В первой половине XVIII в. на российско-китайской границе близ российской Кяхты и китайской торговой слободы Маймайчэн начал формироваться особый кяхтинско-китайский пиджин, на котором объяснялись китайские купцы, приезжавшие в этот район для ведения торговли с россиянами. Этот жаргон на довольно долгое время стал языком-посредником, в целом обеспечивавшим потребности двусторонней торговли и контакты представителей двух государств.

Ключевые слова: российско-китайские связи, приграничная торговля, Калганская школа русского языка, русский язык в Китае, языковые смешения, диалекты и наречия.

Развитие российско-китайских контактов привело к подписанию в 1689 г. первого межгосударственного соглашения - Нерчинского договора. Однако скоро стало понятно, что этот документ не отвечает темпам развития двусторонних отношений, и 20 августа 1727 г. чрезвычайный посол и полномочный министр граф С. Л. Владиславич-Рагузинский заключил с Китаем Буринский договор, закрепивший договоренности сторон по вопросам пограничного размежевания. Несколькими месяцами позже, 21 октября 1727 г., состоялось подписание Кяхтинского трактата, который на долгое время (до середины XIX в.) сформулировал основные подходы по развитию двусторонних контактов, включая торговые. Летом 1728 г. Кяхтинский трактат был ратифицирован российскими властями.

Условиями нового межгосударственного документа предполагалось "на границах ради... купечества взберется удобное место... на Селенгинской Кяхте, где построятся домы и оградятся оградою. И кто-либо похошет итти на оное место купечества ради, да идет токмо прямою дорогой" [Сборник договоров России с Китаем, 1889, с. 54]. Будущую торговую слободу - Кяхту1 - было решено строить в четырех верстах от Троицкой крепости. Работы по ее возведению российский посол поручил капитану Княгинкину, передав в его распоряжение 350 солдат Якутского полка и 30 казаков, присланных из Удинска [Климов, 1978, с. 13; Тугутов, 1954, с. 7]. Кяхтинский форпост планировалось возвести за год, что и было сделано - в 1728 г. строительство закончилось. Он

1 Свое название слобода получила по мелководной речке Кяхта. А само слово "Кяхта", по одним данным, произошло от бурятского слова "хаягта", что означало пырей или пырейноe место [Жиров, 2005, с. 139; Климов, 1978, с. 13], по другим данным, - от монгольского "Кягту" - названия местного урочища [Мороз, 1998, с. 187]. В китайских документах Кяхта именовалась общепринято как "Цякэту" (кит.: , что было транслитерацией русского названия на китайский язык [Мэн Сяньчжан, 1992, с. 85]. Маньчжурское название русской слободы - "Хадалда чик", где первое слово означало собственно Кяхту, а второе - торговое место, рынок [Паллас, 1788, с. 155].

стр. 25
первоначально включал несколько изб для купцов, гостиный двор, торговые лавки и амбары для хранения товара [Паллас, 1788, с. 150]2. По признанию китайцев, Кяхта имела весьма удобное географическое расположение, что "в течение второй половины царствования династии Цин превратило ее в основной канал торговли и центр экономической деятельности" [Ши Цзюньвэй, 2011, с. 82].

Для начала торговли все было готово, и после приезда во второй половине 1728 г. на границу первых китайских купцов было объявлено, что "на Кяхте торг открыт" [Бадиев, 1978, с. 4; Силин, 1947, с. 40]. Постепенно Кяхта превратилась в центр пограничной торговли, куда российские купцы "охотно ехали за три-четыре тысячи верст, чтобы с некоторым барышом продать свои товары" [Климов, 1978, с. 14]. Росло местное население3, совершенствовалась торговая, хозяйственная и жилая инфраструктура, и в конце 1743 г. по указу Сената этому поселению был присвоен статус торговой слободы [Мороз, 1998, с. 187]. К середине XIX в. Кяхта разрослась и фактически включала в себя три населенных пункта: Троицкосавск (бывшая Троицкая крепость), к этому времени ставший таможенным городом; Кяхтинскую торговую слободу и Усть-Кяхтинскую мещанскую слободу [Единархова, 1982, с. 15 - 16]. Кяхта находилась в подчинении генерал-губернатора Восточной Сибири, для урегулирования конкретных вопросов с китайскими пограничными властями в слободе была учреждена должность пограничного комиссара [Попов, 1924, с. 21]. В 1851 г. там образовалось кяхтинское градоначальство [Единархова, 1982, с. 16]. С 1860-х гг. этот населенный пункт получил статус окружного города, а в 1901 г. - уездного [Тугутов, 1954, с. 8].

Напротив Кяхтинского форпоста на китайской территории в четырехстах метрах была выстроена китайская слобода Маймайчэн4 (кит.: ; доcл, с кит.: "торговый город"; монгольское название - Хиаагт наймаачин, где "Хиаагт" - Кяхта, а второе - монгольская транскрипция китайского слова "маймайчэн"). Это был "деревянный город с помещениями и зданиями", возведение которого "не потребовало [от китайских властей] значительных усилий" [Мэн Сяньчжан, 1992, с. 84]. Символично, что на линии государственной границы между российской и китайской торговыми слободами, соединенными дорогой, был установлен пограничный столб с надписями на русском и маньчжурском языках [Паллас, 1788, с. 156; Ли Чжисюэ, 1992, с. 116; Су Фэнлинь, 1989, с. 85], возведенный на второй день после заключения Кяхтинского трактата (22 октября 1727 г.) [Мэн Сяньчжан, 1992, с. 84]. Над центральными воротами в Кяхту с китайской стороны был помещен российский герб, и прибывшие в русскую слободу люди входили в нее "под крыльями русского двуглавого орла, который величественно глядит во все стороны" [Мичи, 1868, с. 69]5. Российские путешественники и купцы, регулярно посещавшие Маймайчэн, отмечали изящность города и одновременно простоту его планировки.

По своей застройке он был похож на другие китайские города, которые, по указанию Рагузинского, "едва ли не все фигурою четвероугольные, треугольные или в

2 Подробнее о строительстве Кяхты и проведенных в этой связи Владиславичем-Рагузинским подготовительных мероприятий см., например: [Мороз, 1998, с. 186 - 187].

3 В 1743 г. по указу Сената было "повелено для распространения купечества поселять в Кяхте людей" и "селиться им отдельной слободой" [Попов, 1924, с. 19]. С этой целью для постоянного проживания в район было перевезено порядка 100 семей. Причем направляли туда людей не только из сибирских городов, но и из Московской и Казанской губерний [Тугутов, 1954, с. 8]. В 1768 г. количество семей, постоянно проживавших в Кяхте, возросло до 120 [Климов, 1978, с. 17].

4 В российской историографии Маймайчэн первоначально ошибочно называли "Найматчик", при этом объясняя, что по-китайски "най" означает продавать, "май" покупать, а "тчик" место (см., например: [Жиров, 2005, с. 157]); также называли "Маймачин" [Мартос, 1827, с. 267; Мушкин, 1852, с. 225].

5 К слову, возвышавшийся на границе с Китайской империей российский герб вызывал большой интерес и одновременно искреннее удивление со стороны китайцев, причем даже тех, которые были отчасти знакомы с русским языком: "Птица мудрена, - заключали они, - его два голова ума много, не известна толька которона голова хыозяин, которона голова пыркащик" (т.е. неизвестно, какая из голов главнее и старше) [Стахеев, 1869, с. 182].

стр. 26
квадрате двоедлинном стоят... В тех городах имеются над градскими воротами четвероугольные башни с четвероугольными окошками" [Граф Владиславич о Китае в XVIII веке, 1900, с. 579 - 580]. И Маймайчэн, выстроенный "чрезвычайно регулярно", имел форму четырехугольника с тремя прямыми улицами, проходившими с севера на юг. Город был обнесен невысокой стеной с башенками для охраны, помещенные на которых "стеклянные колокольчики и металлические палочки при ветре издают приятный звук" [Мичи, 1868, с. 68]. Для входа в него было предусмотрено несколько ворот, одни из которых выходили на Кяхту. В слободе имелось две кумирни; жилые дома купцов и служащих были выстроены окнами во двор, и все "имеют башни, на которых золотыми буквами красуется имя владельца" [Мичи, 1868, с. 68]. Хозяйственно-торговая часть Маймайчэна - лавки, амбары и магазины - находилась отдельно от жилых районов. Завершенность и правильность планировки придавали городу "красивый вид, особливо в сравнении с двумя Кяхтами, большой (Троицкая крепость. - П. Л.) и малою (Кяхтинская торговая слобода. - П. Л.); но беда если пожар: ничего не уцелеет!" [Вигель, 1928, с. 249]. Строительство китайской слободы было завершено приблизительно к 1740-м гг. (подробнее о внутреннем устройстве китайской слободы и ее возведении см., например: [Жиров, 2005, с. 157; Кривцов, 1984, с. 135; Максимов, 1871, с. 494 - 495; Мартос, 1827, с. 267 - 268; Попов, 1924, с. 19; Силин, 1947, с. 102 - 104; Силин, 1996, с. 55 - 57]). Китайские купцы между собой называли Маймайчэн "передней торговой слободой" , а Кяхту - "задней торговой слободой" [Лу Минхуэй, 1994, с. 138].

В 1729 г. с целью надзора за китайским торговым городом там был учрежден пост чиновника-администратора (кит. или , досл. с кит. "управляющий чиновник Кяхты"; с маньч. цзаргучи, заргучи, царгучей, саргучей, чаще - дзаргучей, китайская транскрипция маньчжурского названия должности - , досл. с маньч. "администратор", "проверяющий")6, на который по ходатайству Палаты по делам вассальных территорий (кит. , Лифаньюанъ) в тот год был назначен "хорошо разбирающийся в российских делах ланчжун (кит. ; чиновник, занимающий должность начальника отделения в центральном государственном ведомстве) Чаоэрдо (имя дано в китайской транскрипции. - П. Л.)" [Цин дай чжунъэ гуаньси данъань шиляо сюаньбянь, 1981, с. 524]. Чиновник назначался сроком на два года [Хэ Цютао, 2002, цз. 37, с. 625], в 1747 г. время его пребывания на этом посту было увеличено до трех лет [Мушкин, 1852, с. 225; Су Фэнлинь, 1989, с. 85; Хэ Цютао, 2002, цз. 37, с. 626]. Первоначально в административном плане должность дзаргучея была автономной - он имел право по всем вопросам напрямую связываться со столичными властями. Однако в связи с развитием района и активизацией контактов с Россией в 1758 г. (по другим данным, в 1762 г. [И Чанчунь, 2004, с. 55]) в Урге была учреждена Канцелярия главного чиновника (кит. , досл. с кит. "главный чиновник по делам Урги"), куда из Лифаньюаня и из числа монгольских чиновников Халхи (Северная Монголия) сроком на три года назначались два главных чиновника, а для административных нужд канцелярии из той же Палаты - еще два секретаря-представителя (кит. два писаря-делопроизводителя (кит. . После образования канцелярии главного чиновника маймайчэнский дзаргучей стал подчиняться властям в Урге [Хэ Цютао, 2002, цз. 37, с. 628; Цзяцин чао дай цин хуэйдянь чжун дэ лифаньюанъ цзыляо, 2006, с. 366].

Дзаргучей занимался обеспечением безопасности слободы, курировал торговлю, осуществлял сбор налогов и исполнял судебные функции. Важнейшей задачей чиновника была поддержка контактов с российскими властями на границе и содействие международному обмену, поэтому пекинские власти старались назначать на эту должность видных и представительных чиновников. "Дзаргучей был человек лет сорока, серьезный на вид: говорил бойко, плавно и энергично, даже как бы с некоторым оттенком

6 Подробнее об административных особенностях должности дзаргучея см.: [Петров, 2009, с. 5].

стр. 27
строгости" [Пясецкий, 1880, с. 20]. Российские современники, имевшие контакты с маймайчэнским администратором, подчеркивали его учтивость, вежливость, чувство такта, правильные манеры и поведение. "Когда к нему (дзаргучею. - П. Л.) обращались с речью на русском языке, - указывал российский врач-путешественник П. Я. Пясецкий, побывавший в Китае в 1874 - 1875 гг., - он все время смотрел на говорящего, как бы внимательно слушал его и делал вид, будто понимает его слова" [Пясецкий, 1880, с. 20]. Кяхтинские власти со своей стороны также старались поддерживать дружеские отношения с китайским чиновником и при каждом удобном случае ему "делана была политическая вежливость посылкою нитей и съестных припасов", которые он принимал "с особливым удовольствием" [Успенский, 1904, с. 60].

Градоначальник ездил в повозке, был облачен в чиновничьи одежды, и "хрустальная на шапке пуговица и висящее через ее назад павлиное перо составляют знаки его достоинства" [Паллас, 1788, с. 171 ]. За свою службу дзаргучей получал от центральных властей жалованье в размере 200 лянов серебра в год [Хэ Цютао, 2002, цз. 37, с. 627], однако "подарки, кои от купечества получить должен, далеко оное перевешивают" [Паллас, 1788, с. 171]7.

Постоянное внимание властей двух государств к Кяхте и Маймайчэну способствовало быстрому развитию приграничной торговли и повышению деловой активности этого отдаленного района. Частные инициативы российских и китайских купцов успешно конкурировали с казенной торговлей, которая постепенно начала отмирать. Не повлияло на активность приграничной коммерции и то обстоятельство, что должна она "была производиться исключительно меною товаров без монеты и кредита" [Попов, 1924, с. 20]8. Имевшиеся в этой связи стеснения вынуждали купцов двух государств в интересах повышения прибыли идти на явный обман, промышляя контрабандой9. Она

7 Должность дзаргучея была весьма доходным местом. Сосредоточив в своих руках всю власть в слободе, чиновник весьма охотно, порой без имевшихся на то причин, принуждал местных купцов давать ему взятки. Вообще взятки в Маймайчэне считались "делом национальным и священным", поэтому "пусть живет дзаргучей первый год нищим, на второй и следующий заживет он достаточным человеком, с приметным комфортом" [Максимов, 1871, с. 32]. Пребывая на столь "хлебном и сытном месте", местный надзиратель, верно оценивая свое положение среди других чиновников, охотно делится полученным с более высоким начальством: из получаемых ежегодно от купцов "20 тыс. рублей серебром половину уделяет на ургинских амбаней (амбань на маньчжурском чиновник, служащий) и чиновников" [Мушкин, 1852, с. 225]. Высокие поборы взимались всегда, даже "несмотря на упадок торговли и благосостояние жителей", что "ложилось тяжелым бременем не только на отдельных лиц свободной профессии, но и на купечество" [Осокин, 1906, с. 57]. За время работы дзаргучея в Маймайчэне сложилась целая система взяток. Китайский исследователь Лай Хуэйминь, проведя соответствующее исследование, выделил пять больших категорий продукции, которые использовались купцами с целью таких подношений: продукты питания, чай, винные изделия и табак, предметы повседневного спроса и материя. Все эти категории включали немало конкретных вещей, которые фигурировали в качестве неоправданных подарков, и таких ученый насчитал 124 наименования [Лай Хуэйминь, 2012(2), с. 37]. Культ взятки был настолько высок, что многие купцы и не пытались решать свои вопросы в соответствии с имевшимися правилами, но больше стремились обезопасить себя и свое дело подкупом должностных лиц: "Собрал он много денег, - говорили об одном дзаргучее местные купцы, - но для нас сделал больше" [Максимов, 1871, с. 32]. Однако справедливости ради надо сказать, что в своем стремлении обогатиться за счет купцов местный смотритель соблюдал разумную меру, так как понимал, что купцы могут подать на него жалобу ургинскому амбаню, которому он подчинялся. Правда, бывали случаи, когда и сам ургинский амбань становился объектом критики местных жителей, за что лишался своей должности и подвергался наказаниям. Так, власти лишили должности и отправили в Пекин, где передали в Ведомство наказаний, ургинского амбаня монгола Сэкэтунъэ (имя дано в китайской транскрипции. - П. Л.), уличенного во взятках [Цин шилу. Вэньцзун сянь хуанди шилу, 1986, цз. 176, с. 966; Цин шилу. Вэньцзун сянь хуанди шилу, 1987, цз. 315, с. 630 - 631; цз. 321, с. 740 - 741; цз. 327, с. 871].

8 На старшин кяхтинского купечества и таможню ложилась ответственность за обеспечение полной оценочной эквивалентности ввозимых из Китая в Россию и вывозимых из России в Китай товаров (подробнее о меновом режиме кяхтинской торговли и ее организационных особенностях см., например: [Тагаров, 2001, с. 10 - 16]).

9 Контрабанда в определенный момент стала неотъемлемой частью всей пограничной торговли. В период формирования кяхтинского рынка местные власти старались удерживать его развитие в правовых рамках, добиваясь при этом определенных успехов; так, отправленный летом 1731 г. с тайной миссией в Кяхту

стр. 28
особенно усиливалась в те моменты, когда из-за возникновения разногласий между двумя государствами китайская сторона в одностороннем порядке закрывала торговлю (так, лишь за период с 1762 по 1792 г. цинские власти трижды в общей сложности на 15 лет приостанавливали коммерческую деятельность на границе [Мэн Сяньчжан, 1992, с. 89]), заставляя российских и своих купцов нести огромные убытки (подробнее о закрытии кяхтинской торговли см., например: [Ван Сяопин, 1987, с. 136 - 140; Ли Юнцин, Су Фэнлинь, 1987, с. 80 - 88; Хэ Цютао, 2002, цз. 37, с. 628; Цинчао вэньсянь тункао, 1963, цз. 300, с. 7485; Цин дай чэкунъэ гуанъси данъань шиляо сюаньбянь, 1979, с. 361]).

Основными статьями российского экспорта в Китай были меха, кожа, сукно, железо, а из Китая в Россию везли шелк, бархат, сахар, табак, фарфор, краску, предметы мебели, лекарственные растения и самое главное - чай10 [Тугутов, 1954, с. 9; Лю

житель Селенгинска Парфен Семенов по возвращении показывал, что "кто не торгует ли тайно, для утайки в казну пошлин, того я и не видел и ни от кого не слыхал" [Сычевский, 1875, с. 226 - 227]. В будущем ситуация существенно изменилась. Рост объемов торговли, повышение конкуренции, привлечение на этот рынок ведущих торговых домов России - все это в условиях архаичного менового режима коммерции неминуемо вело к нарушениям. Российские приграничные власти, в свою очередь, отчетливо понимали, что любые попытки тщательно регулировать правила торговли и пресекать попытки ее незаконного ведения прежде всего отрицательно скажутся на самом районе и на их положении. И хотя контрабанда считалась незаконной деятельностью, активно бороться с ней никто не спешил, а местами и вовсе поощрял. "Ревностное отношение к своим обязанностям, - вспоминал кяхтинский таможенный надзиратель Н. О. Оглоблин, - как правило, не вознаграждалось и даже служило причиной серьезных неприятностей по службе" вплоть до увольнения с нее [Хохлов, 1987, с. 209]. Еще более высокими темпами процветала незаконная торговля на китайской территории. В середине XIX в., например, контрабанда ревеня из Китая в Россию, в которой он пользовался повышенным спросом, стала приобретать такие масштабы, что в целях недопущения нелегального проникновения этого продукта на границу были введены ограничения на его свободный перевоз внутри самого Китая и запрет (без специального разрешения) на ввоз в граничащие с Россией китайские провинции [Цин шилу. Гаоцзун чунь хуанди шилу, 1986(1), цз. 740, с. 151 - 152; Цин шилу. Гаоцзун чунь хуанди шилу, 1986(2), цз. 1323, с. 910; Цин шилу. Гаоцзун чунь хуанди шилу, 1986(3), цз. 1361, с. 256 - 257; Цин шилу. Сюаньцзун чэн хуанди шилу, 1986, цз. 290, с. 483; Цин шилу чжунъэ гуаньси цзыляо хуэйбянь, Т. I. 1974, с. 78 - 82; Чжао И, 1997, с. 20 - 21; Юань Сэньпо, 1990, с. 59 - 60]. Поставки ревеня ввиду его важности и высокого спроса в России наравне с чаем выделились в отдельное направление кяхтинской торговли, включая систему производителей, поставщиков, перекупщиков, в том числе нелегальных [Лай Хуэйминь, 2012(1), с. 41; Хэ Цютао, 2002, цз. 37, с. 632]. Для выявления истинных масштабов нелегальной коммерческой деятельности на границе пекинские власти направляли в Маймайчэн (иногда под видом купцов или путешественников) сотрудников Главного налогового ведомства (кит. выдвигались также идеи из числа чиновников ряда столичных ведомств создать комиссию по пресечению нарушений и контрабанды в Маймайчэне, но дальше разговоров эти инициативы не доходили [Чоубань иу шимо. Тунчжи чао, 2008, цз. 57, с. 2307 - 2310].

10 Чай занимал неоспоримое лидирующее место в китайском экспорте в Россию: если в 1762 - 1785 гг. в общем объеме китайского экспорта в наше государство доля чая составляла всего 15% [Го Вэньшань, 1989, с. 89], то в 1801 - 1830 гг. этот показатель вырос до 87.7, а ко второй половине XIX в. достиг 95%. В торговле чаем на кяхтинском рынке монополистами были купцы из китайской провинции Шаньси (об их деятельности см., например: [Лай Хуэйминь, 2012(2), с. 33 - 47; Ма Яньпин, Фэн Цзяньмин, 2011, с. 77 - 79]). Купцы из Шаньси, в которой чай не культивировался, тем не менее создали масштабную монополистическую торговую сеть, соединявшую весь процесс от закупок чая в южных китайских провинциях (в основном в провинции Фуцзянь) до его поставки непосредственно в Маймайчэн. Возвышение торговцев этой провинции началось со времен династии Юань (1271 - 1368), когда выгодное географическое расположение провинции позволило местным купцам установить контроль над значительной частью торгового потока богатого Южного Китая со странами Азии и Европы. В XVI в. в период Мин (1368 - 1644) шаньсийскис купцы начали предпринимать первые попытки организации чайной торговли с российскими городами в Сибири [Лун Ицай, Цюй Шаомяо, 1983, с. 12]. Развитая дорожная есть и транспортная инфраструктура, созданная и принадлежавшая торговым домам этой провинции, в будущем была задействована маньчжурами во время покорения ими Китая и создания Цинской империи. Благодаря лояльности к правящему дому местные купцы установили прочную связь с маньчжурской политической элитой, заручились ее поддержкой (кстати, именно из-за этого многие фирмы Шаньси вошли в состав гильдии поставщиков дворцового управления, а тамошние купцы получили титулы и ранги). В итоге "повышенное внимание и широкое использование цинским двором купцов Шаньси, объединение и сосредоточение их экономического потенциала существенно расширило сферу коммерческой деятельности торговцев Шаньси в Китае и за его пределами" [Лун Ицай, Цюй Шаомяо, 1983, с. 13]. Фирмы, занимавшиеся чаем на границе, имели сильный потенциал. Например, торговый дом Дашэнли (кит. "Великое цветущее обольщение") насчитывал порядка 6 - 7 тыс. работников, для нужд транспортировки

стр. 29
Сюаньминь, 1939, с. 207 - 208; Пан Ицай, Цюй Шаомяо, 1983, с. 14; Хэ Цютао, 2002, цз. 37, с. 626; Чжунго цзиньдай маои ши цзыляо, Т. I, 1962, с. 114]. В кяхтинскую торговлю были вовлечены видные торговые дома Петербурга, Москвы, Тулы, Казани, Тюмени, Иркутска - всего более чем из 20 городов России [Единархова, 1982, с. 18]. О ее коммерческом потенциале было известно в Лондоне, Париже, Стокгольме; Кяхта имела торговые связи с США [Климов, 1978, с. 20]. Одним словом, этот рынок был весьма перспективным и сулил немалые прибыли, поэтому, по словам иностранцев, российские купцы "славятся богатством, и миллионеры там не редкость" [Мичи, 1868, с. 71].

Отмена менового режима торговли в 1845 г. и возможность использования в коммерческих операциях золота и серебра придали серьезный импульс развитию деловой активности российской слободы. В начале 1840-х гг. ежегодные обороты каждой торговой фирмы составляли от 50 тыс. до 350 тыс. руб. серебром, что в общем объеме внешней торговли России составляло от 3% (в 1841 - 1845 гг.) до 12.2 % (в 1855 г.) [Единархова, 1982, с. 18 - 19]. Эта, но сути, региональная торговля в определенный момент не только стала составной частью российской экономики, но и превратилась в ее важную движущую силу. "Словом, никакая отрасль торговли в России не имеет столь различных соотношений к народной промышленности и не разливает столько благодеяний для простого класса, как непосредственная наша (кяхтинская. - П. Л.) торговля с Китаем" [Огородников, 1856, с. 14].

Однако блистательный век этой пограничной коммерции оказался весьма коротким. В связи с переносом в 1861 г. таможенного поста из Кяхты в Иркутск значение первой в качестве связующего звена с Китаем стало уменьшаться [Петров, 2009, с. 7]. В то же время в соответствии с подписанными в 1850 - 1860-х гг. с Цинской империей договорами российское купечество получило дополнительные привилегии при ведении торговли с Китаем, что отразилось на монополистическом положении кяхтинского рынка [Ши Цзюньвэй, 2011, с. 84]. Окончательно сместило Кяхту на периферию международной торговли введение в эксплуатацию в 1903 г. КВЖД, в корне изменившее систему поставок и превратившее провинцию Хэйлунцзян в новый центр коммерческого взаимодействия Китая с Россией и странами Европы. В новых условиях караванная торговля, несмотря на разветвленность путей и сложившуюся дорожную инфраструктуру, не могла конкурировать с железнодорожным транспортом [Люй Янь, 2002, с. 55; Ши Цзюньвэй, 2011, с. 84]. На китайской стороне также происходили изменения: тамошние торговцы, верно оценив ситуацию, спешно переориентировались на другие рынки Сибири11. В результате Маймайчэн начал пустеть: количество торговых домов там сначала сократилось до тридцати12, а к 1867 г. - до восьми [Петров, 2009, с. 7], и только четыре из них были чайные [Чжунго цзиньдай маои ши цзыляо, Т. II, 1962, с. 114].

товаров использовалось 20 тыс. верблюдов, по всему Китаю было открыто несколько сот магазинов. Эта фирма контролировала всю торговлю (и не только чаем) в монгольских княжествах (включая Маймайчэн) и выступала кредитором местной монгольской знати: например, из 140 хошунов Северной Монголии лишь около 10 не были финансово связаны с этой фирмой Ма Яньпинь, Фэн Цзяньмин, 2011, с. 79.

11Возможность торговать во внутренних районах России значительно укрепила позиции китайских купцов на российском рынке: в начале XX в., например, общий объем китайского экспорта в Россию, поставлявшегося через шаньхайгуаньскую таможню, составлял 28.275 млн. лянов серебра [Цанькао цзыляо. Мэнгу цзинцзи цинсин, 1909, с. 316 32а]. Увеличивалось в этой связи и количество выходцев из Китая, проживавших на российском Дальнем Востоке: по данным на 1915 - 1920-е гг., во всем дальневосточном регионе находилось около 55 тыс. китайцев [Оглезнева, 2007(1), с. 67], при этом в Забайкалье их количество составляло 4859, а в Амурской области - 4439 человек [Георгиевский, 1926, с. 64]. По данным переписи населения 1926 г., на Дальнем Востоке было зарегистрировано 100.7 тыс. китайцев [Беликов, 1997, с. 96].

12 В 1775 г., например, количество постоянно работавших там фирм составляло 173 ед., а лишь в первые четыре месяца 1792 г. через калганский пост в Маймайчэн выехал 71 китайский торговец [Лай Хуэйминь, 2012(1), с. 55 - 61]. По данным Шаньхайгуаньского налогового управления, в 1844 - 1852 гг. только лишь чайных фирм из Шаньси в Маймачэне насчитывалось 41 ед. [Лай Хуэйминь, 2012(2), с. 40].

стр. 30
Несмотря на упадок, кяхтинская торговля все же стала важной составной двусторонних отношений. За годы ее существования были выстроены в целом долгосрочные взаимовыгодные торговые связи с Китайской империей. Контакты купцов двух государств способствовали наращиванию товарообмена на региональном и международном рынках, их плотное взаимодействие на границе привело к зарождению там уникального лингвистического феномена - так называемого кяхтинско-китайского наречия русского языка.

Китайские власти старались получить максимальные выгоды от торговли с Россией, установив контроль над той незначительной частью своих торговцев, которым посчастливилось вести коммерческие дела на границе.

На определенном этапе развития двусторонних торговых связей Палата по делам вассальных территорий составила секретную инструкцию ургинскому амбаню, в частности отвечавшему за развитие этих контактов. Это был глубоко продуманный, экономически обоснованный и тактически выверенный стратегический документ, сориентированный на далекую перспективу. За свою тенденциозность в отношении российских купцов и всей приграничной торговли среди россиян инструкция справедливо получила название "китайский плутовской устав" [Китайский плутовской устав, 1854, с. 79 - 83]13.

13 О существовании этой инструкции россияне узнали лишь во второй половине XIX в., когда ее актуальность, видимо, уже исчезла. Несмотря на это, интерес к ней со стороны отечественных исследователей и коммерсантов был настолько велик, что этот документ неоднократно публиковался в ведущих российских изданиях (см., например: [Китайский плутовской устав, 1854, с. 79 - 83; Корсак, 1857, с. 331 - 335; Мушкин, 1852, с. 225 - 226]). Растиражированный перевод инструкции, к сожалению, не снабжен примечаниями с указаниями источника, откуда документ был заимствован, отсутствует и его название на языке оригинала (хотя бы в транскрипции). Эти обстоятельства существенно осложняют поиск первоисточника и не дают возможности подтвердить верность перевода. Невозможно точно определить дату появления инструкции: с некоторой степенью уверенности можно лишь выделить период, в рамках которого она могла быть подготовлена, - не ранее 1758 г. - времени образования ставки главного чиновника в Урге, которому документ был адресован, и скорее всего не позднее 1780-х гг., когда некоторые его положения уже начали реализовываться (например, изучение китайскими купцами русского языка; об этом - см. ниже) [Паллас, 1788, с. 182]. Не исключено, что первоисточник уже утрачен, о чем косвенно свидетельствует то обстоятельство, что китайские исследователи при упоминании этой инструкции пограничным властям ссылаются на ее перевод, опубликованный в России в середине XIX в. (см., например: [Лай Хуэйминь, 2012(1), с. 45; Ми Чжэньбо, 2003, с. 88 - 90]). Некоторая неопределенность, связанная с историей этого документа, тем не менее не дает усомниться в его подлинности. Свидетельства россиян о ведении торга на границе позволяют говорить о четкой последовательности в действиях их китайских компаньонов, чего нельзя было добиться без наличия неких унифицированных правил ведения коммерческой деятельности. Секретное постановление создало определенную торгово-экономическую, правовую, технико-логистическую и фискально-надзорную систему на границе с Россией, на основе которой строилась вся торговля китайских купцов с россиянами. Инструкция, в частности, требовала от китайских торговцев "тщательно любопытствовать" о потребностях россиян в определенных видах китайской продукции с тем, чтобы впоследствии использовать полученную информацию в своих интересах. На ежедневных встречах китайские продавцы анализировали услышанное и вырабатывали строгие краткосрочные правила: когда, сколько и какой товар ввозить в Маймайчэн, поставки какой продукции надо преднамеренно сократить, чтобы искусственно вызвать на нее спрос со стороны россиян, на какие товары, привозимые из России, надо демонстрировать повышенный интерес, чтобы вызвать их переизбыток на границе, а оттого их удешевление [Китайский плутовской устав, 1854, с. 80 - 81]. Поначалу китайцы весьма успешно вводили своих иностранных компаньонов в заблуждение, однако скоро россияне научились различать в действиях маймайчэнцсв подвох. В китайской слободе "торговые люди имеют из между себя выбранных начальников из лучших купцов, - писал в 1802 г. (!) в Санкт-Петербург генерал-губернатор Иркутский и Колыванский Б. Б. Леццано, - которые составляют ежедневный совет, где с одобрения дзаргучея не только устанавливаются цены товарам, но и берутся меры к разным хитростям, как-то: в истребовании нужных китайцам товаров и в изъявлении иногда надобности в таких, кои им совсем не нужны, дабы таковыми единогласно рассеиваемыми слухами приводить российских купцов в замешательство и обращать баланс торговли в свою пользу, что им нередко и удавалось" [Успенский, 1904, с. 60]. Стоит обратить внимание на то, что российский губернатор описывал китайские секретные методы ведения коммерции, как раз заложенные в инструкции, о существовании которой в России в широком смысле узнали лишь через полвека. Это важный довод в пользу того, что секретный документ, регламентирующий торговлю на границе, все же существовал и имел большое значение.

стр. 31
Самой долгосрочной инициативой, заложенной в этом документе, стало положение, регламентирующее язык международной торговли. Инструкция требовала (в весьма жестких формах) от китайских купцов, торговавших в Маймайчэне, владения русским языком - как устным, так и письменным [Александров, 1884, с. 160; Черепанов, 1853, с. 370]. "Подобная мера, - указывалось в наставлении, - необходима для отвращения необходимости русским изучать язык китайский, владея которым они могут проникнуть в тайны нашей торговли и политики нашего (китайского. - П. Л.) государства" [Максимов, 1871, с. 491]. Причем китайским купцам после прибытия в Маймайчэн, "хотя бы он и умел говорить на их (русском. - П. Л.) языке", запрещалось в течение первого года торговать с россиянами, и делалось это "для того, чтобы он не сделал никакой расстройки к общей связи" [Китайский плутовской устав, 1854, с. 83]. Владеть русским языком были обязаны не только купцы, но и все работники, сопровождавшие их в слободу [Пясецкий, 1880, с. 22]. Изъясняться на нем должны были и служащие при дзаргучее, выполнявшие роль переводчика [Пясецкий, 1880, с. 20]. Сам дзаргучей был освобожден от обязанности владеть русским языком.

Прагматичное и охранительное требование к китайским купцам изучать русский язык и использовать его при ведении коммерческих дел с россиянами оказало положительное воздействие на развитие контактов между подданными двух империй. Именно это положение секретного документа в дальнейшем и привело к зарождению на границе кяхтинско-китайского пиджина.

С учетом секретности поручения преподавание русского языка китайским купцам цинские власти должны были обеспечивать самостоятельно, без привлечения к этому делу россиян. И с этой задачей справиться они в целом могли: к середине - второй половине XVIII в. в Цинской империи, точнее в районах, сориентированных на контакты с Россией, функционировали элементарные учебные заведения, в которых велось преподавание русского языка14.

Непосредственно для преподавания русского языка китайским торговцам, отправлявшимся на границу, в Калгане (совр. г. Чжанцзякоу, пров. Хэбэй) была открыта специальная школа русского языка [Беликов, 1997, с. 96; Жиров, 2005, с. 159]. Какой-либо подробной информации о работе этого учебного заведения, к сожалению, не сохранилось. Известно, что обучение в ней велось при помощи "словарей русских слов" - "Э-ло-сы фань юй" (кит. ), "по китайскому способу книгопечатания, вырезанных на крепком дереве" [Флуг, 1935, с. 92; Черепанов, 1853, с. 371]15. Для простоты использования словники формировались но тематикам [Шпринцин, 1968, с. 89].

14 Главным учебным заведением, безусловно, была пекинская Школа русского языка при Дворцовой канцелярии (кит. ), учрежденная в 1708 г. указом императора Канси по инициативе главного специалиста по "русским делам" в цинской администрации, маньчжурского придворного советника Маци \Минциншилно, 1960,с. 1587; Первый исторический архив КНР, ф. Школа русского языка..., цз. 3624(1833), док. 1; Чжан Юйцюань, 1944, с. 49 - 51). Известно, что выпускники школы "с особенными преимуществами поступали на службу или в Палату иностранных дел (Лифаньюань. - П. Л.), или в места пограничные, где требуется знание русского языка" [Тимковский, 1824, с. 70; Biggerstaff, 1961, с. 97; Meng Ssu-ming, 1960 1961, с. 431. В 1792 I. руководство школы в ответ на просьбу Илийского военного губернатора (кит. ) Бао Нина об организации в Синьцзяне преподавания русского языка командировало туда своих выпускников Мукэдэнъэ и Бакэтаньбу (имена даны в китайской транскрипции. - П. Л.), усилиями которых в том же году в Или была открыта школа русского языка (кит. ) Ma Вэньхуа, 1998, с. 14]. Школа просуществовала довольно долго и была расформирована не раньше 1844 и не позже 1859 гг. [Первый исторический архив КНР, ф. Школа русского языка..., цз. 3609 (1731 1850), док. 27.

15 Не исключено, что первые такие лексиконы составлялись при помощи русских казаков, оказавшихся в Китае, где "сговариваясь с китайцами, сказывали слова, какие они сами помнили и забыть на чужбине не успели" Максимов, 1871, с. 489]. С учетом преобладания в кяхтинском пиджине слов с монгольским окончанием можно предположить, что в их составлении принимали участие и монголы, владевшие русским языком и "собиравшие названия предметов и объяснения слов от русских, знающих монгольский язык" Черепанов, 1853, с. 371].

стр. 32
Процесс подготовки таких лексиконов был весьма оригинальным: слова и выражения, записанные на китайском языке, переводились на русский язык, позже полученный перевод по звучанию транскрибировался китайскими иероглифами и заносился в словарь. При этом отдельные русские звуки, которые отсутствовали в китайском языке, либо заменялись похожими, более привычными для китайца, либо попросту опускались. Так оформлялись и целые слова, и если точно записать их китайскими иероглифами было невозможно, то составители "могут только приблизиться к нему, изображая его готовыми звуками" [Пясецкий, 1880, с. 368]16.

Подобная транскрипция отображала не орфографическое описание русского слова, но его звучание в китайском произношении - например: "ле-ка-ли-сы-тэ-во" (лекарство), "ма-да-му" (мадам), "ба-цзяо-му" (пойдем) [Шпринцин, 1968, с. 89 - 90]. Здесь видно, что каждое слово составлено при помощи китайских слогов, делавших его более удобным для произношения китайцем.

Очевидно, что при таком написании возникало много искажений, "откуда и была положена первая неправильность произношения" [Осокин, 1906, с. 58], с течением времени превратившая нормативный русский язык в "незаконнорожденную помесь твоего мудреного языка (китайского языка. - П. Л.) с не менее замысловатыми и трудными словами из наречия твоих соседей (монголов. - П. Л.)" [Максимов, 1871, с. 489].

В школе купцы изучали письменный и устный русский язык, и обучение велось до тех пор, "пока не выдолбит на память все к ряду и в разбивку слова из длинного лексикона, пока не выучится чертить их китайскими каракулями" [Максимов, 1871, с. 491]. Свои знания обучающиеся подтверждали в ходе сложного экзамена, при успешном прохождении которого им через Лифаньюань выдавалось специальное разрешение на выезд в приграничный район для ведения торговли. В качестве преподавателей в учебном заведении работали "учителя из бедняков, живавших при милостях в Кяхте" [Жиров, 2005, с. 159].

При преподавании русского языка упор делался на прививание языковых навыков, в первую очередь необходимых для ведения коммерческой деятельности. Не исключено, что наряду с основным предметом купцам разъяснялись и принятые в России нормы. Если при общении со своими соотечественниками китайцы пытались подчеркнуть преклонный возраст собеседника, то в общении с россиянами на границе вели себя ровным счетом наоборот. При каждом удобном случае, задавая вопрос: "Тебе годофу сколика?" (сколько тебе лет?), вне зависимости от ответа восклицали: "Молодой ишо... ни сытала" (Молодой еще... не старый) [Кривцов, 1984, с. 134; Пясецкий, 1880, с. 14]. Стремление занизить истинный возраст человека, с которым велась беседа, было скорее элементом европейского этикета, нежели восточного, где возраст считался атрибутом мудрости17.

Очевидно, что при такой подготовке китайские купцы довольно слабо владели русским языком18. Российские путешественники, торговцы и простые обыватели, в то

16 Экземпляр такого русско-китайского словаря, описанного еще в 1930-х гг. советским исследователем-библиографом К. К. Флугом [Перехвальская, 2008, с. 103; Флуг, 1935, с. 87, 92], сегодня хранится в Институте восточных рукописей РАН в Санкт-Петербурге (в то время - отдел рукописей Ленинградского отделения Института востоковедения АН СССР). Это уникальный и редкий источник по исследованию не только кяхтинско-китайского пиджина так такового, но и истории двусторонних торгово-экономических связей, китайской русистики и переводческого дела в Цинской империи. Интересен этот словник и с точки зрения исследования технологий издания методических пособий, предназначавшихся для преподавания и изучения иностранных языков в этом государстве. С учетом высокой научной ценности словаря ИВР РАН планирует в ближайшее время осуществить его издание, в том числе и в виде факсимиле.

17 Однако не во всем китайские собеседники потакали своим российским друзьям: "Но пити, как ваша, нилизя, - учил китайский купец российского синолога Н. Я. Бичурина, как следует пить чай. Добавляя, - с булкэ, сахаэр нилизя" (Но пить, как вы, нельзя. С булкой и сахаром нельзя) [Кривцов, 1984, с. 139].

18 С течением времени секретная инструкция, на которой строилась вся работа китайских купцов на границе, начала терять свое значение. Торговые контакты между двумя государствами были настолько активными, что какие-либо заградительные и охранительные действия китайских властей уже не могли им противостоять, в результате чего "китайцы... поняли нелепость своей инструкции и стали понемногу отклоняться от се выполнения" [Носков, 1861, с. 3].

стр. 33
время посещавшие район Кяхты, указывали на возникавшие трудности в общении с местными китайцами (подробнее об этом см.: [Кривцов, 1984, с. 133 - 134; Максимов, 1871, с. 492 - 497; Попов, 1924, с. 26 - 28; Стахеев, 1869, с. 187 - 234; Черепанов, 1853, с. 374 - 376]). "Как только разговор перешел за пределы приветствий и самых обыкновенных фраз, указывал один российских путешественник, - так продолжение его оказалось невозможным, - требовался посредник, переводчик, чтобы продолжать беседу" [Пясецкий, 1880, с. 14]19. Низкий уровень владения русским языком иногда отрицательно сказывался и на ведении коммерческих дел: "Хотя все почти кяхтинские жители говорят с китайцами на сем странном наречии, но вообще объясняются с затруднением, отчего нередко происходят недоумения и споры при совершении и торговых сделок" [Письмо из Кяхты, 1831, с. 143].

Справедливости ради стоит сказать, что и у россиян положение со знанием китайского языка было ненамного лучше. Наши соотечественники, имея возможность овладеть основами китайского языка20, предпочитали им не заниматься, больше стараясь привыкнуть к неправильному русско-китайскому говору. "Разговор твой, когда прислушаешься и применишься к твоей картавой речи - становится немножко понятен, я и тому рад" [Максимов, 1871, с. 489]. Ситуация, при которой необходимость изучать трудный китайский язык практически отсутствовала, привела к тому, что "среди русского населения Троицкосавска и Кяхты едва ли найдется десяток лиц, умеющих говорить по-китайски, и совершенно никого знакомых с их письменами" [Осокин, 1906, с. 57]. Некоторые исследователи, правда, ошибочно объясняют сложившийся перевес в знании языка противоположной стороны отнюдь не жесткими требованиями китайской инструкции использовать русский язык в контактах с россиянами, а желанием россиян при общении с цинскими подданными защищать и отстаивать свою национальную идентичность и "настойчиво... объясняться только на своем родном языке" [Осокин, 1906, с. 57].

Консервативные подходы к преподаванию русского языка в калганской школе и отсутствие необходимости что-либо изменять (русские ведь привыкли к такому говору и его поддерживали), с одной стороны, и интерес китайских купцов скорее к коммерции, приносящей реальную прибыль, нежели к изучению русского языка - с другой, привели к зарождению и постепенному распространению в китайской среде языка-посредника - кяхтинско-китайского пиджина21, использовать который по указанным выше причинам стремились все - и китайцы, и россияне.

19 Долго пришлось спрашивать Н. Я. Бичурину своего собеседника-китайца, говорившего на русско-китайском диалекте, в честь кого же был воздвигнут храм в Маймайчэнс. Упорно не понимая, что храм построен во имя "Гуань Юя", что "это еси такая имя. Паделицза бога", российский священнослужитель навлек на себя гнев своего знакомого: "Ты сываю сылофу ни зынай, мынгу сылофу ни зынай, наша сылофу ни знай. Как сы тапой гэвали можина? Сы тапой гэвали нилизя!" (Ты своих слов не знаешь, монгольских слов не знаешь, наших слов не знаешь. Как с тобой говорить можно? С тобой говорить нельзя). После продолжительных споров российский священнослужитель наконец понял, что "па-де-ли-цза" означает "подраться", и что храм, стало быть, был выстроен во имя Бога войны Гуань Юя Кривцов, 1984, с. 136 - 137].

20 В России по мере развития двусторонних отношений с Китаем стали открываться специализированные учебные заведения, в которых велось преподавание китайского языка. Еще в 1789 г. в Иркутске начало работу Главное народное училище, в котором с 1790 по 1794 гг. велось преподавание китайского, монгольского и японского языков [Возвращение на родину, 1858, с. 6]. В самой Кяхте по инициативе местных жителей в 1835 г. было открыто Высочайше утвержденное Училище китайского языка, которое находилось в ведении Министерства финансов Петров, 2009, с. 5; Письмо из Кяхты, 1831, с. 144]. Основателем училища был Н. Я. Бичурин, который какое-то время там преподавал, для чего подготовил и издал грамматику китайского языка [Климов, 1978, с. 28]. В первый год в училище было зачислено 24 ученика из числа детей купцов и мешан [Об открытии училища китайского языка в Кяхте, 1835, с. 568].

21 В российской историографии исследуемый пиджин традиционно называют кяхтинским, что не вполне точно. Ведь сформировался он на китайской территории и говорили на нем первоначально лишь подданные Цинской империи, поэтому вернее, видимо, называть его кяхтинско-китайским или кяхтинско-маймайчэнским, чего предлагали придерживаться некоторые российские исследователи (см., например: [Александров, 1884, с. 160 - 161; Беликов, 1997, с. 95; Козинский, 1973, с. 36; Шухарт, 1884, с. 318]).

стр. 34
Стабильность наречия в течение продолжительного времени обеспечивалась определенной ситуацией, сложившейся на этой части границы: система торговли, ее содержание, методы и принципы ведения долгое время оставались неизменными, ввиду чего инструментарий, гарантировавший работу этого механизма, частью которого был выработанный пусть даже искусственный язык общения, также не менялся. Поэтому "как было полсотни лет тому назад, так осталось и по сей час. Пройдет и еще сотня лет..., общая картина жизни города (Маймайчэна. - П. Л.) останется без перемен" [Осокин, 1906, с. 57].

Классифицировать изучаемый лингвистический феномен весьма сложно. Существуют разные точки зрения: по мнению одних исследователей, это продукт языкового смешения (китайского и монгольского языков на базе русского)22, по мнению других - не более чем профессиональный (в данном случае - торговый) жаргон [Шпринцин, 1968, с. 88]. Вместе с тем очевидны и те его особенности, которые позволяют классифицировать его именно как пиджин, возникший "в условиях так называемых экстремальных языковых контактов, когда у двух или нескольких групп людей, которым необходимо договориться о чем-то конкретном, нет общего языка" [Перехвальская, 2008, с. 17].

Постепенно укрепляясь, кяхтинско-китайский пиджин начал выходить за пределы приграничной зоны торговли: на нем стали говорить вдоль значительной части восточного участка российско-китайской границы, в Забайкалье, близ Айгуна-Благовещенска и в окрестностях Владивостока [Оглезнева, 2007(1), с. 17; Энциклопедический словарь, 1896, с. 381]. После постройки КВЖД этот искусственный язык разошелся и вдоль линии железной дороги вплоть до Харбина [Оглезнева, 2007(1), с. 17; Шпринцин, 1968, с. 88, 98]; им при контактах с россиянами пользовались аборигенные народы Приамурья и Приморья - нанайцы, удэгейцы, тазы, орочи, иммигранты-корейцы [Беликов, 1997, с. 98; Елоева, Перехвальская, 1986, с. 54; Русско-китайский пиджин]. О стабильности пиджина говорит и тот любопытный факт, что в 1930-х гг. на нем слагался региональный фольклор: песни, загадки, пословицы, поговорки, детские сказки [Отчет о деятельности АН СССР в 1930 г., 1931, с. 130]23, а его отдельные элементы плотно вошли в просторечие российских жителей Дальнего Востока [Беликов, 1997, с. 100; Врубель, 1931, с. 131]24.

Расширение географии использования пиджина привело к возникновению в нем лексико-грамматического разнообразия. Если в своем ареале, т.е. в районе Кяхты и Маймайчэна, он оставался неизменным, то "оттенки Владивостокского говора представляют некоторые особенности" [Шухарт, 1884, с. 319]25. По мере укрепления российского присутствия в зоне отчуждения КВЖД начал формироваться харбинский вариант русско-кяхтинского пиджина, имевший свои особенности [Оглезнева. 2007(1), с. 17]. В российской историографии многообразие форм и оттенков этого жаргона получило собирательное название "русско-китайский пиджин". Однако вне зависимости от места и времени их образования это были именно "оттенки" того самого традицион-

22 Подробнее о языковом смешении см., например: [Бодуэн-де-Куртенэ, 1901, с. 14, 17; Томсон, 1910, с. 362 - 363].

23 Элементом русского детского фольклора 1930-х гг. на Дальнем Востоке, в частности, была "дразнилка": "Ходя, ходя лайла. Штаны потеряйла. Моя нашола. Тебе не давайла" (Китаец, китаец, иди сюда. [Ты] штаны потерял. Я нашел. Тебе не отдал) [Беликов, 1997, с. 100].

24 Во второй половине 1980-х - начале 1990-х гг. уже на новом витке российско-китайских отношений и в качественно новых исторических условиях на границе, особенно в районе Благовещенска - Хэйхэ, стал формироваться современный торговый русско-китайский пиджин, активно используемый и сегодня [Беликов, 1997, с. 97; Оглезнева, 2007(2), с. 41].

25 Так, в базовом "наречии" личное местоимение заменялось притяжательным: "за мая" (у меня), "за тьвая" (у тебя), "мая" (я), с единственным исключением - "ты" (ты), то в его Владивостокском оттенке этого исключения не наблюдалось и местоимение "ты", как и другие, указывалось как "твоя" [Шухарт, 1884, с. 320].

стр. 35
ного кяхтинско-китайского наречия русского языка, суть и основные базовые категории которого оставались неизменными в течение значительного периода времени.

В первой четверти XX в. активность использования пиджина начала заметно снижаться. Новый формат двусторонних отношений, включая торговые, предъявлял более высокие требования к уровню владения китайцами русским языком. На границе и во внутренних пределах России появились китайские купцы, неплохо владевшие нормативным русским языком, а наиболее дальновидные из них в целях развития коммерческих дел отдавали своих детей учиться в учебные заведения российского Дальнего Востока, в частности в Троицкосавское реальное училище [Попов, 1924, с. 28]. Способствовало вытеснению этого специфического жаргона и появление в Цинской империи разветвленной системы преподавания русского языка, включавшей как высшие учебные заведения нового образца, так и специализированные училища и средние школы.

Исследуемый пиджин весьма привлекателен с научной точки зрения. Несмотря на то, что он не только состоит "из неправильных русских слов, но и самая постановка фраз совершенно оригинальная и своеобразная" [Осокин, 1906, с. 58], его анализ вызывает большой интерес со стороны российских26 и отчасти китайских исследователей27.

Методологическая база исследования пиджина, тщательно разработанная российскими учеными, позволяет провести анализ фрагмента аутентичного текста, изготовленного на нем:

Беседа китайского доктора с российским пациентом, объяснявшимся на наречии

"Ваша мала-мала почыка пылоха. Ваша мала-мала сылусай пылоха. Ваша чада личись. Мынога личись. Наша вам магу давай ликарысытыво. Кушай это усе... - Как сейчас? - Нету. Ига соныца - пятя сытука, ланга соныца - десяти сытука. Тунтун? - Пьятя лубыля. - Шима так дорого? - Наша сама покупай долага"28.

Произношение русских слов на пиджине, как указывалось, осуществлялось по правилам построения китайского слога. При наличии идущих подряд двух-трех согласных

26 Первые попытки охарактеризовать кяхтинско-китайскос пиджин предпринял еще во второй половине XVIII в. немецкий ученый и путешественник, находившийся на российской службе, Петр Симон Паллас. Как-то, будучи в Маймайчэне, он обратил внимание, что владевшие "наречием" китайцы "рцы вовсе выговаривать не могут, а вместо того говорят... слоги, состоящие из многих безгласных литер, каких в русском языке довольно, разделяют они их и расставляют вмешенными гласными" [Паллас, 1788, с. 182]. Во второй четверти XIX в. о привычке вставлять дополнительные буквы в русские слова, произносимые на русско-китайском пиджине, говорили и сами жители Кяхты [Письмо из Кяхты, 1831, с. 143]. В будущем интерес к этому языковому феномену только усиливался (см., например: [Александров, 1884, с. 160 - 163; Осокин, 1906, с. 59; Черепанов, 1853, с. 370 - 376; Шухарт, 1884, с. 318 - 320]). Системные исследования пиджина и его форм начались лишь в 1920-х гг. В 1929 - 1931 гг. этнологическая секция Тихоокеанского комитета АН СССР провела комплексные полевые изыскания на Дальнем Востоке, включая приграничный район, с целью сбора языковых материалов этого "наречия" для последующей обработки полученных материалов в виде научных работ [Отчет о деятельности АН СССР в 1929 г., 1930, с. 253; Отчет о деятельности АН СССР в 1930 г., 1931, с. 130; Производственный план АН СССР на 1931 г., 1931, с. 91]. По ряду причин исследования завершены не были, но в распоряжении ученых появился богатый практический материал. В годы войны часть этого материала была утрачена, сохранились лишь фонографические валики и словарная картотека, насчитывавшая 2.5 тыс. карточек и свыше 300 страниц текстовых записей и материалов (!) [Шпринцин, 1968, с. 87, 89]. Имеющиеся результаты полевых исследований послужили впоследствии хорошей базой для анализа этого пиджина и его особенностей [Козинский, 1973, с. 36 - 38; Мусорин, 2004, с. 79 - 86; Оглезнева, 2007(1), с. 234 - 262; Оглезнева, 2007(2), с. 49 - 52; Шпринцин, 1968, с. 86 - 100]

27 Кратко об этом см., например: [Ван Сипин, 1986, с. 66; Ван Силун, 1995, с. 142; Люй Янь, 2002, с. 55; Мэн Сяньчжан,1992, с. 104; Су Фэнлинь, 1989, с. 87].

28 Эта беседа была записана в г. Владивостоке не позднее 1928 г. [Георгиевский, 1928, с. 75]. Ее перевод на современный русский язык выглядит следующим образом: "У Вас немного болят почки. У Вас немного плохо со слухом. Вам надо лечиться. Много лечиться. Мы можем дать Вам лекарство. Пейте это все. - Прямо сейчас? - Нет. [Принимайте] пять таблеток в день, десять таблеток - за два дня. Понятно? Пять рублей. Почему так дорого? - Мы сами покупаем за дорого".

стр. 36
букв между ними для удобства произношения помещали одну гласную: "почыка" - почка, "пылоха" - плохо, "мынога" - много, "ликарысытыво" - лекарство.

Дополнительными буквами, чаше всего вставляемыми между двумя согласными, являлись "ы", "и", "а". Они произносились бегло и безударно. В некоторых случаях наблюдалось отпадание одной согласной буквы при их сочетании в слове: "соныца" - солнце.

Другой особенностью словообразования в этом жаргоне являлась частая инверсия согласных букв "ш" и "с": "сылусай" - слушай, "сытука" - штука; букв "р" и "л": "лубыля" - рубля, "долага" - дорого.

Как указывалось выше, личные местоимения в "наречии" заменялись притяжательными: "ваша" - вы, "наша" - мы. Все числительные произносились одинаково без изменений, предусмотренных грамматикой нормативного русского языка того времени: "пятя" - пять, "десятя" - десять.

Исторически сложилось, что кяхтинско-китайский пиджин формировался в условиях китайскоязычной среды, оказавшей на него влияние. В результате наблюдалось частичное заимствование грамматических основ китайского языка, а также включение в жаргон отдельных слов и выражении на этом языке29. В тексте указано: ига соныца, где "и" (кит.-) означает "один", а "га" (точнее - "гэ"; кит. ↑) является счетным словом к числительному. "Соныца" же - это прямой перевод китайского слова "жи" (кит. ), что кроме "солнце" означает "день" и лучше подходит к данной ситуации. Стоит обратить внимание, что и вся фраза построена по правилам китайской грамматики: "Ига соныца - пятя сытука", что в китайском языке выглядело бы как "и жи у пять" (кит. , досл. с кит.: "в день - пять штук"). По такому же принципу строится и фраза "ланга соныца", где "лан" (точнее - "лян", кит. ) означает "два".

В целом приведенный выше фрагмент текста совершенно типичен для исследуемого пиджина и не отличается оригинальностью как с точки зрения лексики, так и с точки зрения грамматики. Это - удачный пример базовых особенностей "кяхтинско-китайского разговора".

* * *

Кяхтинский трактат, утвержденный Россией и Китаем в 1728 г., открыл новые перспективы в развитии контактов между двумя государствами. Его условия, в частности, сформулировали основные подходы по ведению приграничной торговли, для регулирования которой в китайской столице была составлена секретная инструкция. С ее появлением стоит связывать зарождение так называемого кяхтинско-китайского пиджина или просто торгового жаргона, позже получившего широкое распространение в приграничном регионе и ставшего надежным инструментом общения подданных двух империй.

Калганская школа русского языка была включена в китайскую традиционную систему образования. Учебное заведение носило целевой характер: в нем преподавался специализированный русский язык, пригодный (и то не всегда) исключительно для ведения торговых мероприятий в объеме приграничной торговли, которая была однотипной и простой. Другие предметы страноведческого характера на системной основе в школе не преподавались.

Методическая база учебного заведения была крайне архаичной. Учебные словари-словники по русскому переводу ничем не отличались от традиционных лексиконов

29 Мнения исследователей относительно объема прямых заимствованных слов и выражений на китайском языке, имевшихся в диалекте, разделились. Выдвигались разные точки зрения: по одним данным, лексика диалекта примерно на 25% состояла из заимствованных китайских слов, по другим данным, из китайского языка в диалект вошло не более 60 слов, а часто употребляемых - и того меньше [Шпринцин, 1968, с. 98 - 99].

стр. 37
серии "Хуа-и и юй" (кит. , досл. с кит. "китайско-варварские переводы"), которые успешно издавались в Китае еще с начала XV в.30. Такие пособия давали возможность обучавшимся лишь выучить (да и то не всегда качественно) ряд слов и выражений на иностранном языке, но не позволяли им овладеть инструментарием (азбукой, правилами чтения, основами грамматики), необходимым для качественного изучения этого языка.

С точки зрения построения образовательного процесса действия школьных администраторов, таким образом, вряд ли можно считать удачными, однако именно такой подход обеспечил стабильность передаваемых ученикам знаний. "Китайский разговор" оставался неизменным в течение длительного периода времени, в результате преобразовавшись в устойчивую систему речи - кяхтинско-китайский торговый пиджин. Эта "система довольно прочная и исторически развивавшаяся", имела "строгие и определенные формы, в том числе и грамматические" [Шпринцин, 1932, с. 112]. Именно эти обстоятельства позволили "наречию", незначительно трансформируясь, распространиться на значительной территории Дальнего Востока России. Наоборот, отсутствие благоприятных условий (ослабление пограничной торговли, миграция китайцев во внутренние регионы России, развитие преподавания нормативного русского языка) привело постепенно к его исчезновению.

Кяхтинско-китайский пиджин был весьма беден лексически и позволял общаться лишь на простые бытовые темы. Это, однако, не умаляло его значения как инструмента межкультурного общения. Китайские купцы пытались говорить с русскими на их языке, но россияне, проживавшие на границе, имея там школы китайского языка, языком противоположной стороны практически не владели.

В целом кяхтинско-китайский пиджин сыграл позитивную роль в развитии контактов между Россией и Китаем. На протяжении более полутора веков существования кяхтинской торговли на этом "дешевом ломанном языке шли дорогие торговые дела и шли при том в громадных размерах" [Жиров, 2005, с. 160]. Важен этот языковой феномен и для современного исследователя, так как скрывает в себе особенности, "каких ни в татарии, ни в мунгалии, ни в калмыках, ниже в других азиатских народах по-русски говорить учащихся, никак не приметно" [Паллас, 1788, с. 182]31.

СПИСОК ЛИТЕРАТУРЫ

Александров А. Маймачинское наречие // Русский филологический вестник. Т. XII (год 6-й). Варшава: в типографии Варшавского учебного округа. 1884, N 3.

Бадиев А. А. Славный путь / Кяхте 250 лет. Улан-Удэ: Бурятское книжное издательство, 1978.

Беликов В. И. Русские пиджины // Малые языки Евразии: социолингвистический аспект. Сб. ст. М.: МГУ, 1997.

Бодуэн-де-Куртенэ И. А. О смешанном характере всех языков // Журнал Министерства народного просвещения. 1901, N 9 (сентябрь).

Вигель Ф. Ф. Записки. Т. I. М.: 1-я образцовая типография Госиздата, 1928.

Возвращение на родину (продолжение) // Иркутские губернские ведомости (отдел второй, неофициальная часть). 1858, N 4 (23 января).

Врубель С. А. Русско-китайские языковые скрещения // Культура и письменность Востока. М.: издание ВЦК НА. Кн. 7 - 8, 1931.

30 В 1407 г. в Китае открылась минская школа иностранных языков Сыигуань (кит. , досл. с кит. Школа [языков] варваров четырех стран света), в которой начали печататься такие словари. В минский период, по самым общим подсчетам, учебное заведение издало лексиконы по двадцати иностранным языкам. Это были языки стран, поддерживавших регулярные контакты с Китайской империей.

31Анализ особенностей изучения, использования и распространения этого пиджина среди китайцев, в частности, был полезен для выработки методик преподавания дальневосточным китайцам нормативного русского языка, о чем еще в начале 1930-х гг. высказалась Академия Наук СССР [Отчет о деятельности АН СССР в 1930 г., 1931, с. 130].

стр. 38
Георгиевский А. П. Русские на Дальнем Востоке (Заселение Дальнего Востока. Говоры. Творчество). Вып. I // Труды Государственного дальневосточного университета. Сер. III, N 3. Владивосток: Государственный дальневосточный университет, 1926.

Георгиевский А. П. Русские на Дальнем Востоке (Русские говоры Приморья). Вып. III // Труды Государственного дальневосточного университета. Сер. III, N 7. Владивосток: Государственный дальневосточный университет, 1928.

Граф Владиславич о Китае в XVIII веке // Русский архив. 1900, N 8.

Единархова Н. Е. Кяхта и кяхтинская торговля (40 - 60-е годы XIX в.) // Взаимоотношения России со странами Востока в середине XIX - начале XX века. Сборник статей. Иркутск: Иркутский педагогический институт, 1982.

Елоева Ф., Перехвальская Е. К характеристике дальневосточного контактного языка // Историко-культурные контакты народов алтайской языковой общности. Тезисы докладов XXIX постоянной международной алтайской конференции. Ташкент, сентябрь 1986 г. Т. II (лингвистика). М.: Наука, 1986.

Жиров А. А. Купеческая слобода Кяхта и ее обитатели (фрагменты истории повседневности) // Процессы урбанизации в центральной России и Сибири. Сборник статей. Барнаул: Алтайский государственный университет, 2005.

Китайский плутовской устав // Библиотека для чтения (отделение VII "Смесь"). Т. IV. 1854.

Климов А. П. Город Кяхта. Иркутск: Бурятское книжное издательство, 1978.

Козинский И. Ш. К вопросу о происхождении кяхтинского (русско-китайского языка) // Генетические и ареальные связи языков Азии и Африки. Тезисы докладов (Дискуссия на расширенном заседании филологической секции Ученого Совета Института востоковедения. Декабрь 1973). М., 1973.

Корсак А. Историко-статистическое обозрение торговых сношений России с Китаем. Казань: издание книгопродавца Ивана Дубровина, 1857.

Кривцов В. Н. Отец Иакинф. Л.: Лениздат, 1984.

Максимов С. На Востоке. Поездка на Амур. СПб.: издание книготорговца С. В. Звонарева, 1871.

Мартос А. И. Письма о Восточной Сибири Алексея Мартоса. М.: в Университетской типографии, 1827.

Мичи А. Путешествие по Амуру и Восточной Сибири. М.: издание книгопродавца-типографа М. О. Вольфа, 1868.

Мороз И. Т. Российско-китайские пограничные отношения (Кяхта-Маймайчэн) // Востоковедение и мировая культура. Сборник статей. М.: Памятники исторической мысли, 1998.

Мусорин А. Ю. Лексика кяхтинского пиджина // Функциональный анализ языковых единиц. Межвузовский сборник научных трудов. Новосибирск: Новосибирский государственный университет, 2004.

Мушкин П. Чай и чайная торговля (окончание) // Московские ведомости (литературный отдел). 1852, N 22 (19 февраля).

Носков И. А. Кяхта. Иркутск: Иркутская публичная библиотека, 1861.

Об открытии училища китайского языка в Кяхте // Журнал Министерства народного просвещения. 1835, N 6 (июнь).

Оглезнева Е. А. Русско-китайский пиджин: опыт социолингвистического описания. Благовещенск: АмГУ, 2007(1).

Оглезнева Е. А. Русско-китайский пиджин на Дальнем Востоке: особенности функционирования и языковая специфика // Известия РАН. Серия литература и языка. Т. 66. 2007(2), N 4.

Огородников. Несколько слов о кяхтинской торговле (извлечено из NN 199 и 200 "Северной пчелы"). СПб., 1856.

Осокин Г. М. На границе Монголии // Очерк и материалы к этнографии Юго-западного Забайкалья. СПб.: типография А. С. Суворина, 1906.

Отчет о деятельности АН СССР в 1929 г. Т. I. Общий отчет. Л.: Издательство АН, 1930.

Отчет о деятельности АН СССР в 1930 г. Т. I. Общий отчет. Л.: Издательство АН, 1931.

Паллас П. С. Путешествие по разным провинциям Российского государства. Ч. 3, половина первая (1772 - 1773 ГГ.). СПб.: Императорская академия наук, 1788.

Перехвальская Е. В. Русские пиджины. СПб.: Алетейя, 2008.

Петров А. И. Китайцы в Кяхте (1727 - 1917 ГГ.) // Вестник Дальневосточного отделения РАН. 2009, N 1.

Письмо из Кяхты от 19 сентября 1831 т. // Московский телеграф (отдел "Смесь"). М.: в типографии Августа Семена. 1831 (ноябрь), N 21.

Попов И. И. Минувшее и пережитое. Сибирь и эмиграция. Кн. 2. Л.: Колос, 1924.

Производственный план АН СССР на 1931 г. Л.: Издательство АН, 1931.

Пясецкий П. Я. Путешествие по Китаю в 1874 - 1875 гг. через Сибирь, Монголию, восточный, средний и северо-западный Китай. Т. I. СПб.: типография М. М. Стасюлевича, 1880.

Русско-китайский пиджин, www.az-customs.net/rus/arxlaw/he5585.htm.

Сборник договоров России с Китаем, 1689 - 1881 гг. СПб.: Министерство иностранных дел, 1889.

Силин Е. П. Кяхта в XVIII веке. Иркутск: Полиграфкнига, 1947.

Силин Е. П. Город на границе. Кяхта // Арабески истории. Вып. 3 - 4 (Русский разлив). Т. II. М.: Ди-Дик, 1996.

стр. 39
Стахеев Д. И. За Байкалом и на Амуре. Путевые заметки. СПб.: типография К. Вульфа, 1869.

Сычевский. Историческая записка о китайской границе, составленная троицко-савского пограничного правления Сычевским в 1846 году. М.: Общество истории и древностей российских, 1875.

Тагаров Ж. З. Предпосылки формирования режима жесткой регламентации русско-китайской торговли через Кяхту в первой половине XIX века // Иркутский историко-экономический ежегодник: 2001. Иркутск: Байкальский государственный университет экономики и права, 2001.

Тимковский Н. Ф. Путешествие в Китай через Монголию, в 1820 и 1821 годах. Ч. П. Пребывание в Пекине. СПб.: в типографии медицинского департамента Министерства внутренних дел, 1824.

Томсон Л. И. Общее языковедение. Одесса: Техник, 1910.

Тугутов Р. Ф. Прошлое и настоящее города Кяхты. Улан-Удэ: Бурятско-монгольскос книжное издательство, 1954.

Успенский Д. Из истории русских сношений с народами Востока (по архивным документам) // Русская мысль. Кн. IV. М., 1904.

Флуг К. К. Краткий обзор небуддийской части китайского рукописного фонда Института Востоковедения Академии Наук СССР // Библиография Востока. Вып. 7 (1934). М., Л.: издательство АН СССР, 1935.

Хохлов А. Н. Воспоминания Н. О. Оглоблина о Кяхте 20-х 40-х гг. XIX в. (из рукописей Кяхтинского краеведческого музея) // Восемнадцатая научная конференция "Общество и государство в Китае". Ч. П. М.: Институт Востоковедения АН СССР, 1987.

Черепанов С. И. Кяхтинское китайское наречие русского языка // Известия императорской академии наук (по отделению русского языка и словесности). Т. П. Л. 21 - 24. СПб., 1853.

Шпринцин А. Г. Проблема русско-китайского диалекта в освещении С. А. Врубеля // Революция и письменность. М.: Власть Советов. 1932, N 1 - 2.

Шпринцин А. Г. О русско-китайском диалекте на Дальнем Востоке // Страны и народы Востока. М.: Наука. 1968. N 6.

Шухарт Г. Маймачинскос наречие // Русский филологический вестник. Т. XII (год 6-й). Варшава: в типографии Варшавского учебного округа. 1884, N 3.

Энциклопедический словарь / Составители: Ф. А. Брокгауз, И. А. Ефрон. Т. 35. СПб.: типо-литография И. А. Ефрона, 1896.

Biggerstaff К.. The Earliest Modern Government Schools in China. N.Y.: Cornell University Press, 1961.

Ван Силун. Чжунъэ гуаньси шилюэ, 1917 нянь цянь (Краткая история китайско-российских отношений до 1917 года). Ланьчжоу: Ганьсу вэньхуа, 1995.

Ван Сяопин. Цякэту маои чжундуань юаньинь чутань (Первичные изыскания причин прерывания кяхтинской торговли) // Сюэси юй таньсо. 1987, N 3.

Го Вэнышань. Лунь чжунъэ цякэту час маои (О российско-китайской чайной торговле в Кяхте) // Лиши данъань. 1989, N 2.

И Чанчунь. Циндай чжунъэ цякэту бяньцзин цзаоци гуаньчжи као (Разыскания о системе чиновничьей власти в ранний период в китайско-российском приграничном районе Кяхта во время династии Цин) // Сиболия яньцзю. 2004, N 4.

Лай Хуэйминь. Цин чжэнфу дуй цякэту шанжэнь дэ гуаньли, 1755 - 1799 (Система управления цинским правительством кяхтинских купцов, 1755 - 1799) // Нэймэнгу шифань дасюэ сюэвао (чжэсюэ шэхуэй кэсюэ бань;. 2012(1), N 1.

Лай Хуэйминь. Шаньси чан ши цзай цякэту дэ час маои (Чайная торговля в Кяхте шансийского рода Чан) // Шисюэ цшкань. 2012(2), N 6.

Ли Чжисюэ. Чжунъэ цякэту маои шупин (Краткая критика китайско-российской кяхтинской торговли) // Цзынань сюэбао (чжэсюэ шэхуэй кэсюэ). 1992, N 2.

Ли Юнцин, Су Фэнлинь. Цяньлун няньцзянь цякэту маои сань цы бигуань бяньси (Анализ трехкратною закрытия кяхтинской торговли во время правления императора Цяньлун) // Лиши данъань. 1987, N 3.

Лу Минхуэй. Цякэту маймайчэн чжунъэ бяньцзин маои дэ син шуай бяньхуа (Изменения от расцвета к упадку китайско-российской пограничной торговли через Кяхту и Маймайчэн) // Чжунвай гуаньси ши луньцун. Т. IV, 1994.

Лун Ицай, Цюй Шаомяо. Лунь циндай шаньси тобан дэ дуй э маои (О караванной торговле с Россией провинции Шаньси во время династии Цин) // Цзньян сюэкань. 1983, N 4.

Лю Сюаньминь. Чжунъэ цзаоци маои као (Разыскания о китайско-российской торговле в ранний период) // Яньцзин сюэбао. 1939, N 25.

Люй Янь. Циндай чжунъэ цякэту бяньгуань хуши шимо (К истории китайско-российского кяхтинского пограничного рынка во время династии Цин) // Сиболия яньцзю. 2002, N 3.

Ма Вэньхуа. Синьцзян цзяоюй ши гао (Черновая история [системы] образования в Синьцзяне). Урумчи: Синьцзян дасюэ, 1998.

Ма Яньпин, Фэн Цзяньмин. Цзинь шан цзай цякэту шичан шан цзюйюй лундуань дивэй дэ цзинцзисюэ фэньси (Экономический анализ монопольного положения на кяхтинском рынке купцов из провинции Шаньси) // Шаньси гуанбо дяньши дасюэ сюэвао. 2011, N 4.

Ми Чжэньбо. Цин дай чжунъэ цякэту бяньцзин маои (Китайско-российская кяхтинская пограничная торговля во время династии Цин). Тяньцзинь: Нанькай дасюэ, 2003.

стр. 40
Мин цин шиляо (Материалы по истории династий Мин и Цин). Т. VIII. Тайбэй: Лиши юйянь яньцзю со, 1960.

Meng Ssu-ming. The E-Lo-Ssu Kuan (Russian Hostel) in Peking // Harvard Journal of Asiatic Studies. 1960 - 1961, Vol. XXIII.

Мэн Сяньчжан. Чжунсу цзинцзи маои ши (История торгово-экономических [связей] между Китаем и Советским Союзом). Харбин: Хэйлунцзян жэньминь чубаньшэ, 1992.

Пан Ицай, Цюй Шаомяо. Лунь циндай шаньси тобан дэ дуй э маои (О шаньсийской верблюжьей караванной торговле в отношении России во время династии Цин) // Цзиньян сюэкань. 1983, N 4.

Первый исторический архив КНР (Пекин). Фонд: Нэйгэ элосы вэнь гуань (Школа русского языка при Дворцовой канцелярии).

Су Фэнлинь. Циндай цякэту бяньгуань хуши цзаоци шичан дэ лиши каоча (Исторические исследования кяхтинского пограничного торгового рынка в ранний период во время династии Цин) // Цюши сюэкань. 1989, N 1.

Хэ Цютао. Шофан бэйшэн (Готовьте колесницы в страну полуночную) // Сюйсю сыку цюанъшу. Шанхай: Шанхай гуцзи, 2002.

Цанькао цзыляо. Мэнгу цзинцзи цинсин (Вспомогательные материалы. Экономическая ситуация в Монголии) // Шанъу гуаньбао. 1909, N 7.

Цин дай чжунъэ гуаньси данъань шиляо сюаньбянь (Сборник архивных материалов по китайско-российским отношениям во время династии Цин). Третье издание. Т. I. Пекин: Чжунхуа шуцзюй, 1979.

Цин дай чжунъэ гуаньси данъань шиляо сюаньбянь (Сборник архивных материалов по китайско-российским отношениям во время династии Цин). Первое издание. Т. III. Пекин: Чжунхуа шуцзюй, 1981.

Цинчао вэньсянь тункао (Систематический свод и исследования литературных материалов династии Цин). Т. III. Тайбэй: Синьсин шуцзюй, 1963.

Цзяцин чао дай цин хуэйдянь чжун дэ лифаньюань цзыляо. Дяньшу цин ли сы (Материалы по Палате по делам вассальных территорий, извлеченные из Свода узаконений Великой династии Цин периода правления императора Цзяцин. Департамент Внешней Монголии, Джунгарии, Кукунора и Тибета) // Цяньлун чао нэйфу чаобэнь Лифаньюань цзэпи (Копия Уложения Палаты по делам вассальных территорий, составленная в Дворцовом управлении во время правления императора Цяньлун). Пекин: Чжунго цзансюэ, 2006.

Цин шилу. Вэньцзун сянь хуанди шилу (3) (Хроники династии Цин. Хроники правления императора Вэньцзун). Т. ХХХХII. Пекин: Чжунхуа шуцзюй, 1986.

Цин шилу. Вэньцзун сянь хуанди шилу (5) (Хроники династии Цин. Хроники правления императора Вэньцзун). Т. XXXXIV. Пекин: Чжунхуа шуцзюй, 1987.

Цин шилу. Гаоцзун чунь хуанди шилу (10) (Хроники династии Цин. Хроники правления императора Гаоцзун). Т. XVIII. Пекин: Чжунхуа шуцзюй, 1986(1).

Цин шилу. Гаоцзун чунь хуанди шилу (17) (Хроники династии Цин. Хроники правления императора Гаоцзун). Т. XXV. Пекин: Чжунхуа шуцзюй, 1986(2).

Цин шилу. Гаоцзун чунь хуанди шилу (18) (Хроники династии Цин. Хроники правления императора Гаоцзун). Т. XXVI. Пекин: Чжунхуа шуцзюй, 198(3)6.

Цин шилу. Сюаньцзун чэн хуанди шилу (5) (Хроники династии Цин. Хроники правления императора Сюаньцзун). Т. XXXVII. Пекин: Чжунхуа шуцзюй, 1986.

Цин шилу чжунъэ гуаньси цзыляо хуэйбянь (Сборник материалов по китайско-российским отношениям из хроник династии Цин). Пробное издание. Т. I. Пекин: Чжунго кэсюэюань дили яньцзю со, 1974.

Чжан Юйцюань. Элосы гуань шимо цзи (Полное описание Школы русского языка) // Вэньсянь чжуань-кань. 1944, N 1.

Чжао И. Яньпу цзацзи (Сборник записей Яньпу). Пекин: Чжунхуа шуцзюй, 1997.

Чжунго цзиньдай маои ши цзыляо, 1840 - 1895 (Материалы по истории внешней торговли Китая в новое время, 1840 - 1895). Т. I. Пекин: Чжунхуа шуцзюй, 1962.

Чжунго цзиньдай маои ши цзыляо, 1840 - 1895 (Материалы по истории внешней торговли Китая в новое время, 1840 - 1895). Т. II. Пекин: Чжунхуа шуцзюй, 1962.

Чоубань иу шимо. Тунчжи чао (Полное изложение сведений по ведению дел с варварами в правление Тунчжи). Т. VI. Пекин: Чжунхуа шуцзюй, 2008.

Ши Цзюньвэй. Шилунь циндай чжунъэ цякэту бяньши маои (О китайско-российской кяхтинской пограничной торговле во время династии Цин) // Нэймэнгу шэхуэй кэсюэ (ханьвэнь бань). 2011, N 6.

Юань Сэньпо. Лунь циндай цяньци дэ бэйцзян маои (О торговле в северном приграничном районе во время раннего периода династии Цин) // Чжунго цзинцзи ши яньцзю. 1990, N 2.

стр. 41

Permanent link to this publication: