В. В. СУМСКИЙ. Фиеста Филиппина: реформы, революции и активное ненасилие в развивающемся обществе. В 2-х книгах. Москва, ИФ "Восточная литература" РАН, 2003; кн. I - 527 с, кн. II - 494 с.

В отечественной востоковедной науке Филиппинам повезло. По истории, экономике, географии этой страны написаны многие исследовательские работы. И вот - диптих Виктора Сумского, итог многолетних изысканий. Свою задачу ученый скромно определяет, в первую очередь, как стремление "закрыть лакуну в российской филиппинистике". Но в той же непритязательной манере (отличительная черта его стиля) автор пишет о своей надежде, что труд этот "заставит еще раз оглянуться на прошедшее столетие, добавит какие-то штрихи к картине перемен, охвативших мир на его исходе и определяющих сегодняшнюю жизнь" (кн. 1, с. 9).

Лакуна - история февраля 1986 г., когда гражданское неповиновение жителей Манилы привело к падению диктатуры Фердинанда Маркоса, а штрихи к картине - форма, в которой совершились перемены на Филиппинах: праздник-фиеста, где переплелись молитвы с гуляньями и забавами, а религиозный экстаз - с могучим весельем.

Эта масштабная работа ошеломляет. И обилием использованных источников - от официальных документов до неопубликованных рукописей и любительских видеозаписей; и невероятной любознательностью автора, сумевшего получить сведения об экзотической стране из первых рук - филиппинских, американских, отечественных; и интереснейшими самостоятельными суждениями и размышлениями; и литературными достоинствами - не столь, увы, часто встречающаяся черта в наших востоковедных исследованиях. Но главное: она потрясает, как высокого уровня симфония, части которой могут быть посвящены каждая в отдельности какой-то теме, но в итоге гармонично сливаются в единое целое, в качестве такового воспринимаемое благодарными и восхищенными слушателями.

Ведущая тема трактата-симфонии, конечно же, - февральские события 1986 г., точнее, не только сами события, а и то, что происходило на Филиппинах в 1983 - 1986 гг. Практически эта тема и есть содержание второй половины (кн. II) труда: от главы 13-й "Животворная смерть Ниноя Акино" до 22-й - "ЭДСА". Три части книги ведут исследование (и читателя) от бессмысленно-трагического убийства главного оппонента Фердинанда Маркоса и реакции на это злодеяние филиппинского общества ("Исход") через анализ внутриполитической ситуации, различных сил и внешнего (американского) фактора ("Священное и мирское") к финалу февраля 1986 г. ("Фиеста"). Именно во второй книге и в Заключении В. Сумский с наибольшей ясностью и последовательностью выразил свою точку зрения на то, что произошло на Филиппинах (и не только там) в конце XX в.

Автор очень точно определяет психологическое состояние общества после убийства Бенигно Акино в манильском аэропорте в августе 1983 г.: не только негодование, гнев и полнейшее отчуждение от власти, но целый комплекс эмоций, обозначаемый понятием хийа, то есть "болезненное чувство смущения, неловкости, стыда за просчеты и поступки, допущенные при свидетелях" (кн. II, с. 29). Прекрасно описанная и умело введенная как концовка первой главы "Исхода" атмосфера похорон Ниноя Акино подводит читателя к главной мысли автора при анализе последующих событий: всенародный плач воссоединенных филиппинцев и обернулся радостью совместного порыва к свободе, а главное, внушил людям, что единение возможно.

В рассмотрении исследователем особенностей внутриполитической ситуации после смерти Акино обращает на себя внимание следующее. Обстановка 1983 - 1986 гг. характеризуется им как "кризис неопатримониального строя", походивший на революционную ситуацию. Как представляется, основы последней ученый усматривает не столько в обычном для наших востоковедных (и не только востоковедных) работ наборе социально-экономических (прежде всего!) и политических факторов, сколько в особенностях нацио-

стр. 103

нально-психологического характера. Экономические трудности 1983 - 1986 гг., пишет В. Сумский, не только ущемляли филиппинцев материально, но задевали национальную гордость, вызывали ощущение исторической неудачи и развенчивали верховную власть как виновницу случившегося (кн. II, с. 42). Справедливо и другое его наблюдение: парадоксальное развитие тенденций к сотрудничеству и одновременно к обособлению оппозиционных режиму Маркоса сил (правый фланг - "либеральные демократы" во главе с Сальвадором Лаурелем; левые - "национал-демократы", то есть Марксистско-ленинская коммунистическая партия Филиппин, вдохновляемая идеями Мао Цзэдуна, - КПФМ, ее военизированное крыло - Новая народная армия (ННА) и Национально-демократический фронт; "социал-демократы", или "прогрессивные демократы" - обширный и пестрый конгломерат группировок правозащитников, экологистов, противников американских военных баз и т.п.).

В конечном счете, создать оппозиционную коалицию не удалось. Глава 14-я - "Парламент улиц" (кн. II, с. 40 - 83) и посвящена деятельности оппозиции и маневрам Маркоса, которому удавалось, запугивая приходом к власти либо коммунистов, либо крайне правой армейской клики, сохранять свои позиции. Парламентские выборы в феврале 1984 г., которые "национальные демократы" бойкотировали, всерьез не поколебали режим Маркоса.

Так почему же ситуация 1983 - 1986 гг., в отличие от весьма сходных обстоятельств предшествующего времени, привела Филиппины к их Февралю? Автор дает свое понимание и объяснение, обращаясь к ретроспективе филиппинской истории (кн. I) и конкретике 80-х годов XX в. (части "Исход" и "Священное и мирское" в кн. II). Именно здесь и звучат те самые отдельные темы, которые, сливаясь, переходят в главное звучание филиппинской драмы-карнавала.

Первая из них - испанская колонизация Филиппин и ее результаты. Счастливо избежав соблазна обратиться к сюжетам, исследованным или основательно затронутым в обширной историографии (филиппинской, американской, испанской, отечественной) по этой проблеме, В. Сумский останавливается на двух, тех, которые затем органично впишутся в главную тему. Один из них - урбанизация архипелага, восходящая к так называемой редукции - перемещению жителей отдельных деревень-общин (барангаев) в границы объединенного поселения (пуэбло), которое после крещения его обитателей становилось и церковным приходом. Другой - место и роль католической церкви. В этой огромной и столь важной для понимания филиппинской истории теме автор сделал центром своего исследования деятельность ордена иезуитов и сквозь такую призму посмотрел и на вчерашнюю, и на сегодняшнюю - то есть на события 1983 - 1986 гг. - ситуацию, не столько чисто религиозную, сколько имеющую отношение к влиянию религии на социально-политическую жизнь.

Городская школа для мальчиков была преобразована вернувшимися в 1859 г. на архипелаг после изгнания иезуитами в Манильский муниципальный Атенео, дававший его выпускникам право поступления в университет. В. Сумский, разрушая стереотипы, поясняет, "почему для незападных, но модернизирующихся стран контакт с иезуитским орденом - силой, по понятиям того времени вполне контрреволюционной, - мог иметь неожиданно драматические последствия" (кн. I, с. 212). Дело в том, что в основе педагогических целей и методики образования в иезуитских учебных заведениях лежат установки на постоянное обучение, воспитание лидеров и приобретение коммуникативных навыков. В условиях колониального филиппинского общества эти методы и цели способствовали появлению людей нового поколения, лучшие из которых, "исполненные чувства собственного достоинства, осознавшие универсальный смысл человеческих прав, увидят свое призвание в том, чтобы передать эти мысли и чувства другим бесправным..." (кн. I, с. 213).

О теме урбанизации, городов и Города - чуть позже. А сейчас - о роли католической церкви и Общества Иисуса в свержении Маркоса. Среди различных факторов, повлиявших на февраль 1986 г., В. Сумский отводит заметное место фактору религиозному. И тема, зазвучавшая в кн. I, мощно вливается в основную - в кн. П. Это глава 17-я "Для всех я сделался всем...". Анализируя теоретические установки и практическую деятельность иезуитов на Филиппинах в послевоенный период, автор выделяет в качестве основополагающей идеи ордена, сделавшего ставку на Католическое действие (движение, развернутое Ватиканом для приобщения мирян к социальной доктрине церкви), заполнение духовного вакуума, поскольку либерализм западного толка обанкротился, а коммунистические замыслы опасны. Он рассказывает, как американский иезуит Хоган создал в 1947 г. при манильском Атенео Институт социального порядка, где читались лекции о социальных энцикликах и пользе тред-юнионизма, а в 1950 г. - Федерацию свободных рабочих. Херемиас Монтемайор, выпускник и преподаватель Атенео, в 1953 г. учредил Федерацию свободных фермеров, деятельность которой была направлена на классовый мир в деревне.

Очень интересен и анализ деятельности Христианского социального движения, основанного в 1967 г. близким к иезуитам Раулем Манглапусом. Ученому удалось показать не только балансиро-

стр. 104

вание между умеренностью и радикализмом в практической деятельности ХСД, но и глубокую связь его идеологии с укорененными в истории страны колебаниями между реформой и революцией. По сути дела, и деятельность кардинала Хайме Сина, манильского архиепископа, в конечном счете вставшего в оппозицию Маркосу и сыгравшего значительную роль в событиях 1983 - 1986 гг., трудно, размышляет В. Сумский, оторвать от стремления иезуитов "быть всем для всех". Он подчеркивает, что иезуиты сотрудничали с верхушкой филиппинского духовенства, а последняя использовала Общество Иисуса и отдельных его членов как важнейший политический ресурс: "В конечном счете это укрепляло всю церковь как гибкого, сообразующегося с обстоятельствами "коллективного посредника"" (кн. II, с. 248).

Вторая тема - американцы на Филиппинах. Если, говоря об испанском наследии, автор из многих его аспектов, повлиявших на Февраль, выделяет фактор религиозный (об илюстрадос и Рисале - ниже), то для характеристики наследия (и продолжающегося влияния) он, вполне понятно, избрал фактор политический. Уже при первом обращении к этой теме исследователь определяет самое сущность "колониального эксперимента" США на Филиппинах. С одной стороны, это подавление борьбы за национальное освобождение и, как пишет автор в полном соответствии с утвердившейся в отечественном филиппиноведении справедливой оценкой, "контрреволюционная суть этих деяний неоспорима" (кн. I, с. 348). Кстати, и позже, характеризуя в кн. II нынешнюю американскую политику на архипелаге (и в мире в целом), В. Сумский не поддается искушению, столь свойственному доморощенным либералам, представить антикоммунизм США как борьбу за общечеловеческие ценности, четко определяя и империалистический характер, и двойные стандарты американских действий. Но, с другой стороны (и автор сказал об этом ясно и совершенно справедливо), "логика самосохранения и удержания власти требует от контрреволюции осуществить хотя бы часть того, что хотели, но не смогли исполнить революционеры. Думается, именно эта логика задавала тон "колониальному эксперименту", поставленному на Филиппинах в первой половине прошлого столетия, - хотя энергия, новаторский инстинкт и квазирелигиозное отношение американцев к "своей" демократии как к панацее от всех бед тоже сыграли немалую роль" (там же).

В. Сумский образно характеризует социально-психологическое ощущение контраста между подвергшимся американскому воздействию филиппинским обществом XX в. и тем, которое существовало до революции конца XIX в. и захвата архипелага Соединенными Штатами, поговоркой, согласно которой филиппинцы, просидев триста лет в монастыре, на полвека угодили в Голливуд (кн. I, с. 351). Для понимания ситуации крайне важно замечание автора, что "в социально-экономической сфере наблюдалась скорее преемственность, чем разрыв с испанской эпохой, причем воспроизводились далеко не лучшие ее черты" (там же, с. 252). В главах "Колониальная демократия", "О войне, неоколониализме и контрреволюции", "У Маркоса был грандиозный замысел..." и "Новое старое общество" крупными мазками нарисована картина социально-экономического и политического развития Филиппин. И хотя основное внимание автор, естественно, уделяет эпохе Маркоса, то есть 60 - 80-м годам XX в., он рассматривает эту эпоху не как нечто принципиально новое, а скорее как блок (хотя и очень крупный) в здании, созданном филиппинской элитой при руководстве и помощи со стороны США - от довоенной автономии Мануэля Кэсона через марионеточный прояпонский режим Хосе Лауреля - Кларо Ректо, через неприкрыто проамериканские президентства Мануэля Рохаса и Элпидио Кирино, через перемены времен Рамона Магсайсая и Диосдадо Макапагала к режиму Фердинанда Маркоса. "Как совершеннейший продукт системы, существовавший с 1946 по 1972 г., - заключает В. Сумский, - Маркое олицетворял и ее самое, и перспективу ее переустройства изнутри... Отвечая на этот вызов (возможность революции. - В. Т.), он выдвигал концепцию мирных, но глубоких и всеохватных преобразований - концепцию, парадоксально сочетавшую умеренность с радикализмом" (кн. I, с. 79).

Главы "Американский фактор" и "Снова об американском факторе", которые повествуют о политике США на Филиппинах конца 70-х - середины 80-х годов XX в., на огромном материале дают яркую, детальную картину отношения американских администраций к Маркосу и его режиму, влияния различных кругов США на филиппинскую оппозицию и офицерский корпус, двойных стандартов, столь свойственных политике Вашингтона и по сей день. Они укладываются в общую тему американского присутствия на архипелаге, демонстрируя отнюдь не случайный характер воздействия США на судьбу Филиппин в середине 80-х годов.

Правда, как представляется, исследователь не то чтобы преувеличил, но несколько приукрасил и деятельность иезуитов на Филиппинах, оставив в стороне другие монашеские ордена и позицию католической иерархии, клира на архипелаге, начиная с XVI-XVII вв., вступив в известное противоречие со столь любимым им Хосе Рисалем. То же самое можно сказать и об "американском факторе", который у В. Сумского выглядит (несмотря на все оговорки) в конечном счете слишком "прогрессивным" и благодетельным для Филиппин.

стр. 105

Третья (но отнюдь не по значимости) тема книги - революционность и реформаторство в филиппинском обществе. Занимая автора чрезвычайно, она начинает звучать в главах, посвященных кануну революции и, естественно, самой революции 1896 - 1902 гг. Причем, звучать не в принятом ключе: революционеры versus реформаторы. Анализируя деятельность "Движения пропаганды" и его ключевых фигур - Хосе Рисаля и Марсело дель Пилара, - В. Сумский обращает внимание на два обстоятельства:

1) на Филиппинах к концу XIX в. появились силы и группы (манильские илюстрадос, манильский же ниже-средний класс и провинциальная знать - принсипалия), способные донести националистическую идеологию до крестьян - тао и проникнуться милленаристскими настроениями последних;

2) лидеры "Движения пропаганды" были "людьми скорее революционного, чем реформаторского темперамента", несмотря на то, что само "Движение" никогда не ставило перед собой революционных целей (кн. I, с. 235 - 236).

В самой трагической фигуре Рисаля - поэта-пророка, мыслителя, политика - и в его дилогии, стоящей у истоков современной филиппинской литературы, ученый усматривает интеллектуально-художественный и одновременно практический эксперимент, посвященный дилемме "реформа или революция", "поиску и сопоставлению аргументов в пользу первой и второй, выявлению коллизий рассудка и нравственного чувства, возникающих на этой почве" (кн. I, с. 255). Драма Рисаля стала драмой его многострадальной родины. Повествуя о революции, коммунистическом и крестьянском движениях на послевоенных Филиппинах, о партизанской борьбе после Второй мировой войны, реформах и маневрах череды президентов, автор напоминает, что Филиппинам не однажды приходилось выбирать между мирными преобразованиями и революцией: "И раз за разом нация как бы уклонялась от выбора: ни послевоенной продуктивной реформы, ни победоносной революции не получалось. Вместо этого изобретались паллиативы, позволявшие заглушить социальные боли и даже создать на какое-то время видимость прогресса... Кончалось, однако, тем, что страна возвращалась к рубежам, у которых опять надо было решаться либо на реформу, либо на революцию - при том, что сам этот выбор выглядел труднее прежнего" (кн. I, с. 256).

Не случайно, что в кн. II, вслед за главой "Парламент улиц", наполненной предчувствием революционного взрыва, идет глава "Алайдангал", повествующая о миссионерах ненасильственных действий, развернувших в 70 - 80-х годах XX в. свою деятельность на Филиппинах. Симпатия автора к такого рода организациям и их идеологии очевидна, равно как и личное тяготение к реформистскому решению вечной филиппинской (и не только филиппинской) проблемы.

Однако, по моему мнению, в этом фрагменте работы наблюдается некоторое противоречие. С одной стороны, В. Сумский, вероятно, лично хорошо знакомый с миссионерами ненасильственных действий, восхищается ими и даже (как может показаться читателю) преувеличивает их значимость в наступающей фиесте, равно как несколько преуменьшает ту роль, которую сыграли американцы, вступившие на путь заговора против Маркоса. С другой - искренний, неравнодушный, глубоко погрузившийся в филиппинские реалии исследователь - как не простой наблюдатель, а автор-ученый - живописует, анализирует, восхищается и страдает, повествуя о февральских событиях 1986 г. - своего рода кульминации вековой филиппинской фиесты. И приходит к выводу: события на ЭДСА (магистрали столичного региона) - своего рода "бархатная революция" - не стали реальной социальной революцией, а превратились в очередную метаморфозу неопатримониального строя, а главная дилемма - реформа или революция - так и осталась нерешенной.

Дилогии В. Сумского присуща одна особенность, которая, на мой взгляд, чрезвычайно ценна для научной работы, имеющей дело с историей, культурой, политологией того или иного государства. Она плотно населена людьми. Людьми прошлого и нашими современниками: политическими деятелями, предпринимателями и градостроителями, поэтами и художниками, реформаторами и революционерами, филиппинцами и американцами, немцами и индонезийцами... В изображении автора они - живые: и те, с кем ему удалось повстречаться и поговорить, и те, которые покинули наш мир давно или сравнительно недавно. Это придает тексту колорит и убедительность, и можно понять (а сторонникам нахождения незыблемых законов социально-экономического или политического развития - простить) исследователя, проявившего меньше внимания к собственно экономической составляющей филиппинского общества: ведь в истории есть только люди и - ничего, кроме людей.

В работе присутствует еще один персонаж, живой, постоянно меняющийся, оказывающий огромное (если не решающее) влияние на филиппинские судьбы, активнейший участник филиппинской фиесты.

Имя этому персонажу - Город. Автору так близок образ, начертанный потом Доминго Ландичо (кн. I, с. 159).

О, Манила!
Подобье Бога, 
Подобье камня,
Близнец человека,
Подобье огня
В мусорной яме.

стр. 106

Возникший в 1571 г., Славный и Навеки Верный Град Манила стал вначале символом колониального общества: Интрамурос ("город внутри стен"), где могли проживать лишь испанцы, с его величественными строениями на главной площади и кварталами каменных и кирпичных домов, "невиданных в краю бамбуковых хижин" (кн. I, с. 163), и окружавшие его неевропейские кварталы и предместья, где селились китайцы и индиос (филиппинцы).

Меняется жизнь, меняется Город. И в книге звучит мотив: над филиппинской урбанизацией колониальной эпохи доминирует и определяет ее город-примат - Город по имени Манила: "Это центр политико-административной и торгово-экономической деятельности, коммуникаций и транспортных услуг, общения наиболее даровитых, энергичных и профессионально подготовленных людей со всех концов архипелага был уже слишком влиятелен и велик, чтобы не приковывать к себе внимание городов поменьше, не объединять их самим фактом своего существования и непрерывного роста" (кн. I, с. 239, 241). Город распространяет националистические идеи, на илюстрадос Города ориентируется провинциальная принсипалия (знать) - связующее звено Города с филиппинской деревней. Недаром, как подметил В. Сумский, Город - живой персонаж в романах Рисаля, действующее лицо его диологии. Лицо меняющееся: на смену Интрамуросу - реликту прошлого - приходят предместья (Бинондо, Кьяпо, Тондо) за рекой Пасиг, особенно Бинондо с его мостом Испании и улицами Эскольта и Росарио, олицетворяющими не только устремления героя и его судьбу, но и ожидание перемен: "... Манила до Рисаля и после него - два разных города" (кн. I, с. 271).

Взявшим в руки книгу настоятельно советую обратить внимание на пассаж, заключающий видение автором Города эпохи революции 1896 - 1902 гг. (кн. I, с. 338 - 339). Пассаж емкий, удивительно точный и поэтический. Главная мысль В. Сумского (она всплывает и в последующих частях, главах): противоречивость вклада Манилы как в революцию, так и в ее последствия - невозможность начала революции без Города и его же союз в лице илюстрадос с американцами, обеспечивший победу контрреволюции. Манила - олицетворение господства олигархии с ее клиентелой и напоминание о неблагополучии страны, "колыбель революции" и цитадель сил, враждебных ей.

История не стоит на месте - Манила торопится за ней. Архитектор Даниэл Барнэм и его план "летней столицы" уже американской колонии, реконструкции манильского центра. По мнению В. Сумского - это, скорее, неудача, чем успех. И автор поясняет свою мысль: "Как оценить их (зданий, сооруженных по проекту Барнэма. - В. Т.) несоответствие остальному городу? Не кроется ли за этой архитектурно-градостроительной промашкой нечто большее? Ведь и сама попытка вживить демократию в ткань филиппинского общества отозвалась последствиями, спутавшими ее инициаторов" (кн. I, с. 358). Меняется общество, меняется Город. Город-спутник, Кэсонсити - творение честолюбивого Мануэля Кэсона - становится официальной столицей. Исторический центр после войны - район трущоб, а пригороды (прежде всего, Макати) - олицетворение процветания элиты и преуспевающих слоев среднего класса. Столичная агломерация, читаем, "взывала к ... "реформам сверху"". Но в то же самое время тот же метрополис воспитывал новых сторонников "революции сверху" (кн. I, с. 474).

Разные части Города становятся действующими лицами фиесты. Пласа Миранда ("манильский Гайд-парк"), взрыв гранат на которой 21 августа 1971 г. дал Маркосу повод для введения военного положения (кн. I, с. 493 - 494). Мост Мендиола и Макати, где после убийства Акино прошли мирные и не очень мирные демонстрации, описанные в главе "Парламент улиц". Автор живописует "парламент улиц" 1983 - 1985 гг, как "соединение негодующих речей с религиозными ритуалами и элементами карнавального действа" (кн. П, с. 122 - 123). И заключительный аккорд - последние главы книги, где в одно целое сливаются действия различных сил (стихийных, легитимно-оппозиционных, заговорщицких) с обликом Города, а точнее, его составляющих. Лунета - Мемориальный парк Хосе Рисаля, символ культурного синкретизма, где 16 февраля 1986 г. состоялся митинг, после которого кампания гражданского неповиновения стала непреодолимой силой и американское правительство отказалось от поддержки Маркоса. И ЭДСА - магистраль столичного региона, где праздничные толпы, обступившие военные городки, остановили кровопролитие и вынудили Маркоса покинуть страну.

Фиеста - яркое выражение внутреннего состояния общества, театрально-политическое воплощение жизни, манифестация, которую принимала и принимает Манила. А потому Город стал едва ли не главным действующим лицом книги. Хорошо, когда народ не забывает о празднике, которым, по сути дела, и является наша жизнь. Объяснимо, если он равнодушно проходит по опустевшим на следующий день улицам, по которым ветер гонит странные маски, обрывки гирлянд, потухшие петарды. Но еще лучше, если народ думает о новом празднике, даже если старый не совсем удался.

Автор заканчивает свое повествование 1986 годом. Читателям (а их, уверен, будет много) я посоветовал бы обратиться (причем, внимательно)

стр. 107

к "Заключению". И дело не только в том, что оттуда можно почерпнуть сведения о последних событиях на Филиппинах. Этот эпилог содержит грустно-оптимистические мысли, оригинальные сентенции ученого не только о судьбах Филиппин, Третьего мира, глобализации, России, перспективах человечества вообще. Каждое из таких рассуждений напрашивается на то, чтобы стать предметом отдельного исследования.

И я, несколько скептически относящийся к победно-конструктивному потенциалу ненасилия в обществе, насилием пронизанном, подписываюсь под таким резюме Виктора Владимировича Сумского: "... прорыв за рамки неопатримониального строя не может не быть революционным. Непоказная подготовка к нему - не что иное, как подготовка к революции" (кн. II, с. 462).

Перед нами талантливая, прекрасная и поучительная во многих отношениях работа, едва ли не главное достоинство которой - вера автора в то, что Фиеста Филиппина, пусть даже отягощенная беспокойной, неопределенной повседневностью, никогда не закончится, а будет непременно повторяться в отведенные ей историей сроки.

Permanent link to this publication: