных обществах, наряду с адатом и шариатом оказывали значительное влияние на взаимоотношения в обществе, и соответственно статус отдельного человека или же тухума в целом строго зависел от их морально-нравственной репутации в джамаате.

Судьба изгоя была ужасна. У осетин никто не садился с отцеубийцей за один стол, никто не пил с ним из одной чашки. Его жилище и все имущество предавалось огню и разорялось дотла [Анчабадзе, 1979, с. 140 - 141]. По замечанию Ю. М. Ботякова, "осознание своей вины - тяжелое испытание, выпавшее на долю изгоя, прошедшего обряд отречения, оно ломало личность настолько, что, вероятно, лишь единицы из этой категории могли стать собственно абреками" [Ботяков, 2004, с. 16 - 17].

Бесправный во всем изгой не лишался лишь права на гостеприимство. Однако его не сажали за один стол, где обедала или ужинала семья, а отводили в самый темный угол дома: остатки его еды тут же выбрасывались на съедение псам с характерным возгласом: "От собаки к собаке" [Анчабадзе, 1979, с. 140 - 141].

В дагестанских обществах изгою также формально не отказывали в гостеприимстве, но в то же время возмутитель спокойствия, от которого отказались в тухуме или джамаате, также не нужен был в любом другом сообществе. У горцев пришельца с оттенком пренебрежения называли "апараг" и соответственно к нему относились. У аварцев по отношению к таким пришельцам сложилась поговорка "Апарагасул рукъ - росу рагIалда, хоб - хабал рагIалда", что в переводе на русский язык означает: "Дом пришельца - на окраине села, и могила - на краю кладбища". В положении пришельцев в зависимости от содеянного преступления чаще всего оказывались кара-канлы, т.е. совершившие убийство при отягчающих обстоятельствах.

Физическое отчуждение безнравственного члена тухума или джамаата в горских обществах, как правило, сопровождалось его моральным остракизмом. Так, он не мог баллотироваться на выборные должности в джамаате или же присягать за себя и быть соприсягателем для очищения близких при судопроизводстве. Представители джамаата также избегали вступать в брачные, торговые или иные деловые отношения с порочным членом, и тем самым происходило нравственное самоочищение и поддержание чистоты в социокультурном пространстве на микро- и макроуровне. Через отчуждение от порочного члена происходило формирование морально-нравственных ценностей и приоритетов в социокультурном пространстве.

Как правило, эти ценности основывались на таких критериях, как социальная справедливость, уважение к старшим по возрасту и женщине, отстаивание представителем чести и достоинства как своей, так и тухума или джамаата, развитое чувство патриотизма, приоритет общественных интересов над личными, храбрость, смелость, отвага и т.д.

стр. 60
О чувстве справедливости горцев Дагестана имам Шамиль отзывался очень высоко: "Всякое подобие несправедливости, всякое ничтожное, но неправильное действие - из глубины души возмущает горца, который с качествами хищного зверя питает в себе глубокое чувство правдивости. Это чувство или дает ему возможность умирать без ропота и боли, или же подвигает его на самые кровавые эпизоды..." [Руновский, 1989, с. 112].

Не менее трепетно относились горцы к защите своей чести и достоинства. Как замечают многие авторы XIX в., непременным атрибутом горского менталитета было развитое чувство собственного достоинства. По этому поводу В. П. Пожидаев отмечал: "Горец самолюбив и проникнут большим уважением к собственной особе и никому, никогда не позволит наступить себе на ногу. Поэтому он жестоко мстить за оскорбление матери, сестры и жены, и немало наших русских мужиков, солдат, красноармейцев за свою "матерщину" нашли себе могилу по кавказским городам и захолустьям" [Пожидаев, 1926, с. 101]. Эти моральные приоритеты в обществе ценились, являлись нравственным критерием и соответственно культивировались.

В традиционных обществах сложилась статусная градация в зависимости от морально-нравственной репутации человека, тухума или джамаата; выделились целые джамааты, снискавшие себе репутацию честных, беспристрастных и безупречных в морально-нравственном отношении, к посреднической помощи которых прибегали при решении спорных вопросов или к посредничеству в миротворчестве. Так, жители шамхальства Тарковского обращались в сел. Эрпели или Губден; жители Мехтулинского ханства - в сел. Охли, жители присулакских селений - в сел. Зубутль Салатавского союза сельских обществ, кайтагцы - в сел. Киша и Уркарах [Комаров, 1868, с. 8]. Представители этих селений всегда дорожили своей репутацией и поддерживали ее.

Во второй половине XIX в. вследствие окончательного присоединения Дагестана к России стереотип поведения местного населения медленно подвергался трансформации. В обществе по-прежнему встречались носители разнообразных пороков, но теперь наказание их уже являлось заботой российских властей, которые, следуя настоятельным просьбам жителей обществ, ссылали преступников в Сибирь. Так, в январе 1888 г. бывший ссыльный Хасан Магомед Али оглы из сел. Урахи Даргинского округа в показании отмечал: "В 1888 году я по приговору общества односельцев за воровство и дурное поведение был выслан из края и по распоряжению начальства поселен в Тамбовскую губернию... (навсегда), но оттуда сбежал" [ГАРД, ф. 2, оп. 4, д. 24, л. 9].

Судя по архивным материалам, случаев бегства из ссылки было немало, а беглецов часто возвращали по месту высылки. Отчуждение от общества носило распространенный характер, о чем свидетельствует обзор по Дагестанской области за 1899 г.: "Число сосланных во внутренние губернии и Сибирь за разные преступления в отчетном году выразилось в следующих цифрах: сослано во внутренние губернии 20 и в Сибирь 39 человек, но из них 45 человек принадлежат к горскому сельскому населению" [ГАРД, ф. 21, оп. 1, д. 3, л. 64].

Случаи из прошлого, мотивированные традиционным укладом дагестанского общества, порой перекликаются с событиями недавних лет.

В памяти дагестанцев хорошо сохранился одиозный случай, имевший место в условиях экономического развала, морально-нравственной девальвации и правового нигилизма конца прошлого столетия в г. Буйнакске, когда детей похищали и использовали в качестве доноров с целью трансплантации органов. Преступников настигла народная кара: прямо на площади они были убиты, а тела их сожжены. Народных мстителей (родителей детей) народ взял под свое покровительство и защитил от преследования правоохранительных органов.

Или же другой идентичный случай, имевший место в селении Башлыкент Каякентского района в 2006 г., когда насильника двух малолетних девочек также настигла народная кара; народ вспомнил позабытые традиции - насильника публично лишили жизни и органам правопорядка не дали вмешаться. В подобных случаях моральному остракизму

стр. 61
подвергали также всю семью преступника. Такие, впрочем, достаточно редкие, случаи являются напоминанием о живучести народных традиций, и, что примечательно, там, где перестает работать закон или органы правопорядка не выполняют свои прямые обязанности, народ возвращается к своим, казалось бы, давно позабытым обычаем и установлениям.

В конце 1990-х гг. в одном из районных центров Республики Дагестан был случай, когда сын убил свою мать, застигнутую в прелюбодейственной связи, а прелюбодей спасся бегством. Весь джамаат во главе с сельским муллой взял под опеку убийцу, и по их ходатайству органы правопорядка оставили его без наказания.

Самосуд, индивидуальный или коллективный, естественно, не является решением проблемы, и оправдывать его с точки зрения закона нельзя. Однако надо признать, что подобные прецеденты уходят корнями в древние традиции дагестанского общества, в котором остракизм содействовал морально-нравственному очищению, тем самым способствуя поддержанию динамической стабильности в нем. Напомним, что остракизм выражался в двух формах: в физическом отчуждении преступника от тухума или джамаата либо в его убийстве самим же коллективом. Основными причинами для остракизма были: убийство в семье по восходящей линии, прелюбодеяние, святотатство, инцест. Кроме того, остракизмом каралось: воровство (если вор был пойман на месте преступления), оставшееся без наказания убийство родственниками похитителей женщины, нарушение маслаата и некоторые другие.

СПИСОК ЛИТЕРАТУРЫ

Абхазская Фемида: Насильников казнят родные // Спид-информ. 2000. N 8.

Адаты Келебских селений // Памятники обычного права Дагестана XV11-XIX вв. I Сост. Х. М. Хашаев. М., 1965.

Анчабадзе Ю. Д. Остракизм на Кавказе // Советская этнография. 1979. N 5.

Берже А. П. Чечня и чеченцы. Тифлис, 1859.

Ботяков Ю. М. Абреки на Кавказе. СПб., 2004.

ГАРД (Государственный архив Республики Дагестан). Ф. 2. Оп. 4. Д. 24. Л. 9; Ф. 21. Оп. 1. Д. 3. Л. 64.

Гидатлинские адаты / Подготовка к печати Х. М. Хашаева, М. С. Саидова. Махачкала, 1957.

Комаров А. В. Адаты и судопроизводство по ним // Сборник сведений о кавказских горцах. Вып. I. Тифлис, 1868.

Ладыженский А. М. Очерки социальной эмбриологии. Ростов-на-Дону, 1929.

Леонтович Р. И. Адаты кавказских горцев. Одесса, 1882.

Манай Алибек. Адаты кумыков // Дагестанский сборник. Махачкала, 1927.

Памятники обычного права Дагестана XVII-XIX вв. / Сост. Х. М. Хашаев. М., 1965.

Пожидаев В. П. Горцы Северного Кавказа. Ингуши, чеченцы, хевсуры, осетины и кабардинцы. Краткий историко-этнографический очерк. М. -Л., 1926.

Руновский А. Записки о Шамиле. М., 1989.

Суриков Е. И. Остракизм в Афинах. М., 2006.

Хрестоматия по истории права и государства Дагестана в XVIII-XIX вв. В 2-х ч. / Сост. Т. М. Айтберов. Ч. I. Махачкала, 1999.

Permanent link to this publication: