Дата рождения Константина I Великого остается спорной, и многие детали его биографии (до прихода к власти) остаются неясными. Они очень скудно освещены в источниках, либо имеют более поздние легендарные наслоения.

День рождения будущего императора пришелся на 27 февраля, а относительно года у исследователей существуют расхождения между 272 и 282 годами ¹ . Вопреки источникам, многие авторы отдают предпочтение более ранней датировке, ввиду того, что панегиристы Константина старались представить его более молодым к моменту занятия поста римского императора в 306 г., стремясь возвеличить его способности и таланты. Разумеется, и место его рождения остается неопределенным - от Британии до Дуная, хотя более убедительными представляются аргументы в пользу Несуса (Naissus) в Верхней Мезии ² , где Клавдий II одержал победу над готами, что позволило потом Константину называть его своим предком ³ .

В средние века сложилось немало легенд о родителях Константина и месте его рождения. Из источников бесспорно то. что отцом его был Констанций Хлор, сын пастуха и дочери вольноотпущенника. Вероятнее всего Констанций Хлор имел провинциальное - придунайское происхождение и благодаря своим личным качествам сумел сделать блестящую карьеру, дослужившись от солдата до августа - правителя западной части Римской империи. В момент рождения Константина Констанций, видимо, находился еще на нижних ступенях своего восхождения к вершинам власти и, возможно, занимал пост офицера в одном из дунайских легионов ⁴ .

Мать Константина - Елена - была дочерью трактирщика и помогала отцу обслуживать посетителей гостиницы и таверны. Одним из таких посетителей и был Констанций - офицер римской армии, который, однако, не пожелал вступать с Еленой в законный брак, как ввиду ее низкого социального статуса, так и из-за ее происхождения из захолустной Вифинии, что не могло способствовать карьере молодого офицера. Таким образом, Константин появился на свет в результате конкубината, который не считался официальным браком. Однако Констанций признал своего родившегося сына законным наследником ⁵ . Из источников почти ничего не известно о детских годах Константина, его воспитании и влияниях, которые оказывались на формирование его личности в раннем возрасте, что затрудняет и понимание пути будущего императора к христианству.

Казаков Михаил Михайлович - кандидат исторических наук, профессор Смоленского гуманитарного университета.

стр. 120

Его отец проводил почти все время в военных походах и боевых операциях и вряд ли мог уделять достаточно времени своему сыну. Возможно, в начале 280-х годов, когда Констанций Хлор стал наместником Далмации, маленький Константин жил с ним, отец участвовал в его воспитании и образовании. Но и в этом случае нет оснований считать, что отцу и сыну удавалось проводить много времени вместе. И все-таки, вероятно, именно в это время между ними возникла столь прочная связь, что ее потом не смогли разорвать и ослабить долгие годы вынужденной разлуки. Впрочем, влияние Констанция Хлора на религиозную ориентацию сына было минимальным. Как и многие другие военные той поры, Констанций не был религиозным человеком, хотя, возможно, и склонялся к монотеизму, но официально он поклонялся Геркулесу - божественному патрону правящей династии ⁶ .

Источники характеризуют позицию Констанция в годы последнего великого гонения Диоклетиана на христиан, как исключительно умеренную. В подвластных провинциях в годы его правления, как явствует из источников, не было христианских мучеников. Возможно, конечно, христианские авторы специально умалчивали о каких-либо фактах, способных бросить тень на отца императора, кардинально изменившего положение церкви в государстве. По имеющимся данным, Констанций Хлор был мягким человеком, умеренным правителем, его любили подданные (Eutrop. Epit. X.l). Из христианских авторов лишь Лактанций сообщает, что Констанций позволил разрушать церкви (Lact. De mort., 15), а Евсевий, напротив, утверждает, что он игнорировал все эдикты против христиан, всячески выказывал христианам свое расположение, оберегал их от бед и не разорял церквей (Eus.H.E. VIII, 13; Appendix к kh.viii) ⁷ . Утверждают также, что после отречения Диоклетиана, когда Констанций Хлор стал августом, гонение на христиан в западной части Римской империи вообще прекратилось ⁸ .

Впрочем, вопрос о возможности невыполнения цезарями общеимперских эдиктов, изданных Диоклетианом в период формирования домината, может считаться дискуссионным ⁹ , но представляется очевидным, что своеволие и неповиновение доминусу исключались. В пользу этого может свидетельствовать то, что Констанций подчинился Диоклетиану, когда вынужден был оставить Елену и жениться в начале 293 г. династическим браком на Феодоре - падчерице августа Максимиана (A.V.I.2), от которой, по сообщению того же анонима имел трех сыновей и трех дочерей. Впрочем, сам Константин находился тогда очень далеко от отца и вряд ли мог многое слышать о его деятельности.

Елена, по данным всех имеющихся источников, была христианкой, что может подтвердить умеренную позицию Констанция Хлора по отношению к христианам. Если учесть, что военная карьера Констанция не позволяла ему уделять много времени семье, то, надо полагать, в детстве Константин находился под непосредственным влиянием матери, и его путь к христианству начался именно с этого. Хотя, конечно, нельзя утверждать, что это влияние было безраздельным и Константин проникся христианскими идеями именно в детстве. В соответствии с галльскими панегириками до 310 г. Константин почитал преимущественно Геркулеса, а также Аполлона ¹⁰ . Аноним сообщает, что Константин обучился грамоте еще в Несусе (A.V.2.2), видимо, посещая публичную школу. Неизвестно, удалось ли Константину пройти все ступени классического римского образования, но в любом случае оно в то время могло быть только языческим. Да и влияние матери на будущего императора не было столь уж длительным, особенно после женитьбы Констанция Хлора на Феодоре.

После того как в 292 г. Констанций Хлор был назначен цезарем, молодой Константин был приглашен ко двору Диоклетиана, где он провел несколько лет на положении почетного гостя, а фактически - заложника, обеспечивавшего лояльность его отца (A.V.2.2; Vict. Caes. 40.2) Это может служить еще одним аргументом в пользу невозможности для Констанция не подчиняться приказам доминуса. С другой стороны, этот факт свидетельствует и в пользу тесной связи между отцом и сыном, так как в противном случае у Диоклетиана не было бы оснований держать при себе Константина в качестве заложника.

стр. 121

При дворе Диоклетиана Константин впервые познакомился с интригами, лестью, корыстью и всеми другими отрицательными чертами дворцовой жизни. По выражению Э. Гиббона, при дворе Диоклетиана Константин научился держать свои мысли при себе и прошел школу лицемерия ¹¹ .С течением времени враждебность к христианам при двора Диоклетиана усиливалась. Константин не мог не ощущать этого, что, надо полагать, вызывало в нем противоречивые чувства. Во всяком случае, будущий император был знаком со многими христианами, в том числе и с клириками, в частности, Антимием, епископом Никомедии.

Впрочем, Константин не только знакомился с дворцовыми интригами и получал приличествующее наследнику цезаря образование и воспитание, но и участвовал в военных походах. Уже в 296 г. Константин сопровождал Диоклетиана в походе через Палестину в Египет с целью подавления узурпатора Домиция Домициана ¹² . Вскоре Константин завоевал репутацию храброго человека, владеющего военным искусством, и постепенно приобрел популярность среди солдат и гражданского населения ¹³ . Но одновременно у него появлялись и завистливые недоброжелатели, особенно Галерий - цезарь при Диоклетиане и явный соперник Констанция Хлора. Качества Константина по достоинству оценил и Диоклетиан, который пожаловал ему ранг трибуна. Однако доминус все же не смог устоять перед сильным влиянием Галерия ¹⁴ , когда обсуждался вопрос о назначении новых цезарей в связи с готовящейся отставкой Диоклетиана. Галерию удалось в конечном итоге добиться своего: 1 мая 305 г. состоялось публичное отречение Диоклетиана и Максимиана от власти, августами стали Констанций Хлор и Гай Галерий (как и предполагалось), а цезарями были назначены Север и Максимин Даза. Лактанций, подробно описывая эту сцену, говорит, что все ожидали назначения Константина, причем последний стоял на возвышении вместе с высшими лицами империи и, по всей видимости, был готов принять эту честь ¹⁴ .

Несмотря на явно недоброжелательное отношение Галерия к Константину, все же, надо полагать, первым руководили не столько чувства и эмоции, сколько политические соображения. Диоклетиан и Галерий этими назначениями новых цезарей стремились показать, что доминат, как политическая система, отказывается от наследования власти по родственному принципу. В пользу этого свидетельствует и тот факт, что обойденным оказался не только Константин, сын Констанция Хлора, но и Максенций - сын Максимиана. Не последнюю роль сыграло и то обстоятельство, что у самого Галерия детей не было, и поэтому отказ от наследования власти по родственному принципу представляется вполне объяснимым: и Север, и Максимин Даза были его сослуживцами, и, назначая их цезарями, он полагался на их личные качества. Впрочем, Зосим сообщает (Zos.11.8), что Максимин был сыном сестры Галерия, то есть его племянником, поэтому родственный фактор все же нельзя полностью отвергнуть.

Неясной остается во всей этой истории роль Констанция Хлора. Источники не сообщают о его присутствии на церемонии передачи власти, в то время как четвертый член тетрархии - Максимиан - был, по всей видимости, посвящен в планы Галерия и Диоклетиана. Можно предположить, что определенное сопротивление антихристианским указам со стороны Констанция Хлора или какие-то другие его действия, о которых умалчивают источники, вызвали подозрения относительно его лояльности, и его предпочли не приглашать на процедуру передачи власти. Возможно, сыграла свою роль привязанность Констанция к сыну, о которой знали Галерий и Диоклетиан, опасавшиеся, что устранение Константина от власти сможет вызвать негативную реакцию со стороны его отца. Тем не менее, Констанций Хлор получил пост августа, и залогом союза между ним и Галерием по-прежнему должен был служить Константин, которого восточный август продолжал удерживать при своем дворе после отречения Диоклетиана ¹⁵ .

Можно представить, какие чувства испытывал Константин, наверняка рассчитывая на свое назначение цезарем. Вряд ли после этого у него могло остаться какое-либо доверие к Галерию. Может быть, именно эта, унизившая его, процедура и заставила Константина отказаться от веры в старых богов, которую насаждали Диоклетиан и Галерий, и начать поиск нового

стр. 122

божественного покровительства? Ведь именно под образом Юпитера на воздвигнутой на,месте церемонии колонне и происходила описанная выше процедура (Lact. De mort.19).

Тетрархия, созданная Диоклетианом, должна была с его отставкой выдержать первое испытание на прочность. Однако система эта не надолго пережила своего создателя, и, как оказалось, 20 лет политической стабильности были обеспечены не столько системой тетрархии как таковой, сколько самим Диоклетианом, сумевшим заставить ее работать. Однако при всей кажущейся четкости наследования власти она не могла функционировать сама по себе - здесь было необходимо соблюдать родственный принцип, в соответствии с которым развивалась римская государственность.

Совсем не удивительно, что главным виновником разгоревшейся вскоре новой гражданской войны в Римской империи стал никто иной, как Константин. Пожалуй, он считал себя в наибольшей степени обойденным и обманутым и искал способа вырваться из столь надоевшего ему почетного плена. Такая возможность представилась ему довольно скоро - в 306 г. в связи с болезнью его отца. Галерий, по всей видимости, не желал отпускать Константина, но в то же время не мог и ответить ему прямым отказом, поскольку причина была достаточно веской. Судя но сообщению Лактанция (Lact. De mort. 24), Галерий ограничился лишь туманным обещанием, рассчитывая позже отыскать какой-нибудь предлог к тому, чтобы задержать Константина. Но последний решил действовать без промедления и отправился в путь лишь на основании этого обещания Галерия. Наутро, когда Галерий попытался взять свои слова обратно, было уже поздно - Константин был уже недосягаем для погони, так как он не только продвигался с большой скоростью, но и убивал но пути всех почтовых лошадей (A.V.3.4; Vict.Caes.40.2; Zos.II.8). Ему удалось избежать столкновения с Севером, хотя из источников неясно, предпринимал ли последний какие-либо попытки перехватить беглеца. Вероятнее всего, если учитывать скорость передвижения Константина, Север мог просто не знать о бегстве последнего.

Константин сумел благополучно добраться до отца, которому, видимо, удалось на некоторое время оправиться от болезни и вскоре даже одержать победу над пиктами в Британии. Однако быть вместе отцу и сыну оставалось уже совсем недолго: 26 июля 306 г. (Socr.H.E.II. I) Констанций Хлор умер в Йорке, передав перед смертью власть сыну, что было подтверждено войсками, провозгласившими Константина августом и императором (Lact. De mort.24-25; Eus.H.E.VIII.13; Paneg.7.8.2-4). Аноним (A.V.3.4) и Зосим (Zos.II.9) утверждают, что Константин был провозглашен цезарем. Галерию пришлось признать нового императора, хотя и не в ранге августа, а цезаря, поскольку в соответствии с поколебленной Константином схемой тетрархии после смерти Констанция Хлора августом должен был стать Север, и Константин, таким образом, по выражению Лактанция, был низведен со второго места на четвертое (Lact. De mort. 25).

Однако эта рокировка не смогла спасти тетрархию. Пример Константина оказался заразительным, и теперь Максенций, сын ушедшего под давлением Диоклетиана в отставку Максимиана, не мог смириться с тем, что сын матери низкого происхождения (что особенно подчеркивает Зосим. - Zos.II.9) сумел добиться власти. 28 октября того же 306 г. с помощью солдат Максенций провозгласил себя императором в Риме (Eutrop.Epit.10, 2, 3; Socr.H.E. 1, 2; Vict.Caes.40.5; Zos. 11, 9). Титул августа Максенций принял не сразу, а лишь в начале 307 г. ¹⁶ . Одновременно его отец Максимиан во второй раз становится августом и возвращается к политической деятельности (Lact. De mort. 26.7).

Таким образом, в Римской империи в одно и то же время оказалось сразу 6 правителей, каждый из которых стремился к преобладанию над своими соперниками. Север первым попытался взять ситуацию под свой контроль и двинул войска к Риму на подавление Максенция. Однако солдаты, недовольные налоговой политикой своего августа и соблазненные обещаниями узурпатора, перешли на сторону Максенция (A.V.3.6; Zos.11, 10). Север бежал в Равенну, но потом "вернул пурпурную мантию тому, от кого он ее получил" (Lact. De mort. 26), то есть Максимиану. Вскоре этот неудачливый правитель покончил с собой (или был казнен) ¹⁷ .

стр. 123

В источниках отсутствуют суждения о реакции Константина на узурпацию Максенция, и лишь по монетам можно заключить, что Константин и Максенций взаимно признали друг друга. По всей видимости, Константин до поры до времени сохранял нейтралитет и наблюдал за развитием событий, укрепляя свои позиции в Британии и Галлии. По сообщению Лактанция, в Галлию к Константину отправился Максимиан с тем, чтобы выдать за пего свою младшую дочь Фаусту (Lact. De mort. 27). Константин не только не стал выступать против узурпатора, так как понимал, что претензии Максенция на власть так же справедливы, как и его собственные, но и вступил в брак с Фаустой. Этот династический брак заставил Константина отказаться от своей сожительницы (конкубины), от которой у него уже был сын Крисп. Таким образом, он связывал себя родственными узами и с Максенцием, и с Максимианом. В ответ на лояльность и в целях укрепления складывающегося союза Максимиан провозгласил Константина августом в 307 году.

Тем временем, Галерий, как старший по рангу август, попытался восстановить тетрархию и вторгся с войсками в Италию. Однако Рим был очень хорошо укреплен, и Галерий был вынужден ни с чем вернуться в свои восточные владения, хотя часть Италии была опустошена им и разграблена (Lact. De mort.27; Cf.A.V.3,6-7; Zos.11,10). Максимиан, старший по возрасту август, вернувшись из Галлии, обнаружил, что у его сына больше власти, чем у него самого. Он попытался обвинить Максенция во всех бедах и даже сорвал с него пурпур. Однако солдаты оказались на стороне Максенция и изгнали Максимиана из города. Лактанций сравнивает это с изгнанием Тарквиния Гордого (Lact. De rnort.28). Впрочем, на этом престарелый август не успокоился. Вначале он попытался встретиться с Галерием, организовать на него покушение и потом захватить его владения ¹⁸ . Галерий незадолго перед тем назначивший вместо Севера новым августом на западе Лициния, согласился на эту встречу всех правителей Римской империи, целью которой, как было объявлено, являлось наведение порядка в империи. Диоклетиан принял участие в этой встрече, надеясь, очевидно, своим авторитетом примирить соперников. Встреча состоялась в Карнунтуме на Дунае в конце 307 или в 308 г. и, по-видимому, не дала желаемых результатов. Однако, как замечает Лактанций, в один момент у власти оказалось сразу 6 официальных правителей Римской империи: 2 старших августа, 2 августа и 2 цезаря ¹⁹ .

Максенций вскоре попытался завладеть Африкой, находившейся под управлением викария Домиция Александра, назначенного Галерием. Направленные в Африку посланники Максенция успеха не имели (Zos.II.12), напротив, Александр организовал блокаду Рима. препятствовавшую снабжению города зерном. Военное вторжение в Африку было отложено по причине плохих предзнаменований, полученных в результате ауспиций, и Максенций не нашел ничего лучшего, как попросить у Александра в знак лояльности в заложники его сына. Последний, разумеется, ответил отказом, и Максенций решил подослать к Александру убийц. Но события приняли неожиданный оборот: убийцы были схвачены солдатами, которые провозгласили Александра императором (Zos.II.12) ²⁰ .

Максимиану не удалось устранить Галерия (встреча в Карнунтуме, напротив, способствовала росту авторитета последнего), он попытался организовать выступление против Константина, однако, и на этот раз ему не удалось осуществить свои намерения: Константин действовал достаточно решительно, и солдаты Максимиана, осажденного в Массилии. сами открыли ворота города и притащили Максимиана к Константину. Последний, тем не менее, не стал лишать своего тестя жизни, хотя и отобрал у него знаки императорского достоинства (Lact. De mort.29). Но и после этого Максимиан затеял новые интриги, используя свою дочь Фаусту, которая, впрочем, оказалась более преданной мужу, чем отцу и рассказала о новых кознях Максимиана Константину ²¹ . Зять устроил тестю ловушку, попытка преступления была раскрыта, и неугомонному августу в 310 г. было предложено самому выбрать вид смерти (Lact. De mort. 30. Cf.Eus.H.E.VIII. 13.15; Vict.Caes.40.21; Eutrop.Epit. 10.3.2).

В итоге относительная политическая стабильность была восстановлена, если не считать, что у власти оставался Максенций, явно не вписывавшийся

стр. 124

в схему тетрархии. Впрочем, и между самими тетрархами отношения были отнюдь не добрыми. На новом витке борьбы Максимин Даза начал выражать недовольство тем, что Лициний был назначен августом, минуя ранг цезаря, в то время как он сам оставался на третьем месте в иерархии империи. Никакие уговоры Галерия на него не действовали: по выражению Лактанция, "зверь был ранен и рычал" (Lact. De mort.32). Тогда Галерий нашел решение, отменив ранг цезаря вообще и назвав себя вместе с Лицинием августами, а Максимина Дазу и Константина - "сыновьями августов". Однако и это не утешило уязвленного самолюбия Максимина, который написал Галерию, что солдаты уже (в 308 г.) провозгласили его августом. В итоге Галерий сдался и постановил, чтобы императорами назывались все четверо (Lact. De mort.32). Таким образом, тетрархия, как политическая система, прекратила свое существование.

Играл ли какую-либо роль в этих бурных политических событиях 305- 310 гг. религиозный и, в частности, христианский фактор? Гонение на христиан в этот период продолжалось, и антихристианские эдикты оставались в силе (Eus.H.E.VlII.15). Трудно судить, в какой мере каждый из императоров, августов и цезарей осуществлял антихристианские гонения и выполнял антихристианские декреты. Пожалуй, наиболее осторожным и соответствующим источникам может быть вывод, что религиозная политика в это время отошла на второй план для высшего эшелона власти и проводилась на местах в соответствии с компетенцией и религиозными настроениями чиновников ²² .

В источниках нет никаких сведений о религиозной позиции Константина в это время, и можно лишь предполагать, что он придерживался религиозной терпимости, ибо в противном случае, хоть какие-то сведения на этот счет должны были бы сохраниться у языческих писателей ²³ .

В 310 г. Галерия постигла страшная болезнь. 30 апреля 311 г., накануне смерти, он успел издать в Никомедии эдикт о терпимости к христианам, который прямо противоречил всей его предшествующей политике. Ведь именно Галерий практически всеми христианскими авторами считается главным инициатором великого гонения и, пожалуй, самым активным гонителем христиан. Столь резкий поворот в религиозной политике можно объяснить определенными объективными причинами, но непосредственным толчком, послужила болезнь Галерия. Надо полагать, что после почти 10 лет преследований христиан даже Галерию показалась очевидной тщетность такой политики, и изменение отношения к христианству было, очевидно, его последней попыткой сохранить жизнь, призвав на помощь христианского бога ²⁴ .

Текст эдикта Галерия сохранился в греческом (полном) варианте у Евсевия (Eus.H.E.VIII. 17.3-II) и в латинском (сокращенном) у Лактанция (Lact. De mort.34). Эдикт состоит из вступления и двух частей. Во вступлении, которое приводит только Евсевий, перечислены все титулы Галерия и Лициния, от имени которых был издан этот эдикт ²⁵ . В первой части эдикта объясняется предшествующая политика преследований христиан. В качестве главной причины гонений приводится необходимость следовать древним законам, обычаям предков и общественной дисциплине. Христиане же, говорится в эдикте, отвергли религию предков, создали свои законы и устраивали свои собрания. Целью предшествующих эдиктов, следует далее, было вернуть христиан к установлениям предков, и многие христиане пострадали, в том числе, отмечается в тексте Евсевия, были преданы различным видам смерти.

Во второй части эдикта констатируется, что большинство христиан остались верными своим убеждениям. Положение, когда люди не почитают языческих богов и лишены возможности почитать бога христианского, заставило императоров из соображений милосердия и гуманности объявить следующее: 1) всем христианам давалось прощение; эта формула могла означать прекращение действия антихристианских эдиктов; 2) христианам разрешалось быть христианами, как и прежде (до 303 г.), то есть их признавали, хотя, судя по тексту, это еще не означало полной легализации их статуса, так как церковь не считалась еще юридическим лицом; 3) христианам разрешалось строить здания для своих собраний, и, следовательно, им было позволено

стр. 125

свободно отправлять культ, правда, с оговоркой, чтобы они не делали ничего, противоречащего "дисциплине".

Эдикт завершается обещанием выработать соответствующие указания магистратам по реализации этих мер. Своеобразным эпилогом эдикта явилось пожелание христианам, чтобы они молились за здоровье императоров (видимо, именно на это больше всего и рассчитывал Галерий), за безопасность римского государства и народов в нем проживающих, а также и за самих себя, ибо "от процветания государства зависит и положение их собственных домов".

Разумеется, эдикт Галерия был весьма скромным по своему содержанию, он не давал христианам почти ничего, кроме терпимости со стороны государства ²⁶ . Христианам лишь представлялось право на существование, но вряд ли есть основания видеть в этом эдикте решительный поворот в религиозной политике римского государства. И все-таки во многих отношениях момент этот был критическим. Римская империя в религиозном отношении как бы застыла на месте, не зная, куда двигаться дальше: либо оказать покровительство христианам и поставить их религию в равное положение с другими культами в надежде использовать ее в государственных и политических целях, либо продолжать традиционное покровительство старой римской религии, надежной опоре государства на протяжении многих веков; либо оставить все как есть, не оказывая явного покровительства ни одной из религий, оставляя им возможность для конкуренции и придерживаясь религиозно нейтральной позиции (что, впрочем, было наиболее проблематичным).

Однако Галерия все эти соображения интересовали в наименьшей степени. Разумеется, эдикт о терпимости уже не мог принести ему прощение ни со стороны христиан, которых он подвергал столь жестоким гонениям, ни со стороны их Бога, который столь же равнодушно, как и до эдикта, позволял червям терзать его измученную плоть, пока, спустя короткое время после издания эдикта о терпимости, он не отошел в мир иной (между 20 и 30 мая 311 года).

Первым и, пожалуй, основным следствием эдикта было то, что из тюрем были освобождены многие христиане (Lact. De mort.35) и гонение было прекращено ²⁷ . После смерти Галерия в Римской империи снова оказалось 4 правителя у власти (восточные провинции оставались под контролем Максимина Дазы, дунайские - Лициния, Галлия - Константина, Италия и Африка - Максенция), и, таким образом, существовали реальные предпосылки для установления политической стабильности, а возможно, даже для возвращения к уже опробованной на практике системе тетрархии. Однако путь Константина к власти и к христианству со смертью Галерия приобрел новый поворот, и именно Константин снова, как и в 306 г., нарушил казавшуюся столь близкой стабильность.

Между тем, ситуация в Риме оставалась тревожной и она еще более ухудшилась, когда произошел пожар, в результате которого сгорел храм Фортуны. По городу прокатились волнения, в том числе и среди солдат, но Максенций сумел быстро их успокоить и сохранить контроль над ситуацией (Zos.lI.13). Понимая, что реализация его дальнейших планов будет невозможна, пока он не уладит вопрос с Африкой, он послал против Александра войска во главе с преторианским префектом Руфином Волузианом. В первом же сражении слабое сопротивление новоявленного императора было сломлено, и сам Александр вскоре после этого был схвачен и задушен. Не пощадили и его сторонников, которые были преданы смерти, или по крайней мере - лишены собственности (Zos.II.14).

Источники изображают Максенция как жестокого и беспощадного тирана, причем, и языческие, и христианские авторы сходятся в этой оценке (Eus.H.E.VIII.14; Vict.Caes.40.24; Paneg.9.3-4,14-16.28; 10.28; Zos.II.14.4). Особенно в панегириках осуждается жестокость Максенция по отношению к сенату и народу, непомерные налоги, разнузданное поведение его охраны, физическая грубость и моральная низость, которые контрастировали с аполлоновой красотой и милосердием Константина; кроме того Максенция обвиняли в святотатстве и ограблении храмов богов. Ясно, что отрицательное отношение к Максенцию в источниках исходит от официальной версии по-

стр. 126

бедителя, стремившегося очернить своего побежденного соперника ²⁸ . Впрочем, в этих оценках, пожалуй, главное, что Максенций оставался терпимым по отношению к христианству и не подвергал христиан гонениям, хотя сам оставался апологетом язычества ²⁹ .

Основной причиной начавшейся вскоре после этих событий войны между Максенцием и Константином античные авторы называют стремление первого отомстить за смерть отца (Zos.II. 14.1; Lact. De mort.43). причем Зосим отмечает, что Максенций имел намерение вторгнуться в Рецию между Илли- рией и Галлией, потому что он мечтал завоевать Далмацию и Иллирию с помощью войск Лициния. Между тем Лициний вначале заключил в Вифи-нии соглашение с Максимином Дазой (Lact. De mort. 36), а затем и с Константином, который пообещал ему в жены свою сестру Констанцию (Lact. De mort. 43). Последнее обстоятельство послужило причиной секретного соглашения между Максенцием и Максимином в противовес союзу Лициния и Константина (Lact. De mort.43). Характер и содержание этих соглашений нам не известны, но представляется, что сближение Константина и Лициния к 312 г. в противовес Максенцию и Максимину представляется очевидным. Оба союза были скорее всего декларативными, поскольку в ходе военных действий ни Лициний не оказал военной поддержки Константину, ни Максимин - Максенцию. Только Евсевий изображает Константина инициатором войны, стремившимся вернуть римлянам исконную свободу и освободить из-под власти тирана (Eus.H.E.lX.9; cf. Vita 1.26). Как бы то ни было, но в источниках нет ни малейшего намека на то, что причины этой войны могли иметь хоть какое-то отношение к религии. Несомненно, это была борьба за власть и религиозный фактор не имел решающего значения.

Война между Константином и Максенцием началась, вероятно, в 311 г. ³⁰ . Ход ее слабо отражен в источниках, за исключением последней битвы, ставшей знаменитой благодаря христианству. Некоторые моменты, связанные с этой войной, вызывают определенные недоумения, прежде - всего соотношение сил. Зосим сообщает, что у Константина было 90 тыс. пехоты и 8 тыс. кавалерии, а у Максенция - 170 тыс. пехоты и 18 тыс. кавалерии (Zos.II.15). Панегирики дают более скромные и, надо полагать, более близкие к действительности цифры: 100 тыс. - у Максенция и менее 40 тыс. - у Константина (Paneg.9.3.3; 9.5.1-2). Другие источники не приводят конкретных цифр, но сходятся на том, что Максенций располагал значительно превосходящими силами (что трудно объяснить), чем Константин, который, по всей видимости, действительно был вынужден оставить часть своей армии в Галлии для охраны беспокойной рейнской границы. Однако, в ходе этой войны Константин все время выступает в качестве атакующей стороны: беспрепятственно переходит Альпы (Zos.II.15), разбивает части Максенция у Турина и Вероны (A.V.4.12; Paneg.9.5-13; 10.19-26) и подходит к стенам самого Рима. Максенций же тем временем отсиживался в "вечном городе" по причине дурных предзнаменований, полученных в результате языческих гаданий (Lact. De mort. 44; Cf.Eus.H.E.IX.9.3).

Успех Константина можно объяснить либо тем, что источники намеренно искажали действительное соотношение сил, либо тем, что популярность Максенция в результате его политики и аморального поведения резко упала ко времени этой военной кампании, либо и тем, и другим.

Окончание этой быстротечной войны ознаменовалось широко известной битвой у Мильвийского (Мульвийского) моста, которой посвящены многие исследования и которая стала своеобразным поворотным пунктом в мировой истории. Однако и с точки зрения стратегической, и с точки зрения политической, да и для рассматриваемого момента истории Римской империи эта битва никакого значения не имела и являлась лишь одним из столкновений в затянувшейся борьбе за власть. Кто бы ни одержал в ней победу, Империя продолжала бы жить обычной жизнью, ибо и Константин, и Максенций имели равные основания добиваться власти. Да и в случае гибели обоих в стране не наступила бы анархия, так как у власти оставались Лициний и Максимин Даза. Надо полагать, что для подданных Римской империи эта битва была совершенно ординарным событием и мало чем отличалась от многих других сражений, как у стен самого Рима, так и далеко за его пределами.

стр. 127

И все таки, случилось так, что эта битва не просто вошла в историю, но стала ее вехой, с которой начался отсчет эры, открытой "Константиновой революцией", которая собственно и началась с битвы у Мильвийского моста. Что же произошло на самом деле, и как действительные события повлияли на последующий ход истории? Источники позволяют восстановить картину этой битвы.

Константин подошел к Риму и разбил лагерь на равнине к северо-востоку от Мильвийского моста (Zos.II. 16.1; Lact. De mort.44; Paneg.9.16.3; 10.28.4- 6). Максенций, осуществляя подготовку к решающей битве, приказал построить через Тибр мост-ловушку, состоявший из двух частей. В случае разъединения их он должен был рухнуть в воду вместе со всеми находящимися на нем людьми (Zos.I1.15.3-4). Языческие гадания и Сивиллины книги предсказали, что погибнет тот, кто причиняет вред Риму. Это предзнаменование Максенций истолковал в свою пользу, считая себя защитником "вечного города" (Zos.II. 16.1; Lact. De mort.44).

Битва произошла 28 октября 312 года. Константин и Максенций сами принимали в ней непосредственное участие. Сражение началось с кавалерийской атаки Константина против кавалерии Максенция. Затем в бой вступила пехота. По всей видимости, инициатива с начала битвы принадлежала Константину, и он не упускал ее до самого конца. Дух солдат Максенция был в этот момент не на высоте - по замечанию Зосима, они тоже хотели избавиться от "дикой тирании" (Zos.II. 16.3), но многие из них сражались честно и не избежали смерти. Некоторое время Максенцию удавалось сдерживать натиск противника, главным образом благодаря кавалерии, но вскоре его войска обратились в бегство по мосту в город. Построенный наспех мост не выдержал такого напора и рухнул в бурный поток. Максенций тоже упал в воду и утонул вместе со многими другими (Zos.II.16.4). На следующий день его тело было найдено, труп обезглавлен и голова неудачливого узурпатора была доставлена в Рим (A.V.4.12), а затем в Африку, чтобы убедить народ в его гибели.

Константин "с триумфальными гимнами" (Eus.H.E.IX.9.9) вошел в Рим и был признан сенатом и народом победителем и императором (Lact. De mort.44). Победитель ограничился наказанием лишь самых близких сторонников Максенция и распустил преторианскую гвардию, как источник смут (Zos.II. 17.2; Vict.Caes.40.25). В ознаменование его победы была воздвигнута триумфальная арка с надписью: "Императору Флавию Константину, величайшему, благочестивому, счастливому, Августу, в связи с тем, что вдохновленный Божественным и величием своего разума он со своей армией отомстил во имя общего блага праведным оружием, как самому тирану, так и всем его приспешникам одновременно, сенат и римский народ посвятили эту арку, чтобы прославить его триумфы. Освободителю города. Восстановителю мира" ³¹ .

Константин одержал сравнительно легкую победу и избавился от своего политического противника, став, по сути, единоличным правителем всей западной части Римской империи. Такая легкая победа могла быть отнесена либо на счет выдающихся талантов одного полководца и полной несостоятельности другого, либо на счет мужества и боевой выучки солдат, закаленных в боях с варварами, в отличие от италийских контингентов, не участвовавших в серьезных военных кампаниях. Однако в античную эпоху и тем более во время формирования системы домината такого тривиального объяснения было уже недостаточно, особенно если принять во внимание, что доминат предполагал обожествление доминуса или хотя бы его непосредственную связь с высшими божественными силами. Эта связь с достаточной ясностью и была подчеркнута в надписи на триумфальной арке. Однако и для самого Константина, и для его ближайшего окружения, да и для всех подданных империи, взбудораженных очередным витком гражданских войн и междоусобиц, одной ссылки на абстрактное divinity было уже недостаточно.

Сейчас уже трудно установить, когда и по чьей инициативе начала складываться легенда о божественной помощи в битве у Мильвийского моста. Вероятно, инициатором легенды был сам Константин. В настоящее время

стр. 128

существует огромная литература, посвященная видению и обращению Константина ³² .

Как уже отмечалось, Константин, по всей видимости, познакомился с христианством еще в детстве, благодаря своей матери Елене. Однако он не воспринял эту религию в качестве своей веры и, придя к власти, стал во главе культа Геркулеса, который был патроном династии Максимиана, а затем, после добровольной отставки последнего в 305 г., - Констанция Хлора. Официальным культом тетрархии было и поклонение Юпитеру, который ассоциировался с династией Диоклетиана, а после него - Галерия. Данные источников, особенно панегириков, дают основания считать, что Константин был язычником, но не в политеистическом смысле; он склонялся к монотеизму. Эта склонность, однако, не мешала ему менять богов в зависимости от политической ситуации. В частности, после описанных событий, связанных с интригами Максимиана, и особенно после его гибели, Константин был вынужден отказаться от культа Геркулеса, который ассоциировался с Максимианом-Геркулием ³³ .

Вопрос о выборе новой официальной религии решился во время посещения Константином храма Аполлона в Галлии в 310 г., когда он совершал последний поход против Максимиана на Марсель ³⁴ . Как явствует из панегирика по поводу победы Константина над Максимианом, в этом храме Константину представилось видение самого Аполлона, сопровождаемого Викторией. Боги вручили Константину лавровые венки, предрекавшие императору 30 лет правления (Paneg.7[6].21.3-5). Хорошо известно, что языческие жрецы были необычайно искусны в имитации такого рода видений и разыгрывании целых мистических спектаклей перед суеверной публикой. Тем более такой мистификации можно было ожидать в храме Аполлона, который славился на весь античный мир именно своим даром предсказывать будущее. Константин конечно остался очень доволен предзнаменованием.

Вопрос о культе Геркулеса окончательно отпал после низвержения Максимина, но и принять столь польстивший ему культ Аполлона в чистом виде Константин не мог. Его армия состояла по большей части из варваров и романизированных галлов ³⁵ , которые были весьма далеки от эллинского эстетства и нуждались в чем-то более близком, простом и понятном. Мог ли Константин в тот момент, в 310 г., сразу заменить Геркулеса Христом? Ответ на этот вопрос может быть отрицательным в силу целого ряда факторов.

Прежде всего, следует помнить о том. что антихристианские эдикты все еще оставались в силе и считались, по крайней мере формально, действующими на всей территории Римской империи. Надо полагать, что признание Константином христианства в это время могло означать для него немедленную войну с еще живым тогда Галерием и Максимином Дазой. Кроме того, среди солдат самого Константина христиан было, вероятно, если и не столько же мало, то лишь немногим больше, чем почитателей Аполлона ³⁶ . А пока сам Константин был лишь одним из многих других императоров, с настроениями своих солдат он должен был считаться в первую очередь, и вносить в их среду религиозные раздоры никак не могло входить в его интересы. Да и разница между Геркулесом и Христом была столь велика, что для перехода от одного к другому требовался какой-то промежуточный вариант, если даже допустить, что сам Константин имел склонность к христианству.

Как уже отмечалось, в личной религии Константин в это время склонялся к монотеизму, но не в христианском, а в языческом варианте. И если говорить о данном моменте, то наиболее удобным и приемлемым и для Константина, и для римлян, и для галлов, и для других варваров был культ Солнца (Sol Invictus). Константин соединил его с культом Аполлона ³⁷ , и это позволяло удовлетворять религиозные потребности как римлян, так и варваров, находящихся на службе у римлян. Вероятно, именно в это время, в конце 310-311 гг., на щитах солдат и воинских штандартах могла появиться эмблема в виде свастики или перекрестных линий, напоминавших римскую цифру десять (X). Возможно, символика была более сложной и замысловатой, так как символ солнца в античных изображениях и надписях имеет очень большое количество вариантов. Солнечная символика могла найти какое-то сочетание с цифрой XXX, возникшей в связи с предсказанием, полученным

стр. 129

Константином в храме Аполлона. Однако, в любом случае, есть все основания полагать, что именно эта солнечная символика и была на щитах и штандартах армии Константина в битве у Мильвийского моста. И независимо от личных религиозных убеждений Константина этот сложный знак стал рассматриваться как символ непобедимости императора, а христианский оттенок он приобрел значительно позже. Также следует отметить, что и само слово labarum, которое потом стало ассоциироваться с христианским знаком, предвещавшим победу Константину, галльского происхождения. Это слово было распространено в среде кельтов, и его символика могла обозначать как Солнце, так и молнию ³⁸ .

Остается вопрос о видении Константина, которое является, пожалуй, центральным моментом во всей христианской литературе, посвященной как этим событиям, так и всей "Константиновой революции". Вряд ли есть основания считать этого императора экзальтированной и склонной к мистицизму личностью. Но любой человек видит сны и может галлюцинировать в те или иные моменты своего психического и физического состояния. Поэтому вполне допустимо, что Константину после длительного похода и ряда сражений, накануне решающей для него битвы, мог привидеться или присниться либо Христос, либо Аполлон, либо вообще весь пантеон небесных обитателей ³⁹ . Однако любой сон и любое видение сознательно или подсознательно может быть истолковано совершенно по разному, и по прошествии времени оно приобретает совершенно иное значение ⁴⁰ . И если Константину накануне битвы действительно привиделся Христос, тогда довольно легко объяснить мотивы Миланского эдикта, но нет никаких оснований считать, что это видение хоть как-то способствовало ходу битвы у Мильвийского моста, и что оно могло быть тогда предано огласке. Напротив, есть все основания считать, что битва происходила с солнечной религиозной символикой, которая могла вдохновить воинов Константина и не могла оскорбить воинов Максенция ⁴¹ .

Допустим, что сам Константин в определенной степени отнес свою победу к помощи божественных сил. Хотя для системы домината более удобным было бы признание непобедимости и могущества самого императора. Но, так как наряду с Константином оставались еще союзник (пока!) Лициний и противник Максимин Даза, в тот момент удобнее и выгоднее для Константина было заручиться поддержкой свыше. Именно поэтому в надписи на триумфальной арке присутствовал термин "божественное" - пока абстрактный и в одинаковой степени применимый к любой религии.

После Миланского эдикта, который можно рассматривать как жест благодарности Константина Христу за помощь в сражении, легенда получила дальнейшее развитие по мере сближения Константина с христианской церковью. Следующим этапом в ее формировании можно считать победу Лициния над Максимином Дазой, который был одним из главных гонителей христиан. В глазах последних эта победа была одержана тоже с божественной помощью, и христианские источники свидетельствуют о том, что и Лицинию было видение ангела. В силу этого факта потребовалось дальнейшее развитие и легенды о видении Константина. Любопытно, что в первой редакции "Церковной истории" Евсевия главный акцент сделан на видении Лициния, а о Константине упоминается лишь вскользь ⁴² . Следует отметить и то, что монеты с символикой, которую можно было истолковать и как христианскую, и как языческо- солярную, появляются только после 317 г., ввиду усиливающегося сближения Константина с христианством ⁴³ . Это был тот самый знак, похожий на кириллическую букву "Ж", который никогда не встречался раньше ⁴⁴ и который мог обозначать одновременно монограмму Христа, десятилетие правления Константина, V - победу Константина над противниками, Солнце в символе свастики - нового божественного покровителя Константиновой династии, и даже Аполлона, если истолковать нижнюю часть буквы "Р" как развернутую на 90 градусов перекладину буквы "А" ⁴⁵ . Лактанций, писавший в конце 310-х гг., отнес этот знак к 312 году ⁴⁶ , и тем самым легенда получила дальнейшее развитие.

После разгрома и устранения Лициния формирование легенды о видении, знаке и помощи Христа в битве у Мильвийского моста вступило в завершающую стадию. Теперь у Евсевия в новой редакции "Церковной исто-

стр. 130

рии" центр тяжести был перенесен с Лициния на Константина. Но этого теперь уже было недостаточно. В свете активного взаимодействия Константина с христианской церковью в ходе и после Никейского собора требовалось новое освещение всей жизни императора. И, надо полагать, Евсевию не пришлось долго ломать голову, какое именно событие следовало выделить в качестве поворотного пункта пути Константина к христианству. Очевидно, что в 330-х годах таким поворотным пунктом могла представляться только битва у Мильвийского моста, и теперь уже легенда получила свое полное оформление в "Жизнеописании Константина", завершенном Евсевием уже после смерти императора.

Таким образом, битва у Мильвийского моста стала поворотным пунктом в истории не сама по себе, а по мере развития легенды, окончательно оформившейся к концу 330-х годов, то есть спустя почти два десятилетия.

В связи с формированием легенды об обращении Константина представляет интерес вопрос о его действительном обращении в христианство. Путь Константина к христианству был длительным и весьма сложным ⁴⁷ . Даже Миланский эдикт не дает оснований утверждать, что Константин в момент его издания являлся верующим христианином. Более вероятным и близким к истине представляется то, что обращение Константина в христианство завершилось лишь к концу его жизни, и сам факт крещения на смертном одре является, пожалуй, главным доказательством того, что император стал христианином не только в силу тех или иных политических соображений, которые превалировали до этого, но в силу осознания возможности жизни после смерти в случае крещения и веры в спасение, обещанное христианской религией. Однако, вряд ли есть основания полагать, что Константин хорошо понимал христианское учение и тем более догматику.

Вскоре после победы над Максенцием и утверждения в Риме Константин направился в Медиолан. Туда же прибыл и Лициний, и союз двух правителей Римской империи был скреплен женитьбой Лициния на сестре Константина. Впрочем, этот факт, как и сам союз Лициния и Константина, стал лишь эпизодом их встречи в Медиолане, которая ознаменовалась событием, явившимся одной из важнейших вех мировой истории и центральным пунктом "Константиновой революции".

Медиолан стал местом издания Константином и Лицинием знаменитого Миланского эдикта 313 г., открывавшего эру настоящей христианизации Римской империи. Следует отметить, что скептицизм некоторых авторов по поводу самого факта существования этого эдикта вряд ли имеет достаточно оснований хотя бы потому, что вся последующая политика самого Константина и положение христианства и церкви в Римской империи являются достаточно убедительным свидетельством в пользу его реальности.

Миланский эдикт был издан от имени Констанция и Лициния, и надо полагать, последний в не меньшей степени, чем Константин, приложил руку к этому знаменитому историческому документу, хотя все лавры, разумеется, достались Константину, одержавшему верх над Лицинием в итоге борьбы за власть.

Текст Миланского эдикта приводят Евсевий в переводе с латинского на греческий язык (Eus.H.E.X, 5) и Лактанций (Lact. De mort. 48)., который, кстати, и считает его инициатором Лициния. Текст Лактанция тоже вторичен - это указ Лициния правителю провинции, изданный уже после собственно Миланского эдикта. Оба текста почти полностью совпадают, т.к. оба автора использовали письма, посланные Лицинием правителям восточных провинций, и расхождения скорее можно отнести к тонкости перевода, чем к действительным различиям оригинальных текстов. Что касается западных провинций, то из приводимого авторами текста можно понять, что перечисляемые меры в пользу христианства были там уже в силе ⁴⁸ .

Собственно Миланский эдикт, даже если понимать под ним политику, согласованную Константином и Лицинием в Медиолане, начинается с констатации принципа веротерпимости и ссылки на эдикт Галерия: "мы издали повеление как всем другим, так и христианам хранить свою веру и богопочитание" (Eus.H.E.X, 5, 2.) ⁴⁹ . Пожалуй, особого внимания заслуживает именно этот факт: на протяжении всего эдикта главный акцент делается именно на соблюдении принципа веротерпимости по отношению ко всем религиям, без

стр. 131

умаления какой бы то ни было веры. Не вызывает сомнения, что религиозный мир в империи Константин и Лициний считали одним из непременных условий мира гражданскою.

Относительно же непосредственно христиан основные положения эдикта сводятся к следующему. Во-первых, эдикт отменял прежние распоряжения относительно христиан и разрешал свободное и беспрепятственное исповедание христианской веры (Eus.H.E. X, 5, 6; Lact. De mort. 48), т.е. тем самым официально прекращалось гонение. Вместе с тем в этом можно видеть и провозглашение новой политики государства в отношении христианской религии. Во-вторых, эдикт предписывал немедленно и безвозмездно вернуть христианам ("всему их обществу и каждому собранию") места их собраний и другую собственность, а также обещал возмещение ущерба из государственной казны через суд, если такие места были куплены частными лицами (Eus.H.E. Х.5, 9-11; Lact. De mort.48). Эдикт завершается заверением императоров об их заботе "об общем народном спокойствии" и распоряжением довести этот закон до всеобщего сведения (Eus.H.E.X.5, 12, 14; Lact. De mort. 48). Лактанций добавляет, что по издании этого указа Лициний произнес речь, в которой вдохновлял христиан на восстановление церковных зданий.

В целом текст эдикта содержит больше риторики, чем перечисления реальных прав и свобод христианам. Сам стиль эдикта убедительно свидетельствует, что не свобода вероисповедания была главной заботой императоров, а внутренняя стабильность Римской империи. К тому же в условиях домината всякая свобода, в том числе и религиозная, была ограниченной и неизбежно подпадала под контроль государства.

Истинное же значение Миланского эдикта состоит в самом факте изменения религиозной политики Римской империи, которая теперь поворачивалась от конфронтации с христианством к сотрудничеству с ним. И настоящие условия для христианизации обеспечивал не столько сам Миланский эдикт, как таковой, сколько последующие меры Константина и его последователей. Причем эти меры были направлены не столько на реализацию положений Миланского эдикта (эти положения были в основном реализованы сразу после его опубликования), сколько на дальнейшее развитие его главной идеи - поставить христианство в равные условия с другими религиями и обеспечить поддержку государства христианской церковью и самими христианами. Именно эти меры, а не сам эдикт, следует поставить в заслугу Константину, открывшему дорогу христианизации Римской империи. Впрочем, и не факт единовременного "обращения" Константина следует рассматривать как главную движущую силу "Константиновой революции". Если понимать под этой "революцией" изменение положения христианства и предоставление возможностей для христианизации Римской империи, то силой этого процесса являлась религиозная политика государства, определявшаяся объективными историческими условиями - выходом Римской империи из кризиса и созданием системы домината.

Примечания

1. HOLLSAPPLE L.B. Constantine the Great. N. Y. 1942, p. 106: BARNES T.D. The New Empire of Diocletian and Constantine. Cambridge, Mass. 1982, p. 39-40: GRANT M. Constantine the Great: The Man and His Times. N. Y. 1994, p. 15.

2. Анонимный автор биографии Константина, не сообщая о месте его рождения, отмечает, что он был привезен матерью в Несус (Anonymiis Valesianus.2.2).

3. Аноним сообщает, что Констанций Хлор - отец Константина - был внуком брата Клавдия II (A.V. 1.2. Cf. Eutrop.IX.22; Hieron.a A0...2307). См. также: GRANT M. Op. cit., p. 15-16, 26- 27.

4. Обзор этих легенд см.: HOLLSAPPLE L.B. Op. cit., p. 109- 113; GRANT M. Op. cit., p. 16; Холсэпл говорит, что он происходил из Мезии или Дардании; Барнс пишет о происхождении семьи Констанция нз Дакии Ripensis (BARNES T.D. Op. cit., p. 36); аноним приводит следующие ступени карьеры Констанция при императоре Каре: телохранитель императора, трибун, правитель Далмации (A.V. 1.2).

5. Амвросий Медиоланский определяет ее статус термином stabularia (De Obitu Theodosii, 42); аноним - matre vilissima (A.V. 2.2), Барнс полагает, что брак Констанция с Еленой был

стр. 132

заключен еще до того, как он достиг ранга трибуна римской армии (BARNES T.D. Op. cit. р. 36); он же, сравнивая источники, полагает, что больше и более убедительных свидетельств существует в пользу того, что Елена все же была женой Констанция. Комментарии по поводу союза Констанция и Елены см. Zosimus. New History. - Australian Association for Byzantine Studies. 1982.

6. HOLLSAPPLE L.B. Op. cit., p. 107-108, 113; Cambridge Ancient History. Vol. XIL 1964, p. 679; GRANT M. Op. cit., p. 16.

7. В жизнеописании Константина Евсевий утверждает, что Констанций даже был христианином, но нет основании верить этому (COLEMAN С. В. Constantine the Great and Christianity. Three Phases: the Historical, the Legendary and the Spurious. N. Y. 1968, p. 73-74).

8. Cambridge Ancient History. Vol. Xll. p. 679.

9. Барнс со ссылкой на того же Лактанция (Lact. De mort. 15.6- 7) утверждает, что Констанций вообще отказался соблюдать первый эдикт Диоклетиана против христиан па подвластных ему территориях и что четвертый, самый суровый эдикт прогни христиан вообще не проводился в жизнь во всей западной части Римской империи, так же как и эдикт Диоклетиана о ценах вообще не был опубликован на западе (BARNES Т.О., Op. cit., р. 195 (ср.: BAYNES N.H. Constantine the Great and the Christian Church. Lnd. 1930, p. 8). Но в данном отрывке Лактанция речь идет о том, что Констанций позволял разрушать стены, которые легко было восстанавливать.

10. The Conversion of Constantine. N. Y. 1971, p. 30.

11. GIBBON E. Decline and Fall of the Roman Empire. Vol. 3. Lnd. 1788, p. 226.

12. Именно во время этого похода Евсевия, будущий биограф императора, впервые увидел Константина (HOLLSAPPLE L.B. Op. cit., p. 114).

13. См. Lact. De rnort. 18. Полулегендарные описания подвигов молодого Константина см.: HOLLSAPPLE L.B. Op. cit., p. 114- 115.

14. О новой тетрархии см. также: Paneg. 8.8.8-9.6,7.15.4-6; Vict. Caes. 39.48,40.1; Eutrop. Epit.9.27; Zon.12.32.

15. Лактанций говорит, что после того как были объявлены имена новых цезарей, Максимиан отвернулся от Константина и вывел на первый план Дазу (Lact. De inert. 19). Аноним сообщает, что после отречения Диоклетиана и Максимиана Констанций попросил Галсрия вернуть ему сына, но 'гот "вначале подверг его многим опасностям" (A.V-2.2).

16. BARNES T.D. Op. cit., p. 13.

17. 16 сентября 307 г. - Chron.354 (CM 1.148). О гибели Севера см. GRANT M. Op. cit., p. 24; BARNES T.D Op. cit., p. 39.

18. См. Lact. De mort. 29. Зосим сообщает, что Максимиан уговаривал Диоклетиана снова взять власть в свои руки, но тот предпочел оставаться в стороне от дел (Zos.Il. 10, 4). Некоторые авторы считают инициатором встречи самого Галерия (GRANT M. Op. cit., p. 25).

19. Cons. Const. CM 1.231; BARNES T.D. Op. cit., p. 198; GRANT M. Op. cit., p. 232. Константин при этом снова оказался обойденным, и опять это было нарушением принципа тетрархии, так как Лициний, происходивший из Дакии и являвшийся старым другом и соратником Галерия, был назначен августом, возможно не пройдя через ранг цезаря. В этот список не был включен Максенций, обладавший реальной властью в Риме и и Италии, но считавшийся по-прежнему узурпатором.

20. Chron.354 (CM 1.148); Об этих событиях умалчивают христианские авторы. Барнс датирует восстание Александра против Максснция маем или летом 308 г. (до конца 309 г.), хотя и замечает, что точная датировка невозможна (BARNES, T.D. Op. cit., p. 14).

21. Эта история кажется довольно сомнительной. В примечании к переводу Зосима говорится, что Фаусте было всего 9 лет, когда она вышла замуж за Константина, и вряд ли бы она могла играть существенную роль в этих событиях. Барнс датирует рождение Фаусты 289 или 290 гг. (BARNES T.D. Op. cit., p. 34), что позволяет предположить участие Фаусты в этих событиях.

22. Лишь Максимин Даза отличался от своих соправителей не только порочной личной жизнью и чрезмерной суровостью в управлении, но и особой жестокостью по отношению к христианам. Большая часть мученичеств. описанных Евсевием в его "Мучениках Палестины", имела место именно в период правления Дазы. В "Церковной истории" Евсевий описывает приверженность Максимина Дазы к языческим обрядам и культам и преследования христиан (Eus.H.E.VIII.24). Грант со ссылкой на Евсевия приводит такие цифры: 91 мученик - в Палестине; в 308-309 гг. 97 египетских христиан были посланы в шахты, и немного позже к ним добавилось еще 130 чел., но через 2 года все они были освобождены (GRANT M. Op. cit., р. 232). Об эдиктах Дазы против христиан см.: KERESZTES P. Imperial Rome and the Christians. Vol. VII. Lanham. 1989, p. 106-107. Впрочем, все правители того времени в большей или меньшей степени не отличались излишней добродетельностью. Евсевий, например, приводит пример гибели христианки, которой хотел овладеть Максенций, но нет оснований видеть в этом эпизоде сугубо антихристианскую направленность всей политики этого правителя (Eus.H.E.Vlll.14).

23. В одном из недавних изданий "Энциклопедии религии" говорится, что еще в 306 г. Константин приказал вернуть христианам Британии и Галлии собственность, конфискованную

стр. 133

у них во время великого гонения 303-305 гг., но это противоречит свидетельствам о терпимости Констанция Хлора. Нами не найдено подтверждения этому в источниках. (The Encyclopedia ot Religion. Vol. IV. N. Y. 1987, p. 70).

24. О причинах эдикта Галерия см.: KERESZTES Р. Ор. cit., p. 111-112. В числе этих причин указываются: политические неурядицы, гражданская война, развал тетрархии, влияние Лициния и даже осознание необходимости молитв христиан за государство и самого Галерия. См. также: GRANT М. Ор. cit., р. 137. По словам Евсевия Галерия мучили угрызения совести (Eus. H.E. VIII. 17.1).

25. В некоторых манускриптах имя и титулатура Лициния отсутствуют, хотя и в тексте Лактанция, и у Евсевия употребляется множественное число, и это дает основания полагать, что эдикт был издан от имени всех четырех императоров (Eusebius, CLJA, р. 192, п. 2; BARNES T.D. Ор. cit., p. 23). Но если инициатором эдикта был Галсрий, а имена Максимина Дазы и Лициния в ряде манускриптов были опущены по причине того, что они были и в последующем гонителями христиан (Eusebius, CUA, р. 192, п. 2), то неясно отсутствие имени и титулатуры Константина. Возможно он был просто отстранен от участия в подготовке эдикта и, вероятно, даже не знал о нем до того, как он был опубликован. Впрочем, многие исследователи считают, что эдикт был издан Галерием от имени всех четырех правителей (KERESZTES Р. Ор. cit,, р. 110, 112), и это мнение представляется справедливым.

26. Интерпретацию эдикта см.: KERESZTCS Р. Ор. cit., р. 110- 111.

27. Терпимость по отношению к христианам на востоке после эдикта Галерия продолжалась всего лишь около 6 месяцев, после чего гонения возобновились Максимином Дазой. (KERESZTES Р. Ор. cit., р. 112).

28. The Conversion of Constantine. N. Y. 1971, p. 31; Грант довольно убедительно описывает положительные стороны правления Максенция (GRANT М. Ор. cit., р. 31-33.)

29. Кересцес считает, что нейтральная политика по отношению к церкви была одним из средств Максенция укрепить спои позиции в империи; он даже вернул христианам их собственность, которую они потеряли в ходе гонений (KERESZTES Р. Ор. cit., р. 113). Грант, ссылаясь на Августина, утверждает, что после эдикта Галерия Максенций издал эдикт о терпимости и вернул собственность римской церкви епископу Мильтиаду (GRANT. М. Ор. cit., р. 32, 235).

30. SESTON W. Rechcrches sur la chronologic du regne de Constantine Ie Grand. - Revue des Etudes Anciennes. 1937. Vol. 39, p. 211 ff.

31. KERESZTES Г, Ор. cit. Appendix 16d, p. 305. См. также COLEMAN C.B. Ор. cit., р. 51. Последний отмечает, что эту надпись можно считать свидетельством в пользу "языческого монотеизма" Константина.

32. См. COLEMAN C.B. Ор. cit. В историографии по отношению к обращению Константина существуют такие подходы: полное отрицание видения Константина, который был трезвым политиком и прагматиком, лишенный какой бы то ни было экзальтации, убежденность в истинности сведений, приводимых Лактанцием и Евсевием и вера в то, что Константин действовал по указанию Бога, будучи убежденным христианином; стремление объяснить обращение Константина, как результат длительной эволюции, в ходе которой сочетались религия и политика. Нам ближе последний подход.

33. В зрелом возрасте, возможно, принципам христианства Константина обучал Лактанций, находившийся при его дворе в период с 310 до 313 г. (DIGESER E.De Paima, Lactantius and Constantine's Letter to Aries: Dating the Divine Institutes. - Journal of Early Christian Studies. V. 2, N 1, 1994; BAYNES N.H. Ор. cil., p. 7; COLEMAN C.B. Ор. cit., p. 74-75; The Conversion of Constantine, p. 48. К этому же времени следует отнести и легенду об "обнаружении" Константином "факта", что его род восходит к Клавдию II Готскому.

34. The Conversion of Constantine, p. 82, 23, 44.

35. The Conversion of Constantine, p. 44, 35.

36. COLEMAN C.B. Ор. cit., p. 78.

37. П.Брюон пишет: "Разрыв с консерватизмом тетрархии, отмеченный принятием культа Солнца, был больше претензией на превосходство и вызовом идеологическому доминированию Юпитера, чем выражением веры" (The Conversion of Constantine, p. 77). О связи культа Аполлона с культом Солнца и с христианством см.: GRANT М. Ор. cit., р. 134-135.

38. Хатт пытается даже доказать, что крест Св. Андрея не что иное, как схематизация колеса у кельтов. - The Conversion of Constantine, p, 34.

39. Самая ранняя версия встречается у Лактанция (Lact. De mort. 44): во сне Константину была обещана победа (при этом автор не пишет, кем), если щиты его солдат будут носить небесный знак бога, и тогда он начертал имя Христа в виде знака X.

40. Грант считает, что видению Константина христианскую трактовку придал епископ Осия Кордубский, который находился в то время при Константине, получив доступ к нему через женщин при его дворе, включая, возможно, его ;"ать Елену (GRANT М. Ор. cit., р. 141).

41. Коулман справедливо отмечает, что выставление христианских эмблем в тот момент не могло иметь ни военной, ни политической выгоды; "то, что он принял накануне битвы у Мильвийского моста, было не христианством, а счастливым билетом" (COLEMAN C.B. Ор. cit., р. 78-79).

стр. 134

42. The Conversion of Constantine, p. 47.

43. Чаще всего этот знак выполняется как знак подчинения (The Conversion of Constantine, p. 78-79).

44. Евсевий и Лактанций описывают его как беспрецедентный знак, который они не могут сравнить ни с чем другим.

45. Пиганьоль замечает, что символ Константина озадачил самих христиан (The Conversion of Constantine, p. 45). Грегуар предлагает весьма оригинальную интерпретацию: знак означал комбинацию заглавных букв очень часто встречавшихся в античности словосочетаний - VOTA PUBLICA и VICTORIA PRINCIPIS PERPETUA, а также в эту комбинацию была включена Х-я годовщина правления Константина. Возможно, замечает этот автор, сам Константин "был поражен многозначностью этого символа, который удовлетворял христиан и ни в малейшей степени не беспокоил язычников" (The Conversion of Constantine, p. 33).

46. The Conversion of Conslantine. p. 48.

47. Мнения о постепенном переходе Константина к христианству см., например, COLEMAN С.В. Ор. cit., p. 81-82; Брюон считает, что даже "монеты не дают позитивного свидетельства об обращении, но лишь о постепенном изменении отношения к старым богам* (The Conversion of Constantine, p. 77). Пиганьоль считает, что Константин не стал христианином в 312 г., а был побежден культом Христа: "Константин был христианином, не зная этого" (ibid., p. 45).

48. Как считает Грант, вероятнее всего, сохранившиеся тексты отражают общую политику, согласованную в Медиолане, которая потом была реализована серией дополнительных писем и указов правителям конкретных провинций, а также другими мерами в пользу христианства (GRANT М. Ор. cit., р. 158).

49. Цит. по изд.: ЕВСЕВИЙ ПАМФИЛ. Церковная история. М. 1993, с. 358-361.

Постоянный адрес данной публикации: