В статье исследуется феномен миграции между Россией и Османской империей в 60-е годы XIX в. В центре внимания русская миграционная политика того периода и история переселения русских молокан из турецкой Добруджи в Таврическую губернию и Амурский край.

The article examines the phenomenon of migration between Russia and Ottoman empire in the 60-s of XIX century. It focuses on the issue of Russian migration Policy and the Emigration of the Molokans from the turkey Dobruca to the Crimea and Siberia.

Ключевые слова: молокане, болгары, черкесы, крымские татары, Балканы, Добруджа, Россия, Османская империя, мухаджиры.

В Российском государственном военно-историческом архиве (РГВИА) сохранилась подборка документов, которая позволяет дополнить новым сюжетом историю печально знаменитого переселенческого движения, охватившего причерноморский регион в 60-е годы XIX в. и оказавшего влияние на судьбы многих народов юга России и Балкан - крымских татар, ногайцев, горцев Северного Кавказа, болгар, греков, черногорцев, русских, украинцев и др. В данном случае речь пойдет о неизвестных ранее фактах участия в этих переселениях задунайских молокан - представителей одного из движений из категории так называемых духовных христиан, близких по своему учению к протестантизму [1 - 3]. Кроме России, Молдавии и Бессарабии их крупные общины существовали с начала XIX в. и на территории турецкой Добруджи [4 - 5]. Молокане жили в Османской империи на положении рядовой христианской райи, но имели в конфессиональном отношении автономный официально зарегистрированный статус.

Подборка включает в себя несколько документов, датируемых июнем 1865 г. Это рапорт российского вице-консула в Тульче А. Н. Кудрявцева [6. Л. 285 - 285 об.], доклад действительного статского советника Катакази¹ на имя генерал-губерна-

Макарова Ирина Феликсовна - канд. ист. наук, старший научный сотрудник Института славяноведения РАН.

¹ Идентификация личности Катакази вызывает затруднения. Из представителей семейства Катакази - русского дворянского рода греческого происхождения - на эту роль по формальным признакам подходят трое: действительный статский советник Михаил Константинович (?-1891) чиновник из окружения Новороссийского генерал-губернатора П. Е. Коцебу, занявший в 1868 г. пост киевского губернатора, Гавриил Антонович (1794 - 1867) и Константин Гаврилович (1830 - 1890). Гавриил Антонович - известный дипломат (с 1845 г. постоянный советник МИД по турецким вопросам), сенатор (с 1847 г.). Его сын- Константин Гаврилович, также кадровый дипломат, состоял в 1863 1868 гг. чиновником по особым поручениям V класса (т.е., скорее всего, в чине статского советника) при A.M. Горчакове и пользовался его особым доверием. Поскольку в восточной части Молдавии находилось родовое имение Катакази, поездка на Дунай особого труда не составляла для всех троих

тора Новороссийского края и Бессарабии П. Е. Коцебу [6. Л. 296 - 302] и доклад самого П. Е. Коцебу на имя министра иностранных дел А. М. Горчакова [6. Л. 288 - 295 об.]. Объединены эти материалы общей темой - обсуждением поступившего в российский МИД ходатайства группы добруджанских молокан о разрешении на переселение в Амурскую область.

Выявленные материалы можно назвать уникальными сразу по нескольким позициям. Они позволяют вписать новую страницу в историю не только миграционных процессов в Черноморско-Балканском регионе, но, возможно, и освоения русскими Дальнего Востока. До сих пор наиболее ранние из зафиксированных случаев переселений турецких молокан в Амурский край и Приморье датировались 1909 - 1910 гг. [7. С. 47 - 48]. По-своему уникальна и исключительно доброжелательная реакция российских должностных лиц. Она особенно удивительна на фоне классификации, действовавшей к началу 1860-х годов в российском Министерстве внутренних дел, согласно которой молокане относились к категории сект, наиболее опасных для "государства, общества и господствующей церкви" (наряду с духоборами, хлыстами и скопцами) [8. С. 196 - 199]. Официально въезд из-за границы на территорию исторической родины был для них запрещен.

Чтобы разобраться в этих коллизиях представляется целесообразным рассмотреть данный сюжет в общем контексте миграционных потоков. Сопоставление текста документов с историческими процессами может позволить выявить особенности переселенческого движения тех лет не только в отношении молокан но, возможно, и болгар, а также уточнить специфику миграционной политики Петербурга и Порты в период между окончанием Крымской войны (1853 - 1856) и завершением в 1864 г. войны на Кавказе.

Открывает подборку документов рапорт российского вице-консула в Тульче А. Н. Кудрявцева, подтверждающий факт готовности 35 молоканских семей в составе 129 человек переселиться на Амур. Дипломат также сообщает о прибытии в город двух российских чиновников - камергерского советника Клодницкого и действительного статского советника Катакази, командированных в Турцию генерал-губернатором Новороссийского края П. Е. Коцебу со специальным заданием - "для принятия мер по переселению в Россию добруджанских молокан" [6. Л. 285]. Важно отметить, что статус и полномочия Катакази были весьма неординарны даже для чиновника весьма высокого ранга. Он был уполномочен "в случае крайней необходимости" лично распорядиться о "пропуске молокан в пределы империи" [6. Л. 288]. Причем, как следует из доклада П. Е. Коцебу, непосредственным поводом к командировке была телеграмма председателя кабинета министров князя П. П. Гагарина, выполнявшего "Высочайшую волю" [6. Л. 288].

Два российских чиновника прибыли в Тульчу в первых числах июня. В целях конспирации Катакази и Клодницкий имели при себе документ, легализующий их в качестве представителей Русского торгового общества, командированных для поиска некого купца, якобы похитившего у Общества большую сумму денег и скрывающегося в Добрудже.

Согласно собранной ими информации, добруджанские молокане решили переселяться на Амур еще в 1864 г. Как выяснилось, их депутат "ходил в Благовещенск вместе с молоканами из Самарской губернии и, возвратившись на Дунай, объявил единоверцам, что земли там удобные и жить хорошо" [6. Л. 288]. Не исключено, что именно этот факт находит неожиданное подтверждение в документах, обнаруженных Ю. В. Аргудяевой в Государственном архиве Иркутской обла-

(если не брать во внимание возраст и социальный статус Гавриила Антоновича). Поскольку доклад был адресован П. Е. Коцебу, а не А. М. Горчакову, а сопровождал Катакази в Добруджу начальник хозяйственного отдела Канцелярии новороссийского генерал-губернатора Михаил Феликсович Клодницкий, скорее всего, в Добруджу ездил Михаил Константинович, а не его двоюродный брат Константин Гаврилович.

сти. В материалах Главного управления Восточной Сибири сохранилась записка, датируемая августом 1864 г., в которой упоминается о просьбе трех раскольников из Самарской губернии (одной из наиболее "молоканских" областей Российской империи) в оказании пособия для проезда до Благовещенска со следующей мотивировкой: они являются доверенными от 500 душ мужского пола и следуют "для осмотра земель под заселение в Амурской области" [7. С. 37].

В феврале 1865 г., вдохновленные рассказом своего ходока, добруджане вручили вице-консулу А. П. Кудрявцеву (через депутатов Петра Иванова и Ивана Орлова) прошение, которое было оперативно передано в МИД. Российское правительство оказалось в непростой ситуации. Как справедливо отмечал Е. П. Коцебу, вопрос о переселении раскольников из-за Дуная всегда был вопросом политическим, а его решение зависело исключительно "от видов правительства" [6. Л. 295об.]. О действовавшем запрете на переселение молокан из-за границы напомнил в своем докладе и Катакази [6. Л. 300]. Однако кроме этой детали ничто в документах не напоминает о проблеме конфессиональной дискриминации молокан, внимание чиновников сосредоточено исключительно на вопросах организационного характера.

Вполне вероятно, что на позицию государственных мужей существенное влияние оказывала проблема заселения Дальнего Востока. После заключения между Россией и Китаем Айгунского (1858) и Пекинского (1860) мирных договоров в стране началась инициированная правительством кампания по освоению Амурского края и Приморья. В марте 1861 г. высочайшим повелением были утверждены правила для поселения в этом регионе "русских и иностранцев". Согласно этому документу, всем желающим предоставлялись широкие льготы: освобождение от государственных податей и платежей сроком на 20 лет, от рекрутской повинности на десять лет, наделение землей в собственность (в размере до 100 десятин на семью), право на выбор места жительства [9. 1861. N 6. С. 39 - 46]. Изменилась и политика правительства по отношению к мигрантам из числа старообрядцев и сектантов. В архивах Восточной Сибири сохранились документы, свидетельствующие, что на смену репрессивным методам пришли установки, базирующиеся на принципах веротерпимости [7. С. 32 - 33]. Высочайшее повеление от 1860 г. фактически уравняло в правах "раскольников всех сект" с другими категориями переселенцев. Отныне сектантам (кроме скопцов) дозволялось приписываться во вновь учреждаемых городах Амурской и Приморской областей. Это разрешение генерал-губернатор Восточной Сибири Н. Н. Муравьев-Амурский распространил и на сельскую местность. Сменивший его в 1862 г. на губернаторском посту М. С. Корсаков пошел еще дальше, предложив предоставлять переселяющимся на Амур раскольникам полную свободу вероисповедания и отправления религиозных обрядов.

Начало добровольного переселения молокан на Амур можно условно датировать 1859 г. Именно тогда выходцами из Самарской и Таврической губерний была основана деревня Астраханка на правом берегу р. Зеи [10. С. 110]. В скором времени движение на Восток приняло широкий размах. По явно заниженным данным официальной статистики (сектанты от переписи по возможности всегда уклонялись), к 80-м годам XIX в. молокане и духоборы составляли в Амурском крае не менее половины всего сельского и городского населения [10. С. ПО], а Благовещенск современники открыто называли "молоканским городом" [11. С. 550].

Скорее всего, именно в русле этого общего движения следует рассматривать и инициативу задунайских молокан. Однако непосредственный повод для нее лежал в иной плоскости. В декабре 1863 г. в северных провинциях Балканского полуострова началось массовое водворение мусульманских переселенцев с Северного Кавказа, известных в Турции под собирательным этнонимом "черкесы".

По информации Катакази, за короткий срок черкесов было водворено в Добрудже 80 тыс. чел. [6. Л. 300]. Скорее всего, эта цифра соответствует действительности. Согласно подсчетам современника событий А. П. Берже, общепризнанного авторитета в данном вопросе, лишь официально в 1864 - 1865 гг. в Османскую империю было выселено с Северного Кавказа 384 529 горцев [12. С. 10 - 11]. Из этого количества, как следует из выкладок Т. Х. Кумыкова, опубликовавшего в 2001 г. огромную подборку документов на эту тему, в Дунайском вилайете могли найти приют около 70 - 90 тысяч [13. С. 22]. Остальные, из тех кому посчастливилось выжить, рассеялись по территории Малой Азии, Сирии, Иордании, Египта и Аравийского полуострова.

История переселения северокавказских племен в Османскую империю на заключительном этапе Кавказской войны достаточно хорошо документирована и активно разрабатывается в историографии [14 - 18]. Здесь не место подробно останавливаться на этой проблеме. Стоит лишь напомнить некоторые эпизоды, непосредственно связанные с рассматриваемым сюжетом.

До 1859 г. мигранты с Кавказа обычно переселялись в Османскую империю под видом паломников-хаджи. Российские власти препятствий им не чинили. Согласно установленному порядку, хаджи дозволялось свободно, без лишних объяснений продавать все имущество и брать с собой не только членов семьи, но и челядь [13. С. 85 - 86]. В августе 1859 г. (после пленения имама Шамиля) сопротивление горцев Чечни и Дагестана было сломлено. В ноябре того же года на совещании командования Кавказской армией был принят разработанный командующим войсками Кубанской области генерал-адъютантом Н. И. Евдокимовым план дальнейшего покорения Кавказа, предусматривавший вытеснение горцев на равнины с последующим переселением в Оренбургскую губернию или в Османскую империю. Освободившиеся земли предназначались для колонизации. Толпы беженцев, страшась переселения в оренбургские степи, двинулись к портам Азовского моря и Керчи, где им выдавался заграничный паспорт до Трапезунда или Константинополя. Весной 1860 г. в Стамбул для переговоров прибыл генерал-майор М. Т. Лорис-Меликов. Вместе с главой российской императорской миссии А. Б. Лобановым-Ростовским им удалось достигнуть принципиальной договоренности с Портой относительно приема беженцев, в частности, о прибытии с Кавказа трех тыс. семей [12. С. 16]. Однако ни в 1860 г., ни в последующие годы переселение этим количеством не ограничилось.

Исчерпывающее объяснение миграционной политики российского правительства в отношении северокавказских племен содержится в письме от 23 августа 1863 г. начальника Главного штаба Кавказской армии А. П. Карцова временно исполнявшему обязанности российского посланника в Стамбуле Е. П. Новикову [13. С. 211 - 213]. "До 1860 г. - писал Карцов, - цель наших действий заключалась в том, чтобы экспедициями, предпринимавшимися в места, занятыми горцами, наносить им возможно частые поражения и, убедив их в превосходстве наших сил, заставить изъявить покорность [...] Постепенно стало очевидно, что [...] на каких бы условиях они не покорялись, покорность эта продолжалась только до тех пор, пока горцы желали сами соблюдать ее [...] Вследствие этого в 1860 г. осенью решено было прекратить бесполезные экспедиции и приступить к систематическому заселению гор казачьими станицами, горцев же выселить на плоскость, подчиняя там нашему управлению [...] Вытесненное из гор население частью покорилось безусловно [...], частью столпилось в промежутке между Пшишем и Шебшем, где живет во временных шалашах. Доведенные здесь до крайности, в настоящее время они уже не нападают на нас, они просят пощады и перемирия до октября, с тем только, чтобы убрать хлеб. В октябре часть их, кто пожелает, должна будет отправиться в Турцию, другая часть выселится на плоскость [...] Меры, принятые против горцев, могут казаться жестокими, но они вызваны горькой необходимо-

стью. Пятидесятилетний опыт убедил нас, что никакой мир невозможен с народом, который не имеет правительства и в котором не существует даже понятий о предосудительности грабежа и воровства".

Дипломатическая подготовка к началу массовой депортации была проведена Е. П. Новиковым поздней осенью 1863 г. 5 декабря он сообщил А. П. Карцову, что данный вопрос решен османским кабинетом министров положительно [13. С. 235 - 236]. Порта не отказывалась от приема беженцев, но выдвигала два условия: право самой выбирать районы для их водворения и не начинать процесс переселения до мая 1864 г. (чтобы иметь возможность подготовиться к приезду). Однако вопреки достигнутым договоренностям депортация началась уже в декабре 1863 г. Осуществлялась она, по признанию российского вице-консула в Трапезунде А. Н. Мошнина, множеством нанятых им мелких каботажных судов [13. С. 261 - 263]. Выявленные и опубликованные Т. Х. Кумыковым уникальные документы из Центрального государственного архива Грузии, Республики Северная Осетия, Кабардино-Балкарии и Государственного архива Краснодарского края рисуют душераздирающую картину организационно неподготовленного перемещения огромных масс людей в период с декабря 1863 г. по 1864 г. включительно [13. С. 237 - 346].

Как и следовало ожидать, в Трапезунде - главном пункте приема беженцев, практически мгновенно сложилась тяжелейшая антисанитарная обстановка, сопровождавшаяся эпидемией тифа, оспы, чесотки и, как следствие, ужасающей смертностью - в день умирали до 40 - 60 чел. [13. С. 248 - 249]. Стремясь избежать гуманитарной катастрофы, турецкие власти были вынуждены перенаправить в декабре 1863 г. часть потока мигрантов на Балканы - в порт Варны. Первые два парохода, доставившие 850 и 980 чел., прибыли туда 11 и 14 декабря, в январе были перевезены еще более тысячи беженцев [13. С. 247, 254]. Сохранились донесения с описанием событий тех дней. Вот что засвидетельствовал, например, управляющий российским вице-консульством в Варне А. А. Ольхин: "Турецкие власти сперва встретили своих единоверцев очень ласково. Так, например, когда везли переселенцев в Варну погода была холодная, поэтому турки развели на пристани несколько костров, чтобы согреть замерзших на пароходе. Но коль скоро лодочники начали высаживать пассажиров - голых, босых, истощенных, больных и едва полуживых, когда, наконец, вывезли около 46 трупов умерших за одну ночь на пароходе черкесов, то турки испугались и стали говорить: "Не привезут ли к нам наши гости из Азии заразных болезней" и начали обращаться хладнокровнее с переселенцами" [13. С. 247]. По распоряжению местной карантинной службы прибывшие были размещены вдали от города в старых, плохо приспособленных для жизни и, главное, практически лишенных отопления армейских казармах, где им было выдано списанное воинское обмундирование, специально присланное для этой цели из Стамбула. И хотя раз в сутки их посещал врач, смертность оставалась очень высокой - 12 - 20 человек в день [13. С. 254 - 255].

В мае 1864 г. переселенческая волна с Кавказа получила свежие импульсы. М. Т. Лорис-Меликов смог договориться с осетинским генерал-майором М. А. Кун-духовым о распространении среди горцев слухов о необходимости срочного ухода в Турцию. По собственному признанию М. Т. Лорис-Меликова, с этой целью им была передана для перевода на русский язык и распространения единственная имевшаяся в наличии прокламация Порты, призывавшая горцев к переселению [13. С. 20]. Тогда же- в мае 1864 г., российское военное ведомство смогло наконец-то сторговаться с Русским обществом пароходства и торговли об относительно выгодных условиях перевозки беженцев в Турцию. Основными пунктами их приема были выбраны порты Варны и Кюстенджи [13. С. 279 - 280; 267 - 268]. 30 июня 1864 г. Е. П. Новиков писал на Кавказ А. П. Карцову: "Переселение продолжается деятельно. Главным высадочным пунктом остается Кюстенджи, откуда

по железной дороге препровождают их в местности по сербской границе" [13. С. 305].

У населения Балкан и Малой Азии черкесы быстро заслужили крайне нелицеприятную репутацию. В июне 1864 г. А. Н. Мошнин писал А. П. Карцову из Трапезунда: грабежи в регионе стали явлением повсеместным, "суда на черкесов нет, и местные власти их боятся", "поселение черкесов во внутрь пашалыка заставляет многих покинуть свои земли и удалиться от столь опасного соседства" [13. С. 299, 300 - 302]. Жители Румелии прямо угрожали властям, "что если переселение не будет прекращено, то они будут вынуждены идти в Россию, на места, оставленные горцами" [13. С. 266 - 267]. Среди болгар интерес к идее переселения в Россию отмечал, в частности, весной-летом 1865 г. российский консул в Видине М. А. Байков [19. Т. 2. С. 176 - 177, 188 - 189].

Именно на фоне этого общего недовольства русскому вице-консулу и была вручена просьба добруджанских молокан. Из сформулированных мотивов к переселению Катакази и Е. П. Коцебу выделили два главных: тяготы по обустройству беженцев и резкое осложнение криминогенной обстановки. "Когда турецкое правительство начало водворять в Добрудже черкесов, - писал Е. П. Коцебу, - и обязывать поселян строить для них дома, обрабатывать для них поля и продовольствовать их, положение местных жителей стало стеснительным" [6. Л. 288об.]. Катакази докладывал: "Положение христианского населения стало невыносимым [...] многие уже лишились рабочей скотины из-за воровства, посредством которого пришельцы обзаводятся лошадьми и скотом [...] вооруженные нападения на некоторые христианские селения навели всеобщий страх на мирных поселян и они, оставляя свои усадьбы и поля, спешат искать убежище в Придунайских княжествах" [6. Л. 298об. -299]. В молдавское село Чишму, расположенное в 30-ти верстах от российской границы, - продолжал он, - уже переселились семь семей, получив приют у своих единоверцев, ожидается прибытие еще нескольких семейств из Тульчи, занятых на данный момент распродажей имущества. В Молдавии беженцы обратились с просьбой о переселении в Благовещенск к А. С. Романенко, представлявшему на тот момент в Измаиле российский дипломатический корпус [6. Л. 296, 297].

К маю 1865 г., по словам Катакази и Е. П. Коцебу, ситуация в молоканских общинах Добруджи сложилась критическая. Жившие в окрестностях Тульчи, "боясь бывших в других местах кровавых стычек с черкесами, не обрабатывая полей, стали стекаться в город и обратились к титулярному советнику Кудрявцеву о скорейшем разрешении переселиться в Россию", две семьи решили переправляться в Россию на свой страх и риск (на пароходе из Галаца в Одессу) [6. Л. 288об., 296]. К началу июня в городе собрались до 100 семейств. На прежнем месте жительства остались лишь наиболее зажиточные молокане Тульчи и десять семей хлебопашцев из села Форкацей, расположенного в двух часах езды от города. Однако, по мнению переговорщиков, это проживание не могло продлиться долго из-за водворения в полуверсте от этой общины черкесов [6. Л. 297об.].

В донесениях особо подчеркивалось, что все переговоры об отъезде ведутся в глубокой тайне и от турецких властей, и от тех единоверцев, которые не изъявляют желания к переселению. Это обстоятельство поможет, по мнению Катакази, организовать предстоящий переход "без шума и обвинений в сторону наших агентов". Этому должна способствовать и транзитная форма предполагаемой миграции - через Дунайские княжества, а также методика оформления турецких паспортов - через члена тульчинского меджлиса молоканина Ивана Ивановича, работающего учителем в американской методистской школе, открытой в Тульче незадолго до описываемых событий протестантским миссионером Фредериком Флокеном[6. Л. 298 об.].

Основные мотивы готовящейся акции исчерпывающе сформулировал один из депутатов от потенциальных переселенцев Василий Афанасьев: "Невозможно

оставаться в Добрудже в постоянной тревоге. Потеряли надежду на улучшение быта в Турции при последовавшем четырехлетнем неурожае от саранчи и от распространившихся в здешнем крае жучков, в виду обременительности повинностей по устройству водворения татар, и теперь черкесов, которые, вдобавок, отнимают последнюю копейку воровством или насилием" [6. Л. 297об.].

Упоминание истории с водворением татар представляет в данном случае особый интерес, поскольку, подавая в 1865 г. свое ходатайство, молокане ссылались именно на положительный прецедент, имевший место в 1861 г. [6. Л. 297об.]. Действительно, в Журнале Министерства государственных имуществ (ЖМГИ) удалось обнаружить статистику, подтверждающую данный факт. В частности, в отчете о переселениях иностранцев в Таврическую губернию за 1861 г. упомянуты 46 семей греков и молокан из Добруджи [9. 1861. N 12. С. 95]. Судя по тому, что в 1865 г. молоканский вопрос решался официально и на самом высоком уровне, можно предположить, что в 1861 г. их приезд остался незамеченным. Состоялся он, скорее всего, в рамках широкой переселенческой акции, организованной российскими властями в августе-сентябре 1861 г. Тогда, согласно отчету Министерства государственных имуществ, из состава русской и украинской диаспоры Добруджи было перевезено морем в Одессу 387 семей и 500 человек одиночек [9. 1862. N 3. С. 250 - 251]. Общее количество добруджан из числа бывших российских подданных было много больше: водворено по линии того же Министерства 269 семей в составе 1088 чел., оставлено на зимовке в Таврической и Херсонской губерниях 408 семей количеством 1524 душ [9. 1862. N 2. С. 318]. Расселение осуществлялось на землях Симферопольского, Перекопского и Мелитопольского уездов Таврической губернии [9. 1862. N 2. С. 315]. Указаний на конкретное место водворения именно молокан обнаружить не удалось. Однако можно предположить, что они влились в общины своих единоверцев, существовавших с начала XIX в. на реке Молочные воды Мелитопольского уезда и основанных в соответствии с указом императора Александра I [20. С. 22; 21. С. 23 - 25, 28 - 32]. В пользу этого предположения говорит и наличие в этом районе большого количества земель, опустевших после ухода в Турцию ногайцев летом 1860 г.

Что касается морских перевозок в Одессу, то они были организованы настолько неординарно, что имеет смысл процитировать их описание подробно. "Поскольку в Тульче и Исакче нет русского дипломатического агента, - сообщалось в отчете, - то командиру парохода "Митридат" Русского общества пароходства и торговли было разрешено при еженедельных рейсах из Одессы в Галац брать на пути жителей Добруджи и доставлять в Одессу, где за перевоз платилась сумма из предназначенного для переселенцев пособия [...] Из Одессы они были отправлены в Евпаторию на командированной для этого морским начальством шхуне "Эльбрус", за исключением партии в 120 семей, которые за неимением свободного военного судна были отправлены 12 августа на "Митридате". 62 семьи по случаю позднего прибытия из-за границы и неимением свободных судов отправлены на зимовку в колонии Херсонской губернии. Из Евпатории добруджане были отправлены в сопровождении чиновников к избранным им местам Крыма на обывательских подводах" [9. 1862. N 3. С. 250 - 251].

В данном пассаже обращают на себя внимание несколько необычных моментов, указывающих на высокий уровень межведомственной координации этой акции. Во-первых, при приеме переселенцев из-за границы была полностью проигнорирована стандартная процедура консульского оформления документов по линии МИД. Во-вторых, операция осуществлялась с привлечением военных судов, т.е. по согласованию с военным ведомством. В-третьих, переселенцы заботливо опекались чиновниками Министерства государственных имуществ, работавших, вероятнее всего, в тесном контакте с местной администрацией. В-четвертых, организаторы акции постарались проигнорировать проблему конфессионального

и социального состава мигрантов. Последнее представляется особенно удивительным, учитывая, что российская диаспора Добруджи состояла в подавляющем большинстве из старообрядцев самых различных толков, разношерстных сектантов, потомков запорожцев, крайне враждебных российским властям казаков-некрасовцев, а также беглого, нередко откровенно уголовного элемента [22 - 24]. Однако летом 1861 г. российское правительство посчитало возможным проигнорировать данное обстоятельство и гостеприимно открыть земли Новороссийского края для всех без исключения русских и украинских репатриантов. Тот год остался в памяти сторожил Добруджи как год "великой выходки", практически полностью опустошивший многие из русских и малороссийских сел - Жежину, Цыганку, Таицу и др. [25. С. 315]. Летом 1865 г. ситуация в отношении молокан была готова повториться, причем, уже на официальном уровне.

Безусловно, среди причин массовой миграции русских и украинцев на историческую родину важную роль играл факт отмены весной 1861 г. крепостного права и обещанные турецким славянам льготы (о них речь пойдет ниже). Однако это переселение вряд ли могло состояться без готовности российских властей принять и признать в качестве вновь обретенных подданных людей с весьма сомнительным прошлым. Для такого шага необходимы были причины более чем веского характера.

Накопленный отечественной и зарубежной историографией материал со всей очевидностью показывает, что заинтересованность России и Турции в обмене переселенцами была в рассматриваемый период взаимной и отвечала коренным геополитическим и социально-экономическим интересам обоих государств. Для России укрепление своих позиций в Крыму и на Кавказе имело стратегическое значение, связанное с обеспечением безопасности южных границ и свободного доступа к Черному морю. Поэтому факт присутствия в пограничной зоне большого количества мусульман мог иметь дестабилизирующие последствия. Порта, по мнению ведущего американского османиста турецкого происхождения К. Карпата, надеялась восполнить посредством мусульманских мигрантов из-за рубежа людские потери, понесенные страной за годы Крымской войны и предшествовавших ей внутриполитических конфликтов, а также усилить социальное и экономическое значение исламского элемента в приграничных районах Балкан [26. С. 3].

Конкретным воплощением государственной политики Порты в этом направлении стал Закон о мухаджирстве, принятый 9 марта 1857 г. Мухаджирами в исламской традиции принято называть мусульманских переселенцев, вынужденных искать приют на землях единоверцев. Первыми мухаджирами были пророк Магомед и его сподвижники, совершившие переселение (хиджру) из Мекки в Медину. Благодаря этому прецеденту прием мухаджиров почитался в исламском мире священной обязанностью всех истинных мусульман.

Одной из непосредственных причин принятия Закона о мухаджирстве стала необходимость урегулирования положения татарских беженцев, потянувшихся в Турцию на заключительном этапе Крымской войны. По самым приблизительным оценкам, в 1855 - начале 1857 гг. эта цифра могла варьироваться в пределах 20 - 30 тыс. человек [27. С. 350]. Согласно новому закону, для мухаджиров устанавливались следующие льготы: они обеспечивались земельными участками и освобождались от уплаты поземельного налога сроком на десять лет, на них распространялось освобождение от рекрутской повинности - в Румелии на шесть лет, в Анатолии на 12 лет (однако эта привилегия не запрещала мухаджирам записываться в армию в качестве добровольцев) [28. С. 115 - 116].

Новая волна миграции из Крыма, накрывшая Османскую империю весной-летом 1860 г. и насчитывавшая по разным оценкам от 135545 до 192360 человек [9. 1861. N 4. С. 145; 29. С. 403], вызвала необходимость более серьезного вмешательства со стороны государства. В 1860 г. в Стамбуле была сформирована Вер-

ховная комиссия по делам мухаджиров, которая входила в ведение Министерства торговли и отвечала за их расселение и выделение материальной помощи. Летом 1861 г. она получила независимый статус, собственный бюджет, штат служащих и право отдавать распоряжения местным органам власти. В соответствии с решениями именно этой Комиссии на местное население и легли тяготы по обустройству переселенцев, вызвавшие волну недовольства и стимулировавшие формирование встречного миграционного потока в Россию.

Хотя прием и водворение мухаджиров были связаны для Порты с огромными денежными затратами, вынудив ее, в частности, позаботиться о заключении летом 1864 г. крупного и далеко не первого денежного займа в размере миллиона турецких лир (около 6 млн. руб. серебром) [13. С. 305], от приема все новых и новых партий переселенцев она не отказывалась. Жизнь показала, что российские мухаджиры оправдали возлагаемые на них надежды - горцы в военном деле, татары в сфере экономики. Набор добровольцев в турецкую армию шел чрезвычайно активно. По сведениям А. Н. Мошнина, к середине июня 1864 г. количество волонтеров-черкесов составляло около 10 тыс. человек [13. С. 302]. Желающих поступить в армию было столь много, что женатые переселенцы (волонтерами могли быть лишь холостые мужчины) отказывались от своих жен и детей ради права надеть мундир [13. С. 304]. В тот год великий визирь Фуад-паша с удовлетворением отметил, что благодаря российским мухаджирам проблема рекрутского набора потеряет свою остроту для 12 тыс. турецких мусульман [13. С. 305]. Крымские татары удачно вписались в экономику северо-востока Балкан, напоминавших по природным условиям их историческую родину. В декабре 1867 г. В. И. Нягин, российский вице-консул в Варне, писал по их поводу буквально следующее: "Здешний край только начинает развиваться в коммерческом отношении благодаря переселившимся из России крымским татарам, а до того богатая почва Добруджи оставалась невозделанной и представляла собой пустую степь, способную только для пастбища" [19. Т. 3. С. 149].

В российских правящих кругах потенциал крымских татар оценивался в рассматриваемый период несколько иначе. Например, император Александр II еще в 1856 г. четко сформулировал свое отношение к ним. В ответ на сообщение Новороссийского генерал-губернатора А. Г. Строганова о массовом уходе татар вслед за турецкими войсками он заметил, что не находит причин препятствовать оному, более того, по его мнению "надлежит рассматривать представляющийся в настоящих обстоятельствах случай к добровольному переселению весьма благоприятным для освобождения края хотя бы от этого вредного населения" [29. С. 395]. Не противодействовали российские власти и распространению в среде крымских мусульман слухов, красочно расписывающих райские условия жизни в Турции: якобы "султан воздвигает новые города, куда приглашает всех правоверных; будто каждому переселенцу султан отводит лучшие земельные наделы без арендной платы, а нуждающимся дает еще пару волов и лошадь с рассрочкой платежа на десять лет; будто свободной земли в Турции хватит на 300 тыс. человек; будто дневной заработок составляет там три рубля, а каждый переселенец будет получать по 14 копеек в день в течение целого года" [30. С. 187 - 188]. Более того, существуют основания сомневаться в известном постулате отечественной историографии, что распространением подобных слухов якобы занимались исключительно турецкие эмиссары и исламское духовенство. Например, генерал-лейтенант Г. П. Левицкий, расследовавший в 1860 г. причины массового ухода татар из Крыма, обнаружил необъяснимый для себя факт, способный напомнить инициативу М. Т. Лорис-Меликова по распространению на Кавказе агитационных "турецких" листков. Выяснилось, в частности, что текст воззвания о необходимости срочного ухода в Турцию, конфискованный в августе 1859 г. феодосийским окружным начальником, был напечатан на бумаге русского производства [31. С. 622].

В новейшей историографии тезис о заинтересованности русского правительства в выселении мусульман из приграничного Крыма особых споров не вызывает [32 - 35]. Он был очевиден и для многих современников. Герой обороны Севастополя генерал-адъютант Э. И. Тотлебен, посланный летом 1860 г. по высочайшему повелению в Крым с инспекционной поездкой, свидетельствовал, что генерал-губернатор А. Г. Строганов и чиновники Министерства государственных имуществ не скрывали своего резко негативного отношения к татарам. В частности, по сведениям Э. И. Тотлебена, в марте 1860 г. именно граф Строганов сделал достоянием широкой общественности информацию сугубо конфиденциального характера. Речь идет о распоряжении правительства относительно "высочайше утвержденного мнения господ министров о татарах (желающих переселиться в Турцию) и отзыве министра государственных имуществ о ногайцах", согласно которым чиновникам предписывалось "не отклонять татар от переселения, а беспрепятственно выдавать им сведения для получения загранпаспортов" [36. С. 537 - 538]. Эти документы были разосланы по распоряжению генерал-губернатора по всем низшим инстанциям (вплоть до старейшин татарских общин), спровоцировав волну слухов о начале процедуры принудительного выселения. Директор Первого департамента Министерства государственных имуществ Н. А. Генгрос, выступая в Крыму в августе 1860 г. на собрании уездных предводителей дворянства, публично заявил, что "государь император полагает счастливою случайностью выселение татар, с которым восстановится будущее благоденствие края, так долго задержанного в своем процветании" [36. С. 540].

Позиция Петербурга начала меняться лишь после того, как собравшийся 15 августа 1860 г. в Симферополе Чрезвычайный съезд крымских землевладельцев обратился к императору с прошением о необходимости принятии срочных мер против выселения татар, грозившего полным разорением края [30. С. 192 - 194]. В сентябре 1860 г. исполняющий обязанности Таврического губернатора, симферопольский уездный предводитель дворянства Ревелиоти представил министру внутренних дел рапорт и постановление уездных съездов землевладельцев для ознакомления с ними императора. "Едва ли самая кровопролитная война, - писал Ревелиоти, - общий голод и моровая язва могли бы в столь короткое время обезлюдить край, как его опустошило самой администрацией ускоренное выселение татар [...] окончательное разорение землевладельцев неизбежно" [36. С. 543]. Ситуация в аграрном секторе, как следовало из постановлений делегатов съездов, сложилась настолько серьезная, что требовала срочного привлечения переселенцев с предоставлением самых широких льгот не только из внутренних губерний России, но и из-за рубежа [36. С. 543 - 544].

Действительно, судя по материалам официальной статистики, в 1860 г. ситуация в Таврической губернии была близка к критической: выехали около 60 % татар и почти все ногайцы, опустели 784 деревни и аула, 1 098531 десятин земли оказались заброшенными [9. 1861. N 4. С. 145; 29. С. 403; 30. С. 192]. По наблюдениям Э. И. Тотлебена, поля стояли необработанными, промышленность замерла, соляные промыслы встали, дороги обезлюдели, передвижение армии было затруднено [36. С. 542 - 547].

В ответ на просьбы таврического дворянства уже 25 августа 1860 г. последовало правительственное распоряжение, оформленное в ноябре в виде "Правил о порядке заселения в Крыму владельческих земель переселенцами из других губерний" [9. 1861. N 2. С. 53 - 57]. Этот документ был призван стимулировать приток на юг государственных крестьян из центральных районов России. В рамках кампании, развернутой по линии Министерства государственных имуществ, к октябрю 1861 г. в Таврической губернии удалось водворить 2005 семьи в количестве 7779 человек [9. 1861. N 10. С. 41]. Однако для восполнения демографических потерь этого количества было явно недостаточно.

Большие надежды российское правительство связывало с постоянно жалующими на судьбу турецкими славянами и, прежде всего, с единоверными болгарами. Казалось, в 1860 - 1861 гг. для этого выбора имелись все объективные основания: турецкие болгары были недовольны ситуацией вокруг размещения на их землях крымских татар, а молдавские (из числа бывших болгарских колонистов, оказавшихся после 1856 г. на территории, отошедшей от России к Дунайским княжествам) - конфликтом вокруг набора рекрутов. Переселенцам были предложены следующие льготы: колонистам - восстановление прежних привилегий и наделение землей в размере 50 десятин на семью; турецким славянам - восьмилетняя льгота от денежных и натуральных податей, шестилетняя - от воинского постоя, пожизненное освобождение рекрутства (с наличными детьми); наделение землей - в Херсонской и Екатеринославской губерниях по восемь десятин на душу, в северных уездах Таврической губернии по девять десятин, в Крыму по 12 десятин; обеспечение пособием на переселение одинаковым с колонистами- 125 рублей на семью, а для Крыма - 170 рублей; гарантии местного самоуправления в соответствии с обычаями [9. 1862. N 3. С. 242 - 243].

В историографии проблема болгарских переселений 1860 - 1861 гг. относится к разряду дискуссионных. Среди современных болгарских историков вновь получил популярность тезис, имевший широкое хождение в XIX в.: болгары стали жертвой русской пропаганды и спланированной акции, осуществленной Петербургом по согласованию с османским правительством [37 - 38]. Отечественная историография, в том числе и новейшая, старательно пытается оспаривать радикализм воззрений подобного рода [39]. Однако история с переселением в 1861 г. добруджан этим стараниям не способствует. Более того, официальная статистика Министерства государственных имуществ свидетельствует, что в 1861 г. в Таврической губернии охотно принимали практически любых переселенцев-христиан: не только православных болгар, греков, черногорцев, боснийцев, но также немцев, австрийских чехов, моравских славян и др. [9. 1862. N 1. С. 22 - 23; N 2. С. 146; N3. С. 29 - 30; 241 - 242].

В том же 1861 г. российское правительство было вынуждено решиться на беспрецедентный шаг. 18 декабря 1861 г. в соответствии с постановлением Государственного совета, принятым по представлению министра внутренних дел, было обнародовано высочайшее повеление "О правилах для найма землевладельцами иностранных рабочих и водворения сих последних в России" [9. 1862. N 2. С. 90 - 94]. Этот документ предоставлял землевладельцам право самостоятельно (без посредничества государства) заключать с иностранными рабочими нотариально заверенные договоры найма с последующей выдачей временных паспортов. Переселенцам, из числа согласных взять российское подданство, гарантировалась приписка к свободному сословию, свобода вероисповедания, освобождение от рекрутской повинности (вместе с наличествующими сыновьями), льготы от платежа казенных податей и повинностей на десять лет (для водворившихся в период 1861 - 1865 гг., в последующем - на пять лет). Формально действие этого документа не имело территориальных ограничений, но фактически было нацелено именно на исправление ситуации в Новороссийском крае. Вероятно, не случайно московские помещики практически сразу после его обнародования начали ходатайствовать перед московским генерал-губернатором о распространении новых Правил на все губернии [9. 1862. N 2. С. 103]. Нововведение имело несомненный успех. Скорее всего, именно с появлением этого постановления следует соотносить резкий приток в Таврическую губернию разнообразных иностранных поселенцев не только из Турции, но и Европы. Согласно статистике Министерства государственных имуществ, к сентябрю 1862 г. число выходцев из-за границы составило здесь 5068 семей или 24 106 человек [9. 1862. N 9. С. 6].

На степень остроты демографической ситуации на юге России указывает и ряд конкретных шагов, предпринятых по линии МИД и Министерства государственных имуществ. 11 января 1861 г. российский посланник в Стамбуле А. Б. Лобанов-Ростовский получил от министра иностранных дел А. М. Горчакова прямое указание войти в сношения с Портой на предмет организации переселения турецких славян [19. Т. 1. Ч. 2. С. 53]. После переговоров с министром иностранных дел Али-пашой вопрос о выезде из страны болгар был поставлен на рассмотрение кабинета министров и решен положительно. 22 февраля посланник доложил в Петербург, что кабинет "не оспаривает неотъемлемое право каждого оставлять свой край и переселяться в другое государство и потому согласился представить сие право болгарам, желающим переселиться в Россию. Порта предписала даже всем зависящим начальствам не сопротивляться выселению болгар из Румелии и не делать никакого затруднения относительно продажи имущества" [19. Т. 1. Ч. 2. С. 53 - 54].

Решение задач технического порядка МИД возложил на консулов. Летом 1861 г. основным организационным центром для отъезжающих болгар стал Видин, в Адрианополе мероприятия носили подготовительный характер, процедура издания фирмана для потенциальных переселенцев Варненского и Тырновского округов находилась в стадии согласования [19. Т. 1. Ч. 1. С. 121 - 122, 163, 165]. В конце переселенческого сезона (29 октября 1861 г.) М. А. Байков отчитался о проделанной в Видине работе: "Всего переселилось в нынешнем году в Россию из здешнего края 10 990 болгар обоего пола или 1560 семей", "консульство успевало вовремя отмечать заграничные паспорта переселенцев, составлять подробные их списки, нанимать шлепы и суда [...] и, наконец, обеспечивать заказы хлеба на пятидневное содержание переселенцев в пути от Видина до Сулина, считая по оку хлеба в день [...] Для дальнейшего содействия переселенцам я счел необходимым сообщить в Галац и Одессу по телеграфу число переселенцев и время их отъезда от Видина" [19. Т. 1. Ч. 1. С. 171 - 172]. Урегулированием имущественных дел отъезжающих, оставивших в консульстве Видина более 200 документов на земли и мельницы, также занимался М. А. Байков. К концу сентября он смог взыскать по 64 из них 2384 руб. золотом и серебром и препроводить эту сумму Новороссийскому генерал-губернатору "для выдачи по принадлежности" [19. Т. 1. Ч. 1. С. 169].

Как известно, масштабно запланированная акция по переселению турецких болгар провалилась. Их обратный отток в Турцию наметился уже в конце 1861 г. К середине июля 1862 г. из прибывших на водворение видинских болгар получили загранпаспорта и отправились обратно на родину 7268 чел. [9. 1862. N 9. С. 6]. Свое решение вернуться под турецкое иго они объясняли неблагоприятным климатом, отсутствием гор и проточных вод. Организационные мероприятия по возвращению незадачливых мигрантов на родину взяла на себя Порта [9. 1862. N 5. С. 15 - 16]. Правительству России оставалось лишь сожалеть о бездарно потраченных средствах и разослать предписание консулам отклонять в будущем просьбы болгар о переселении (циркулярное письмо Азиатского департамента МИД от 4 января 1862 г.) [19. Т. 1. Ч. 1. С. 195 - 196].

Характерная деталь, в упомянутом циркуляре оговаривалось, что запрет не распространяется на православных жителей Добруджи из числа русских и украинцев, "которые по каким-либо обстоятельствам не успели в сем году прибыть в наши пределы, а будущей весной пожелали бы присоединиться к переселившимся уже своим односельчанам" [19. Т. 1. Ч. 1. С. 195]. Оговорка "православных" в данном случае многозначительна, поскольку старообрядцы и сектанты себя к таковым не причисляли. По-видимому, российский МИД пытался снять с себя формальную ответственность за конфессиональный состав переселенцев. Однако практика 1861 г. свидетельствует, что в реальности фильтрация по религиозному принципу не производилась.

Тема религиозной дискриминации не получила развития и в 1865 г. Тональность докладов опытных чиновников - Катакази и П. Е. Коцебу, оказалась на редкость доброжелательной, а рекомендации положительными. По мнению Катакази, переселение в Россию молокан, известных своим трудолюбием и трезвостью, было бы исключительно выгодно с экономической точки зрения. Оно могло принести и политические дивиденды. "В настоящий момент - писал он, - правительство наше может достигнуть без шума, пропаганды и значительных расходов двух важных результатов: перехода в империю многочисленного населения русского происхождения и ослабления в Придунайском крае иерархического управления старообрядцев. Для этого стоит только допустить переселение массами, облегчить отдельный переход и решить положительным образом вопрос о местах и условиях водворения" [6. Л. 300об. -301].

Мнение Катакази энергично поддержал П. Е. Коцебу. Позиция генерал-губернатора Новороссийского края и Бессарабии представляет в данном случае особый интерес, поскольку с 1863 г. он состоял членом Государственного совета, т.е. был человеком неплохо осведомленным о настроениях в высших эшелонах власти. Получив телеграмму председателя кабинета министров П. П. Гагарина с просьбой представить собранную информацию и изложить свое мнение по вопросу о переселении молокан "для дальнейших распоряжений", он дал ответ однозначно положительный. "Полагаю возможным допустить немедленное переселение в виду их действительно тяжелого положения в Турции", - написал он, присовокупив, что замечание Катакази об экономической пользе переселения - "несомненно" [6. Л. 290 об., 295].

Далее П. Е. Коцебу представил свои конкретные предложения, однако касались они привлечения молокан не столько в Амурский, сколько в подведомственный ему Новороссийский край. Обоснования генерал-губернатора носили откровенно экономическую мотивацию. Организация переселения на Дальний Восток требовала, по мнению Коцебу, "не мало издержек", особенно на фоне озвученных молоканами просьб о бесплатном пароходе до Одессы, "путевом продовольствии до Амура и пособии на обзаведение" [6. Л. 290 - 290 об.]. Гораздо рациональнее было бы, на его взгляд, расселить их в Таврической губернии, вблизи мест обитания единоверцев, где имелось 10 тыс. десятин свободной земли [6. Л. 290 об.]. Судя по упомянутой генерал-губернатором правовой базе для водворения - "Общих правилах для поселения в России турецких славян" и размера пособия в размере 125 руб. на семью, имелись в виду северные районы Таврической губернии. Скорее всего, речь шла о молоканских общинах в районе Молочных вод Мелитопольского уезда. В качестве запасного варианта, на тот случай, если правительство сочтет целесообразным дальневосточный вариант переселения, Коцебу настаивал хотя бы на размещении молокан в селениях единоверцев на временную зимовку.

Желание новороссийского генерал-губернатора оставить молокан на подведомственной территории вполне объяснимо. В России духовные христиане имели репутацию надежных колонистов не только в Сибири и на Дальнем Востоке, но и на европейской части России. В начале XIX в. они успешно осваивали дикие степи Мелитопольского и Бердянского уездов Таврической губернии. В период правления Николая 1 их активно ссылали на водворение в Закавказские провинции. В 40-е годы XIX в. крупные колонии духовных христиан возникли на территории современного Азербайджана, Армении, Грузии, в частности, в Бакинской (Шемахинской), Эриванской и Елизаветпольской губерниях [40]. На заключительном этапе Кавказской войны их потенциал использовался наряду с казаками для колонизации Закубанской Черкесии. Сохранились, в частности, сведения о выделении в 1863 г. молоканским колонистам земли вблизи устья р. Большой Зеленчук в размере 65 десятин на семью [13. С. 189]. Характерная деталь, генерал-губернатор не скрывал в своем докладе опасений, что в случае проволочек молокан могут

"с радостью" переманить к себе власти Молдавии, заинтересованные в заселении земель, оставшихся после ухода в 1860 - 1861 гг. в Россию части бывших болгарских колонистов [6. Л. 289].

К сожалению, пока не удалось обнаружить документов, содержащих информацию об окончательном решении, принятым российским правительством по ходатайству молокан. Однако оснований для сомнений в благополучном исходе дела нет: интерес к молоканам был проявлен на самом высоком уровне, рекомендации генерал-губернатор Новороссийского края представил самые благоприятные, заселение Дальнего Востока и южных губерний продолжалось, нужда в русских колонистах оставалась острой, а репутация духовных христиан в этом качестве была безукоризненна. Скорее всего, данная группа переселилась в Амурский край после зимовки в Таврической губернии, но уже в качестве российских подданных - жителей Таврической губернии.

Впрочем, как представляется, для славяноведения значение выявленных в РГВИА документов находится несколько в иной плоскости, связанной не с особенностями освоения Амурского края, а с проблемами болгаристики. История с миграцией задунайских молокан в 1861 г., реакция на их ходатайство в 1865 г. и сопутствующие сюжеты позволяют ставить вопрос об искусственном преувеличении значения болгарских переселений в Россию в 1860 - 1861 гг. Представленный материал наводит на мысль, что в масштабах реализации межгосударственного проекта "размена в большом масштабе населения с Турцией" (выражение русского посла в Стамбуле Н. П. Игнатьева) [41. С. 89] ни один из христианских народов - участников встречного миграционного потока в Россию, не мог в одиночку даже в принципе претендовать на восполнение демографического урона, вызванного отъездом мухаджиров. Исправить ситуацию был способен лишь комплексный подход, основанный на либерализации миграционной политики государства. Безусловно, православные болгары были в России желанными переселенцами, но статистика Министерства государственных имуществ свидетельствует, что режим благоприятствования был предоставлен далеко не только им. Создается впечатление, что потребность России в трудовых мигрантах была в рассматриваемый период гораздо более острой, чем это были готовы официально признать российские власти. История с возвращением на родину сомнительного контингента из состава русской и украинской диаспоры Добруджи, возможно, яркое тому подтверждение.

СПИСОК ЛИТЕРАТУРЫ

1. Библиографический справочник по вопросам старообрядчества, раскола и сектантства. Л., 1932.

2. Грекулов Е. Ф. Библиографический указатель литературы по исследованию православия, старообрядчества и сектанства в советской исторической науке за 1922 - 1972 годы. М., 1974.

3. Подберезский И. В. Быть протестантом в России. М., 1996.

4. Скальковский А. А. Русские диссиденты в Новороссии // Киевская старина. 1887. N 4.

5. Сырку П. А. Русские мистические секты в Румынии // Христианское чтение. 1879. N 1.

6. Российский государственный военно-исторический архив. Ф. 450. Д. 67.

7. Аргудяева Ю. В. Старообрядцы на Дальнем Востоке России. М., 2000.

8. Записка о русском расколе, составленная чиновником по особым поручениям Мельниковым для великого князя Константина Николаевича по поручению Ланского. 1857 г. // Сборник правительственных сведений о раскольниках. Лондон, 1860. Т. 1.

9. Журнал Министерства государственных имуществ (ЖМГИ).

10. Приамурье. Факты, цифры, наблюдения. Собраны на Дальнем Востоке сотрудниками общеземской организации. М., 1909.

11. Литвинцев К. Амурские сектанты: молокане и духоборы // Христианское чтение. 1887. N11/12.

12. Берже А. П. Выселение горцев с Кавказа // Эмиграция северо-кавказских народов в Османскую империю (вторая половина XIX - нач. XX в.). Махачкала, 2000.

13. Проблемы Кавказской войны и выселение черкесов в пределы Османской империи (20 - 70 гг. XIX в.). Сборник архивных документов. Нальчик, 2001.

14. Кумыков Т. Х. Выселение адыгов в Турцию последствия Крымской войны. Нальчик, 1994.

15. Северный Кавказ в составе Российской империи. М., 2007.

16. Pinson M. Ottoman Colonization of the Circascians in Rumili after the Crimean War // Etudes Balkaniques. 1972. N 3.

17. Karpat K. Ottoman Population 1830 - 1914. Demographic and Social Characteristics. Wisconsin. 1985.

18. Бобровников В. Крымская война на русском Кавказе: идеология фронтира и дискурс мусульманского сопротивления // The Crimean War 1853 - 1856. Colonial Skirmish or for World War? Empires, Nations and Individuals. Warszawa, 2011.

19. Русия и българското национално-освободително движение. Документа и материали. София, 1987. Т. 1. Ч. 1, 2; 1990. Т. 2; 2002. Т. 3.

20. Кудинов И. Ф. Столетие молоканства в России (1805 - 1905). Баку, 1905.

21. Собрание постановлений по части раскола. СПб., 1850.

22. Макарова И. Ф. Русские подданные турецкого султана // Славяноведение. 2003. N 1.

23. Макарова И. Ф. Очевидцы о русском расколе в нижнем Подунавье (середина XIX в..) // Россия и Болгария: векторы взаимопонимания. XVIII-XXI вв. Российско-болгарские научные дискуссии. М., 2010.

24. Пригарин А. А. Русские старообрядцы на Дунае. Формирование этноконфессиональной общности в конце XVIII - первой половине XIX в. Одесса; Измаил; Москва, 2010.

25. Лупулеску И. Русские колонии в Добрудже // Киевская старина. 1889. N 1.

26. Karpat K.H. Ottoman Urbanism: the Crimean Emigration to Dobruca and the Founding of Mecidiye. 1856 - 1878 // International Journal of Turkish Studies. Vol. 3. N 1.

27. Кырымлы X. Крымские татары и Османская империя во время Крымской войны // The Crimean War 1853 - 1856. Colonial Skirmish or for World War? Empires, Nations and Individuals. Warszawa, 2011.

28. Бэрзэдж Н. Изгнание черкесов. Майкоп, 1996.

29. Маркевич А. Н. Переселение татар в Турцию в связи с движением населения в Крыму // Известия АН СССР. Отд. Гуманитарных наук. 7 ряд. Л., 1928.

30. Вольфсон Б. М. Эмиграция крымских татар в 1860 г. // Исторические записки. 1940. N 9.

31. Левицкий Т. П. Переселение татар из Крыма в Турцию // Вестник Европы. 1882. N 10.

32. Возгрин В. Е. Исторические судьбы крымских татар. М., 1992.

33. Кабузан В. М. Эмиграция и реэмиграция в России. XVIII-XX вв. М., 1998.

34. Pinson M. Russian Policy and the Emigration of the Crimean Tatars to the Ottoman Empire, 1854 - 1862 // Guney-Dogu Avrupa Arastirmalari Dergisi. 1972. N 1.

35. Williams B.G. Hijra and Forced Migration from Nineteeth-Century Russia to the Ottoman Empire. A Critical Analysis of the Great Crimean Tatar Emigration of 1860 - 1861 // Cahiers du Mond russe. 2010. Vol. 41. N 1.

36. Тотлебен Э. И. О выселении татар из Крыма в 1860 году. Записки генерал-адъютанта Э. И. Тотлебена // Русская старина. 1893. N. 6.

37. Тодев И. О балканской политике России в начале 60-х гг. XIX в. // Bulgarian Historical Review. 1988. N 3.

38. Дойнов Ст. Последното масово преселение в Южна Русия (1861 - 1862) // Исторически преглед. 1992. N 11/12.

39. Фролова М. М. Русское консульство в Видине и переселение болгар в Россию (1861 г.) // Славянский мир в третьем тысячелетии. Славянские народы: векторы взаимодействия в Центральной, Восточной и Юго-Восточной Европе. М., 2010.

40. Русские старожилы Закавказья: молокане и духоборцы. М., 1995.

41. Граф Игнатиев Н. П. Дипломатически записки (1864 - 1874) & Донесения (1865 - 1876). София, 2008. Т. 1. Записки (1864 - 1874).

Permanent link to this publication: