От редакции. Организуя обсуждение статьи А. И. Салицкого и В. В. Тация1, редакция исходила из значимости поставленных в ней проблем и их дискуссионного характера. Несомненно, в первом десятилетии нового века, особенно в условиях глобального финансового и экономического кризиса, в мировой экономике произошли существенные сдвиги. Четко проявилась устойчивость китайской модели экономического развития, повысилась роль Китая в мировой экономике, его удельный вес в мировом ВВП, в мировом экспорте. В условиях кризиса стали говорить о "крахе либерализма " - мейнстрима экономической теории. Правда, наряду с мейнстримом существуют (и сосуществуют с ним) другие теории, в частности кейнсианство. Вмешательство государства в экономику (характерная черта китайской модели) позволило странам Запада уменьшить негативные последствия кризиса (это вполне соответствует концепции неоклассического синтеза, в соответствии с которой при благоприятной экономической конъюнктуре применяется неолиберальная модель, а в условиях "экономической турбулентности" берутся на вооружение кейнсианские рецепты, предусматривающие государственное вмешательство в экономику).

В статье говорится о недостатке взвешенных оценок сложившейся в мировой экономике ситуации, в связи с ней возникает целый ряд вопросов. Присутствуем ли мы при окончательном "закате " США, Запада, экономики постиндустриальных стран, с ее сервисизацией? Придет ли на смену мейнстриму экономической теории китайская экономическая модель? Каковы характерные черты этой модели? Реальна ли угроза тотального краха международной финансовой системы, и кто будет находиться среди проигравших в этом случае? Сменит ли глобализацию регионализация? Эти вопросы важны не только с теоретической, но и с политико-практической точки зрения.

Ответы на эти и другие вопросы, возникающие в связи с "провокативной", по выражению двух участников дискуссии, статьей, дают ученые. В дискуссии приняли участие сотрудники ИВ РАН, ИДВ РАН, ИМЭМО РАН, ИСАА МГУ. Публикуемые выступления отражают различные подходы к рассматриваемым проблемам, предлагают разные ответы на поставленные вопросы. В них содержится анализ особенностей китайской модели и "узких мест " экономики КНР, даются оценки сложившейся в мировой экономике ситуации, анализируются проблемы экономической теории. Дискуссия будет продолжена в следующем номере.

А. В. Акимов (ИВ РАН). ПЕРЕОЦЕНКА ИМЕЮЩЕГОСЯ И ОЦЕНКА НОВОГО. Дискуссия, организованная журналом "Восток (Oriens)" по статье А. И. Салицкого и В. В. Тация, - шаг правильный и своевременный. Можно только высказать благодарность авторам статьи за точно выбранную тему для обсуждения, а редакции журнала - за предоставленную для дискуссии площадку. Следует согласиться с авторами статьи в том, что "в периоды мировых финансово-экономических кризисов особенно остро ощущается недостаток взвешенных оценок происходящих событий" (Салицкий, Таций, с. 72). Сетовать на это бессмысленно - такая реакция является нормой в условиях демократического обсуждения проблем, когда кто угодно может высказывать любые мнения, но призыв А. И. Салицкого и

1 Салицкий А. И., Таций В. В. Глобализация versus регионализация. Мировая экономика: время переоценок // Восток (Oriens). 2011. N 5.

стр. 82
В. В. Тация к реалистическим оценкам в турбулентной экономической среде можно только приветствовать.

Что касается содержательной стороны вопроса, то представляется, что она может быть разделена на две части. Первая - исследование того, что сложилось, что определяло ход экономического развития на протяжении десятилетий, но уже в новом свете, перестановка акцентов, переоценка имеющихся явлений, стратегий и даже структуры ценностей. Вторая - поиск новых явлений (которые могут быть хорошо забытым старым) в мировой экономике, определение формирующихся тенденций в ее развитии, исследовательская работа, нацеленная на то, чтобы определить, что же может произойти, какие новые тренды, пока еще не проявившиеся в реальной жизни, возможны и могут стать определяющими в долгосрочной перспективе.

А. И. Салицкий и В. В. Таций указывают на то, что "некоторые характеристики китайской модели развития убеждают в принципиальной возможности достижения высоких темпов экономического роста при условии подчинения финансового сектора задачам модернизации промышленности" (с. 78). Как представляется, эта черта китайской модели не является уникальной. Аналогичным путем развивались экономики Японии и Республики Кореи на протяжении десятилетий промышленной экспансии этих стран.

На с. 70 указывается, что "экономика Шанхая уже преимущественно сервисная". Представляется, что эта тенденция абсолютно естественна, так как в наиболее передовых регионах Китая происходит то, что наблюдается во всех развитых в экономическом отношении странах. Происходит насыщение всех товарных рынков, у потребителей есть все необходимые для комфортной жизни и престижного (для разных доходных групп) своего потребления предметы, включая автомобили, жилье, одежду, бытовую технику и электронику. Новые классы товаров появляются не так уж часто, постоянно выбрасывать предметы долгосрочного потребления и покупать новые не будет ни один здравомыслящий потребитель, так что, только предлагая услуги, можно побудить "сытого" вещами потребителя тратить деньги.

На с. 80 авторы обсуждают важную тему, которая не только существенна сама по себе, но и очень интересна, как феномен устойчивого искажения вопроса в массовом сознании экспертного сообщества, по крайней мере в нашей стране. Это вопрос об энергоемкости ВВП. Он, безусловно, важен для нашей страны, так что интерес к нему оправдан, но, пытаясь использовать энергоемкость ВВП как показатель развитости экономики, а в развитых в экономическом отношении странах энергоемкость ВВП ниже, чем во многих развивающихся странах и переходных экономиках, многие эксперты игнорируют структуру ВВП сравниваемых стран. Естественно, что при высокой доле услуг в ВВП энергоемкость будет ниже, так как для работы, например, биржевого брокера нужно использовать несоизмеримо меньше энергетических ресурсов, чем для работы металлурга, который может работать на новейшем технологическом оборудовании. Поскольку большая часть китайской промышленности была создана в последние годы, действительно можно только согласиться с авторами, что "хозяйство КНР вполне "интенсивно" и "современно"" (с. 80).

Весьма точной представляется формулировка на с. 81: "Ни рынок сам по себе, ни глобализация, ни натужные попытки создания "благоприятного инвестиционного климата" с помощью законодательных мер, ни "высокотехнологичные кластеры новой экономики" не решают проблемы модернизации. Она в конечном счете означает подчинение развитию производительных сил всей деятельности надстройки и финансового сектора". Опыт Японии, значительного числа новых индустриальных стран и переходных экономик демонстрирует яркие примеры правоты этого положения.

На с. 82 авторы высказывают спорную мысль о том, что "дело, видимо, идет к регионализации мировой экономики". Это маловероятно в силу сложившегося разделения труда и формирования большого числа олигополии в самых разных отраслях, что мы покажем ниже. Возможны изменения в разделении труда, связанные, например, с тем, что удорожание рабочей силы в КНР даст возможность многим развивающимся странам уси-

стр. 83
лить свои позиции в отраслях, требующих дешевого труда, а КНР передвинется в более квалифицированный сегмент.

Здесь уместно сослаться на исторические аналогии, которые значимы для анализа настоящего и будущего. Первая аналогия: европейский мир практически весь период до начала XIX в. платил драгоценными металлами за товары, которые производились в странах Востока2, т.е. в известной степени экономические отношения были сродни современным в том смысле, что Восток производил и экспортировал в Европу реальный продукт, а Европа платила деньгами, которые она должна была еще где-то достать. Естественно, существенным отличием было то, что основной спрос на Западе формировало обеспеченное меньшинство, а преимущества Востока перед Западом лежали в природной области. На Востоке природа давала больше, чем на Западе. Сейчас на Востоке труд дает больше богатства, чем на Западе, поскольку на Востоке больший контингент рабочей силы. Раньше Запад платил Востоку золотом, сейчас - валютными и финансовыми инструментами. Вторая аналогия: в ходе промышленной революции низкие производственные издержки в странах Запада разорили ремесленников в странах Востока. Сейчас дешевый импорт из Азии разоряет производителей в развитых странах.

Не исключена возможность, что нынешняя мастерская мира - Китай - перестанет быть таковой в части дешевых промышленных изделий из-за старения населения, удорожания труда, и, например, африканские страны будут экспортировать такого рода продукцию в Китай, который станет поставщиком высокотехнологичной и дорогостоящей продукции и финансовых ресурсов для мировой экономики. Ныне развитые в экономическом отношении страны будут двигаться в сторону современного положения Нидерландов и Швеции - стран, которые были передовыми в свое время, но уступили позиции более крупным государствам. Естественно, это менее вероятно для США, но для стран Европы такая перспектива не кажется невероятной. Как представляется, отчасти и поэтому экономическая и даже политическая интеграция в рамках ЕС является устойчивой тенденцией, невзирая на большие проблемы на этом пути, так как только объединенная Европа может противостоять современным глобальным вызовам.

Таким образом, представляется, что значительная часть того, что привносит Китай в современное мировое экономическое развитие, укладывается в уже известные рамки, так что переоценки в мировой экономике могут оказаться непринципиальными. Очень вероятно, что устоит финансовый сектор. Основанием считать сохранение финансового сектора мировой экономики в качестве важнейшей ее части являются следующие аргументы. Во-первых, развитие кредитных институтов и банков сыграло важную роль в повышении темпов экономического роста и научно-технической революции, поскольку уже много десятилетий для реализации новых проектов или внедрения новых технологий необходимы кредиты. Для того, чтобы реальный сектор был гибок, мог реализовывать большие проекты в короткие сроки, реагировать на изменения спроса и научно-технические новинки, он должен иметь возможность кредитоваться быстро, дешево и в больших объемах. Во-вторых, финансовый сектор в его современном виде обеспечивает существование накопительных пенсионных систем в развитых странах, так что крах финансового сектора - это не только беда для спекулянтов и богатых инвесторов, но и для сотен миллионов рядовых граждан развитых стран, поэтому не только брокеры, банкиры и спекулянты, но и сотни миллионов рядовых граждан многих стран мира заинтересованы в сохранении мощного финансового сектора. Наконец, все "экономические чудеса" XX в. были основаны на том, что кредитные ресурсы и инвестиции легко перемещались между странами, что полезно для экономического развития, в том числе и в развивающихся странах. Современную экономику без мощнейших банков, финансовых бирж и связанных с ними институтов трудно

2 Подробно эта особенность торговли Востока и Запада проанализирована А. М. Петровым в главе "Экономическое соприкосновение Запада и Востока (процесс и итоги к началу XIX столетия)" в монографии "Международное экономическое общение в истории Востока" (М., 2010).

стр. 84
представить. Большинство государств, фирм и простых граждан в этих институтах заинтересованы. Легче представить более или менее успешную перенастройку системы.

Таким образом, представляется, что Китай во многом лишь внесет специфику в объективно сложившиеся процессы в мировом хозяйстве и сам будет в них вписываться.

Теперь попытаемся наметить некоторые проблемы и тенденции в том, что пока еще не определилось, но может стать значимым в будущем и вызвать фундаментальные переоценки в мировой экономике. Это направление технологического развития в связи с демографическими и экологическими процессами. Если демографическая и экологическая составляющие достаточно хорошо описаны (проблема одна - хватит ли ресурсов Земли растущему населению в долгосрочной перспективе), то направление технологического развития привлекает меньшее внимание, а этот вопрос важен, поскольку не всякий научно-технический прогресс работает на обеспечение выживания человечества.

В период противостояния в "холодной войне" и Советский Союз, и страны Запада во главе с США пережили период интенсивного научно-технического прогресса, когда была создана реактивная авиационная техника, началось освоение космического пространства, были созданы ядерные технологии, совершен скачок в судостроении. Все эти достижения были обеспечены развитием материаловедения и металлургии, химических технологий, приборостроения и электроники. При значительном потенциале конверсии далеко не все из этого комплекса нашло применение в гражданском секторе. Например, значительные успехи в области танкостроения не нашли гражданского применения.

С прекращением гонки вооружений развитие чисто военного направления в научных исследованиях и разработках отошло на второй план, но необходимо отметить, что сложившиеся за последние десятилетия основные направления научно-исследовательской деятельности, а это электроника и информационные технологии, медицина и автомобилестроение, тоже имеют уязвимые места с точки зрения их полезности для выжидания человечества. Дело в том, что в значительной степени все три направления работают на обслуживание конечного потребления, но не связаны с жизнеобеспечением, к которому относится производство продовольствия и создание и поддержание искусственной среды обитания, т.е. создания жилья и теплового комфорта. Перечисленные выше направления научно-технических исследований мало дают и для развития технологий, которые обеспечивают базовые потребности. Все перечисленные направления важны для современного экономического роста. Они обеспечивают рабочие места, технологический прогресс, создают безусловно полезные товары (лекарства), значительно расширяют возможности человеческого общения и интеллектуальной деятельности (электроника и информационные технологии), улучшают быт и увеличивают возможности передвигаться и путешествовать (легковые автомобили). Постоянные инвестиции в эти отрасли создают поток инноваций, который положительно воспринимается рынком и опять же способствует экономическому росту. Именно мировой автопром оказался наиболее затронутым мировым финансовым кризисом в 2008-2009 гг., т.е. эта отрасль в настоящее время оказалась принципиально важной для экономической стабильности.

Нельзя не отметить, что нынешний статус отраслей - лидеров научно-технического развития возможен лишь при удовлетворительном решении проблем жизнеобеспечения. Высокотехнологичное медицинское оборудование и лекарства обесценятся при остром дефиците продовольствия или отопления, мобильные телефоны, компьютеры и Интернет перестанут работать при длительном отключении электроснабжения, автомобили встанут без топлива или при отключении электричества, если это электромобили3.

3 Эмоционально яркий пример ограниченности возможностей информационных технологий для решения острых кризисных проблем дает 11 сентября 2001 г. Тогда, после того как стало ясно, что выбраться из верхних этажей горящего здания торгового центра, поврежденного самолетом террористов, нельзя, некоторые люди звонили по телефону своим близким, чтобы попрощаться перед смертью. Передача информации на высочайшем уровне, но это не создает способов спасения жизни.

стр. 85
В определенном смысле и гонка вооружений, и современная ставка на стимулирование индивидуального потребления с упором на быстрые изменения товарного ряда легковых автомобилей, средств мобильной связи и компьютеров сродни строительству пирамид в Древнем Египте или храмов, терм, амфитеатров и стадионов в античном Риме. Это строительство также было высокотехнологичным по тем временам, и оно было нацелено на потребление - государственное в лице фараонов Древнего Египта или общественное в Древнем Риме. Развитие высоких технологий строительства в Древнем Египте и античном Риме не спасло эти цивилизации от гибели, поскольку они не были нацелены на решение проблем жизнеобеспечения. Можно отметить, что в Китае и Индии в период существования Римской империи также строились достаточно сложные гидротехнические сооружения (плотины и оросительные системы), которые были направлены на решение проблемы жизнеобеспечения - производства продовольствия. Китайская и индийская цивилизации - по историческим меркам ровесницы Римской - существуют и в наше время. Таким образом, направление научно-технического прогресса, сочетание разных его составляющих, своевременная поддержка исследований, направленных на жизнеобеспечение, даже если в настоящее время они дают меньшую экономическую отдачу в виде роста продаж новой продукции, являются важными условиями успешного развития как лидирующих в области научных исследований государств, так и мира в целом.

Например, нанотехнологии, развитие которых становится одним из магистральных направлений НТР, могут оказаться полезными для развития жизнеобеспечивающих технологий при создании новых материалов для солнечной энергетики и новых мембран для фильтров, которые обеспечат очистку и опреснение воды4. В то же время если развитие нанотехнологий пойдет по пути создания новой элементной базы для электроники, то в результате могут быть большие достижения в создании новых покупаемых потребителями товаров, в росте ВВП, но для выживания человечества это мало что даст.

В связи с этим интерес представляет поиск источников экономического роста среди технологий, связанных с жизнеобеспечением. Среди новых составляющих роста заслуживают внимания отрасли инфраструктурного блока. Основной экономической задачей может стать инвестирование в создание новой и обновление имеющейся производственной, транспортной инфраструктуры, в городское хозяйство, мировое производство энергии, продовольствия, в сохранение окружающей среды как в развитых, так и в развивающихся странах и переходных экономиках5. В этом случае задачей становится не максимизация индивидуального потребления, а создание и улучшение условий для существования современного общества с комфортной окружающей средой, решение глобальных проблем. Эта стратегия не предполагает немедленного выравнивания уровней социально-экономического развития разных стран, но она создает условия для этого в перспективе.

Реализация этой стратегии на практике может оказаться не простым делом с точки зрения организации бизнеса и государственного управления экономическими процессами. Дело в том, что глобализация экономики и идущая параллельно либерализация регулирования этой сферы деятельности вызвали целый ряд последствий, которые будут влиять на любую стратегию экономического развития. Эти последствия формируют новые условия, которые уже оказывают и будут оказывать воздействие на выход мировой экономики из финансово-экономического кризиса последних лет.

Для развитых стран ряд проблем связан с успехами их социального и экономического развития.

4 См.: Roadmap at 2015 on Nanotechnology Application in the Sector of: Materials, Health & Medical Systems, Energy. Synthesis Report // AIRI/Nanotec IT. January 2006.

5 На проблемы с транспортной инфраструктурой и электроснабжением как на существенные ограничения для иностранных инвестиций указывает в частности: Global Monitoring Report 2009. The International Bank for Reconstruction and Development. P. 52.

стр. 86
Во-первых, всемерное поощрение рыночных механизмов в экономике развитых стран при одновременном усилении механизмов социальной защиты привело к тому, что мобилизующая роль экономического кризиса с точки зрения повышения активности в поисках новой работы при увольнении или создании нового бизнеса рядовыми членами общества ослабла. Уровень социальной защиты в США ниже, чем в Европе, но везде он несравненно выше, чем был несколько десятилетий назад, например в период Великой депрессии 1930-х гг. Такая ситуация сильно ограничивает возможности самоизлечения экономики от кризиса за счет мобилизации предпринимательских потенций широких масс людей. В то же время при снижающейся налоговой базе государство должно нести бремя социальных обязательств.

Во-вторых, технологический уровень производства стал настолько сложен, что нужны весьма значительные финансовые средства, чтобы его начать или наладить, и очень высокий уровень знаний, чтобы разработать действительно новый продукт для выхода на рынок. Это также нередко отсекает творческие возможности массового демократического рыночного капитализма, когда конкуренция многих мелких производителей на рынке создает экономический рост, ограничивая эти возможности сферой малого бизнеса в торговле и услугах. Малый бизнес в названных сферах может смягчить проблемы безработицы, но не выведет экономику на новый технологический уровень.

Глобализация и мировая конкуренция привели к тому, что совершенствование производства, развитие систем глобального маркетинга создали множество олигополии и даже монополий в узких сферах производства. По большому числу средне- и высокотехнологичных продуктов, а также ключевых продуктов горнодобывающей промышленности в мире осталось несколько производителей, которые снабжают все страны своей продукцией. Это наблюдается в нефтяной, автомобильной, электротехнической, электронной, фармацевтической промышленности, которые производят массовую продукцию, но такая же ситуация и в производстве инвестиционных товаров, например авиационной промышленности, производстве металлургического оборудования, станкостроении и многих других отраслях. Высокоспециализированные монополисты могут оказаться не готовы к серьезным изменениям в своей деятельности и рассчитывать на то, что они "пересидят" кризис, а в условиях подъема спрос на их продукцию снова вырастет. Это обстоятельство также ограничивает возможности восстановления экономического развития рыночными механизмами.

В-третьих, за годы либерализации экономической политики государственная элита развитых стран утеряла навыки и механизмы управления структурной политикой, т.е. развитием отраслей экономики, созданием промышленной политики. Сейчас наиболее развиты механизмы управления финансовой сферой, организация денежных потоков в государстве, но и эти механизмы оказались повреждены финансовым кризисом.

В результате складывается ситуация, когда общество, бизнес и государство в развитых странах столкнулись с кризисом большого масштаба, утеряв многие механизмы адаптации и решения такого рода проблем.

Развивающиеся страны и страны с переходной экономикой также имеют ряд ограничений, которые окажут влияние на экономическую политику.

Во-первых, большинство развивающихся стран невелики по масштабам населения и экономики, так что в условиях глобализации и большой зависимости от импорта всего, что составляет элементы современной жизни - от бытовой техники, автомобилей, продовольствия до промышленного оборудования, - они могут лишь приспосабливаться к тем условиям, которые будут формировать развитые и крупные развивающиеся страны и страны с переходной экономикой. Для большинства развивающихся стран мировой кризис импульсом развития скорее всего стать не сможет. На роль ведущих могут претендовать лишь немногие страны этой группы, так что выделение двадцати стран, имеющих наиболее значительный вес в мировой экономике, вполне обоснованно.

стр. 87
Во-вторых, есть разные варианты налаживания механизмов развития, и крупные развивающиеся страны должны принять важные решения в этой сфере, которые могут повлиять на их политическую устойчивость. Дело в том, что стратегия развития может быть направлена на ту часть общества, которая уже вовлечена в современное производство, участвует в международном разделении труда, но пострадала в ходе мирового кризиса при сокращении экспорта в развитые страны. Экономическая политика может состоять в решении проблем занятости и доходов этой части общества; таким образом, приоритетом развития может стать уже модернизированная часть общества.

В то же время практически все страны развивающегося мира и страны с переходной экономикой, включая КНР, имеют значительные массы населения, которые еще очень далеки от современных стандартов жизни. Эта часть населения нуждается в переориентации инвестиций в сторону учета их интересов, но технологический уровень и производства, и выпускаемых товаров и услуг в этом случае будет ниже, чем при ориентации на модернизированную часть общества. В отличие от развитых стран развивающиеся страны и страны с переходной экономикой имеют гигантский неудовлетворенный спрос, но сами его размеры тоже являются проблемой, поскольку встает вопрос об очередности его насыщения.

В-третьих, проблемой для развития переходных экономик и развивающихся стран уже в ближайшие годы может стать нехватка природных ресурсов - от полезных ископаемых до запасов пресной воды, - которая станет препятствием на пути догоняющего развития этих стран. Технологическая стратегия развития уже ясна. Это повторение пути развитых стран, наиболее ярким примером чего является автомобилизация Китая и Индии. Таким образом, догоняющее развитие будет требовать все большего количества природных ресурсов, запасы которых ограниченны, а наиболее доступные месторождения с невысокими издержками добычи уже исчерпаны.

Так что именно сочетание сложившихся долговременных тенденций, видоизмененных ростом Китая, и новых явлений, трендов и рисков в мировой системе, которые сложились бы и без феноменального экономического роста КНР, но не могут не осложниться, обостриться или вырасти по масштабам именно из-за этого роста, будет определять сложную картину мировой экономики, которую, надеюсь, еще удастся многократно обсудить на страницах журнала "Восток (Oriens)".

В. Я. Портяков (ИДВ РАН). МОДЕЛЬ РАЗВИТИЯ КИТАЯ: РЕАЛЬНАЯ ОЦЕНКА. Статья А. И. Салицкого и В. В. Тация органично вписывается в активно идущую ныне в экспертных кругах дискуссию о вероятной смене лидеров мировой экономики и необходимости в связи с этим переосмыслить некоторые положения экономической теории, доминировавшие в период 1991-2008 гг., т.е. на временном отрезке от распада СССР до мирового экономического кризиса 2008-2009 гг.

В центре дискуссии находится вопрос о том, остаются ли сегодня США, Европа, Япония лидерами мировой экономики или им на смену уже пришли или вот-вот придут какие-то другие государства и группы стран. Чаще всего говорят о грядущем лидерстве развивающейся Азии (прежде всего в лице Китая и Индии, но не только) или "новых формирующихся рынков" в лице Бразилии, России, Индии, Китая и ЮАР с теми или иными дополнениями (Турция, Мексика и т.д.). Так, по мнению Алексея Зубца, "страны Азии, Африки и Латинской Америки с невысоким душевым ВВП в ближайшие десятилетия станут основным локомотивом мировой экономики". Что касается стран Запада, то сегодня они, утверждает А. Зубец, "лишены всех основных козырей, которые стали основой их благополучия. Трудоспособное население в этих странах не растет или снижается. Они больше не располагают монополией на новые технологии и производство сложной современной продукции..."- и так далее [Зубец, 2010, с. 50-51]. Однако немало и тех, кто считает, что "развитые страны могут вернуть себе и авторитет, и репутацию. На это уйдет

стр. 88
много сил, времени и денег, но они способны восстановить свое положение, которое сейчас пошатнулось" [Надоршин, 2011].

В значительной мере подвижки в мировой экономике будут зависеть от сохранения высоких темпов роста ВВП в Китае. Эта проблема также стала предметом оживленных дискуссий. Некоторые аналитики предсказывают замедление прироста ВВП в КНР до 8.9% в 2011 г. и до 8.3% в 2012 г. (в 2010 г. - 10.3%) [Шамина, 2011]. Другие, напротив, не видят серьезных оснований для такого замедления [Гуриев, Цывинский].

Хотя статья А. И. Салицкого и В. В. Тация сопровождается знаком вопроса, их позиция однозначна. Во-первых, сдвиг в мировой экономике стал свершившимся фактом. "Эра экономического господства США завершилась", - констатируют они. Во-вторых, этот сдвиг, главной движущей силой которого явился Китай, стал возможен благодаря проведению Пекином экономической политики, не совпадающей, а то и прямо противоположной "мейнстримовским" рецептам, т.е. либеральной политико-экономической доктрине. Среди наиболее важных моментов авторы выделяют ставку КНР на индустриальное развитие, а не на сферу услуг и прежде всего финансовый сектор, опору Пекина на инвестиционную модель развития, не мешающую, как полагают А. И. Салицкий и В. В. Таций, "динамично расти потреблению в абсолютном выражении благодаря высоким темпам экономического роста". В числе главных итоговых выводов - положения о том, что "новая структура мировой экономики будет в растущей мере формироваться и Китаем" и что в лице КНР формируется новый экономический центр, "на который в основном будут замкнуты торговые и финансовые потоки окружающих стран...".

Попутно авторы ставят под сомнение представление об "инновационных прорывах" как основе современного развития и подвергают критике ставку на расширение спроса и "высокотехнологичные кластеры" как опору осуществления модернизации. Названы далеко не все "нестандартные" идеи статьи А. И. Салицкого и В. В. Тация, но и упомянутого вполне достаточно, чтобы охарактеризовать работу авторов как привлекающую внимание, интересную, провокативную, "будящую мысль" и т.п.

Что касается моего отношения к основным положениям данной статьи, то оно неоднозначно. С чем-то я могу согласиться полностью (в том числе с особой ролью индустриализации в обеспечении экономических успехов Китая), что-то требует дальнейшего осмысления (например, позитивная оценка китайской инвестиционной модели развития), что-то вызывает возражения уже при первом прочтении - для меня это идея будущего весомого вклада Китая в "действительное благоустройство планеты" как "рационально-экономного и потому экологичного мира". (Кстати, данные табл. 7 самой статьи об удельной эмиссии CO2 скорее опровергают эту идею авторов, чем подтверждают ее.) Однако моя главная претензия к тексту А. И. Салицкого и В. В. Тация его излишняя категоричность, безоговорочная экстраполяция некоторых трендов мировой экономики кризисных лет (2008-2009) на всю обозримую перспективу.

Позиция авторов во многом базируется на тезисе о снижении зависимости экономического роста Китая от внешнеэкономических связей и его способности "развиваться за счет внутренних факторов", которую показал глобальный кризис 2008-2009 гг. На первый взгляд это положение подтверждается и данными официальной статистики: на пике мирового экономического кризиса в 2009 г. соотношение объема внешней торговли и ВВП КНР снизилось до 44% по сравнению с 57% в 2008 г., а соотношение объема экспорта и ВВП - соответственно до 24% по сравнению с 32% (см. табл. 7). Однако уже в следующем, 2010 г. вслед за относительной нормализацией ситуации в мировой экономике и торговле эти пропорции заметно выросли: соотношение объема внешней торговли и ВВП до 49%, а экспорта и ВВП - до 25.4%. Так что, на мой взгляд, о снижении зависимости экономического роста КНР от внешнеэкономических связей как об устойчивой тенденции пока говорить преждевременно. Кроме того, - и это, наверное, еще важнее - сама по себе степень этой зависимости остается в КНР очень значительной.

стр. 89
Таблица 1

Соотношение объемов внешней торговли и ВВП в КНР, 1978 2010 гг.

Год

1

2

3

4

5

6

7

Внешняя торговля

Экспорт

Импорт

ВВП

1:4

2:4

3:4

1978

35.5

16.76

18.74

364.5

9.74

4.60

5.14

1979

45.46

21.17

24.29

406.3

11.19

5.21

5.98

1980

57.0

27.12

29.88

454.6

12.53

5.96

6.57

1981

73.53

36.76

36.77

489.1

15.03

7.52

7.51

1982

77.13

41.38

35.75

532.3

14.49

7.77

6.72

1983

86.01

43.83

42.18

596.3

14.42

7.35

7.07

1984

120.1

58.05

62.05

720.8

16.66

8.05

8.61

1985

206.67

80.89

125.78

901.6

22.92

8.97

13.95

1986

258.04

108.21

149.83

1027.5

25.11

10.53

14.58

1987

308.42

147.0

161.42

1205.8

25.58

12.19

13.39

1988

382.18

176.67

205.51

1504.3

25.40

11.74

13.66

1989

415.59

195.60

219.99

1699.2

24.46

11.51

12.95

1990

556.01

298.58

257.43

1866.8

29.78

15.99

13.79

1991

722.58

382.71

339.87

2178.1

33.17

17.57

15.60

1992

911.96

467.63

444.33

2692.3

33.87

17.37

16.50

1993

1127.1

528.48

598.62

3533.4

31.90

14.96

16.94

1994

2038.19

1042.18

996.01

4819.8

42.28

21.62

20.66

1995

2349.99

1245.18

1104.81

6079.4

38.65

20.48

18.17

1996

2413.38

1257.64

1155.74

7117.6

33.90

17.67

16.23

1997

2696.72

1516.07

1180.65

7897.3

34.15

19.20

14.95

1998

2684.97

1522.36

1162.61

8440.2

31.81

18.03

13.78

1999

2989.63

1615.98

1373.65

8967.7

33.33

18.02

15.31

2000

3927.32

2063.44

1863.88

9921.5

39.58

20.80

18.78

2001

4218.36

2202.44

2015.92

10 965.5

38.47

20.09

18.38

2002

5137.82

2694.79

2443.03

12 033.3

42.70

22.40

20.30

2003

7048.35

3628.79

3419.56

13 582.3

51.89

26.72

25.17

2004

9553.91

4910.33

4643.58

15 987.8

59.75

30.71

29.04

2005

11 692.18

6264.81

5427.37

18 493.7

63.22

33.87

29.35

2006

14 097.15

7759.46

6337.69

21 631.4

65.17

35.87

29.30

2007

16 674.02

9345.56

7328.46

26 581.0

62.73

35.16

27.57

2008

17 992.15

10 039.49

7952.65

31 404.5

57.29

31.97

25.32

2009

15 064.81

8202.97

6861.84

34 090.3

44.19

24.06

20.13

2010

19 568.72

10 102.45

9466.27

39 798.3

49.17

25.38

23.79

Данные в столбцах 1-4 приведены в млрд. юаней. Данные по валовому внутреннему продукту приведены в текущих ценах.

Данные в столбцах 5 7 приведены в процентах.

Составлено и рассчитано на основе данных: Чжунго тунцзи чжайяо 2011 (Краткая статистика Китая-2011). Пекин. 2011, с. 20, 65.

Приведенная таблица убедительно свидетельствует об устойчивом росте данной зависимости с менее 10% в предреформенном 1978 г., когда Китай еще пребывал в состоянии полуавтаркии, до пикового значения в 65% в 2006 г. (соотношение объемов экспорта и ВВП страны за этот период выросло с 4.6 до 35.9%). Необходимо учитывать и товарное наполнение китайского экспорта и импорта, явившееся одним из главных материальных

стр. 90
факторов реализации того курса на индустриализацию страны, который столь высоко оценивается А. И. Салицким и В. В. Тацием. Без крупномасштабной политики открытости и реально огромной для крупной страны степени опоры на внешний рынок эта индустриализация была бы невозможна. Как и невозможным будет в перспективе решение новой для Китая задачи - обретения статуса инновационной державы.

Несомненно, инвестиционная накачка экономики и стимулирование внутреннего спроса сыграли заметную компенсирующую роль в кризисных условиях ухудшения внешнего спроса и последовавшего сокращения объема внешней торговли страны в 2009 г.

Во-первых, однако, абсолютизировать эти меры вряд ли стоит. Они дали толчок последующему раскручиванию спирали инфляции, которая для КНР традиционно является одним из ведущих факторов роста социальной напряженности. Именно такую картину мы наблюдаем в 2011 г. Во-вторых, объективно необходимое Китаю повышение доли конечного потребления в ВВП - задача и долговременная, и тяжелая. Для начала Пекину необходимо переломить сложившуюся тенденцию, когда на протяжении трех десятилетий политики реформ соотношение между объемами розничной торговли, с одной стороны, и объемами внешней торговли и совокупных инвестиций в основные фонды, с другой, практически неуклонно ухудшалось. Китайская статистика позволяет детально проследить этот процесс, начиная с 1981 г. (см. табл. 2).

Как видно из вышеприведенной таблицы, в 1981 г. объем розничной торговли в стране превышал совокупный объем инвестиций в основные фонды в 2.44 раза. Возможно, именно этот год, когда в Китае по настоянию Чэнь Юня проводилось жесткое урегулирование пропорций народного хозяйства, подразумевавшее всемерное сдерживание инвестиций, представляет собой особый случай. Однако и в целом в 1980-е гг. соотношение двух показателей удалось удерживать на рациональном уровне - в 1989-1990 гг. оно составило 1.84. Перевод экономики на рыночные рельсы привел к сокращению преимущества розничной торговли над инвестициями уже до 1.09 в 1993-1994 гг. Тем не менее по 2002 г. включительно этот перевес все еще сохранялся. С приходом к власти команды Ху Цзиньтао-Вэнь Цзябао происходит качественный сдвиг. Начиная с 2003 г., объем розничной торговли в Китае неизменно остается меньше объема инвестиций, причем неуклонное снижение их соотношения не остановил даже мировой экономический кризис: 0.66 - в 2008 г., 0.59 - в 2009 г. и 0.56 - в 2010 г.

Данная таблица также позволяет проследить соотношение объемов внешней торговли и розничной торговли, внешней торговли и инвестиций. Динамика этих показателей прорисовывает изменение факторов роста в Китае лучше любых пространных словесных рассуждений. Отметим для краткости лишь несколько важных моментов.

В период 1978-1993 гг. объем внешней торговли неизменно отставал от объема розничной торговли, хотя мало-помалу разрыв и сокращался: 0.23 - в 1978 г.; 0.31 в 1981 г.; 0.83 - в 1992 г. В период 1994-2002 гг. "соперничество" идет с переменным успехом при весьма близких юаневых величинах объемов внешней и розничной торговли. С 2003 г. внешняя торговля уходит в отрыв, который сохраняется и поныне. Соотношение двух показателей, достигнув максимума в 2006-2007 гг. (1.78), падает до 1.14 в 2009 г., но вновь возрастает до 1.22 в 2010 г.

Наконец, о соотношении объемов внешней торговли и инвестиций. Оно практически неуклонно росло в 1980-е гг. (минимум - 0.60, максимум - 0.94). В период 1990-2008 гг., за исключением двух лет, объем внешней торговли в КНР стабильно превышал объем инвестиций. Вместе с тем после максимума (1.35), достигнутого в 2004 г., размер превышения неуклонно сокращался - до 1.04 в 2008 г. В 2009-2010 гг. объем инвестиций превышал объем внешней торговли. Вместе с тем, подчеркнем еще раз, это не дает оснований экстраполировать данную тенденцию на обозримую перспективу. В том числе и потому, что даже при позитивной оценке сложившейся в Китае инвестиционной модели развития и объемы инвестиций, и особенно доля накоплений в использовании ВВП представляются аномально высокими.

стр. 91
Таблица 2

Соотношение объемов внешней торговли, розничной торговли и инвестиций в основные фонды в Китае в 1981-2010 гг., млрд. юаней

Год

Объем внешней торговли

Объем розничной торговли

Инвестиции в основные Фонды

1:2

1:3

2:3

1981

73.5

235.0

96.1

0.31

0.76

2.44

1982

77.1

257.0

123.0

0.30

0.63

2.09

1983

86.0

284.9

143.0

0.30

0.60

1.99

1984

120.1

337.6

183.3

0.35

0.65

1.84

1985

206.7

430.5

254.3

0.48

0.81

1.69

1986

258.0

495.0

312.0

0.52

0.82

1.59

1987

308.4

582.0

379.2

0.53

0.81

1.54

1988

382.2

744.0

475.4

0.51

0.80

1.56

1989

415.6

810.0

441.0

0.51

0.94

1.84

1990

556.0

830.0

451.7

0.67

1.23

1.84

1991

722.6

941.5

559.4

0.77

1.29

1.68

1992

912.0

1099.4

808.0

0.83

1.13

1.36

1993

1127.1

1427.0

1307.2

0.79

0.86

1.09

1994

2038.2

1862.3

1704.2

1.09

1.20

1.09

1995

2345.0

2361.4

2001.9

0.99

1.17

1.18

1996

2413.4

2836.0

2291.3

0.85

1.05

1.24

1997

2696.7

3125.3

2494.1

0.86

1.08

1.25

1998

2685.0

3337.8

2840.6

0.80

0.95

1.18

1999

2989.0

3564.8

2985.5

0.84

1.00

1.19

2000

3927.3

3910.6

3291.8

1.004

1.19

1.19

2001

4218.4

4305.5

3721.4

0.98

1.13

1.16

2002

5137.8

4813.6

4350.0

1.07

1.18

1.11

2003

7048.3

5251.6

5556.7

1.34

1.27

0.95

2004

9553.9

5950.1

7047.7

1.60

1.35

0.84

2005

11 692.2

6835.3

8877.4

1.71

1.32

0.77

2006

14 097.1

7914.5

10 999.8

1.78

1.28

0.72

2007

16 674.0

9357.2

13 732.4

1.78

1.21

0.68

2008

17 992.1

11483.0

17 282.8

1.57

1.04

0.66

2009

15 064.8

13 267.8

22 459.9

1.14

0.67

0.59

2010

19 568.7

15 699.8

27 814.0

1.22

0.70

0.56

Составлено и рассчитано на основе данных: [Чжунго тунцзи чжайяо 2011 (Краткая статистика Китая-2011). Пекин, 2011, с. 51, 65, 160].

И последнее. У авторов за скобками остался вопрос о качестве экономического роста в Китае. Между тем катастрофа на высокоскоростной железной дороге в Восточном Китае 23 июля 2011 г. печальным образом подтвердила правоту тех, кто предостерегал Пекин о возможности суровой расплаты за "погоню за скороспелыми успехами". И не только за высокие скорости на железной дороге, но и, весьма вероятно, за аномально высокие темпы экономического роста в целом.

Я согласен с А. И. Салицким и В. В. Тацием, что прежний "мейнстрим" - Европа и США - в какой-то мере утрачивает роль образца, ориентира экономической ойкумены. Однако боюсь, что и Китай, Азия, страны БРИКС до этой роли пока явно не дотягивают. В этом смысле миру грозит (или улыбается - кому как нравится) не столько смена мейнст-

стр. 92
рима, сколько сползание в "безмейнстримное" состояние, характеризующееся отсутствием общепризнанных ориентиров, рецептов и моделей развития.

СПИСОК ЛИТЕРАТУРЫ

Гуриев С., Цывинский О. Опасения по поводу китайской экономики преувеличены // http://www.vedomosti.ru/opinion/news/1351971 /probema_ne_v_kitae

Зубец Ф. Сырье - не проклятье. О развитии мировой экономики в среднесрочной перспективе // Знание - сила. 2010. N 10. С. 48-51.

Надоршин Е. Россия: в поисках тихой гавани // Московские новости. 16.08.2011.

Шамина О. Локомотивы замедляют ход. Проблемы в Германии и Китае заставляют пересматривать экономические прогнозы // Московские новости. 19.08.2011.

И. Р. Томберг (ИВ РАН). РАСКОЛ В МИРОВОЙ ЭКОНОМИКЕ. Статья А. Салицкого и В. Тация - ясная и обоснованная констатация тех грандиозных перемен в мировой экономике, которые стали очевидными после "глобального" финансового кризиса 2008-2009 гг.

Китайский фактор теперь уже без всяких натяжек можно отнести к структурообразующим элементам глобализации, что вполне закономерно, если учесть приводимые авторами статьи аргументы, а также некоторые другие обстоятельства современной жизни. Возьмем, к примеру, мировую торговлю. Если исключить из мирового показателя торговлю внутри ЕС (в составе 27 стран), ведущим мировым экспортером в 2010 г. оставался Евросоюз (15% мирового итога), а на втором месте прочно утвердился Китай (13.3%).

Впрочем, многие исследователи считают, что даже эти внушительные цифры недостаточно полно отражают реальный вес КНР в мировой торговле. Дело в том, что значительная часть произведенной в Китае продукции попадает на внешний рынок по каналам приграничной и челночной торговли без полной регистрации таможенными органами.

Признавая за КНР роль одного из сильнейших игроков в современном мире, важно понимать, что далеко не все успехи Китая можно объяснить дешевизной труда. События кризиса отчетливо показали, что дело не только в ценах и заниженном валютном курсе. В кризисном 2009 г. экспорт КНР упал менее глубоко, чем у других азиатских стран при сохранении стабильного курса юаня в отношении доллара США и существенном снижении валютных курсов у конкурентов. Здесь в полной мере сказывается уже принципиально иной факт: наличие в КНР комплексной промышленной системы, позволяющей успешно проводить локализацию экспортного производства.

Кроме того, постоянно увеличивается вклад в экономический рост внутренних факторов. С 76.9% в 2005 г. этот вклад повысился до 92.1%, т.е. вырос на 15.2%.

Вот эти-то факты и являются, как справедливо указывают авторы статьи, ключевым моментом для понимания совершившихся и предстоящих перемен в мировом хозяйстве, а также теориях, эти перемены объясняющих.

Сначала о теориях. Обсуждаемую статью можно было бы назвать и по-другому. Например: "западные теории и китайская практика". Сам факт возникновения и продолжающегося укрепления промышленной системы в рамках одного национального хозяйства с потенциально колоссальным внутренним рынком показывает ограниченность теории сравнительных преимуществ и более позднего построения "встраивания в цепочки добавленной стоимости ТНК". Статистические материалы показывают противоположное явление: нарастающий рост в нулевые годы во внешней торговле Китая доли продукции, полностью произведенной на территории этой страны.

Стратегия повышения доли стоимости, добавленной на территории КНР, последовательно и давно проводится в жизнь: постепенно повышается соотношение между стоимостью экспорта и импорта в давальческом сегменте внешней торговли (с 1.2 - в 1994 г. до почти 1.8 в 2010 г.). При этом в годы 11-й пятилетки (2006-2010 гг.) удельный вес этого сегмента сократился с 48.6 до 38.9% что находится в русле упомянутой стратегии [http://stats.gov.cn/tjfx/ztfx/sywcj/t20110302_402706681.htm].

стр. 93
Снижается и зависимость Китая от зарубежного капитала. Рост среднегодового притока ПИИ в 2006-2010 гг. (11.9%) и внушительный общий объем этого притока - 426 млрд. дол. [там же] - не меняют общей картины уменьшения доли ПИИ в общем объеме инвестиций - примерно до 2-3% к концу периода с 4-6% в его начале. При этом растет доля ПИИ, направляемых в центральные и западные регионы страны и сферу услуг. Существенно повысился объем иностранных инвестиций в одно предприятие.

Не вполне корректной в связи с упомянутыми фактами является и другая теория, фактически положенная в основу финансовой глобализации, начатой на Западе. Этот подход предусматривает образование единого мирового финансового рынка, контролируемого западными державами и фактически распределяющего в глобальном масштабе факторы производства. Из центра управления этим рынком могут исходить разрушительные для целых стран импульсы, недоброкачественные финансовые продукты или просто приказы о блокировании счетов неугодных правителей, компаний или банков. Опять-таки финансовая система Китая остается независимой от подобного рода действий и благодаря накопленным ресурсам, в свою очередь, способна вести самостоятельную и крупную игру на международных кредитных и валютных рынках.

Хозяйство Китая в растущих объемах экспортирует капитал (причем качественно иной, чем западный - это очень важная мысль авторов статьи), что в значительной мере меняет картину отношений между национальным и пришлым капиталом внутри самой КНР, а также в мировой экономике в целом. Сдвиги внутри быстро меняющегося и малоуязвимого китайского хозяйства оказываются более весомыми факторами глобализации, чем вялое восстановление в развитых странах.

Поэтому авторы статьи правы, ставя вопрос о возможной регионализации мировой экономики (и, добавим, финансов). По-другому такой сценарий можно было бы обозначить как фрагментацию мировой экономики, что, естественно, потребует коренного пересмотра целого ряда постулатов о ее неизменно нарастающем единстве. Расширяющееся пространство все теснее связанных с Китаем национальных хозяйств других стран существенно модифицирует привычные модели отношений "Север-Юг" или "Восток-Запад".

В практическом плане "сценарий раскола мировой экономики" требует от правительств и бизнеса выработки стратегий взаимодействия с китайской промышленной системой. Ее существование и укрепление может вести к усилению и интеграции в китайское хозяйство и попыткам защитить от него старты модернизаций или реиндустриализаций. То и другое объективно повысит спрос на конвенциональное топливо, что в целом к выгоде России.

Отметим, что в тяжелом для мировой торговли 2009 г. КНР очень выручила экспортёров топливных ресурсов. В стоимостном выражении импорт сократился на 27% (составив 124 млрд. дол., или 12.3% импорта страны) против сокращения импорта в США на 44% (279 млрд. дол., или 17.5% импорта) [International Trade Statistics 2010. Geneva: WTO, 2010, p. 56]. В условиях кризиса Китай стал, фактически, единственным драйвером углеводородного спроса, сделав важный вклад в обеспечение стабильности на нефтегазовых рынках. Данные о потреблении и закупках нефти со стороны КНР начинают оказывать все большее влияние не только на цены, но и на будущую структуру мирового энергетического рынка, стимулируя более интенсивный поиск заменителей, энергосбережение и т.п. Рост цен на мировых товарных рынках в 2005-2010 гг. (табл. 1) в немалой мере происходил под воздействием китайского фактора.

Точно так же монетарная политика КНР на фоне растущей экономической мощи страны влияет на состояние глобальных рынков. В октябре 2010 г. сообщение о повышении НБК процентных ставок по кредитам и депозитам впервые в истории вызвало коррекцию на финансовых рынках. В дальнейшем аналогичные меры оказывали воздействие и на цены золота, меди, котировки Brent и Light Sweet.

Очевидно, что китайское хозяйство достаточно успешно справляется с повышением долларовых цен на импортное сырье, а также быстрым ростом внутренних цен и тарифов. Менее высокая зависимость от ввоза топлива, чем в старых мировых центрах (США, ЕС,

стр. 94
Таблица 1

Изменение мировых цен на некоторые сырьевые товары (цены 2005 г. = 100)

Год / Сырьевые товары

2000

2005

2007

2008

2009

2010

Железная руда

44

100

130

216

155

257

Алюминий

82

100

139

136

88

110

Медь

49

100

194

189

141

191

Натуральный каучук

46

100

153

174

126

237

Пшеница

78

100

167

214

147

116

Рис

71

100

116

243

205

166

Хлопок

107

100

115

124

114

163

Кофе

76

100

129

150

132

153

Нефть

53

100

133

182

116

147

Природный газ

60

100

117

174

110

112

Уголь

53

100

138

266

149

206

Другие сырьевые товары

59

100

135

172

119

144

Источники: International Trade Statistics 2010. Geneva: WTO, 2010, p. 234.

Япония), является еще одним важным фактором устойчивости хозяйства этой страны. Начавшаяся интенсификация и сервисизация китайской экономики, отсутствие гипертрофии финансового сектора, крупных долгов у государства и частного сектора означают определенность благоприятной перспективы развития.

Подчеркну еще раз, что выигрыш от дальнейшего усиления Китая распределится пропорционально умению партнеров выстроить адекватные стратегии на правительственном, корпоративном и региональном уровне, их координации и т.д.

Поэтому статья А. Салицкого и В. Тация - хорошее приглашение не только к дискуссиям, но и к модернизации исследований Востока, выходящего на ведущее место в мировой экономике.

О. Н. Борох (ИДВ РАН). КИТАЙСКАЯ ЭКОНОМИЧЕСКАЯ РЕФОРМА И БУДУЩЕЕ ЭКОНОМИЧЕСКОЙ НАУКИ. Успешное развитие экономики Китая в условиях мирового финансового кризиса 2008 г. заставило многих исследователей обратить повышенное внимание на китайский опыт развития и возможность его обобщения в форме "модели", пригодной для использования в других странах. Осмысление китайского пути как вызова для устоявшихся на Западе экономических воззрений ведет к постановке вопроса о том, может ли практика реформ в КНР стать основой для формирования новой общезначимой экономической теории. Стремление экспертов возложить вину за проблемы западных экономик на просчеты в области науки и идеологии порождает ожидания появления некой внешней альтернативы. При этом перспектива неуклонного увеличения мощи и влияния Китая побуждает искать новые подходы к оценке ситуации в мировой экономике через призму китайского опыта.

Переоценка происходящего в мировой экономике с опорой на китайский материал требует обратить более пристальное внимание на современный уровень развития экономической науки в КНР и на идущие внутри страны социально-экономические дискуссии. Если в будущем Китай действительно станет источником новой экономической теории, превосходящей господствующие западные подходы, она вряд ли может возникнуть вне связи с контекстом развития китайской экономической мысли. Следовательно, ростки подобной теории можно попытаться отыскать в нынешней экономической науке КНР.

стр. 95
Критическое обсуждение западных теорий и практических рекомендаций идет в Китае постоянно. В частности, проблема оценки западного неолиберализма занимала важное место в китайских дискуссиях начала 2000-х гг., посвященных осмыслению недостатков реформаторской политики 1990-х. Последнее десятилетие XX в. было периодом успешного экономического роста, основанного на развитии рыночного механизма, расширении участия в глобальных экономических связях, росте частной экономики и ограничении государственного монополизма. Вместе с тем в 1990-е гг. рыночная эффективность была поставлена выше социальной справедливости, что дало основания упрекнуть китайских экономистов-реформаторов в продвижении политики "неолиберализма". Участники дискуссии заявили о неприемлемости постулатов о всемогуществе рынка и частной собственности, отрицающих позитивную роль государства в экономике и допускающих чрезмерную зависимость от иностранных инвестиций.

Критика в адрес основного течения (чжулю) в экономической науке КНР была направлена против экономического либерализма и радикальных преобразований экономической системы. Представители "неосновного течения" (фэйчжулю пай) вместе с течением "новых левых" утверждали, что реформаторы следовали либеральному экономическому курсу, позабыв о защите интересов "слабых групп" китайского общества. На фоне смены руководства страны в начале 2000-х гг. китайские исследователи по указанию властей приступили к критическому изучению неолиберализма как опасного течения, выражающего интересы зарубежного монополистического капитала. Специально созданная исследовательская группа Академии общественных наук Китая пришла к выводу, что современный неолиберализм противостоит кейнсианству и выступает в качестве идейно-теоретического выражения "требования превращения государственно-монополистического капитализма в международный монополистический капитализм".

Примечательно, что в качестве оппонента неолиберализма было названо кейнсианство, а не официальный марксизм. Кейнсианство оказало значительное влияние на формирование китайской экономической науки в республиканский период, споры о его применимости в КНР ученые продолжали даже во второй половине 1950-х гг. Этот идейный ресурс присутствует в китайских экономических дебатах и в наши дни. В частности, когда в 2008 г. китайские экономисты обратились к изучению причин глобального кризиса, большое внимание было уделено современному значению идей К. Маркса и Дж. М. Кейнса. Исследователи подчеркивали, что марксизм подтвердил свою состоятельность при объяснении причин кризиса капиталистической экономики, однако рекомендация уничтожения частной собственности не является приемлемой. Вместе с тем современная западная экономическая наука оказалась неспособной выявить причины кризиса, но ее конкретные рекомендации вполне могут быть использованы для ослабления его негативных последствий и восстановления экономики.

Китай успешно прошел через кризис, что признают эксперты во всем мире. Государственное вмешательство в экономику и выход из кризиса с помощью денежных вливаний не являются уникальным китайским изобретением. В то же время в Китае применение кейнсианских рецептов было весьма эффективным, что позволило избежать замедления экономического роста из-за спада экспортных поставок. На этом основании сторонники "китайской модели" смогли заявить, что успех был обеспечен за счет быстрой концентрации усилий и ресурсов в интересах проведения антикризисной политики. В данном случае ключевыми позитивными особенностями "китайской модели" выступают однопартийная власть КПК, главенствующее положение государственной экономики, отказ от широкой приватизации госсобственности, направляющая роль правительственного плана экономического строительства, использование стимулирующей роли рынка для развития производительных сил. В этом контексте можно говорить не только о том, что в Китае деятельность "надстройки" подчинена задаче развития производительных сил, но и о высокой степени подчинения экономической жизни командным функциям этой "надстройки".

Однако китайские противники попыток обобщить имеющийся опыт в качестве "модели", пригодной для заимствования другими странами, указывают, что в усиленном

стр. 96
контроле властей над всей социально-экономической системой страны нет ничего принципиально нового. Бюрократия тормозит развитие предпринимательства, государственные предприятия монополизируют рынки и не оставляют места для частного бизнеса. Некоторые критики "китайской модели" объясняют экономические успехи страны тем, что реформы все же следовали предписаниям "вашингтонского консенсуса". По мнению Яо Яна из Китайского центра экономических исследований Пекинского университета, достижения КНР демонстрируют победу неоклассической экономической науки, и поэтому "китайская модель" лишена собственного содержания.

Многие китайские исследователи не согласились с Яо Яном, однако их спор показывает, сколь сложным и многоплановым является опыт экономического развития КНР, если к нему могут быть применены столь разные толкования. На уровне лозунгов китайские реформаторы отвергли западные идеи приватизации госпредприятий и либерализации торговли, однако многие конкретные мероприятия продвигали Китай в этом направлении. Пропагандистская критика в адрес "вашингтонского консенсуса" не стала препятствием для заимствования его отдельных требований - усиления финансовой дисциплины, сокращения бюджетного дефицита, снижения инфляции и стабилизации макроэкономической ситуации. Принадлежащие к основному течению профессиональные китайские экономисты призывают не к полному отказу от "вашингтонского консенсуса", а к его обновлению и дополнению.

Тема "китайской модели" популярна среди экспертов, однако она не входит в число официальных лозунгов властей КНР. Весной 2011 г. иностранный корреспондент задал премьеру Вэнь Цзябао вопрос о том, что могут позаимствовать из китайской модели развития другие страны. Он ответил: "Наши реформа и строительство еще находятся в процессе поиска, мы никогда не считали, что собственное развитие - это модель". В подобных вопросах китайское руководство предпочитает осторожный сдержанный подход.

Отдаленные последствия антикризисной политики властей также тревожат китайских экономистов. Инвестиционная накачка привела к всплеску инфляции (6.4% в первом полугодии 2011 г.). Важное место в полемических выступлениях китайских экономистов в 2011 г. заняло опровержение появившегося за рубежом предсказания "жесткой посадки" экономики после исчерпания эффекта антикризисных мер. С этим прогнозом выступил профессор Нью-Йоркского университета Н. Рубини, предположивший, что к 2013 г. вероятность возникновения серьезных проблем в экономике Китае заметно возрастет. Поскольку Рубини сумел предсказать возникновение мирового кризиса 2008 г., его оценка привлекла в Китае повышенное внимание. Китайские экономисты начали обсуждение возможной перспективы "жесткой посадки", их активная реакция указывает на беспокойство по этому поводу.

В ответ на усиление государственного вмешательства в экономику исследователи ставят вопрос о том, когда и при каких условиях государству следует отказаться от финансовой поддержки экономики. В условиях кризиса развитие китайской экономики вернулось к прежней модели ускоренного роста, обеспеченного вложениями большого объема дешевых средств. Китайские исследователи встревожены тем, что курс на увеличение инвестиций вместо роста потребления может привести к созданию избыточных мощностей. Известный китайский экономист У Цзинлянь отметил, что краткосрочный успех антикризисной политики укрепил уверенность в том, что применение административных мер в экономике является особым политическим преимуществом Китая. Однако китайские чиновники привыкли командовать экономикой, и усиление государственного вмешательства может стать долгосрочной тенденцией, что нанесет вред экономике страны.

"Китайская модель" многогранна, выделение в ней единственной главной черты за счет остальных компонентов экономической политики крайне затруднительно не только для иностранцев, но и для китайских авторов, иначе они бы сами не упустили возможности создать ее краткую и емкую характеристику. К примеру, "расширение спроса" является в Китае позитивным официальным экономическим лозунгом. Это же относится к участию в глобализации, созданию благоприятного инвестиционного климата, стремлению к "ин-

стр. 97
новационным прорывам". Их обобщенная характеристика как второстепенных заимствований из западной экономической практики может помешать целостному и комплексному восприятию китайских реформ, что важно для выявления потенциального вклада Китая в развитие мировой экономической науки.

Можно ли найти в КНР целостное теоретическое обоснование новой модели развития, альтернативной западным рецептам? На уровне политических лозунгов существует официальная концепция "специфически китайского социализма", однако в ее названии заложено отсутствие всеобщности, которой должна обладать "модель". Получившая известность формулировка "пекинский консенсус", которую предложил американский журналист Дж. К. Рамо, так и не обрела научно-теоретического наполнения.

В материалах рассчитанных на внутреннюю китайскую аудиторию пропагандистских кампаний 2009-2010 гг. было перечислено, что является полностью недопустимым на современном этапе развития Китая. В идеологии по ту сторону запретной линии оказались антимарксизм, плюрализм руководящих идей и демократический социализм, в экономике - приватизация либо возвращение к тотальному господству общественной собственности, в политике - разделение трех властей и состязательная многопартийность. В период кризиса китайские авторы не раз указывали на то, как быстро и эффективно можно решать проблемы без межпартийных споров. Этот тезис готовы разделить и некоторые иностранные эксперты. В частности, работающий ныне в КНР известный американский футуролог Дж. Найсбитт пришел к выводу, что однопартийная власть КПК способна реализовать долгосрочную стратегию развития, тогда как на Западе цели носят краткосрочный характер и прерываются избирательным циклом.

Китайские интеллектуалы отмечают, что зарубежные похвалы в адрес "китайской модели" зачастую носят поверхностный и односторонний характер. Профессор университета Цинхуа Цинь Хуэй обратил внимание, что западным правым нравится в Китае низкий уровень социальных обязательств государства, тогда как левым импонирует практика ограничения экономической свободы. Разные силы "поют хором", восхваляя "китайскую модель", однако позаимствовать ее они не смогут, даже если и вправду захотят этого. По мнению Цинь Хуэя, для правых отсутствие социального государства в Китае служит подтверждением обоснованности экономического либерализма, тогда как для левых отсутствие экономической свободы указывает на важность социальной поддержки граждан. Однако одновременное ограничение как социальных обязательств, так и экономических свобод для западных авторов неприемлемо, и потому реализация на Западе подобного сценария возможна лишь при отказе от демократической системы.

Оценка будущего теоретического вклада Китая в переосмысление мировой экономики должна учитывать современную реальность параллельного существования в КНР набора экономических лозунгов "специфически китайского социализма" и профессиональной экономической науки. Проблема в том, что указывающие на успешную экономическую политику лозунги не могут стать частью мировой экономической науки, тогда как тесно связанные с западной экономической теорией исследования китайских экономистов пока не привели к созданию собственной школы с мировым влиянием. В начале реформ китайская экономическая наука столкнулась с задачами переосмысления основанной на марксизме централизованной плановой модели и освоения современной западной теории. В 1990-е гг. обе задачи были решены, критика советской политэкономии и централизованного планового хозяйства утратила актуальность. В 2000-е гг. увлечение теоретическими проблемами переходной экономики уступило место изучению экономики развития с привлечением современных зарубежных концепций.

Китайские авторы нередко упрекают западную неоклассическую теорию в неспособности дать адекватное описание китайских реформ. К примеру, директор Института народонаселения и экономики труда АОН Китая Цай Фан отмечает, что господствующая теория роста не может объяснить эффективность развития дуалистической экономики с китайской спецификой. Из теории переходной экономики нельзя вывести особую целевую модель китайской реформы. Ограниченным оказывается и механическое применение к

стр. 98
находящемуся на стадии перехода Китаю западной трактовки политики макроконтроля. Китайские исследователи основного течения критикуют современную экономическую теорию, но они не отвергают эту научную парадигму. Сомнения в современной экономической науке как таковой являются уделом экономических публицистов неосновного течения, склонных объяснять популярность либеральных концепций происками международного капитала и зарубежных спецслужб.

Уже более десятилетия китайские экономисты обсуждают перспективы укрепления глобальных позиций китайской экономической науки и ее возможный вклад в развитие мировой экономической мысли. Быстрое развитие Китая и повышение его влияния в мировой экономике постоянно подпитывают эти ожидания. Ученые хотели бы создать теорию, соответствующую реальности и культурной специфике Китая. Они думают не только о вкладе в науку, но и о возможности обеспечить своей стране "право голоса" в мировой экономической науке, чтобы повысить влияние Китая на глобальные процессы в интересах создания нового и благоприятного для него международного экономического и политического порядка.

В посткризисный период китайские экономисты спорят о том, универсальна или специфична национальная модель развития, как сочетать в китайской экономической мысли заимствование иностранных теорий и собственный опыт, каковы должны быть рамки государственного вмешательства в экономику. История обсуждения этих вопросов в Китае не сводится ни к нескольким годам, прошедшим после кризиса, ни к нескольким десятилетиям реформ.

Споры о роли государства в экономике, свободном рынке и пространстве для частной инициативы развернулись в Китае еще в 1920-1930-е гг. В начале 1930-х гг. большинство исследователей проявило интерес к плановой экономике СССР и "контролируемой экономике" Германии, где были обеспечены высокие темпы роста. Однако в годы войны интерес к заимствованию механизмов государственного управления экономикой начал снижаться, китайские экономисты все чаще высказывались в поддержку развития частной экономики в условиях свободной конкуренции, ориентируясь на американскую модель. Хотя в 1949 г. страна вступила на путь копирования советской централизованной экономики, спор о соотношении либерализма и государственного вмешательства не был решен окончательно. Упрощенная характеристика нынешних китайских сторонников сокращения роли государства в экономике как выразителей взглядов современного западного неолиберализма мешает оценить историческую глубину обсуждения в Китае этой темы.

В современной российской научной литературе стали привычными ссылки на отечественных экономистов прошлого, взгляды которых были отвергнуты советской официальной идеологией. В частности, авторы статьи в одном из примечаний ссылаются на идеи Кондратьева. Заметим, что российская экономическая наука до 1917 г., как ее характеризует историк экономической мысли Н. Макашева, была наукой "допарадигмального типа, которую методологи часто называют незрелой". В Китае же до революции 1949 г. сформировалось научное экономическое сообщество, которое в 1920-1940-е гг. в ходе интенсивных контактов с Западом успело приобщиться к маржиналистской революции и кейнсианским идеям. Обращение к интеллектуальному наследию помогает глубже осознать проблемы современности, поэтому при обсуждении возможного вклада Китая в экономическую теорию весьма уместными стали бы ссылки на идеи экономистов республиканского периода, обсуждавших в первой половине XX в. актуальные ныне проблемы развития, государственного вмешательства и степени открытости экономики.

Важной исследовательской темой, затронутой в статье, является воздействие на современную и будущую китайскую экономическую науку культурной традиции и национальной психологии. В частности, китайские исследователи также обсуждают вклад специфических черт крестьянского мировоззрения в успех реформы. Однако шансы на то, что этот менталитет станет вкладом Китая в экологическое сознание человечества, представляются не слишком высокими из-за быстрой урбанизации китайского общества. Предложенная авторами характеристика "малого благосостояния" (сяокан) как "привычки

стр. 99
китайцев к разумному ограничению трудовых затрат и потребностей" должна быть дополнена упоминанием о статусе этого понятия в системе официальных программных лозунгов. Китайские власти превратили лозунг строительства "общества малого благосостояния" (сяокан шэхуэй) в целевой ориентир на пути роста материального богатства, привязанный к увеличению показателя ВВП. Кроме того, самоограничение не является единственным и ключевым аспектом влияния китайской традиции на современность, следует учитывать также конфуцианские представления о соотношении выгоды и морали, роли государства в хозяйственной жизни, связи благосостояния верхов и низов. Доциньские конфуцианцы считали неразумным не только неумеренное стремление к роскоши, но и аскетический отказ от потребления, подрывающий экономическую жизнь. Ныне китайские власти указывают, что "народное благосостояние" (миньшэн) важнее темпов экономического роста. Это напоминает не только о наследии основателя Китайской Республики Сунь Ятсена, сформулировавшего краеугольные "три народных принципа" (национализм, народовластие и народное благосостояние), но и о конфуцианской заботе правителя о материальной стороне жизни подданных ради поддержания в государстве стабильности и гармонии.

Китайские исследователи предупреждают, что чрезмерно высокая оценка собственных успехов может привести страну к самодовольству и замкнутости, что в итоге затормозит необходимые преобразования. Националистические настроения порождают тягу к самоизоляции и уверенность в превосходстве китайского пути развития. Возникает ощущение, что Китаю более нечему учиться у Запада, с трудом справляющегося с экономическими трудностями. Другого зарубежного примера, каким в прошлом служил СССР, у Китая нет. В этой ситуации возникает стремление отвернуться от внешнего мира, поскольку собственный путь представляется успешным, а продолжение реформ кажется излишним.

В 1995 г. китайский экономист Линь Ифу (тогда он возглавлял Китайский центр экономических исследований Пекинского университета, а теперь занимает должность вице-президента Всемирного банка) указал на связь экономического развития страны с прогрессом экономической науки - ведь китайская пословица гласит, что "в тереме, находящемся близ воды, раньше виден месяц". Он писал, что экономическая наука зародилась в конце XVIII в. в Великобритании, сохранившей мировое экономическое лидерство до 1930-х гг. В этот период наиболее известные экономисты были англичанами либо работали в Англии, поскольку именно они находились в наиболее благоприятных условиях. Потом центром мирового экономического развития стали США, куда переместились основные научно-исследовательские организации и переехали наиболее видные ученые-экономисты. Теперь на роль крупнейшей экономики мира претендует Китай, что не только приведет к усилению его влияния на ход мирового экономического развития, но и создаст условия для превращения страны в центр развития экономической науки.

Историческая аналогия, проведенная Линь Ифу, не может служить доказательством неизбежного лидерства китайской экономической науки. Место в "тереме у воды", т.е. проживание в центре глобального экономического роста, не является для китайских экономистов гарантией того, что они окажутся в авангарде развития мировой экономической науки. Западные исследователи вносят свой вклад в обновление теории, весомость их выводов подкрепляют большее влияние и "дискурсивная гегемония" Запада, корпоративная сплоченность и преимущества профессиональной подготовки. Нет оснований утверждать, что западная наука остановилась, утратив способность отвечать на вызовы кризиса и осмысливать перемены в мировой экономике. Вместе с тем эти усилия уже не смогут претендовать на полноту и самодостаточность без учета опыта экономического развития Китая и научных поисков китайских экономистов.

Н. А. Косолапов (ИМЭМО РАН). ПЕРЕОЦЕНОК - БЕССПОРНО. ЧЕГО И В КАКИХ НАПРАВЛЕНИЯХ? Отсутствие в обсуждаемой статье четкой постановки проблемы (это не критика, а лишь констатация факта и в данном случае достоинство публикации, придающее ей добротную научную провокативность) позволяет не только соглашаться или спорить с авторами, но и высказать собственные соображения, возникающие по ассоциации с затро-

стр. 100
нутыми в статье темами успехов китайской модели на фоне мирового финансового (и не только) кризиса.

Что именно подлежит переоценке в свете мирового экономического опыта последних 30-20 лет (считая от распада СССР6 или от начала нового века)? Безусловно, не рейтинги: они - сугубо технический инструментарий, всего лишь метод приписываемых значений. Важно, что именно измеряется и в каких целях; а меряем мы в дюймах, сантиметрах или попугаях - дело десятое.

Видимо, не роль государства в экономике: чем более развито государство, тем весомее его роль не только в национальных, но и в международных масштабах; а ее оптимальные содержание и формы зависят от конкретных обстоятельств, их динамики и от стратегических целей государства (если таковые есть) и не могут быть выражены никакой априорной формулой. Лозунг "Меньше государства!" сродни перестроечному "Больше социализма!" - та же степень популизма и смысловой неопределенности, дающих вожделенную политическую свободу рук.

Вряд ли целесообразно концентрироваться и на еще одном развенчании (нео-) либеральной экономической концепции: ее социальная, нравственная и экологическая ущербность давно и убедительно показаны практикой, описаны и аргументированы в науке. Тот факт, что эта идеология социального дарвинизма (ничем иным она не является) продолжает считаться "мейнстримом" мировой экономики и политической глобализации, объясняется не только мощью стоящих за ней интересов, но и тем, что (нео-)либерализм - политико-идеологический фундамент притязаний США на "глобальное лидерство" (давно вошедший в глубочайшее противоречие с практикой этого лидерства, опирающейся в первую очередь на ресурсы, возможности и меры государства). Аналогичную функцию выполняла концепция централизованной плановой экономики в бывшем СССР, экстраполировавшаяся им на страны соцсодружества.

Интереснее иное. Сопоставляя "мейнстрим" и китайскую модель, авторы обсуждаемой статьи фактически фиксируют идеологический характер каждой из двух этих концепций и соответствующих систем. Первые и вторые не только онтогенетически связаны взаимным отрицанием, но и де-факто дополняют друг друга. (Неолиберализм все более опирается на финансовую и военную поддержку государства (которой с идеологической точки зрения не должно было бы быть). Китайская модель остается социалистической по декларируемым целям и государство-центричной по средствам и методам их достижения, хотя и подверглась за последние 30 лет изрядной прагматизации в сторону рынка как внутри страны, так и в смысле включенности Китая в мировые рынки - феномен, начисто отсутствовавший в бывшем СССР.

Обе эти модели, каждая по-своему, доказывают: экономическая система нового и новейшего времени в основе ее не может не быть по происхождению идеологической. С тех пор как стихийный ход бытия и хозяйствования стал все более корректироваться и направляться человеком - а произошло это на уровне общественных систем (т.е. уже не только личности, семьи, отдельных групп и кланов, городов-государств) со становлением капитализма, - цели и содержание таких воздействий определяются не только интересами человека (в чем бы они ни состояли), но и его представлениями о добре и зле, праве и справедливости, его видением будущего, т.е. ценностями и нормами морально-идеологического порядка7. Причем прежде чем наступает фаза политико-экономического цикла, в которой человек вынужден разбираться, какую жизнь и почему он себе создал (именно

6 Ниже станет ясно, почему мы об этом вспоминаем в неподходящем вроде бы контексте.

7 Убедительное "доказательство от противного" дает современная российская действительность - отсутствие какой бы то ни было идеологии (и неотъемлемого от нее нравственного начала) не позволяет убедительно для общества и самой же элиты легитимизировать собственность и распоряжение ею - о чем говорят бизнес всех уровней, многие политики и депутаты. Следствие - не только массовые неуважение и нарушения права собственности, но и отсутствие каких-либо моральных преград коррупции и рейдерству, разлагающе действующее на государство, экономику и общество в целом. Причем с течением времени подобная нравственная практика постепенно обретает идеологические (при этом отнюдь не либеральные) функции и последствия.

стр. 101
эту фазу переживает мир с начала 2000-х гг.), фактическое сознание формирует бытие - и делать это может исключительно на названной базе. Поэтому в основе всякой экономической системы лежит система нравственно-идеологическая (иной вопрос, сколь разработанная и в какой мере осознаваемая в этом ее качестве). О связке "идеология-экономика" и поговорим.

1

Мне уже давно и предельно близка центральная мысль авторов статьи о теоретической недостаточности современного социального знания8. В различных вариантах и в разное время доводилось высказывать ее и мне. Причем "недостаточность", на мой взгляд, - формулировка очень мягкая. Я рискнул бы говорить о несостоятельности, но разделив социальное знание по хорошо известной формуле на три пласта (или уровня, как писали в середине XX в.): прикладной, инструментальный, на теоретические построения не претендующий (политические технологии, опросы, описательно-сравнительные работы и т.п.); идеологический, создающий макросоциальные и макроисторические конструкты и претендующий на универсальную научную фундаментальность (либерализм, марксизм, а также ряд "измов" меньших масштабов и значения); и промежуточный (теории среднего уровня), пытающийся примирить те или иные идеологические концепты со своенравной и буйной эмпирикой.

Оценка "теоретическая несостоятельность" относится, в моем понимании, к идеологическому уровню; неприменима к прикладному ("больше теории" ему бы не помешало, но не его задача такие теории создавать); и относительно приложима к среднему (чем сильнее выражены идеологические основания в той или иной теории этого класса, тем меньше шансов на ее научную ценность). За что же я так суров к концептам идеологического уровня? - Тому есть три взаимосвязанные причины: природа идеологии как явления; когнитивная суть идеологических концепций; природа используемой ими терминологии.

Споры об идеологии как явлении продолжаются уже более двух веков. Определений идеологии несколько сотен, в зависимости от того, видят ли в ней фактор деструктивный или хотя бы отчасти позитивный. Не вступая в далекую пока от завершения дискуссию и с учетом ограниченного объема статьи, рискну предложить определение: идеология -(i) исторически обусловленная система положений и идей нравственной и общественно-политической направленности, (ii) отражающая уровень эмоционального переживания, а также понимания духовных и практических проблем периода ее зарождения, (iii) "закрывающая" осознаваемую сферу непознанного постулатами нормативного характера, (iv) в этом ее состоянии и качестве принимаемая социально значимой частью общества, (v) выступающая для этой части нравственной, логической и психологической основой ее политического и/или социального поведения, (vi) в случае прихода носителей данной идеологии к власти становящаяся основой макросоциальных управления и/или миссионерства9. Главное здесь то, что на социально значимые вопросы, не имеющие сегодня ответа или не могущие иметь такого ответа в принципе, идеология предлагает некий набор или комплекс постулатов. Дальше уже наше дело, принимать их или нет.

Особого внимания заслуживает то, что центральные постулаты идеологии до сих пор всегда имели нравственную природу. Идеология учит, как должно; а должно бывает именно так, а не иначе, потому что предлагаемый ответ вытекает из представлений о справедливости, праве, свободе (понятно, что содержание таких представлений может существенно различаться в разные эпохи, у разных социальных сил и в разных обстоятельствах). Новая вера, идеологические концепция, постулат принимаются, как показывает опыт, при совпадении ряда необходимых и достаточных условий: (а) когда жизнь в существующих

8 Салицкий А. И. О теоретической недостаточности современного социального знания // Вестник РАН. 1997. N 3.

9 Читатели, интересовавшиеся проблемой идеологии, легко увидят истоки предлагаемого определения; подробное его обоснование требует, конечно, отдельной статьи. Замечу только, что в рамках предлагаемого определения религия не что иное, как исторически ранняя форма явления идеологии.

стр. 102
ее формах становится нравственно и психологически невыносима (материально-практически, вполне возможно, оставаясь терпимой, даже неплохой); (б) когда на проблемы, делающие ее невыносимой, постулируется (именно так!) некий принципиально новый по содержанию, не всегда "верный", но нравственно и психологически притягательный ответ; и (в) этот ответ выражен языком, эмоционально доступным (но не обязательно логически понятным!) социально и/или политически значимой части общества.

Последнее означает, что весомая часть всякой идеологии и производных от нее общественно-политических идей неизбежно оказываются выраженными в терминах и понятиях, возникших под влиянием острейшей потребности социума и/или какой-то его части в психологической компенсации. А поскольку мы имеем дело с идеологиями, возраст которых измеряется уже веками, то условия, при которых они возникли в прошлом, к настоящему времени существенно изменились. Это не термины в современном научном смысле слова, а "плач Ярославны".

Будучи приняты, новые для своего времени идеологические постулат или концепция объективно превращаются в социальную гипотезу (не обязательно научную, но непременно социальную), и начинается внутренне противоречивый процесс. Одна его грань - выстраивание жизни (экономики, политики, быта и др.) в большем или меньшем соответствии с требованиями принятой идеологии. Другая - накопление и осмысление опыта, сравнение с исходными постулатами, т.е. объективно верификация последних. История показывает, что чем жестче и догматичнее утверждается новая идеология, тем быстрее возникает и резче проявляется неизбежное в любом случае противоречие между ней и практикой.

Его политические и когнитивные последствия неоднозначны. Если факты противоречат убеждениям - тем хуже для фактов. Когда противоречие уже не может замалчиваться и/или отрицаться, оно преодолевается не коррекцией идеологии, а политическим, идейным, зачастую административным, физическим давлением на исследователей и интерпретаторов практики. Так к давлению естественному, малозаметному, часто неосознаваемому, идущему от искреннего стремления обустроить жизнь сообразно благим идеалам, целям и намерениям, добавляется пресс осознанный и целенаправленный, первыми объектами которого оказываются массовое (в том числе профессиональное) сознание и наука, прежде всего ее теории среднего уровня как наиболее сопряженные со сферой идеологического.

Процесс верификации идеологии может занимать десятилетия и века; но общая его схема именно такова. На том этапе, когда идеология из источника надежд и вдохновения превращается в энциклопедию внушающих все большие сомнения мифов, в зависимости от специфики социума и текущего положения в нем, возможны три принципиально разных варианта реакции идеологии и ее институтов-носителей на утвердившееся противоречие с жизнью: коррекция отдельных догматов и/или идеологии в целом; крах идеологии и ее институтов, сопровождаемый обычно социально-политическими потрясениями; или подрыв соответствующей идеологии, статуса и авторитета ее носителей, но - в случае политической невозможности перемен - распространение бытового, социально-политического и профессионального (в том числе научного) цинизма: думаем одно, говорим другое, делаем третье.

Идеология "мейнстрима" сегодня судорожно борется за политическое и практическое выживание. Противоречия между ее догматами и экономической практикой на страновом и транснациональном уровнях не просто очевидны - вопиющи. Однако, как и всякая идеология вообще, (нео-)либерализм не может допустить никакой иной модели, кроме "свободного рынка"; а попытки создания и/или реально существующие иные типы моделей рассматривает как ересь либо как стадии недоразвитости, предшествующие "свободному рынку".

В этом и заключается обратное воздействие идеологии на практику и на науку на той стадии, когда противоречия между идеологией и жизнью уже не могут игнорироваться, но и не поддаются внятному объяснению. Тезисы, будто правительства западных стран,

стр. 103
принимая меры по регулированию финансового и иных кризисов, отходят от идеалов экономического либерализма, абсолютно тождественны бытовавшим в СССР обвинениям отдельных руководителей партии в отходе от подлинного ленинизма. Подчеркнем также, что современная западная экономическая мысль, и прежде всего ее считающиеся передовыми наиболее математизированные школы и направления, руководствуется той же моделью "свободного рынка", уточняет и развивает ее, не подвергая сомнению сам этот центральный для либерализма постулат. Социал-демократия и партии левоцентристского толка дискутируют с (нео-)либералами о целях и формах, масштабах и пределах использования этой же модели, но никак не о ее сути.

2

Становление капитализма реанимировало противоречие, осознанное еще в трудах Аристотеля и Платона: какое начало первично в социальной жизни - личностное или общественное. В эпоху раннего капитализма первое выразилось в идеях свободы вообще и праве личности на экономическую независимость, в частности по сути - хозяйственный суверенитет. Второе - в идеях общественного договора, рождавшегося из него nation-state и гражданского общества. Прежняя феодальная (говоря современным научным языком, иерархическая) организация общества отвергалась в пользу номинально равноправной (сетевой). Де-факто общество экономически и политически атомизировалось в предположении, что свободные, политически равноправные единицы сумеют в будущем разумно договориться между собой. "Разумно" было ключевым словом, воплотившемся в США даже в особом историческом периоде, известном как Age of reason.

Ныне общепризнано, что становление капитализма не состоялось бы без наложившихся друг на друга идеологических процессов: реформации с ее переосмыслением значимости жизни и деятельности человека в "этом" мире; политического либерализма; производного от него либерализма экономического, изначально выраженного в идеях политической экономии. Два первых процесса примиряли христианское мировосприятие с новым самосознанием личности, далеко продвинувшимся по сравнению с временами раннего христианства и даже позднего средневековья. Третий предлагал согласование христианских же нравственных императивов с хозяйственной практикой нового времени.

Термин "политическая экономия" появляется во Франции в 1615 г. Почти через сто пятьдесят лет (1763) в венском университете создается первая кафедра политической экономии. И еще двадцать лет спустя (1784) увидит свет работа А. Смита Wealth of Nations. Но ее автор - не политэконом (первым британским профессором политэкономии станет Мальтус только в 1805 г.), а заведующий кафедрой moral philosophy. Цель его трудов - разработка идеи справедливого, нравственного (а вовсе не эффективного!) хозяйствования сообразно идеям, представлениям и чаяниям эпохи.

Последователем и продолжателем идей А. Смита называют Д. Рикардо. Но, будучи успешным финансистом, Рикардо разворачивает политэкономию к представлениям о рынке как сфере игры сил спроса и предложения. Эта модель, идеологическая ценность которой в связке с идеями свободы и самореализации личности, а практическая - в минимуме контроля над производителем (т.е. владельцем капитала), становится одним из краеугольных идеологических мифов Запада и одновременно основой для развития экономических теорий фундаментального и среднего уровней.

Госрегулирование возникает как вынужденный ответ на наиболее острые и социально-политически опасные последствия игры рыночных сил - кризисы, безработицу, социальные конфликты, революции. Однако идеологически оно до сих пор рассматривается неолибералами как зло, а "свободный рынок" - как благо и одна из высших ценностей.

Вынужденное появление государственного регулирования экономики и финансов поставило проблему балансирования ключевых макроэкономических показателей и тем самым дало мощный импульс разработке экономических теорий среднего и прикладного

стр. 104
уровней. Экономическая наука XX в., в свою очередь, стимулировала интенсивное развитие математических теорий, не имеющих пока (насколько я могу судить) иного применения, кроме как в сферах математического моделирования экономических процессов. Но факт прорыва познания в этих двух областях не вызывает сомнений.

Парадоксальным образом развитие экономической науки сопровождается аккумуляцией кризисных явлений в реальной экономике. На протяжении XX в. удалось - мерами, идущими в большей степени от практики, нежели от науки, - ввести производственный цикл развитых стран в рамки, не вызывающие более социальных потрясений и революций. Этот факт, как и отмеченные выше успехи наук, поддерживает представления о действенности либеральной экономической модели. К началу 2000-х гг., однако, сложились два крупных узла серьезнейших проблем. Десятилетия госрегулирования подняли проблему кризисов из сферы производства-сбыта (спроса-предложения) в сферу финансов, где созрели такие угрожающие явления и процессы, как накопление заведомо нереальных долгов и масштабные финансовые спекуляции. Возникла и глобализация, ставящая перед финансовым и экономическим регулированием принципиально новые задачи.

Заметим, что, хотя идеологически теория и практика западной экономики выросли из либерализма, с практической точки зрения феномена "свободного рынка" никогда не существовало; нет его и сегодня ни в мировой, ни в любой страновой экономике. Теории, на которые опирается практика госрегулирования, не дают надежных средств прогнозирования (иначе кризисы не заставали бы врасплох). Финансовое регулирование справедливо признается искусством, успех или неудача которого решающим образом зависят от профессионализма, способностей и интуиции ключевых фигур в этой сфере.

Трудно не сделать вывод, что получившие признание и политический вес на Западе и в ведущих международных организациях экономические теории есть не более чем набор идеологических догм, главные цель и задача которых - поддержание стоящей за ними экономической системы и основанного на ней миропорядка. Это не осуждение таких концепций, но констатация их места в соответствующей системе представлений и практики: если даже мировые религии считали необходимым определять свое отношение к собственности, торговле, прибыли (все эти феномены связаны с категорией справедливости, т.е. со сферой нравственного, ключевой для всякой идеологии), то современные светские идеологии не могут не включать экономические разделы. Важнее иное: что остается за пределами внимания неолиберальных - и не только - экономических теорий среднего и фундаментального уровней?

3

Хозяйственная жизнь существовала до капитализма и сегодня в десятках стран по-прежнему не укладывается в прокрустово ложе идеологической модели "свободного рынка". Можно игнорировать, осуждать, высмеивать незападные ее формы как примитивные, "отсталые"; можно относиться к ним свысока как не давшим (и не способным дать - это очевидно) развития западного типа; можно искренне сопереживать странам и народам, которым по тем или иным причинам еще не удалось войти в благословенное двуединство демократии и "свободного рынка". Но всякое подобное отношение не заменяет и не может заменить научного понимания закономерностей экономики, основанной на иных, нежели (нео)либеральные, принципах, постулатах, нравственной и иной базовой аксиоматике. Равно как и понимания причин ее исторической устойчивости, ее способности к гибкому самовоспроизводству.

Суть альтернативной модели - ведущая роль власти (не обязательно государства!) в организации, поддержании, направлении экономики. По критерию целей вмешательства власти в хозяйственную жизнь своего времени можно выделить три его исторические формы: ради самообогащения; для реализации некоего религиозного или идеологического проекта; и в целях развития страны, укрепления ее позиций в мире, повышения уровня

стр. 105
и качества жизни, решения иных задач, требующих приложения ресурсов и возможностей именно власти.

В первом случае мы имеем дело с (до-)феодальными формами власти; во втором - с властью клира, идеологической организации; третьем - с современным достаточно развитым государством. По критериям доминирующих социальных отношений и производному от них типу организации в двух первых случаях господствуют неформальные межличностные и межгрупповые связи, а также нормы, правила и процедуры ("понятия"); причем светский (феодальный) тип власти решающим образом зависит от наличия институтов власти духовной (во втором случае такие институты сами находятся у власти) - иначе феодальная организация саморазоблачается как откровенная власть татей и разбойников, подрубая этим основы собственной устойчивости. В третьем случае доминируют крупные организации (ведущая из них государство), действующие на основе формального права и законов.

Главное, что объединяет эти случаи, - власть и/или государство во всех них вначале изымают в своих интересах и целях какую-то часть произведенного в обществе богатства, а затем перераспределяют ее сообразно личным и клановым интересам правителей и приближенной к ним элиты (первый тип), целям и задачам некоего мессианизма (второй тип) или приоритетам политики государства (третий тип). Такой тип экономики, в отличие от классической рыночной, правомерно называть экономикой властного перераспределения. Властного - ибо перераспределение достигается в ней как результат власти и через ее использование; при этом сама власть может иметь самую разную природу (вплоть до господства групп и лиц криминального происхождения). Перераспределения - ибо именно эта функция не просто присутствует в экономике и обществе (она есть и в рыночной модели), но доминирует в них, шрая системоформирующую роль. Не рыночные силы задают тон, испытывая минимально необходимые корректирующие влияния общества и государства, но власть "лепит" экономику сообразно своим интересам и представлениям, произвольно ограничивая действие рынка, подчиняя его себе, а в крайних случаях запрещая само его существование.

В нынешних политико-идеологических и научных представлениях модель властного перераспределения противостоит модели "свободного рынка", но на практике любая реальная экономика представляет собой сочетание этих форм, с добавлением многих весьма значимых деталей10. Догматический подход противопоставляет экономические модели США и бывшего СССР, США и Китая как идеологически противоположные друг другу (что с идеологической точки зрения представляется если не несомненным, то достаточно обоснованным).

Подход научный, да и просто реалистический не может не видеть то, что, с одной стороны, американское государство и его политика - противостоящие игре рыночных сил, среди которых весомое место занимают спекуляции и пузыри - являются сегодня главным фактором стабильности американской и глобальной экономики, что показали недавний финансовый кризис и история со снижением кредитного рейтинга США. С другой стороны, ограниченный рынок - официально допускаемый и преследовавшийся, но экономически весомый теневой11 - был даже в предельно фундаменталистской плановой экономике СССР.

10 Слова К. Маркса об "азиатском способе производства" есть не что иное, как признание того факта, что две модели - капитализм (свободный рынок) и социализм (плановое хозяйство) не исчерпывают реальное многообразие экономической жизни. Причем в свете успехов не только Китая, но и ряда других стран Азии слова эти звучат сегодня вовсе не уничижительно.

11 Привожу эти цифры по памяти; возможно, экономисты и криминалисты меня поправят; но на середину 1980-х гг. (начало перестройки) средний уровень теневой экономики СССР в целом оценивался примерно в 40% по отношению к официальной; в отдельных союзных республиках он составлял от 80 до 120% к экономике республики.

стр. 106
Современные мировая экономика и - шире - мировой общественный и политический уклад производим от соперничества и взаимовлияния нескольких идейно-теоретических направлений. На идеологическом уровне это либерализм во всех его последующих модификациях и социалистическая идея в трех ее основных ипостасях - коммунистической, социал-демократической и национал-социалистской. На среднем уровне это "рыночные модели" (нео-)либерализма и социал-демократов, властно-перераспределительские коммунистическая, национал-социалистская и, что очень интересно, глобалистская. На прикладном уровне это опыт планового хозяйства, очень разнообразный в бывших и ныне существующих соцстранах (Венгрия, СФРЮ, СССР, Китай), но теоретически осмысленный крайне слабо; и прикладные экономические теории, способные (как показывает опыт Китая, бывших ВНР и СФРЮ) вполне адекватно работать и в рамках плановой экономики. К концу 1970-х гг. Китай оказался на интересном пересечении этих тенденций.

Идеологический уровень идейно-теоретических основ мировой экономики был задолго до этого рубежа задан либерализмом и переживал в тот период неоконсервативный ренессанс. Номинально либерализму на том же уровне противостояли марксизм-ленинизм (не марксизм!) и идея централизованной плановой экономики, т.е. де-факто советская политико-экономическая модель, по ключевым ее характеристикам резко отличавшаяся от подобных моделей других соцстран. Номинально - поскольку эта модель фактически не выходила в мировую либеральную экономику: удельный вес СССР в ней был минимален, его участие намеренно сдерживалось изнутри и извне. Идеологически она никак не теснила либеральную, а практически оттеняла сильные стороны последней и облегчала затушевывание слабых. Еще к середине 1950-х гг. выявились ее серьезные пороки, признанием чего стала почти непрерывная тридцатилетняя (от совнархозов до перестройки) череда попыток ее реформирования в СССР и отступлений вплоть до отказа от нее в большинстве соцстран. На протяжении второй половины XX в. советская модель практически и идеологически все более компрометировалась; и на этом фоне - причем прежде всего на этом фоне - относительно укреплялась модель (нео)либеральная, (нео)консервативная12.

Специфика сегодняшней китайской модели, на мой взгляд, не в том, что там властное перераспределение сочетается с масштабным и полноправным рынком; но в отсутствии (возможно, я не прав; но таково пока мое впечатление) жестко догматического, фундаменталистского подхода как к первому, так и ко второму. С 1978 г. Китай сделал и последовательно придерживается выбора в пользу поездки - с шашечками или без. В центре внимания руководства Китая на протяжении более полувека находились и продолжают находиться задачи развития страны, укрепления ее места и веса в мире - а не противоборства в идеологическом и/или военно-политическом противостоянии. Отчасти это стало возможно потому, что функцию противостояния брал на себя бывший СССР; но и после его распада Китай вовсе не рвется занять освободившуюся нишу - напротив, прилагает заметные усилия к тому, чтобы не дать себя туда втянуть.

США, опьяненные "победой над коммунизмом", уверовали в свою идеологическую правоту и скатились к фундаменталистскому мессианизму, делающему необходимым поиск все новых "еретиков" для продолжения и оправдания противостояния (отсюда темы "международного терроризма" и "китайской угрозы"), а главное, обрекающему сами США, Запад в целом и его международные структуры (от "восьмерки" до МВФ) на ужесточение политико-экономической и идеологической ригидности, чреватое новыми обострениями противоречий между идеологией и экономикой, особенно глобального уровня. За этими процессами есть и еще одна причина. "Сдерживание развития", о котором упоминают А. И. Салицкий и В. В. Таций, - не только одно из негативных следствий долговой кабалы и удорожания кредита, но в глобальном мире с его острейшей конкуренцией еще и магистральное направление внутривидовой борьбы, а также обеспечения лидерства, при необходимости удобно оправдываемое политико-экономическими и идеологическими соображениями.

12 С идеологической точки зрения, нюансы, скрывающиеся за приставкой "нео-", в данном случае для нас несущественны.

стр. 107
Парадокс в том, что, пока Китай прямо, честно и открыто делает ставку на роль государства в обеспечении дальнейшего подъема страны, США - отбивая отнюдь не только ритуальные поклоны богам либерализма и "свободного рынка" - на практике проводят политику, которая объективно требует того же самого и или будет приводить к усилению значимости государства в экономической жизни США (включая их роль в глобальной экономике) либо, при идеологически мотивированных успешных попытках ограничивать такую роль, завершится острейшим финансово-экономическим и политическим кризисом глобальных (с учетом веса США в мире) масштабов и последствий.

* * *

Вопреки распространенным еще недавно представлениям о "размывании" роли, суверенитета и самого института государства, подобная судьба постигает лишь государства слабые, коррумпированные, недееспособные. Все же случаи успехов, прорывов, масштабных достижений в идеологически как нерыночной, так и рыночной частях современного мира всегда оказываются решающим образом связаны с ролью в них государства. Возрастают также число, масштаб и значимость проблем, которые не могут быть решены только на рыночной основе и требуют задействования средств и методов властного перераспределения. Но поскольку всякая - тем более глобальная - экономика есть большая система со множеством точек бифуркации и потому непрогнозируемым поведением, в ней в принципе есть место как властному перераспределению для осуществления жизненно необходимых или желаемых макропроектов, так и саморегулированию на рыночной (сетевой) основе. Проблема в оптимальном сочетании двух этих подходов, в выявлении закономерностей их взаимодействия, а вовсе не в выборе одного и изничтожении другого.

Советская модель с ее жесткой ригидностью, подкрепленной уникальным по мощи комплексом бюрократических интересов, доказала принципиальную невозможность на протяжении исторически длительного времени управлять современной экономикой из единого центра. Столкновение идеологических догм с жизнью в ее условиях и под давлением названного комплекса дало эффект поворота к неофеодализму, возврата к пройденной вроде бы модели "власть ради самообогащения". Правомерно предположить, что и ее идеологическая антитеза близка к окончательному доказательству невозможности жить только рынком. Китайская же модель интересна тем, что на практическом уровне разрывает дихотомию "рынок - властное перераспределение", успешно (пока?) нащупывает приближение к их оптимальному сочетанию и открывает тем самым путь к возможному созданию новой научно-экономической аксиоматики.

Ее разработка, однако, требует предварительного теоретического анализа модели экономики властного перераспределения (частный случай - экономики присвоения) как правомерного и, главное, реально существующего и весомого типа политико-экономической организации, значимость которого на перспективу будет резко повышаться. Теория должна видеть, объяснять, прогнозировать динамику не идеальных моделей, будь то рынка или административной системы, но реальную сложность взаимодействия первого и второго, включая в том числе неформальные и теневые грани этой сложности.

Полностью деидеологизировать практику в обозримом будущем вряд ли возможно. Но теория, в том числе экономическая, будет состоятельна лишь при условии, что осознает факт и масштабы своей идеологизированности, покажет варианты альтернативной базовой (идеологической) аксиоматики и вытекающие из них следствия для теории и практики; а главное, выработает ясные критерии определения диапазона задач, решаемых каждым теоретическим подходом.

Искренняя благодарность А. И. Салицкому и В. В. Тацию за то, что они нашли слова и форму, открывшие возможность для дискуссии по этим давно назревшим вопросам.

(Окончание следует)

стр. 108

© library.md

Permanent link to this publication:

https://library.md/m/articles/view/ДИСКУССИЯ-МИРОВАЯ-ЭКОНОМИКА-ВРЕМЯ-ПЕРЕОЦЕНОК